| 3) Покаяние, называемое иногда вторым крещением, есть применение власти «вязать и решить» грехи, данной Христом апостолам и их преемству. Хотя в крещении уничтожается власть первородного греха в человеке, однако в природном его существе сохраняется его сила в виде наклонности ко греху и отсюда проистекающей общей греховности. Для освобождения от грехов, совершаемых человеком после крещения, в покаянии, чрез исповедание их пред духовником, подается благодатное разрешение, изглаждающее грехи и снова примиряющее человека с Богом. 4) Евхаристия есть вкушение небесного хлеба в приобщении Тела и Крови Христовых, согласно установлению самого Господа. Таинство это может быть совершено только законно рукоположенным священником или епископом. Церковь учит, что хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Христовы, подаваемые для причащения (хотя она и не разделяет латинского учения о transsubstantiatio с различением изменяющейся субстанции и неизменяющихся акциденций). В св. Тайнах истинно присутствует Христос, подающий Себя в причащении. Но этим последним пользование св. дарами в православии и ограничивается. Оно не знает выставления св. даров для поклонения и нарочитого их для этого освящения уже не для причащения, но для адорации, как это, не без насилия над прямой целью установления таинства, практикуется в католичестве. Освящение св. даров совершается в течение всей литургии, причем самою важною совершительною частью ее является произнесение установленных слов Спасителя, сопровождаемое призыванием Св. Духа с их благословением (эпиклезис). Все верующие причащаются под обоими видами, т. е. не только священнослужители, но и миряне. Евхаристия имеет значение бескровной жертвы, по силе жертвы Голгофской, она приносится «о всех и за вся», за живых и умерших. 5) Священство есть таинство сообщения даров иерархических чрез рукоположение епископское при согласии и молитвенном участии народа церковного. Эта благодать неизгладима, и таинство не повторяется (хотя недостойные носители сана могут быть возбраняемы в служении). Существует три иерархических степени рукоположения: епископство, пресвитерство и диаконство (низшие степени: чтеца и иподиакона, находятся вне рукоположенной иерархии). |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Литургика Католической Церкви МАНИПУЛ в католич. Церкви до реформ II Ватиканского Собора одно из литургических облачений, относящееся к числу инсигний МАРТИРОЛОГ богослужебная книга Римско-католической Церкви, в которой указаны дни памяти святых и др. праздники, приведены краткие сведения о них МЕССА общепринятое наименование чинопоследования евхаристического богослужения в римском и др. зап. обрядах МОНСТРАНЦИЯ в католич. богослужении литургический сосуд, дароносица, приспособленная для перенесения во время процессий освященной гостии и выставления ее в храме или капелле для адорации ORDINES ROMANI [Римские чинопоследования], принятое в литургике наименование раннесредневек. уставных указаний для совершения мессы и др. таинств по римскому обряду ОФФИЦИЙ одно из общих наименований суточного богослужебного круга в литургической традиции Римско-католической Церкви ПЕНИТЕНЦИАРИЙ в Римско-католической Церкви клирик, к-рому правящий епископ делегирует совершение в диоцезе таинства Покаяния, а также наложение и снятие церковных прещений (цензур) ПЕРЧАТКИ один из элементов литургического облачения и инсигния папы Римского, епископов и аббатов в Римско-католической Церкви до реформ II Ватиканского Собора |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Предметы Церковного обихода МОНСТРАНЦИЯ в католич. богослужении литургический сосуд, дароносица, приспособленная для перенесения во время процессий освященной гостии и выставления ее в храме или капелле для адорации НАБЕДРЕННИК в РПЦ наградной элемент богослужебного облачения священников, представляет собой матерчатый плат прямоугольной формы, украшенный изображением креста, крепится за 2 угла к длинной ленте, накинутой через плечо, и носится на правом бедре (если же надета палица, то на левом) НАПРЕСТОЛЬНЫЙ КРЕСТ предмет христ. богослужения, один из важнейших предметов в наборе литургической утвари и в церковном убранстве каждого правосл. храма ОМОФОР [«носимое на плечах»], в правосл. традиции один из основных отличительных элементов богослужебного одеяния епископа, представляющий собой широкую ленту , которая охватывает плечи, при этом один ее конец спускается на грудь, а другой - на спину ПАЛИЦА в правосл. Церкви один из элементов богослужебного облачения епископа; правом ношения П. в качестве привилегии также могут наделяться лица в пресвитерском сане (архимандриты, протоиереи, игумены) ПАРАМАН в рус. монашеской традиции 4-угольный плат с изображением Голгофского креста и надписью по периметру, цитирующей Гал 6. 17 |
