| " Искусствоведческая " экспертиза по делу алтарников-исповедников признана недопустимым доказательством На днях Общественному Комитету " За нравственное возрождение Отечества " стал известен ответ Прокуратуры на заявление Ольги Лочагиной. 22 июля 2003 г. г-жа Лочагина потребовала возбудить уголовное дело против экспертов Государственного центра современного искусства, поскольку они составили ложную экспертизу по делу о выставке " Осторожно, религия " . Из ответа следователя по особо важным делам прокуратуры ЦАО г. Москвы Цветкова Ю.А. следует, что заключение экспертов Рейн Н.В., Филипповского П.Н., Горловой И.Г. не соответствует требованиям уголовно-процессуального кодекса РФ: " Отсутствует исследовательская часть, не указаны примененные экспертами методики, что делает невозможным оценить объективность и научную обоснованность данного экспертами заключения. Кроме того, ряд поставленных перед экспертами вопросов… носят не искусствоведческий, а социологический и психологический характер, и ответы на них не входили в компетенцию экспертов-искусствоведов " . В итоге заключение экспертов ГЦСИ признано " недопустимым доказательством " . Напомним, что сотрудники ГЦСИ - государственные служащие, а сам Центр - учреждение Министерства культуры РФ. Попутно из ответов директора ГЦСИ Миндлина М.Б. выяснилось, что центр уже пять лет сотрудничает с Сахаровским центром и оказывает ему техническую помощь, предоставляя, например, телевидеоаппаратуру. Более того, ГЦСИ помогал экстремистам из Сахаровского центра и в организации кощунственной акции " Осторожно, религия " . Такие работники ГЦСИ как Бажанов Л.А. неоднократно высказывались в поддержку богохульных и кощунственных акций, в частности событий 1998 года, когда Тер-Оганьян рубил иконы в Московском Манеже. Справка: 18 января 2003 года Григорий Гарбузов, Анатолий Зякин, Алексей Кульберг, Михаил Люкшин, Николай Смахтин, Владимир Сергеев сломали и заретушировали орудия преступления, совершавшегося в " Музее им. А. Сахарова " под видом выставки " Осторожно, религия " . 11 августа Замоскворецкий суд г. Москвы (судья Л. Зубенко) признал незаконным постановление о возбуждении уголовного дела в отношении Зякина А.В., Люкшина М.А. и других лиц по п. " а " ч. 2 ст. 213 УК РФ. © Общественный Комитет " За нравственное возрождение Отечества " kfmrr@yandex.ru |
| Мы жили в комнате какого-то вольнонаемного охранника (были охранники и из заключенных), с которым родители познакомились на «Глебе Боком» и договорились с ним о его комнате за какую-то плату. Комната его была в гостинице (бывшая «Петроградская»), что на горушке сзади УСЛОНа. Там помещалась и фотография для вольнонаемных, где меня трижды в разное время снимали с родителями, по разрешению Мельникова, и лечпункт с главным лекпомом Григорием Григорьевичем Тайбалиным. Тайбалин, кстати, писал стихи (поэму о его пребывании на Соловках) и взял к себе работать не говорившего по-русски старика – «лучшего певца Старой Бухары». Из окон нашей комнаты, обращенной в сторону Сельхоза, мы видели, как изнеженные восточные люди в шелковых халатах и шелковых сапогах на высоких каблуках что-то делали. Вскоре все эти «басмачи», как их именовало начальство, вымерли, не выдержав ни холода, ни работы... Но память о них осталась: зимой 1929–1930 гг., как я уже писал, на острове начался страшный азиатский тиф. Я жил у родителей, аресты шли. Под конец их пребывания ко мне пришли вечером из роты и сказали: «За тобой приходили!» Все было ясно: меня приходили арестовывать. Я сказал родителям, что меня вызывают на срочную работу, и ушел: первая мысль была – пусть арестовывают не при родителях! Я пошел к Александру Ивановичу Мельникову, в комнату, где он жил над 6-й ротой у Филипповской церкви. Стучусь, он не открывает. Но уйти он не мог. Я стучусь все громче. Наконец, Мельников мне отворяет. Он одет. За столом сидит молодая женщина – я ее знал, она была схвачена по делу о фальшивых деньгах. Значит, не отворял потому, что свидание! Увидев меня, Мельников успокоился. Успокоился и сделал мне строгое внушение. Смысл этого внушения состоял в следующем: «Если за вами пришли, – нечего подводить других. За вами могут следить». Дверь передо мной захлопнулась. Я понял, что поступил плохо. Ведь и он мог быть подведен под расстрел. Помимо расстрелов по ложным обвинениям в жестокостях, расстреливали и мнимых «повстанцев», а также просто «строптивых» заключенных. |
