| Заключенный, согласно Быт 17, З. окончательно утверждается в рассказе об испытании веры Авраама, к-рый должен принести в жертву единственного сына Исаака (Быт 22. 1-19, особенно 16-18). После испытания готовности Авраама «ходить непорочно» перед Богом (Быт 17. 1) Он Сам клянется Аврааму исполнить данные ему обетования, и прежде всего обетование о благословении народов (Быт 12. 1-3). В более поздней библейской лит-ре З. с патриархами неизменно понимается как «вечный» ( ), и, когда Израиль совершает греховные преступления, Бог наказывает его, чтобы помочь ему, потому что Он не хочет «разрушить завет» (Лев 26. 44). В уверенности, что Яхве «вечно помнит завет Свой, слово, [которое] заповедал в тысячу родов» (Пс 104. 8), Израиль не раз в своей истории взывал к Нему: «Призри на завет Твой...» (Пс 73. 20). В 1 Пар 16. 15-18 царь Давид повторяет слова этого псалма, побуждая народ помнить «вечно завет Господа… то, что завещал Аврааму, и в чем клялся Исааку, и что поставил Иакову в закон и Израилю в завет вечный, говоря: «тебе дам Я землю Ханаанскую, в наследственный удел вам»». З. на Синае Исполнением обетования Аврааму стал синайский З. Бога с потомками Авраама, Исаака и Иакова. Евреи, бывшие рабами в Египте, воззвали к Господу, и Бог услышал «стенание их, и вспомнил… завет Свой с Авраамом, Исааком и Иаковом» (Исх 2. 24). Частично обетование З. было уже исполнено: потомки Авраама через Исаака и Иакова стали большим народом. Но обетование также включало и наследование ими земли Ханаана, поэтому оно становится основанием для освобождения Израиля, к-рый теперь должен не вернуться в землю как «пришелец», но получить ее во владение. Обетование Господа освободить народ из рабства (Исх 6. 6-8) указывает на то, что Бог по-прежнему Тот, Кому принадлежит инициатива в заключении З. и в тех событиях, к-рые являются исполнением этих обетований, однако теперь З. неотъемлемым образом подразумевает и ответ со стороны народа. Прор. Моисей получает Скрижали Завета на горе Синай. Миниатюра из Парижской Псалтири. 2- |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Парижское богословие и неообновленчество Светлой памяти священника Даниила Сысоева ( † 20 ноября 2009) 19.11.2010 1100 Время на чтение 6 минут 20 ноября исполняется год со дня убиения священника Даниила Сысоева - постоянного автора журнала «Благодатный Огонь». «Бывает нечто, о чем говорят: " смотри, вот это новое " ; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1, 10). Эти печальные слова премудрого Соломона невольно приходят на ум, когда случается наблюдать полемику, развернувшуюся вокруг деятельности неообновленцев. Мне приходилось неоднократно сталкиваться с людьми, пострадавшими от обновленческой ереси, и надо заметить, что большинство стрел, метаемых в сторону свящ. Г. Кочеткова и столешниковских глашатаев «обновленного Православия с человеческим лицом», не достигают своей цели, ибо «стреляющие» не метят в самое сердце этой ереси. Возмущение православной общественности обрушивается или на русский язык богослужения, или на изгнание из храма непричащающихся, или на подчеркнутый элитаризм и экуменизм этих общин. Но при этом практически не замеченной остается т. н. «парижская» подоплека этого явления, т. е. влияние «парижской школы богословия». Например, на знаменитой конференции «Единство Церкви», проходившей в 1994 году, представители Свято-Тихоновского Богословского института усиленно пытались отмежевать кочетковщину от учений оо. А.Шмемана и Н.Афанасьева - этих столпов «православного» модернизма. Свящ. Г. Кочеткову приписывалась «честь» создания некоего собственного учения, тем самым подогревая его претензии на роль самозванного пророка. Все это напоминает недавнюю историю, когда, на заре перестройки, Сталин осуждался как отступник от заветов Ленина и идеалов коммунизма. Действительно, в некоторых мелочах идеи российских неообновленцев и их практика отличаются от рецептов, прописанных парижской школой богословия. Но это лишь следствие земного несовершенства, не дающего (к нашему счастью!) идеям воплотиться в реальной жизни во всей своей красе. Однако сердцевина и у западного, и у российского церковного модернизма одна: отвержение святоотеческого Предания во всей его полноте. И как следствие - отвержение современного устройства Церкви или как устаревшего, или же как отошедшего от апостольских истоков. «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7, 16-18). Этот критерий, данный Спасителем, отметает все попытки оправдать «парижан», ведь плоды церковного модернизма у всех перед глазами. |
