| В 1812г. скончался митрополит Платон, оставшийся в памяти народной за свое горячее участие в борьбе с иноземными захватчиками как " печальник земли Русской " . Провиденциально его кончина совпала с внешним разрушением школы. Во время французского нашествия Заиконоспасский монастырь был разграблен и разорен в Москве первым. Среди героических защитников города и родины история сохранила имена и нескольких выпускников платоновской Академии, служивших в храмах Москвы и не покинувших ее в это тяжелое время. Это - священники Алексей Марков, Василий Гаврилов, Афанасий Ипатов, Игнатий и Алексей Ивановы. Все они явились вдохновителями патриотического движения в среде оставшейся пасомых и защитниками национального церковного достояния от иноземных грабителей.14 Разрушения и опустошения в Москве были очень велики, академические здания также весьма пострадали. Поэтому было осуществлено ранее планируемое решение о переводе Академии в Троице-Сергиеву Лавру, " в здание, чертогами именуемое " . Переход этот удачно совпал по времени с проводимой в России реформой всего образования. Эти два фактора обусловили существенную реорганизацию Академии. 1 октября 1814г., в день праздника Покрова Пресвятой Богородицы в торжественной обстановке начался учебный год новой школы, которая отныне стала именоваться Московской Духовной Академией. Сравнительно недолго пробыл на Московской кафедре преемник митрополита Платона - архиепископ Августин. С 1821г. архипастырем Московским и " вторым Платоном " для Академии становится Святитель Филарет (Дроздов), тогда еще архиепископ, но вскоре митрополит, один из самых выдающихся людей своего времени. Человек высокой духовной жизни и редкого ума, энциклопедически образованный и разносторонне талантливый, он с большой христианской ревностью и одновременно мудростью осуществлял высшее попечение о вверенной ему Академии " у Троицы " . 46 лет пробыл митрополит Филарет на Московской кафедре. Для Академии это составило целую и самую замечательную эпоху в ее 300-летней истории. В этот период, несмотря на большие трудности и препятствия, возникающие в ее жизни как со стороны внутрицерковной, так и государственно-политической, Академия достигла впечатляющих успехов, в значительной степени обусловивших ее высокий авторитет во всю последующую историю. |
| Но ведь дело в том, что церковь уже осуждала платонизм. В частности, А.Ф. Лосев писал, что это было на одном Вселенском и на двух поместных соборах. Вот Лосев как раз объяснял, что платонизм, что «боги» платоновские – они есть истуканы, числа, там нет интуиции личности. Весь сегодняшний накат информационных технологий – это, по существу, борьба с христианской антропологией, с пониманием человека, у которого есть не только тело, изученное наукой, но и душа, дух. И это всё связано со свободой. Со свободой связаны все высшие способности человека – творчество, любовь, восприятие красоты. Если хотите, я Вам могу показать, какие стихи пишет машина. Ведь казалось бы стихи, это так просто, уже мальчишка какой-нибудь, первоклассник, влюбился и пишет. Эту проблему, проблему написания стихов машиной уже с начала 50-60 гг. начал штурмовать академик А.Н. Колмогоров, который всё это начинал и теоретически, и практически. Именно тогда создавали первые программы написания стихов, и там были любопытные очень казусы. — Машина заменит нам золотой век русской литературы? — Да, так это замышлялось, на это надеялись. Но вот, прошло уже более полувека. И Вы посмотрите, какие «золотые» перлы выдают эти машины сегодня. Вот стихотворение, написанное машиной: «Задрав вершины милые штрихи Отрыв седой равнины подневолье Отдались визгу злые женихи Увидев в глубине трущоб раздолье». Смотрите, здесь всё: ритм, рифма, и всё соблюдено. Это можно смоделировать, это может программа написать. Но стихотворение лишено смысла, понимаете? Какие сегодня мощности информационных технологий – неужели не могут справиться с этим? Но вот написание стихов, игра ассоциациями, словами – она требует более глубоких ресурсов разума, которые машине недоступны. И самое главное – она связана со свободой. — Впервые слышу такие, с позволения сказать, стихи… — И энтузиасты этого дела лукавят, когда говорят об информационных технологиях. Когда говорят про искусственный интеллект, они говорят – вот человек подойдёт к смерти, мы просканируем его сознание, как в фильмах показывают, и пересадим как программу в машину. Но дело в том, что прежде чем сканировать – нужно знать, что сканировать. Что такое сознание? Мы много знаем о нейронных сетях в мозге, это изучается, но сами специалисты, я не раз слышал доклады, говорят: что такое сознание мы не знаем. Это проблема не только научная, но и философская, и богословская. Поэтому они лукавят, когда говорят, что мы просканируем сознание. |
