| Вступая в Сикстинскую Капеллу, кардиналы дают клятву не следовать указаниям извне и соблюдать тайну конклава. Сами выборы проходят либо по обычному способу тайного голосования посредством бюллетеней, либо по вдохновению: кто-то вслух предлагает кандидатуру, и все соглашаются (правда, таких случаев не было). Может быть организовано несколько туров голосования, пока кто-то не наберет 2/3 голосов. Тогда выбранного спрашивают о его согласии быть папой. Если согласие дается, то выбранный кандидат становится папой Римским. Затем, по традиции, новому папе меняют имя, выбираемое по его желанию. Такая традиция укрепилась с XI века (имя имеет 60 большое значение для папы). После избрания следует адорация - поклонение кардиналов папе. Ранее этот обряд дополнялся целованием креста, изображенного на туфле папы. Народ извещается об избрании папы белым дымом, идущим из трубы Сикстинской Капеллы. При неудачных выборах дым черного цвета. Избранный папа выходит в белой сутане на балкон Сикстинской Капеллы. Через несколько дней совершается обряд интронизации. На голову папы возлагается папская тиара (корона из двух частей - символ светской и духовной власти, символ двух ключей). Перед папой сжигается клубок льняных ниток со словами «так проходит мирская слава». В избрании папы участвуют все кардиналы, в том числе и больные, которые доставляются в Капеллу и лежат там в кельях. Не имеют права на участие в выборах кардиналы, достигшие 75-ти летнего возраста по причине возможного старческого маразма. По той же причине они не избираются на роль папы. В последние века не было случаев добровольного оставления Римской кафедры (они были лишь в эпоху Возрождения). Папские мессы и папские храмы. Папский цвет - красный. При совершении мессы на папу надевается накидка (фонона) из белого шелка с красными и золотыми полосами по вертикали. Поверх нее возлагается омофор - палиум (любого цвета). Отличительное свойство папы - жезл, имеющий завершение в виде креста, а у епископов жезл загнутый. При торжественных церемониях употребляется переносной трон, правда, редко (несколько раз в год). |
| С точки зрения язычников, писавших о Диоклетиане спустя много десятилетий, – Аврелия Виктора, Евтропия и, возможно, Аммиана Марцеллина, обожествление Диоклетиана было религиозным обоснованием адорации императора, заимствованной у персов, которая стала при Диоклетиане выражением новой римской политической идеологии. Обожествление Диоклетианом и его преемниками самих себя рассматривалось Лактанцием и Евсевием как осознанное богоборчество. Претендуя на божественность, Диоклетиан выдавал себя за того, кем не был по природе. Слова Лактанция, адресованные Диоклетиану и вынесенные в качестве первого эпиграфа настоящей статьи, с нашей точки зрения, в полной мере отражают отношение к Диоклетиану самого Константина после его идейного обращения в христианство. Евсевий сообщает, что Константин, вспоминая о Диоклетиане в период своего единоличного правления (т. е. после расправы над Лицинием в 324 году), называл Диоклетиана «одним, имевшим в то время первенство среди римских автократоров, жалким, истинно жалким, и заблудшим душой человеком» ( κατ " κενο καιρο παρ τος ωμαων ατοκρτορσιν χων τ πρωτεα, δελαιος, ληθς δελαιος, πλν τν ψυχν πατημνος) [Euseb. VC II. 51]. Эта уничижительная характеристика Диоклетиана, данная Константином и сохранившаяся благодаря Евсевию, содержит в себе важную антиномию: Диоклетиан, занимавший первое место в тетрархии, в действительности оказался жалким и заблудшим ничтожеством, и, следовательно, занимал место, ему никоим образом не подобающее, т. е. был самозванцем. Учитывая ключевое значение творчества Евсевия для развития последующей византийской историографии, следовало бы признать, что приведенные историком слова Константина о Диоклетиане стали блестящим определением, характеризующим основателя тетрархии как предтечу византийского самозванчества. И вместе с тем попытка Диоклетиана утвердить в рамках тетрархии принцип меритократии создавала важный прецедент, который – осознанно или неосознанно – повлиял на более позднюю политическую традицию византийского самозванчества независимо от оценки личности Диоклетиана Евсевием. |