| Здесь имеется соединение элементов вина и воды – с Евхаристическим веществом, имеющее для себя основание в предварительном излиянии Крови и воды из ребра Христова в природный мир. Это излияние имеет, еще и другое евхаристическое значение. Евхаристия есть Жертва, тожественная Голгофской, однако она не является ее повторением и не нарушает ее однократности и единовременности, хотя в ней мы имеем многократное явление этой Жертвы для нас (и в этом смысле как бы ее повторение). В этой единственности ее объективной и множественности для нас субъективной, неповторяемости и повторяемости состоит своеобразная антиномия евхаристического богословия, которое в попытках тщетного ее рационализирования и снятия порою изнемогает. Соотношение между Жертвой и жертвами, Голгофой и алтарями не есть временно-локальное, но динамическое, – оно основывается на везде – и всегда – присутствии Христа в каждом из моментов Его земной жизни. Голгофская жертва единожды во времени и в определенном месте принесенная, уже всегда приносится, ибо данный момент времени живет в вечности, имеет всю ее силу, а потому и значимость во веки веков. На этом и основано символически-реальное ее повторение во времени, как воспоминание: «Сие творите в Мое воспоминание». Но в это воспоминание, входит не только преложение Святых Даров с жертвенным разъятием тела и Крови (знаменующее смерть Христову) и их приношение, но и Голгофское излияние Крови и воды, которое также, единожды совершившись, сохраняет силу для вечности. И оно не есть Причащение (соответствующее и ветхозаветному вкушению жертвенного мяса), но именно излияние жертвенной крови, составляющее существенный момент в ветхозаветном жертвоприношении. В частности, относительно жертвы за грех закон установляет: «...и возложит священник помазанный крови тельца, и внесет ее в скинию собрания, и омочит священник перст свой в кровь, и покропит кровью семь раз пред Господом пред завесой святилища. И возложит священник крови (тельца) пред Господом на роги жертвенника благовонных курений, который в скинии собрания, а остальную кровь тельца выльет к подножию жертвенника всесожжений, который у входа скинии собрания» ( Лев.4:5–7, 16–18, 25, 30 ). |
| И однако, они только не ведали, что и с ними совершается: ибо совершившееся в Палестине совершилось и в них и для них, как и для всего мира. Солнце «померкшее» и земля «сотрясшаяся» почувствовали событие Голгофы и оказались восприимчивее людей, однако подлинная сила события от того не умалилась. «Умер великий пан», – сокрушились идолы человеческие, мир стал царством Христовым, и князь мира сего изгнан был из него, хотя и задерживается в нем до времени. Подобным образом и мы, не видевшие и не знавшие Господа, находимся не в ином положении, чем эти Его современники, в этом смысле и мы Его современники, наше человечество с Его временем уже принадлежит Его человечности. И это надо разуметь даже о человечестве и до Христа, потому что и оно приобщилось искупительной силе Боговоплощения. Богословие иногда чересчур односторонне воспринимает мысль об оставлении мира Господом в Вознесении, не внемля Его же словам о пребывании с нами до скончания мира. Оно недостаточно реализует в своих построениях мысль о том, что человечество Христа, как нового Адама, есть всечеловечество, то есть человечество каждого из нас и нас всех в совокупности. Известную поговорку «Homo sum et nihil humani a me alienum esse puto (Я человек и думаю, что ничто человеческое мне