| Однако, чтобы Церковь представляла собой этот способ существования, она должна сама быть образом того способа, которым существует Бог. Вся ее структура, ее служение и т. д. должны выражать этот способ существования. И это означает, прежде всего, то, что Церковь должна иметь правую веру, правильное видение бытия Божия. Православие в отношении проблемы бытия Божия не является роскошью для Церкви и человека: это — экзистенциональная сущностная необходимость. В течение патристического периода едва ли даже существовало упоминание о бытии Церкви, хотя многое было сделано в отношении понятия о бытии Бога. Вопрос, который занимал отцов Церкви, заключался не в том, чтобы узнать, существует ли Бог или нет; существование Бога являлось “данным” для почти всех людей того периода, и христиан и язычников. Вопрос, который мучил все поколения, был скорее: как Он существовал. И такой вопрос имел непосредственные следствия как для Церкви, так и для человека, так как и то и другое рассматривалось как “образы Бога”. Ответить на вопрос о бытие Бога и патриотический период было нелегко. Величайшая трудность коренилась и древнегреческой онтологии, которая фундаментально являлась монистической; бытие мира и бытие Бога для древних греков представляет неразрывное единство. Это связывало вместе бытие Бога и бытие мира, в то время как библейская вера провозглашала Бога абсолютно свободным по отношению к этому миру. Платоновская концепция Бога–Творца не удовлетворяла отцов Церкви, именно из-за учения о творении из праматерии, которое ограничивало божественную свободу. Поэтому было необходимо найти какую-то онтологию, которая избегала бы как крайностей монистической греческой философии, так и “разрыва” между Богом и миром о чем учили гностические системы, что являлось другой великой опасностью этого периода. Создание такой онтологии являлось, возможно, величайшим философским достижением патристического мышления. Экклезиальный опыт отцов Церкви играл решающую роль в прорыве онтологического монизма и избежании гностического “разрыва” между Богом и миром. Тот факт, что ни такие апологеты как Иустин Мученик, ни александрийские катехические богословы, такие как знаменитый Климент и Ориген смогли совершенно избежать ловушки онтологического монизма греческой мысли, не является случайным; они были выше всех “докторов”, они являлись академическими богословами, принципиально заинтересованными в христианстве как “откровении”. По контрасту, епископы этого периода, богословы–пастыри такие как св. Игнатий Антиохийский, а важнее всего св. Ириней, а позднее Афанасий подходили к бытию Бога через опыт церковной общины, через опыт церковного бытия. Этот опыт открыл нечто очень важное; бытие Бога нельзя познать только через личностные взаимоотношения и через личную любовь. Бытие означает жизнь, а жизнь означает общение. |
| Отсюда видно отношение Аристотелевской этики к Платоновской (стр. 192 – 193)... После блестящего изложения Аристотелевской этики о. Иоанн Леонтьевич по поводу её особенностей предлагает несколько «замечаний»: относительно обособленности «нравственности Аристотеля» от «религии» (здесь отличие Аристотеля от Платона), об отсутствии в Аристотелевской этике чего-либо похожего на «мысль о первородном грехе и, как его следствии, наследственной испорченности нравственной природы человека» (опять – различие между Платоном и Аристотелем); о неуместности, с Аристотелевской точки зрения, речи о «красоте ни смирения, ни самоотвержения в пользу ближнего» и о полной, наоборот, уместности речи о «гордости добродетельного человека, презирающей даже своих благодетелей»; о «недоступности Аристотелевской этике христианского понятия о тожестве нравственного достоинства человеческой природы во всех людях»; о непостижимости, «почему добро» у Аристотеля «бессильно пред злом, почему высочайшее благо есть высочайшее, коль скоро оно уничтожается тем, что прямо ему противоположно»?., и проч. (стр. 193–198). Мы отметили только самые общие, казавшиеся нам характерными, положения и стороны литографированных лекций о. И. Л. Янышева по вопросу об этике Платона и Аристотеля. За подробностями отсылаем к самим лекциям, отпечатание которых, повторяем, было бы весьма желательно, именно по указанным выше причинам. В бытность нашу в числе учеников высокочтимого о. Иоанна Леонтьевича нам пришлось выслушать и чтения его о стоической нравственной философии, мастерски изложенной и сопоставленной им с нравоучением христианским. К сожалению. Этот интереснейший отдел лекций о. протопресвитера даже и не отлитографировать и сохраняется, думаем, только среди бумаг автора, а между тем опубликование его было бы в высшей степени плодотворно. Говорим это на основании тех кратких заметок, какие сохранились у нас от студенческого нашего времени. Авторитетное слово нашего маститого богослова по вопросу, волнующему и теперь богословский ученый мир известного направления 11 , было бы весьма ценно. |