| «Христианское Чтение» за апрель, июнь и июль 1909 г. (Спб.), стр. 603–622 и 982–1014. 3 Памятником уйгурского письма служит манускрипт «Кудатку Билик», написанный в 1439 г. no Р. Хр. Юсуфом из г. Баласагуна в нынешнем Семиречье или Или и изданный учеными А. Вамбери и В. Радловым. 5 См. стр. 84–109, 217–221 и 303–308 «Записок Восточ. Отделения И. Рус. Археол. О-ва», т. I – 1886. 6 О христианах Ср.Азии много сведений дают и арабские писатели. В.В. Бартольд: «О христианстве в Туркестане в домонгольский период» в т. VIII «Записок Вост.Отд. И.Р. Арх. О-ва» за 1893 г. Спб. 7 «Записки И. Рус. Георграф. О-ва по отделению этнографии», том 28-й, вып. 1. «Путешествие уральских казаков в Беловодское царство», Г.Т.Хохлова, с предислов. В.Г.Короленко. Спб., 1903. 9 Об этом миссионере см. подробности у P. Y. Saeki в его «The Nestorian Monument in China. London, 1916» (указываемом подробно ниже). Стран. 204–207: «A-lo-pen». 10 «Описание древнего христианского памятника, открытого в Китае 1625 года, с присовокуплением гравированного изображения высеченной на оном Китайско-Сирийской надписи. Спб.,1826». 12 «L’inscription Syro-Chinoise de Si-ngan-fou, monument nestorien élevé en Chine l‘an 781 de notre ère, et découvert en 1625. Paris, 1858». 14 «The Nestorian Monument in China. With an Introductory Note by L. William Gascoyne-Cecil and a Preface by the Prof. А.Н. Sayce. London,1916». 15 «Христианские изыскания в Азии, с известиями о переводе Свящ.Писания на восточные языки. Спб, 1815». 16 В. Г. Тизенгаузен «Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Том I. Спб., 1884», стр. 498, 529 и 530. 17 Подробности см. у иеромонаха Н.А. Адорацкого в журнале «Православ. Собеседник» за 1885 г. в статье «Исторический очерк католической пропаганды в Китае». 18 «Восточные христианские общества. Краткий очерк их минувшей судьбы и нынешнего состояния. Опыт историко-статистический. Спб., 1869». Стран. 23–36. 19 « Современный быт и литургия христиан инославных иаковитов и несториан с кратким очерком их иерархического состава, церковности, богослужения и всего, что принадлежит к отправлению их церковных служб, особенно же их литургии. Спб., 1876». Стран. 143–382. » Читать далее Источник: Несколько слов о распространении христианства в Персии, Месопотамии, Средней Азии, Монголии и Китае : Речь, предназнач. для произнесения на торжеств. годич. собр. Имп. Казан. духов. акад. 8 нояб. 1916 г. орд. проф. Н.Ф. Катановым. - Казань : Центр. тип., 1916. - 20 с. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Протоиерей Вячеслав Рубский: Тут нельзя вас не поддержать. Богообщение не должно быть просто адорацией, поклонением, принятием всего того, что Бог нам дает. Мы можем возмущаться некоторыми Его поступками, мы имеем право не принимать некоторые Его цитаты, некоторые высказывания. В этом диалоге принятия и непринятия, в этом трудном диалоге человека с Богом, сам этот диалог является ценностью. В Послании к Ефесянам в 5-й главе и 5-м стихе написано, что никакой блудник, не чистый, либо стяжатель, идолослужитель не может наследовать Царствие Божие. В 6-й главе Послания к Коринфянам дан еще больший перечень. Это универсалистское заявление обходится без того, о чем вы сказали вначале, — что у каждого человека диалог с Богом очень индивидуален. Но в христианстве это не так. В христианстве есть диалог Христа и Никодима, он был очень индивидуален, но христиане не понимают этой индивидуальности, они сказали: «Вот, это должны читать все». Диалог с самарянкой представляется как типологический диалог Христа и какой-то заблудшей женщины, но очень хорошей и доброй. Диалог Христа и Пилата представляется как диалог современного ученого и язычества. Мы всё типологизируем. Цитаты, которые обобщают, говорят: такие-то и такие-то Царствие Божие не наследуют. Николай Ге. «Что есть Истина?» Человек, который делает преступление, зачастую сам в себе имеет осуждение, и не нужен ему дополнительно Бог, чтобы его осуждать. Люди, воспитанные на условном принятии, всю свою дальнейшую жизнь подчиняют определенным психологическим моделям. Например, человек не получил в семье безусловного одобрения, а в компании от собутыльников, в компании друзей он его получает. Он не чувствует, что это одобрение тоже условно, но оно не диктует ему правил. Какой-то школьник плохо учится, потому что (по формулировке родителей) связался с дурной компанией. Но он связался с компанией, которая дает ему безусловное принятие, и ушел от родительского очага, который принимает его только условно. Этот интуитивный ход не понимают, может быть, ни родители, ни сам ученик. |