| Климатические условия, отрицательно действующие на моё слабое здоровье, не дозволяют мне более продолжать своё образование в Казанской Академии. При сем прилагается медицинское свидетельство академического врача». Справка: Из приложенного к прошению медицинского свидетельства врача Казанской Духовной Академии от 21 августа 1907 года видно, что студент Будрин – «после тщательного лечения, в данное время здоров и может продолжать занятия в Академии, но по климатическим условиям пребывание в г. Казани ему не рекомендуется в виду возможности возврата прежде бывшей болезни (pleuritis sicca dest. et malaria). Определили: Бывшего студента Казанской Духовной Академии Петра Будрина принять в число своекоштных студентов Московской Духовной Академии, зачислив его в списки студентов IV курса и разрешив ему слушать в 1907–1908 учебном году лекции по метафизике и по церковному праву, взамен лекций по предметам, читаемым в Московской Академии на IV курсе: догматическому богословию и церковной археологии и литургике, отметки по которым имеются в увольнительном свидетельстве, выданном студенту Будрину Советом Казанской Духовной Академии. —302— VII. Прошение студента Курской духовной семинарии Бориса Филипповского: «Имея сильное желание учиться в высшем и именно духовном заведении, я в августе месяце сего 1907 года поехал в Казанскую Духовную Академию, где и выдержал успешно приемные испытания. Но, по слабости моего здоровья, академический врач нашел невозможным для меня учиться именно в Казани, вследствие дурного местного климата; почему Совет Академии, не зачислив меня в студенты, предоставил проситься в иную Академию. Посему покорнейше прошу Вас, Ваше Преосвященство. Милостивый Владыко, а также и Совет Академии, зачислить меня в число студентов Московской Духовной Академии, и тем дать возможность пойти человеку по его призванию. Так как я имею средства, то не ищу и не буду искать казенной стипендии, а поступаю на своекоштное содержание и обязуюсь не обременять Академию какими-либо ходатайствами о вспоможении. Кроме того, должен прибавить, что хотя у меня и нет каких-либо заразных болезней, но если г. академический врач найдет мне неудобным жить в общежитии, то я согласен проживать на квартире и представить за себя рекомендацию в благоповедении, а – в крайнем случае – вызвать свою мать и жить с нею на квартире. Смею верить и надеяться, что мое ходатайство на этих условиях не встретит препятствий к удовлетворению». |
| Устав духовных консисторий не указывает производства дознания о преступлении; но оно в консистории практикуется по резолюциям архиерейским. На дознании свидетели допрашиваются без присяги, показание их (по силе 369 ст. 15 т. Угол. Суд.) не имеет силы доказательства, и по одному дознанию не может быть судим и наказываем обвиняемый; по следствию же каждый должен быть наказан. В духовном суде нет особых духовных следователей, как в гражданском (§ 6 Суд. Уст. 1884 г.). Обязанности следователей исполняются рядовыми священниками, так называемыми депутатами, избираемыми духовенством каждого благочиннического округа на 4 года. Депутаты духовные, отправляющее ныне обязанности духовных следователей, особенно из молодых священников, мало знакомы с жизнью и с правилами и формами следственного производства. Были примеры, что являлись отказываться от порученного следствия. По этой причине необходимо для каждого уезда иметь следователя-священника, имеющего необходимые для этого познания, о чём упомянуто было, когда говорилось о составе уездного духовного правления. Нет в нашем суде руководства вроде наказа, который имеют судебные следователи. И для самих подсудимых не излишне было бы следственное руководство, чтобы быть на страже своих интересов и пользоваться правами закона к своему оправданию. Есть ныне ходячие по рукам руководства для следственных производств (Маврицкого, Луканина, Вруцевич, Филипповского); но они – частные, противоречащие себе, одобренные в местной своей епархии, но не Святейшим Синодом, от которого выходят правительственные распоряжения. Да и самый наш Устав консистории расходится с Судебным Уставом. По ст. 446 Уст. Угол, разрешается быть при показаниях обоим – и истцу и ответчику; по консисторскому же Уставу (ст. 161), подсудимым и прикосновенным к делу лицам предоставляется только прочитывать дело, подписывать его с объяснением, довольны или нет следствием. Если бы обвиняемый находился при допросе свидетелей, тогда он имел бы больше возможности опровергнуть обвинения. |