| приписки Коридетского Четвероевангелия, «Хроника» Ефрема , произведения Иоанна Цеца , Георгия Акрополита , Георгия Пахимера , Никифора Каллиста Ксанфопула , Никифора Григоры , Михаила Панарета. . 8-й (1970), заключительный том серии составлен из произведений поздневизант. авторов XII-XV вв. митр. Фессалоникийского свт. Евстафия , патриарха Антиохийского Феодора IV Вальсамона , Георгия Сфарандзи, Лаоника Халкокондила , иером. Матфея Властаря , также в него вошли «Акты Афонского Иверского монастыря» X-XIV вв. В 1974 г. К. основал сер. «Древнегрузинские источники по истории Византии» (Georgica-Byzantina). Он успел опубликовать один том, к-рым было положено начало изданию груз. средневек. летописей, содержащих сведения о Византии. Публикация текстов в переводе на рус. язык вводит эти источники в широкий научный обиход, обогащает византиноведение новыми, до этого редко используемыми источниками. Заслугой К. стало академическое издание свода грузинских летописей «Картлис Цховреба» . К. проанализировал и учел сведения всех известных к тому времени рукописей, содержащих «Картлис Цховреба». Он установил основной текст, указал все разночтения и поздние вставки. В каждом томе помещена статья К., содержащая источниковедческие, историко-филологические и текстологические разыскания, словари и указатели. За издание первых 2 томов К. был удостоен премии им. акад. С. Джанашии (1959), за публикацию 4-го т.- премии им. акад. И. Джавахишвили (1973). Особое место среди исследований К. занимает научная публикация в 2 томах (2-й совм. с Ш. Нуцубидзе) трудов известного средневек. груз. философа Иоанна Петрици. Высокий уровень издания текстов, глубокий анализ и новое осмысление философских воззрений Петрици послужили формированию нового направления в истории груз. философии - «петрицологии», основоположниками которой считаются К. и Нуцубидзе. Для верной оценки развития груз. философской мысли большое значение имело выдвинутое издателями положение, согласно к-рому «Объяснения к Проклу Диадоху и платоновской философии» Петрици воспринимались не только как комментарий к воззрениям Прокла Диадоха, но и как философский трактат Петрици. К. поддержал гипотезу Нуцубидзе-Хонигманна о тождестве автора Ареопагитик и Петра Ивера. Весьма ценны исследования К. груз. средневек. повести «Балавариани» (Мудрость Балавара). Он и Нуцубидзе привели ряд доказательств в пользу того, что повесть была создана в Грузии между VII и X вв., в X в. прп. Евфимий Святогорец перевел ее на греч. язык, к этому переводу восходит визант. роман «Варлаам и Иоасаф». |
| К числу фактографических особенностей александрийского неоплатонизма нужно отнести его повышенный интерес к математике и естественным наукам. 3. Восходящая христианская стихия И, наконец, к числу особенностей александрийских неоплатоников необходимо относить и то, что многие из них переходили в христианство. Это и понятно ввиду того, что у александрийцев, как мы сказали, был вообще пониженный интерес к платоновской ортодоксии, а заодно и к превознесению античных философских традиций. Ясно поэтому, что александрийский неоплатонизм свидетельствовал вообще о прогрессирующем конце античной философии, если ее брать в ее специфике. Да ведь это, кроме того, были уже V – VII века, когда определенно намечались подступы к средневековью. 4. Александрия как культурный и философский центр Не последнюю роль в этом возникновении александрийского неоплатонизма сыграла и его территориальная обособленность. Знаменитые своими философскими традициями Афины явно померкли в это время ввиду закрытия Платоновской Академии Юстинианом в 529 году. У нас имеются прямые сведения о гонениях на языческих философов в V веке, что видно хотя бы из биографии Прокла, которому приходилось даже временно уезжать из Афин. Философские занятия в Александрии были, конечно, гораздо свободнее. Александрия вообще стала крупнейшим культурным центром философии. Тут еще на рубеже обеих эр процветала деятельность Филона, а из первых веков новой эры вообще дошло до нас много имен разного рода