| Отсюда, из этого принципа, объясняется приниженнораболепное преклонение католического запада пред папою, которое немцы называют культом папы и папоманией. Это раболепство дает протестантам повод упрекать католиков в идолопоклонстве и называть папу фетишем, идолом. И действительно, поклонники и апологеты Рима говорят о папе таким языком, отводят ему такое исключительное положение в церкви, окружают его таким подобострастием, или, как выражаются католические писатели, адорацией, что невольно заставляют мысль стороннего и свободного от ультрамонтанских предрассудков наблюдателя переноситься к далеким временам седой древности, когда мир молился истуканам, когда обыкновенным смертным воздвигались храмы и воздавались божеские почести. Чтобы не удаляться в глубь средних веков, вот факты из недавнего прошлого, почти современного, о котором можно сказать: «свежо предание, а верится с трудом». Газеты то и дело приносят известия о паломниках, являющихся к папе на поклонение. Конечно, трудно проникнуть взором в чужую душу и угадать чувства, волнующие каждого из паломников. Но несомненно, что некоторые являются к папе просто из любопытства. Таковы англичанепротестанты, которых никак нельзя заподозрить в религиозной преданности к папе и которые, однако, нередко толпятся в залах Ватикана и иногда даже подносят папе щедрые подарки. Ничто не мешает предположить, что некоторых и из католиков приводит в Ватикан чувство, мало чем возвышающееся над простым любопытством. Иных, может быть, следует причислить к разряду ханжей. Большинство же паломников, бесспорно, видят папу окруженным ореолом особенного, неземного величия. Папе приносят богатые подарки, внимательно вслушиваются в его слова, жадно ловят его взор. Прислужники папы наживают громадные состояния, продавая паломникам разные безделушки из кабинетных и гардеробных принадлежностей, бывших в личном употреблении папы. Пилигримы же платят большие деньги, чтобы купленные безделушки хранить как реликвии. Можно смотреть на эти факты с разных точек зрения, но ключом к правильной оценке их должны служить те преувеличенные представления о высоте и значении папского достоинства, которыми хочет питать религиозное чувство народа современная ультрамонтанская литература, которые не раз заявляемы были от лица епископов, которые развивал даже покойный Пий IX. |
| Но Фригийский культ идейской матери с её галлами и архигаллами и в Риме соединялся с диким самобичеванием, как и на месте своего происхождения. Столько же, если не более, дик и странен был перенесенный в Рим культ азиатской (каппадокийской) Беллоны, требовавшей крови. Жрица этой богини наносила себе рану в грудь и, окровавленная, с простертыми к небу руками, произносила в неистовстве свои пророчества. Еще страннее и фанатичнее было посвящение в так называемые тауроболии и криоболии, обряды также малоазийского (фригийского) происхождения, в честь небесной девы (та же Цибелла, отождествляемая с Афиной и Минервой). Это были очищения от скверны и болезней тела; посредством умилостивительных жертв вола или барана, крови которых приписывалась таинственная сила. Посвящаемый помещался в углублении земли, над которым настилался пол из досок со скважинами; кровь жертвы, которую закалали на этом помосте, текла из раны животного через отверстия и, еще теплая, падала на посвящаемого, который старался уловить ее устами и мазал ею свое лицо 2225 . Развитие римского культа в позднейшую эпоху заканчивается, в добавление ко всем этим странным и часто грубым формам его, адорацией императоров, начало которой положил Август устройством храма в честь Цезаря, объявленного богом (Divus Julius). С его времен императорское достоинство признано божественным (имя Augustus, данное Октавию, было выражением именно такого воззрения); а сами они начали называться divi или θεο в честь их, как и в честь, богов, совершались игры и приносились жертвы. Это был конечно небольшой шаг вперед от обожания героев и полубогов, заимствованного от греков; это было в связи и с древним обожествлением Ромула, отождествлявшегося с богом Квирином; но во всяком случае этот культ еще живых людей явился только в Риме и он служил самым характерным и последним выражением того практического государственного воззрения на религию, каким отличался Рим от начала. Высшая власть в лице человека доныне и в новом христианском Риме считалась воплощением божественной силы. |