не чуждо (лат.) – Прим. ред.)» надо понимать не только в смысле принадлежности к ветхому Адаму – homo, но и к новому Адаму – Христу, – не только к натуральному, но и к Христову человечеству. Удаление Христово из мира в Вознесении, относящееся к прославлению Его человеческого естества, но не к его упразднению, не разрушает динамического единства или связи Христа с Его человечеством. Только силою ее и может быть сказано: «Живу не к тому аз, но живет во мне Христос». А следовательно, надо сделать и следующий шаг в заключении и сказать, что и теперь Христос пребывает на земле в Своем человечестве 237 по меньшей мере на том же общем основании, как Он пребывает в праздновании церковном. Конечно, это пребывание сокровенно, оно есть тайна Божия, недоступная человекам, но однако уже открытая и им открывающаяся. |
| «Ибо Плоть моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь пребывает во Мне, и Я в нем... и ядущий Меня жив будет Мною» ( Ин.6:55–57 ). И эту истину («аминь, аминь, глаголю вам») Господь самым делом явил на Тайной Вечере, когда дал ученикам вкусить хлеба и вина как Тела и Крови Своих. Эта идея Божественной пищи – Тела и Крови Христовых, подаваемых для вкушения, и раскрывается по преимуществу в святоотеческой письменности. В качестве пояснительных соображений, приводимых относительно того, что земной хлеб через призывание на него Духа Святого уже не есть обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей – земного и Небесного κ δο πραγμτων συνεστηκυα (святой Ириней, епископ Лионский, «Против ересей», книга IV. С.34), мы находим у некоторых святых отцов мысли, могущие дать точки опоры для построения евхаристического богословия, именно у святого Григория Нисского и у святого Иоанна Дамаскина . Первый (в «Большом огласительном слове», глава 37) рассуждает так: «...поистине верую, что хлеб, освящаемый Словом Божиим, претворяется в Тело Бога Слова, ибо и оное тело было хлебом, но освятилось обитанием Слова. Итак, по той же причине, по какой в том Теле претворенный хлеб изменился в божественную силу (то есть обыкновенный хлеб и вино, вкушавшиеся Господом для утоления голода и жажды, претворялись в Его Тело и Кровь), и ныне происходит то же самое. Ибо как благодать Слова делала святым Тело, которого состав был из хлеба и которое некоторым образом само было хлеб, здесь также хлеб, по слову апостола, освящается словом Божиим и молитвою ( 1Тим.4:5 ), не через вкушение и питие соделываясь Телом Слова, но немедленно претворяясь в Тело Слова, как сказано самим Словом: сие есть Тело Мое». У святого Иоанна Дамаскина (в «Точном изложении православной веры», книга IV, глава 13) читаем: «...не вознесшееся Тело сходит с Небес, но самый хлеб и вино претворяются в Тело и Кровь Божию... как хлеб через явление, а вино и вода через питие естественным образом прелагаются в тело и кровь ядущего и пиющего и делаются не другим телом, отличным от его прежнего тела, так и хлеб, вино и вода через призывание и наитие Святого Духа сверхъестественно претворяются в Тело и Кровь Христовы и составляют не два тела, но одно и то же». |
| Иисус умер, как и должен умереть Тот, Кто есть, по определению Халкидонского Собора 451 года, полностью Человек , но умер, чтобы воскреснуть, ибо в Нём вся полнота Божества пребывает телесно (см. Кол.2:9). Богоматерь Какое место занимает в Новом Завете Мария, Матерь Божия, Пресвятая Богородица? В Послании апостола Павла к Галатам, в 4й главе, есть такие слова: «Когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (Единородного), Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!”» (Гал.4:4–6). Место Матери Божией, Марии, здесь определено уже достаточно ясно. Этим фрагментом Послания к Галатам навеяны и слова в анафоре Литургии Василия Великого , в том чине, который совершается воскресными днями Великого поста: «Благоволи Единородный Твой Сын, сущий в недрех Тебе, Бога и Отца, быв от жены, Святыя Богородицы и Приснодевы Марии, быв под Законом, осудити грех во плоти своей. Да во Адаме умирающе