| Псалмы, которые используются во время литургии, вновь и вновь прославляют красоту Бога: «А я буду размышлять о высокой славе величия Твоего» ( Пс.144:5 ). Псалмопевец знает, что Бог окружен красотой: «Слава и величие пред лицом Его, сила и великолепие во святилище Его» ( Пс.95:6 ). Все это образы божественной красоты, и Библия без конца говорит о величии Бога. Это величие Бога должно выражаться в красоте совершения литургии, в красоте ритуалов, в красоте облачений, в красоте музыки и росписи, которая украшает церковь . Климент Александрийский видит сияние божественной красоты, прежде всего, в Иисусе Христе. В этом смысле Климент интерпретирует. Ин 1:9 : «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир». Христос красив сам по себе. Тот, кто стремится к истинной красоте, должен, поэтому, любить Христа. Литургия изображает красоту Христа, проповедуя Его слово, в том числе, и посредством красоты пения и картин. Показывая нам красивого Христа, литургия стремится воспламенить нашу любовь к нему. Поскольку красота всегда стремится – так говорил еще Платон – к любви. Она хочет разжечь в нас огонь любви. Литургия и, прежде всего, совершение Евхаристии все больше и больше претворяет нас по образу Иисуса Христа. Мы предаем нашу жизнь (во всем ее уродстве, если мы позволяем страстям одолеть нас), Богу, чтобы Его Дух преобразил нас. И мы принимаем в причастии Тело и Кровь Иисуса, чтобы Он все глубже и глубже пронизывал нас своей красотой. Таким образом, мы соучаствуем в красоте Иисуса Христа, чья красота сияет также и в творении. Но, как считает Августин, мы должны все больше и больше обращаться от земных вещей к Богу, «Красоте всех красивых вещей», и все больше любить эту «такую старую и такую новую Красоту». Ганс Урс фон Бальтазар начинает свою богословскую эстетику, свое учение о великолепии Бога, словами Иисуса из Евангелия от Иоанна: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» ( Ин.12:32 ). Жест Иисуса на кресте – это жест объятия. Своей все в нас пронизывающей любовью Он обнимает нас, несмотря на все наше несовершенство. Это не просто жест любви, но и жест величия, красоты. В этом жесте человек Иисус проявляет свой истинный образ, поскольку по самой своей природе человек есть образ креста, который объемлет высоту, глубину, долготу и широту. На кресте Иисус представляет изначальный образ человека и показывает его красоту. В то же время, это и жест любви. По мнению Платона, красота и любовь по своей природе связаны друг с другом. |
| «Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин. 1.18). Увидеть Бога Отца невозможно, «потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх. 33.20). Эта возможность открывается только через Сына: «никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14.6). Христос также говорит: «Я и Отец одно» (Ин. 10.15), «видевший Меня, видел Отца» (Ин. 14.9). Таким образом, здесь мы имеем изображение совсем не однозначное — если можно так сказать, мы на Отца смотрим через Сына. Но все-таки благословляющий «отеческий» жест среднего ангела заставляет нас думать, что акцент поставлен на образе Отца («Сын есть Образ Отца»). Одесную Бога Отца сидит Сын. Об этом в Библии говорится неоднократно: например, «сказал Господь Господу моему: сиди одесную Меня» (Пс. 109.1), или: «вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы» (Мк. 14.62), или: «Христос умер и воскрес: Он и одесную Бога, Он и ходатайствует за нас» (Рим. 8.34) и т. д. Одежды второго ангела подтверждают такое толкование: телесного цвета гиматий прикрывает небесного цвета