| Наконец некоторые из стоявших в доме жандармов, оберегавших меня, сжалившись над нашими трудами, сказали мне: «оставьте, – приказано сжечь " ». Единственно, что можно сказать, – это то, что на первых порах завладевшие столицею не обратили внимания на начавшийся пожар. Он «не казался опасным, – говорил Наполеон О " Меар " у на о. св. Елены 3 ноября 1816 г. – Мы думали, что он возник из-за солдатских огней, разведенных слишком близко от домов, сплошь деревянных.» От этих бивачных огней, по рассказам Глинки, оставшегося в Москве гравера Осипова, «загорелся дом Филипповского» (Глинка. «Записки о Москве»). На следующий день огонь увеличился, но еще не вызывал серьезной тревоги... На следующее утро поднялся сильный ветер, и пожар распространился с огромной быстротой, причем сами русские, как утверждал Наполеон, – и это утверждение соответствует фактам – помогали защите города от пожара. («Napoleon dans l " exil».) Версия о французах-поджигателях была хороша только для 1812 г. Несуразность ее очевидна даже для С.Н. Глинки: «Ни в Париже, ни при вторжении в Россию пожар московский не заглядывал в мысли Наполеона» («Записки о Москве», 1837 г.). Жозеф де Местр мог лишь удивляться длительному существованию этой версии. «До сих пор еще, – писал он в своем донесении 2 июня 1813 г., – в народе говорят, да и повыше народа, что Москву сожгли французы: так еще сильны здесь предрассудки, убивающие иногда всякую мысль наподобие гасильников, которыми тушат свечи». Какое же имеет под собой историческое основание французская версия? У позднейших историков Отечественной войны мы найдем различное решение этого вопроса. Первый официальный историк войны, Михайловский-Данилевский, отвергая «обвинение в умышленном и заранее обдуманном зажжении Москвы Российским правительством», видит «причины первых пожаров» в сожжении комиссариатских барок на Москве-реке по распоряжению отчасти Ростопчина, отчасти Кутузова. «В то же время, – говорит он, – загорались дома и лавки, но уже не по чьему-либо приказанию, не по наряду, но по патриотическим чувствованиям». |
| Раз, бывши у строителя Спасопреображенского каргопольского монастыря, Авраамия, Турандин разговорился с ним о ходивших в то время толках, будто какой-то Савва образовал новую секту в Каргопольском уезде, что эта секта содержится в великом секрете, что самого Савву везде разыскивают, но нигде не могут найти. Авраамий говорил, что поймает Савву и выдаст полиции, тот сделает доброе, душеспасительное дело. Слова монаха запали в душу Турандина и он тогда же дал себе слово поймать Савву. Эта мысль преследовала его везде, но случая к исполнению обета долго не представлялось. Вот отчего он так внимательно слушал рассказы Конюхова. Турандин решился, для исполнения своего давнишнего намерения, притворно присоединиться к бегунам. С такими мыслями он опять поехал в г. Каргополь и опять отыскал на торгу Конюхова, которому рассказал о своем желании вступить в бегунское общество. Конюхов одобрил его намерение и сказал, что если он решается выполнить все, известное из первого разговора, условия вступления в секту, то пусть придет в деревню Волоскую в дом Копыловой. Турандин знал, что отец не согласится на выдачу ему паспорта на отлучку; знал также, что если бежать из родительского дома без паспорта, то нужно опасаться поисков. И вот он придумал такое средство. С намерением поселить между родными мысль, что утонул, – весной 1855 года, он оставил на льду Филипповского озера, возле проруби, шапку и одну рукавицу, а сам скрылся. Ночью он явился в деревню Волоскую к дому Копыловой, и не входя в дом, вызвал из избы Конюхова, которому и объявил о своем окончательном решении вступить в бегунство. Выслушав это, Конюхов не впустил Турандина в избу, а дал ему хлеба и велел шататься в ближнем лесу. Так он прожил в лесу, переходя с места на место, до трех месяцев; питался в это время хлебом, который всегда получал от Конюхова. Наконец, этот искус для него кончился, – Конюхов велел ему поселиться в доме Копыловой. Здесь он жил тайно, никому не показывался, пропитание же получал от Конюхова. Но такая жизнь сильно не нравилась Турандину и он приставал к Конюхову с расспросами, – скоро ли примут его в бегунское общество. Конюхов отвечал, что испытание будет продолжаться еще полгода. Турандин не пожелал подвергаться такому продолжительному испытанию; ему захотелось поскорее возвратиться домой. И вот, в конце июля 1855 года, он узнал о приезде губернаторского чиновника Голубкова, который разыскивал бегунов. В полночь он явился тайно к Голубкову, рассказал ему свои похождения и выдал полиции Василия Конюхова. |