платоников, пифагорейцев и аристотеликов. В XIX веке в науке водворился даже термин " александрийские философы " , обозначавший вообще всех философов Александрии, включая даже неоплатоников, хотя Плотин, например, был египтянин и жил в Риме, а другие неоплатоники, вроде Порфирия или Ямвлиха, были сирийцы и работали и в Риме и в Малой Азии. Поэтому не нужно удивляться и тому, что в V – VII веках н. э. в Александрии образовалось оригинальное течение одной из неоплатонических школ и что в те времена философский центр в Афинах померк, а в Александрии неоплатонизм все еще продолжал процветать. Надо думать, что вообще после закрытия в 529 году Платоновской Академии языческим философам стало трудно жить и действовать в Афинах. В Александрии было свободнее и легче, и христианские философы тоже тяготели к Александрии, к этому в то время уже многовековому философскому центру. |
| Платоник был наилучший из лучших. Недаром в преданиях даже недалекой старины платоник, отличавшийся от остальных студентов и костюмом и особым, если можно так сказать, стилем учености, слыл за какого-то сверхчеловека, до которого далеко было простым смертным. И мы видим, что, действительно, за все время существования платоновского института в состав его входили студенты исключительные по дарованиям, кончавшие курс б. частью первыми по разрядному списку, почти всегда магистрами и редко простыми кандидатами, занимавшими, позднее, видные должности на церковно-общественной службе. Так, из числа 25 платоников, значащихся по спискам Моск. Дух. Академии, со времени ее бытия в Троицкой лавре до года прекращения института платоников (1814–1860), окончивших курс первыми магистрами было 12; вторыми – 4; вообще магистрами 21 (сверх указанных, кончили курс под 5, 7, 8, 16, 18) и кандидатами 3 (под 25, 33, 34) 329 . Один, впоследствии проф. Харьк. университета, И. В. Платонов, выбыл из акад. до окончания курса. Мы не имеем сведений о том, под какими в разрядных списках оканчивали курс платоники в славяно-греко-лат. академии; но принимая во внимание, что большинство из них были учителями преимущественно языков или др. предметов в самой же академии или в университете и др. учебн. заведениях, двое занимали священнические места в Москве, в сане протоиереев, вероятно, быв тоже первоначально учителями, и один был светским чиновником, – надо думать, что и платоники слав.-гр.-лат. академии принадлежали к наилучшим студентам 330 . Среди остальных студентов платоники выделялись и костюмом. Одежда воспитанников духовных школ в XVIII и нач. XIX в. была разнообразна по форме и цвету. Так, в 1743г. «униформа троицких семинаристов состояла из суконных немецких кафтанов василькового или лазоревого цвета, подложенных стамедом или крашениною, с медными пуговицами, обложенными гарусом. Лацканы и обшлага на мундирах были из красного сукна. Под кафтаном надевался красный камзол, обложенный также гарусом. |
| В писаревском саду семинаристы сажали лук‚ картофель, свеклу. В 1780 году митрополит Платон приказал ежегодно отпускать из семинарской суммы по 12 руб. на засаждение писаревского сада плодовыми деревьями. Через два года существования Академии писаревский сад был срублен, и находившийся в нем пруд завален. И лишь чрез 30 лет он был снова восстановлен в теперешнем его виде (особенно трудами знаменитого витии Амвросия, архиепископа Харьковского, тогда студента XVI курса). Другой сад, сзади академического главного корпуса, был устроен митрополитом Платоном на месте уничтоженного им житейного двора с амбарами; резолюцией Платона от 1797 г. ректору Августину было предписано: «с помощью уставника устроить сад и для того посадить 100 лучших яблонь из монастырского сада, 30 вишен, 6 груш и 6 слив» 13 . Любопытно, наконец, что даже нынешний, так называемый, казенный двор с домом для некоторых лиц академической корпорации находится на земле и на месте дома, купленных в 1815 году для жилья семейным наставникам Академии у племянницы митрополита Платона Анны Алексеевны Нестеровой; а другой дом, позади первого, на той же земле, где теперь помещается 1-я академическая церковно-приходская школа, устроен в 1835 году, для той же цели – помещения женатых наставников, из старой семинарской, а затем академической больницы платоновского времени. Поместившись в зданиях платоновской семинарии и устроившись здесь сначала на 30000 рублей, скопленных старой платоновской Академией, новая Академия и в последующее время стала содержать себя и до наших дней содержит себя в значительной мере на финансовые источники, приобретенные старой платоновской Академией. От старой Академии новая получила на свое содержание около 50000 рублей процентных бумаг, из которых половина представляла кровные сбережения Академии, а остальные – пожертвования в пользу Академии, сделанные разными лицами в период правления Академией митрополита Платона. Восемь тысяч из них пожертвованы самим митрополитом Платоном 14 , при чем половина в 1784 г. |