хитон, так как плотью человеческой Христос, сошед на землю, прикрыл свое Божество. Его жест означает приятие той чаши, которую благословляет Отец, это жест полного послушания воле Отца ( «быв послушен, даже до смерти, и смерти крестной» . Фил. 2.8). За его спиной возвышаются палаты — это символическое изображение жилища Авраама, но также, и в большей степени, это символ божественного домостроительства. Христос — краеугольный камень (Пс. 117.22; Мф. 21.42). Он созидает свою Церковь, которая есть Его Тело (Еф. 1.23). Напротив второго ангела сидит третий, который облачен в одежды синего и зеленого цвета. Это третье лицо св. Троицы — Святой Дух. Зеленый цвет в иконописной символике означает вечную жизнь, это цвет надежды, цветения, духовного пробуждения. Линия его склоненной головы повторяет линию склоненной головы среднего ангела. Дух вторит Отцу, ибо Он от Отца исходит, согласно Никео-Цареградскому символу веры. Жест его руки словно способствует скорейшему принятию решения, Дух вдохновляет, освящает и утешает. Дух Святой в Писании назван Утешителем (греч. Παρακλητος) и он приходит и свидетельствует о Нем (Ин. 14.26; 16.7). За спиной третьего ангела изображена гора — это не просто элемент иконописного пейзажа, а гора духовного восхождения (Пс. 120.1), о которой Давид в Псалмах восклицает: |
| Икона Божией Матери «Знамение». Кон. XVI в. Собрание П.Д. Корина Руки Богородицы воздеты к небу, они распахнуты навстречу Тому, Кто выше всей вселенной, и в то же время они благословляют молящихся. Это очень древний молитвенный жест: по свидетельству Тертуллиана, руки христианами его времени воздевались и распростирались, «подражая страсти Господней» . Молитвенно воздетые руки Богородицы означают также заступничество за людей пред Богом. Надпись на одной из византийских печатей начала XIII века гласит: «Простирая Свои руки и принося заступничество Свое всей вселенной, дай и мне Свой покров, о Пречистая, для того, что я должен совершить» . С руками, воздетыми к небу, молился и Моисей во время битвы израильтян с амаликитянами: «И когда Моисей поднимал руки свои, одолевал Израиль, а когда опускал руки свои, одолевал Амалик; но руки Моисеевы отяжелели, и тогда взяли камень и подложили под него, и он сел на нем, Аарон же и Ор поддерживали руки его, один с одной стороны, а другой с другой стороны. И были руки его подняты до захождения солнца» (Исх. 17: 11–12). Здесь наглядно подтверждается значение всей психофизической стороны моления: мало произносить слова в сердце, не последнюю роль играет поза молящегося и его жесты. Обратим также внимание на тему света и благодати, сопровождающую этот жест. Имя «Аарон» переводится как «гора света», «Ор» – «свет». А руки самого Моисея были «подняты до захождения солнца», то есть руки, поддерживаемые «светами», протягивались к Свету и получали благодать Божию. Точно так же во время литургии перед престолом протягивает руки священник, возглашая: «Горе имеем сердца». Потому можно говорить о каноничности данного жеста, издревле применяемого в литургии, о своеобразной связи через этот жест Ветхого и Нового Заветов. Богоматерь «Великая Панагия». Ок. 1224 г. ГТГ То же самое заложено в иконографии Богородичного образа «Знамение». И здесь мы видим исполнение Ветхого Завета в Новом. Богомладенец в изобразительном отношении условно, но извечно рождается в мир на его спасение. |
| Папа подарил патриарху золотую чашу для совершения Евхаристии, а патриарх открыто заявил журналистам, что всем сердцем хотел бы увидеть тот день, когда он сможет смешать в этой чаше вино и воду вместе с епископом Римским. Неделей позднее он прислал Павлу VI для его личного служения три сосуда с вином из Патмоса. Папа поблагодарил за этот жест, который «символизирует неизменность единой жертвы Христовой и соучастие в едином священстве и в едином таинстве». Братское лобзание, коим обменялись папа с патриархом и имеющее такое значение в «экзистенциальном языке» патриарха, символизировало общение, которое следовало установить прежде всего в любви. «Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и гам вспомнишь, что брат твой имеет что–нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом своим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф 5.23–24). И папа с патриархом часто обращались к этому тексту. Однако лобзание мира имеет и другие приложения чисто богословского характера. В восточном обряде оно происходит после «литургии слова», когда начинается «литургия таинства». Им обмениваются только сослужащие, однако в древней Церкви все давали целование друг другу, как это происходит в наше время только в пасхальную ночь. И в момент целования священник провозглашает: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы» и народ, (или хор, который его представляет) отвечает: «Отца и Сына и Святого Духа, Троицу Единосущную и Нераздельную». Так община, скрепленная взаимной любовью, становится в каком–то смысле иконой Триединого Бога, иконой Бога Живого, Который есть любовь. Тогда эта община может исповедовать истину, — не как систему, но как откровение троической жизни, которая даруется в хлебе и вине, ставшими Телом и Кровью Воскресшего. Лобзание мира в православной традиции не чисто аффективный жест, ибо в нем выражает себя литургическое богословие. Это жест сердца, которое в исихастском понимании есть орган целостного познания. Лобзание мира, коим обменялись в Иерусалиме, заключает в себе глубокий смысл: оно служит конкретнейшим выражением тайны св. |
| 11. Исходя из этих соображений, в Пояснительной записке к вышеупомянутому Responsum Конгрегации доктрины веры напоминается, что когда благословение на определенные человеческие отношения испрашивается посредством специального литургического обряда, необходимо, чтобы то, что благословляется, соответствовало Божьему замыслу, запечатленному в Творении и полностью явленному Христом Господом. По этой причине, учитывая, что Церковь всегда считала нравственно законными только те сексуальные отношения, которые проживаются в браке, она не имеет права давать свое литургическое благословение, если это в какой-то мере может придать форму нравственной легитимности союзу, претендующему на брак, или внебрачной сексуальной практике. Суть этого заявления была повторена Святейшим Отцом в его ответах на dubia двух кардиналов. 12. Мы также должны избегать риска свести значение благословений только к этой перспективе, поскольку это привело бы нас к тому, что для простого благословения требовались бы те же нравственные условия, что и для принятия таинств. Этот риск требует, чтобы мы еще больше расширили эту перспективу. Ведь существует опасность, что пастырский жест, столь любимый и распространенный, будет обставлен слишком большим количеством моральных условий, которые под предлогом контроля могут затмить безусловную силу Божьей любви, на которой основан жест благословения. 13. Именно в этой связи Папа Франциск призвал нас «не терять пастырского милосердия, которое должно пронизывать все наши решения и отношения», и не быть «судьями, которые лишь отрицают, отвергают, Давайте же ответим на его предложение, разработав более широкое понимание благословений. Благословения в Священном Писании 14. Чтобы размышлять о благословениях, собирая различные перспективы, нам следует позволить просветить себя, прежде всего, голосу Священного Писания. 15. «Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! Да призрит на тебя Господь светлым лицом Своим и помилует тебя! Да обратит Господь лицо Свое на тебя и даст тебе мир!» (Чис. 6, 2426). Это «священническое благословение», которое мы находим в Ветхом Завете, в частности в книге Чисел, имеет «нисходящий» характер, поскольку представляет собой призыв благословения, нисходящего от Бога на человека: оно является одним из древнейших текстов божественного благословения. Существует и второй тип благословения, который мы находим на библейских страницах, – тот, что «восходит» от земли к небу, к Богу. Благословение, таким образом, означает восхваление, празднование, благодарность Богу за Его милость и верность, за чудеса, которые Он сотворил, и за все, что произошло по Его воле: «Благослови, душа моя, Господа, и вся внутренность моя – святое имя Его» (Пс. 102(103):1). |