| Мысль Конта, действительно, всегда обращена или поворочена к предкам. И «позитивный культ» есть именно культ предков, прежде всего. О погребении и о кладбище Конт размышлял с таким же вниманием и настойчивостью, как и Федоров. Общественный культ в «религии человечества» и прикрепляется к священным некрополям... Прямо Конт говорит только об «идеальном воскресении», – в памяти или вечном памятовании, в культе умерших, всего больше – в единодушии и единомыслии сменяющих поколений с отошедшими. Но подразумевает он при этом нечто большее. Он думает все время об оживляющей силе любви... «Великое Существо» и состоит прежде всего, из усопших, из предков. И через них Великое Существо и действует в истории еще становящегося человечества. Усопшие властвуют над живыми тройной силой примера, давности, предания. И ряд предков важнее толпы современников. В том залог поступания, чтобы власть усопших усиливалась. Непрерывность в предании и времени даже важнее солидарности или согласия среди живущих... У Конта очень силен этот пафос исторической «непрерывности», потребность интегрировать всю полноту пережитой истории в действительное единство. В позитивном «культе предков», в этой «идеализации» и «адорации» отошедших сказывается самая острая потребность встретиться и быть с умершими, как с живыми, – потребность преодолеть этот тягостный разрыв между сменяющимися поколениями, остановить мгновение, остановить само время. И последнее «таинство» позитивного культа есть обряд «включения» или «инкорпорации», т. е. торжественного причтения усопших к благородному сонму предков, к составу «Человечества..». С Контом у Федорова прежде всего тема общая. И тот же дух притязаемой «научности», такой же натурализм или «физицизм». Федоров идет дальше Конта, у него много своего. Но «тип» мировоззрения у них одинаковый... Есть и другие точки сходства между ними. Теория брака у Конта очень напоминает замысел Федорова «обращать» эротическую энергию, и еще больше напоминает Конта Соловьев (разумею его «Смысл любви»). Мысль Федорова организовать в постоянный «вселенский собор» представителей духовенства, науки и искусства имеет много параллелей в проектах Конта и еще Сен-Симона... |
| В достаточно коротком тексте Спиноза 12 раз употребляет местоимение “я, меня”, тем самым указывая на то, что по его мнению понять, принять и полюбить Бога можно только из своего личного опыта, вглядываясь в глубины своего “я”, своей, как любит говорить Спиноза, природы. Более того, Бог, как и Его святая воля, может быть понят только через мои с Ним отношения, через мою с Ним борьбу или встречу. И, наоборот, абстрагируясь от своего “я”, превращаясь в стороннего наблюдателя, можно прекрасно созерцать мир вокруг себя, но не Бога, Бога в этом случае почувствовать или увидеть невозможно. Последним ключевым термином в определении религии у Фромма является слово “поклонение”. “Господу Богу твоему поклоняйся и Тому Единому служи”, — говорит Иисус, отвечая Искусителю. И вообще отношение к Богу в Библии выражается именно словом “поклонение”. Venite adoremus… Как, например, в пс. 94 “venite, prostrati adoriamo” — “приидите, поклонимся и припадем, преклоним колени пред лицем Господа, Творца нашего” или в 4Ц, 17: 36 “но Господа, который вывел вас из земли Египетской силою великою и мышцею простертою, Его чтите и Ему поклоняйтесь”. Proskynesis или ПРОСКИНЕЗА (это слово, кстати говоря, употребляется в возгласе, которым завершается великая ектенья в начале литургии: “яко подобает Тебе всякая слава, честь и поклонение”) — обычай простираться на полу всем телом перед владыкой. АДОРАЦИЯ (лат. adoratio — поклонение, от ad os (oris) - “к устам”: “целование” идолов у язычников заключалось в поднесении руки ко рту). Слово это употребляется в Великом славословии, которым завершается православная утреня и начинается латинская месса: Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis. Laudamus Te, benedicimus Te, adoramus Te. Что же касается самой сути поклонения, то о ней прекрасно говорит в своих стихах выдающийся поэт–суфий Ибн ал–Кайим: А поклонение Милостивому заключается В высшей степени любви к Нему Наряду со смирением поклоняющегося, И это — два полюса, Вокруг которых вращается небосвод поклонения, |