оживотворятся в Самем Христе Твоем». О том же самом говорится в Символе веры, где мы провозглашаем нашу веру в то, что Спаситель воплотился «от Духа Святого и Марии Девы». Иными словами, эти три текста говорят об одном – Матерь Божия занимает исключительное место в деле нашего спасения: если бы не Мария, Христос не пришёл бы в этот мир так, как Он пришёл. Можно согласиться, наверное, с теми протестантскими мыслителями, которые утверждают, что и в католическом, и в православном миросозерцании средневековья почитание Матери Божией иногда вытесняло всё остальное. Да, действительно, такой момент в средневековом христианстве был. Но вместе с тем, когда протестантские вероучения отказались от почитания Матери Божией, они тем самым утратили чувство реального присутствия Христа в этом мире. Недаром строители собора Парижской Богоматери ( Notre-Dame de Paris ) подчёркивали, что возводят этот храм не в честь Марии, а в честь воплощения Христова, в честь прихода Христа в этот мир. |
| — Как считаете, традиции советской литературы следует хранить нынешним писателям? — Традиция — не подражание, не копирование, не использование чужих находок и приёмов, но нравственность вкуса. Традиция — это продолжение прекрасного, в данном случае в литературе. Хранить и беречь прекрасное необходимо. К сожалению, традицию сейчас не берегут, как это было раньше и как это делают в западной литературе сейчас. Исчезнет традиция — наступит хаос, которыйвсё больше и больше наступает на нашу литературу. Сейчас трудно, почти невозможно найти книгу современного автора, которая бы разбудила у читателя высокие чувства, любовь к человеку. Та литература, которая запрудила рынки, вызывает у нормального человека чувство отторжения. Она отталкивает натурализмом, порнографическими увлечениями, некрасотой человеческих характеров. Квазимодо — герой Виктора Гюго из романа «Собор Парижской Богоматери», не обладал внешней красотой, даже имя его было неблагозвучно, но у него был талант человеколюбия и доброжелательности. Используя только чёрную краску, не создашь высокохудожественное произведение. Без светотени литературы быть не может. Писатель — исследователь человеческой души, а душа человека сложна и противоречива. Рабиндранат Тагор, отвечая на вопрос: какой смысл он вкладывает в произведение, сам спрашивал собеседника: «А какой смысл в цветках деревьев?». Другой великий писатель Лев Толстой говорил, что смысл жизни — сама жизнь. — Вы kakJmo сравнили писателя с сейсмографом, чутко воспринимающим психологические толчки извне... — Ещё в молодости я сравнил писателя с сейсмографом. Время — властелин и фельдмаршал литературы. Писатель должен жить во времени, во всей его сложности, чутко чувствовать толчки времени. Все мои произведения связаны со временем. Как и не так давно написанный роман «Бермудский треугольник», в котором я описал события 1993 года. — Что сейчас, Юрий Васильевич, волнует Вас? Что движет Вашим пером? — Выйдете в мае в поле, и вы увидите ковёр из разнообразных цветов, все они с разными лепестками, стебельками, запахами. Откуда такое разнообразие? Кто господствует и управляет всем этим? Часто повторяя слова ветхозаветного Экклезиаста: «Я предпринял большие дела: построил себе дома, посадил себе виноградники... приобрёл себе слуг и служанок... собрал себе серебра, золота и драгоценностей от царей и областей... И сделался я великим и богатым больше всех, бывших меня в Иерусалиме... Чего бы мои глаза не пожелали, я не отказывал им... И оглянулся я на все дела мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот всё — суета сует и томление духа, и нет от них пользы под солнцем», я делаю всё, чтобы моим пером двигали: желание понять загадку человека, загадку природы, постичь тайну красоты. И мне хочется повторить вслед за Кантом: «Две вещи потрясают меня: звёздное небо над головой и нравственный закон в груди». |