| В таких случаях происходила только простая замена открытых богаделен богадельнями тайными. Напр., по закрытии Судиславльской богадельни, насельники ее переведены были на мельницу Папулина в 15-ти верстах от г. Судиславля, где для них вновь устроены были избы и молельня 606 . Обитательницы закрытого Савинского кладбища (в Костромской губернии) поселились у купца Худина. дом которого устроен был «лабиринтом, со множеством дверей, лестниц, выходов и келий, с явной целью укрывательства в случае нечаянного обыска» 607 . Федосеевское общежительство в г. Ярославле (так наз. Андронова пустынь), переданное в ведение Приказа общественного призрения и филипповское в г. Угличе – закрытое, заменены были несколькими секретными богадельнями меньшей величины в домах частных лиц, причем у некоторых из них богаделки проживали «под видом постоялок и работниц» 608 . В самой Москве тайно существовало довольно обширное общежительство у филипповцев. Все здания, окружавшие общественный дом и молельню, скуплены были филипповцами. причем из них устроен был совершенный лабиринт, в котором для полиции почти не представлялось возможности отыскать что-нибудь подозрительное. Все здания соединены были тайными входами и выходами, и призреваемые, при первой опасности, скрывались из глаз полиции. При общественном доме не было сторожа и он не запирался, а к воротам приделана была железная цепь, стук которой при открытии ворот обращал внимание призреваемых и которая позволяла проходить в них одному только человеку. Вообще все постройки обставлены были так искусно, что на дворе без разрешения полиции филипповцам удалось выстроить несколько деревянных двух-этажных и только на вид небольших домиков, которые наполнены были призреваемыми 609 . Едва-ли какое-либо серьезное практическое значение в деле ослабления раскола имели и те правительственные мероприятия, которые касались личных прав раскольников. Лица, «не дорожащие общественным положением», сами охотно избегали общественных должностей, предпочитая заниматься своими личными делами. |
| РГИА. Ф. 218. Оп. 3. Д. 581. Там же. Л. 4. В архивных делах искусственного стола департамента Главного управления путей сообщения и публичных зданий сохранился проект иконостаса Филипповского храма, утвержденный митрополитом Московским и Коломенским Филаретом (Дроздовым) (Там же. Л. 6 – 7). [Никодим, архим]. Иерусалимское патриаршее в Москве подворье у Арбатских ворот. М., 1881. С. 17. Сочинения Филарета митрополита Московского и Коломенского. Слова и Речи. Т. 5. 1849-1867. М. 1885. С.171. Вайнтрауб Л.Р., История возникновения и деятельность Иерусалимского патриаршего подворья в Москве//XV Ежегодная богословская конференция ПСТГУ. Том I. М.: Издательство ПСТГУ, 2005. С. 207. Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма. (1830-е – 1917 годы). Иллюстрированный биографический словарь. М., 1998. С. 106. Н.Д. Освящение церкви на Иерусалимском Патриаршем подворье//Московские епархиальные ведомости. 1877. 38. С. 340. Вайнтрауб Л.Р., История возникновения и деятельность Иерусалимского патриаршего подворья… С. 208. РГИА, ф. 797 – Канцелярия Обер-прокурора Св. Синода: о православном заграничном духовенстве. 2 отделение 2-3 стол. Московские церковные ведомости. 1902. 38. С. 445. Первый из названных архимандритов, вероятно, был настоятелем подворья. Комментарии ( 0): Написать комментарий: Правила о комментариях Все комментарии премодерируются. Не допускаются комментарии бессодержательные, оскорбительного тона, не имеющие своей целью плодотворное развитие дискуссии. Обьём комментария не должен превышать 2000 знаков. Републикация материалов в комментариях не допускается. Просим читателей обратить внимание на то, что редакция, будучи ограничена по составу, не имеет возможности сканировать и рассылать статьи, библиограммы которых размещены в росписи статей. Более того, большинство этих статей защищены авторским правом. На просьбу выслать ту или иную статью редакция отвечать не будет. Вместе с тем мы готовы рассмотреть вопрос о взаимном сотрудничестве, если таковые предложения поступят. |