| В то время как язычник – равно, как и отступник – бросался на землю перед идолами 511 и тщетно простирал руки к «богу чужому» 512 , поскольку это немое изделие рук его могло помочь ему меньше, чем любой другой человек, верующий простирал руки «во имя» Бога 513 , Который «сотворил небо и землю», и «творит все, что хочет» 514 . Так он делал и «ночью», и когда «в день скорби» своей «искал Господа» 515 . Он не только «подымает» руки свои, но и «простирает» их 516 , когда душа его, «как жаждущая земля» 517 жаждет живой воды от Господа. И так как Бог целиком открылся человеку в Своем Слове, в Своих заповедях, то молящийся – молясь, умоляя – как бы простирает руки свои к этим выражениям божественной воли, которые он «возлюбил» 518 . Жест воздевания рук во время молитвы с древних времен 519 был обычным для человека Библии и потому Христос и апостолы молились, следуя этому обычаю. Так, Павел, например, желает, «чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения» 520 . Подобная молитва уже в Ветхом Завете заменяла все материальные жертвы. Она «направлялась как фимиам» к Богу и «воздеяние рук» расценивалось как «жертва вечерняя» 521 . Как и возведение глаз к небу, о чем мы будем говорить позднее, так и простирание рук служит выражением доверительного и глубоко личностного отношения твари к своему Творцу. Кроме того, этот жест как бы задает определенное направление молитве, ибо молящийся простирает руки «к небу» как к символическому «месту» Божию, или же к храму, как к месту Его исторически спасительного присутствия среди Своего народа 522 . Христиане, как мы уже видели, сделали еще один шаг вперед, обращаясь не только к небу, но и к «востоку». Древние отцы хорошо сознавали символическое значение этого жеста, столь трогательного и с человеческой точки зрения. Вот что писал, например, Климент Александрийский в начале третьего века: Поэтому/во время молитвы/мы поднимаем голову, простираем руки к небу и встаем на цыпочки при произнесении заключительных слов молитвы, следуя порыву духа, который устремляется к горнему миру. После того, как мы пламенным желанием вознесли «крылатую душу» 523 , мы стремимся произносимыми словами освободить тело от земли и изо всех сил устремляемся к «святилищу» 524 , пренебрегая оковами плоти 525 . |
| Двое учеников направились в Еммаус. Одним из них, упомянутым по имени в сообщении святого Луки, был Клеопа; другим, что естественно, должен был быть сам евангелист Лука, потому что только он упоминает об этом событии в деталях. Они тоже были взволнованы и разочарованы противоречивыми слухами о Воскресении Господа, но горше всего для них была их собственная неспособность верить. В какой-то момент Христос предстает перед ними тоже идущим к Еммаусу. Он спрашивает их, почему они взволнованы, и когда они говорят Ему почему, Он укоряет их за неверие и изъясняет из Писания сказанное о Нем. Подходят они к Еммаусу, к пристанищу этих двоих, и Иисус делает вид, будто хочет идти дальше, а двое уговаривают Его остаться, и Он соглашается. Хозяин предлагает им ужин, и Христос берет хлеб и преломляет его; тогда у них открываются глаза и они Его узнают, но Он становится невидим для них. Двое учеников вспомнили, что, когда Он беседовал с ними по дороге, огонь, горевший в сердце их, говорил им, Кто был шедший с ними. Они побежали назад в Иерусалим и сообщили ученикам, как они увидели Господа и что Он говорил им. Эти двое учеников не узнали Христа, быть может, по причине того же духовного преображения Его, но, возможно, автор не это имеет в виду, когда говорит, что глаза их были удержаны, так что они не узнали Его ( Лк.24:16 ). Вероятно, Спаситель хотел сначала изъяснить им Священное Писание о Нем, чего Он не мог бы спокойно сделать, если бы сразу сказал, Кто Он. Впечатляющая важность этого события состоит в том, что они узнали Его по преломлению хлеба. Надо учесть и тот факт, что Христос не так уж и легко объявлял о том, Кто Он; более всего Он делал это после Воскресения, видя неверие апостолов. На этот же раз Он открылся этим двоим в одном жесте – в преломлении хлеба. Многие богословы полагают, что у Спасителя была неповторимая манера преломления хлеба – жест, который стал священным для апостолов после того, как они увидели его на Тайной Вечере. Этот неподражаемый жест был удостоверением идентичности Христа перед двумя учениками. |
|
|