| Чтобы реализовать свои цели, «адепты справедливости» должны быть «активны», сплотиться и составить «кружок»: «Сила же кружка в доносах и шпионстве, и даже убийствах, убийствах тайных (не надо явных, не надо рисковать собою: ни к чему), но неумолимых и неизбежных, как мифический рок или как сицилийская „Мафия“» 1264 . В этом утверждении архим. Серапион выступает не только как антипод Достоевского, но и противоречит сам себе, поскольку немного выше решительно отвергает «общую воинскую повинность» и присягу на Евангелии как противоречащие духу Христову. По этому поводу он почему-то не преминул вспомнить слова: «взявший меч – мечем и погибнет» 1265 . Итак, оптинский архимандрит – с масонами, попом Гапоном («новым мучеником за истину»), народовольцами, эсэрами и – старокатоликами… Используя известное выражение вождя мирового пролетариата, вполне можно говорить о Серапионе Машкине как «зеркале русской революции». Из «Хронологической схемы жизни» о. Серапиона известно, что в феврале 1905-го он в письме к Флоренскому выражал свой протест по поводу уклонения Московской духовной академии от забастовки, а также дважды письменно обращался к Иоанну Кронштадтскому , а затем просил проф. Н. А. Заозерского помочь организовать в академии третейский суд между ним и о. Иоанном 1266 … В какой мере его социальный радикализм обусловлен гностическими установками, можно, конечно, дискутировать, но связь платоновского идеализма с тоталитарной утопией при этом, безусловно, придется иметь в виду. Тем более, что и столь во многом единомысленный с Машкиным о. Павел Флоренский тоже подвел итог своему новоплатоническому синтезу глобальным проектом общественных преобразований («Предполагаемое государственное устройство в будущем», 1933), над осуществлением которого трудился уже в заключении... Как известно, после кончины о. Серапиона Флоренский приехал в Оптину пустынь с письмом от Московской духовной академии за рукописным наследием мыслителя и взял на себя обязательство подготовить к изданию его магистерскую диссертацию. |
| Архим. Филарет (Амфитеатров), взяв за основу конспект архим. Иринея, старался избегать в своих лекциях заимствований из зап. богословия и опирался исключительно на Свящ. Писание. Поэтому каждая фраза его богословских трактатов на лат. языке подтверждалась текстами из слав. Библии, при необходимости - греческим и еврейским текстами с соответствующими филологическими пояснениями. Архим. Филарет отошел от дореформенной системы «трехслойных» лекций по богословию (догматика, нравоучение, полемика), выделив последние 2 «слоя» в отдельные курсы. Его лекции содержали преимущественно правосл. вероучение, полемические трактаты присутствовали лишь в тех местах, где без этого нельзя было обойтись (напр., в изложении учения об исхождении Св. Духа). Что касается нравоучительных выводов, то они были сохранены, но не в виде старых «нравственных уроков» «вообще и в частности», а в виде «христианской практики», проверенной на духовно-нравственном опыте самого ректора ( Смирнов С. К. 1879. С. 13-15). Бакалавр нравственного богословия Левитский разделил свой курс на 3 части: богословская ифика (этика), божественное правоведение и христианское благоразумие. Он старался основывать курс на святоотеческих трудах нравоучительного характера, но рекомендовал для чтения и популярные в то время сочинения зап. авторов: «О подражании Христу» Фомы Кемпийского и «Об истинном христианстве» Иоганна Арндта . Гомилетику в академии решили преподавать не в виде «собеседовательной» части богословского курса, а выделить ее в особый класс церковного красноречия. Класс возглавил магистр СПбДА П. И. Розанов, читавший лекции по 3-частной системе: история церковного красноречия, должности церковного оратора, проповеднические правила. До СПбДА Розанов учился в Славяно-греко-латинской академии, знал московскую «платоновскую» проповедническую традицию, однако свой курс он строил по примеру СПбДА, основываясь на записках о высшем красноречии М. М. Сперанского (рукописные записки хранились в б-ке СПбДА; позднее изданы: Сперанский М. М. Правила высшего красноречия. СПб., 1844) и «Руководстве...», переведенном с лат. языка (Руководство к церковному красноречию/Пер. с лат.: иером. И. СПб., 1804). |
|
|