| Секта филипповская. Гораздо упорнее и важнее по своим последствиям было другое противодействие заправителям Выговской общины и начальникам секты, – противодействие, начавшееся по личным счетам, по честолюбивым замыслам, но тут же получившее характер религиозного раздора. Некто Филипп, один из наставников Выговской пустыни, по смерти Данилы Викулина, захотел стать во главе общины, и не стал оказывать должного послушания избранному настоятелю Семену Денисову. Когда же собрание стариков обвинило за это Филиппа, то он покинул Выг, огласив выговцев еретиками. Целая толпа его привержевцев последовала за Филиппом, и в 50 верстах от Выговской пустыни он основал отдельный скит. Если бы все дело ограничивалось только одними честолюбивыми целями, то, по утешении страстей, новый скит вошел бы снова в состав поморско-даниловской секты. Между тем этого не случилось: в новом скиту положено начало и новой секте. История не дает нам точных указаний, в чем именно, по мнению Филиппа и его приверженцев, состояло неправославие выговцев, по последующия события дают понять общий характер обвинения. Когда выговцы, вследствие доноса Ивана Круглого (1738 г.) и прибытия комиссии Самарина, ввели в своем богослужении молитву за царя, – Филипп и его последователи не сочли этого возможным, обозвали выговцев самарянами и предались самосожжению. Фанатическое отношение не только к церкви, но и к общественному строю легло в основу филипповской секты, окончательно образовавшейся после упомянутого обстоятельства. Самосожжение, которое еще Аввакум называл «блаженным изволом о Господе», возведено было в догму, и ни одна секта не представляет столько самоумерщвлений, как филипповская. Считая молитву за царя самарянством, филиповцы находили соблазнительною и запись под двойной оклад, и потому большею частью предпочитали оставаться незаписпыми раскольниками. Затем, вследствие снисходительных отношений правительства Екатерины II многие раскольники стали селиться в городах и свыкаться с городской жизнью; в это время и многие беспоповцы переставали не только гнушаться обыденными сношениями с православными, но и стали заимствовать у них обычаи: бывали в гостях у православных родственников или знакомых и не только ели на одном столе и из одних сосудов, но и целые ночи проводили в танцах и «прочих бесотешных забавах, не стеснялись слушать музыки и варганы, следовали богомерзким модам, шили платье немецкое и туркообразные салопы». |
| Тугарин – этноним, указывающий на принадлежность к древнему, по-видимому, скифскому племени. Возможно, проникновение этого имени в Донскую антропонимию через номенклатуру былин, где к имени Тугарин, «олицетворяющему все страшное и противочеловеческое» присоединяется отчество Змеевич. Композитор и фольклорист А. М. Листопадов записал былины о «Василии Тугарине на пиру у князя Володимира» и «Змее Тугаринове» в станицах Нижнекурмоярской и Нагавской в 1902–1906 гг. В станице Пятиизбянской, где, по нашим источникам, засвидетельствована фамилия Тугаринов, Листопадовым записан вариант былины об Алеше и Змее, который здесь назван Василиском Угарычем Наряду с этнонимическими фамилиями, точно указывавшими, к какой нации принадлежал основатель рода (например, Голандов – Аксайская, 1913 г., Голансков – Нижнечирская, 1903 г.), встречаются и такие, свидетельство которых можно принять только со значительной поправкой. Немчинов (Пятиизбянская, 1793 г.) мог быть не только немцем, но и французом или другим западноевропейцем, ибо немец, т. е. «человек, не говорящий по-русски», было общим прозвищем всех выходцев из Западной Европы. Литвинов (Аксайская, Кочетовокая, Нижнекурмоярская, Пятиизбянская) и Литвишков (Ольгинская) по всей вероятности были не литовцами, а русскими, украинцами или белоруссами, так как слово «литва» служило в XVI–XVII вв. общим названием для ратных людей, «выехавших» с Литвы на Русь. Например, «при Василии, отце Грозного, с князем Глинским выехала из Литвы толпа западно-руссов, которые целым гнездом были испомещены в Муромском уезде и назывались «Глинского людьми» или просто «литвой» стр. 204]. В станицах Филипповской (1752, 1910 гг.), Ведерниковской, Семикаракорской и Вешенской встречается фамилия Латышев. Следует полагать, что предки современных носителей данной фамилии были русскими. К такому выводу можно прийти, учитывая, с одной стороны, то обстоятельство, что приток сколько-нибудь значительного числа переселенцев на Дон из Латгалии (восточная часть нынешней Литвы) в XVI, XVII и даже XVIII вв. |
|
|