| Созерцательный момент может проникнуть и в изображение-иллюстрацию. Прежде всего – в ситуации, когда художнику хотелось бы сосредоточиться на созерцании материнской любви Марии. На фреске Джотто из Капеллы Скровеньи в Падуе Мария изображена лежащей и склонившейся над Младенцем. И хотя Джотто по своему обыкновению не изображает чувств своих героев на лицах, в движении Марии столько тепла, что зрителю легко понять и представить себе охватившие Ее переживания. Одно из самых удивительных в этом плане произведений – картина Корреджо «Святая ночь», на которой Мария качает Младенца на руках, не замечая всего происходящего вокруг Нее – летающих ангелов, Иосифа. Художники, изображающие Марию именно так, словно прорываются в великую тайну, о которой благоговейно молчат евангелисты – в сокровенный диалог Матери и Сына, за которым стоит тайна любви Бога к каждому из нас. Из других Рождественских событий близкими по иконографии, конечно же, становятся поклонение пастухов и Поклонение волхвов. Поклонение пастухов близко к изображению адорации и в соответствии с текстом Евангелия от Луки часто представлено как поэтичная ночная сцена. В большинстве случаев Мария сама показывает Младенца пастухам, и столь же часто в композиции фигурируют ангелы. Их фигуры располагаются либо в верхней части холста (создавая иллюзию разверзшихся небес), либо окружают ясли с Младенцем вместе с пастухами. Интересно, что по мере приближения к эпохе барокко усиливалась натуралистическая грубоватость в облике пастухов: темные, словно «задубевшие» лица с глубокими морщинами, крупные жилистые руки. Но нередко художники наполняли их крестьянские лица светом, исходящим от фигурки Младенца, и это всегда давало особый эффект. На этюде Рубенса, хранящемся в Эрмитаже, видно, как грубость и жесткость в лицах пастухов буквально исчезает на наших глазах. А на огромном полотне Караваджо для кафедрального собора в Мессине облик пастухов несколько смягчен, а основной акцент поставлен на бедности и смирении Марии. Она лежит на земле, держа на руках Младенца, и в глаза при этом бросаются Ее босые ноги – иконографический знак нищеты, заимствованный из особого типа под названием Matia d’umiltà («Мария смиренная»). |
| Что послужило Мухаммаду примером при введении такой формы молитвы, мы не знаем; возможно, что земной поклон был также заимствован у христиан, а позы адорации (почитания), предшествующие ему, – из йеменской культовой обрядности (?). Сначала участникам молений Мухаммада были только члены его семьи: Хадиджа, Зайд б. ал-Хариса да маленький Али, которого шиитские историки называли третьим человеком, принявшим ислам, хотя 7–9-летний мальчик вряд ли мог разобраться в происходившем. Через некоторое время к ним присоединились Абу Бакр (языческое имя которого позже было заменено благочестивым Абдаллах – «раб Аллаха»), богатый купец из рода тайм на два-три года моложе Мухаммада, Абдаррахман б. Ауф, претендовавший на то, что он, а не Абу Бакр был третьим, Джафар б. Абу Талиб, брат Али и двоюродный брат Мухаммада, и еще несколько человек из разных родов. Когда число последователей (считая только мужчин) достигло 30–32 человек, молитвенные собрания были перенесены в дом ал-Аркама б. Абу-л-Аркама, молодого человека из рода махзум, расположенный на склоне холма ас-Сафа. Это событие стало определенной вехой в истории распространения ислама. Арабские источники разделяют по нему лиц, которые приняли ислам, на тех, кто сделал это «до прихода Мухаммада в дом ал-Аркама», «в доме ал-Аркама» и «после дома ал-Аркама», что позволяет нам представить состав группы первых последователей ислама. Больше всех было, естественно, представителей рода Абдманафа – 8 человек, затем следовали: зухра – 5 человек, джумах – 4 человека, тайм и ади – по 3 человека, амир и махзум – по 2 человека и по одному человеку из родов сахм, асад и харис. Это показывает, что принятие ислама не зависело от союзнических уз между родами (если не считать того, что наибольшее число последователей за пределами рода абдманаф дал род зухра, поддерживавший самые близкие отношения с родом абдманаф). Исключение составляет соперничавший с абдманафом род абдаддар, из которого ни один человек не принял ислам на первом этапе. Ибн Сад характеризует первых мусульман как «молодежь» и «слабых» (т. е. не имеющих сильных родственников). Однако было бы неверно считать, что социальная программа проповедей Мухаммада привлекала к нему социальные низы. Действительно, среди первых последователей Мухаммада наряду с родовитыми курайшитами были и их союзники (халифы), и бывшие рабы (мавали), но они принимали ислам не самостоятельно, а следуя за своими патронами; наряду с людьми скромного достатка – по крайней мере два состоятельных человека. Абу Бакр и Абдаррахман б. Ауф, и ряд молодых людей из богатых семей. С Ибн Садом можно без колебания согласиться в одном – первые мусульмане были молоды. |
|
|