| Каких сил и нервов эта история стоила владыке, можно только догадываться. А вскоре в софроновском «Огоньке» появилась статья о блестящей операции КГБ по разоблачению «идеологической диверсии» на Обводном, 17 – за полтора года до скоропостижной кончины святителя... А в ленинградской печати это было подано так: «В мае 1977 г. из СССР был выдворен стажёр Ленинградской духовной академии, подданный Голландии Теодор Ван дер Фоорт, уличённый в выполнении заданий ПТС и религиозно-пропагандистской организации «Славянская миссия»» 551 . Эти строки содержались в статье, опубликованной в «Ленинградской правде» 20 декабря 1977 г., «к 60-летию советских органов государственной безопасности». Автор, скрывшийся под псевдонимом «В. Михайлов», опубликовал свою статью под «вредительским» заголовком: « Имя им – чекисты ». Откроем Евангелие от Марка, 5-я глава. «Когда вышел Иисус из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом... Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много » ( Мк. 5:2, 8–9 ). Понятно, что «В. Михайлов» »семинариев не кончал«, но при наркоме Ежове это не спасло бы его от »высшей меры« – за »клевету на органы " . Шли годы, в стенах академии сменялись поколения студентов. Теодор перешёл в юрисдикцию Парижского экзархата Константинопольской Патриархии, принял сан священника и кроме того стал секретарём Европейской протестантской и старокатолической комиссии по оказанию помощи Церквам и верующим Восточной Европы. И вот, в середине 1990-х годов, о. Фёдор приехал в Россию и посетил родную alma mater. Но не как «блудный сын», а на «белом коне»: в качестве благодетеля, сопровождавшего груз с «гуманитарной». Восседая за обедом на почётном месте в академической трапезной, он выслушивал от администрации слова благодарности за «матпомощь». И мало кто уже помнил о том, что о. Фёдор когда-то «числился за Комитетом» и чуть было не дал слабину: «Я шёл на 190-ю, на 70-ю я не шёл»... |
| Когда он вышел, Иисус сказал: ныне прославися Сын Человеческий, и Бог прославися в Нем» ( Ин.13:31 ). Иуда не услышал обетований этой речи, ибо он вышел во тьму души своей и к сынам тьмы. «Бе же нощь» ( Ин.13:30 . – Прим. ред.). Лобзание Иудино и конец предателя Предатель отправился к первосвященникам, чтобы устроить взятие Учителя. Он был схвачен судорогой воли довести до конца свое решение. Лучше не смотреть на новых сообщников, каковы они, эти законные вожди народа, дело должно быть доведено до конца, а там станет ясно, что сделал Иуда, какова его любовь и его жертва. Да, конечно, предательство не может быть сделано красивым, ργον καλν,не миром драгоценным оно помазывает Любимого, оно дает Ему... лобзание Иудино. На все времена, на веки вечные ляжет на него это клеймо, подобное знамению Каина, которое положил Бог ( Быт.4:15 ): он изменническим лобзанием ради 30 сребреников предал врагам Учителя. Матери будут рассказывать об этом детям, и детские сердца будут холодеть перед этим страшным именем – Иуды предателя. Его именем будут клеймиться всякое предательство и низкая измена. Но пусть они увидят не только дело Иуды, но поймут и его любовь, возлюбившую больше себя самого. Только она дает силу превзойти себя, растоптав все, что было дорого и свято, и опозорить себя во имя любви и Любимого. Надо только не думать, идти, не теряя времени. И «вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и с кольями от первосвященников и старейшин народных. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его. И тотчас подошел к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал (κατεφλησεν) его» ( Мф.26:47–49 ). (В общем с Матфеем сходится и рассказ Лк.22:47 и Мк.14:43–44 , с прибавлением у Марка: «Возьмите его и ведите осторожно» 192 (σφαλς – Мк.14:43–44 ). Бесполезно умалять или смягчать общечеловеческий ужас, скорбь и отвращение к лобзанию Иуды, которым он не только предает Учителя, но и ранит Его сердце больнее, нежели все другие раны, нанесенные этому сердцу учениками, оставив Его бежавшими ( Мф.26:56 ), как и трижды отрекшимися от Него. |
| лекарство бессмертия (греч.) – Прим. ред. 145 Как и говорится: «...о том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, – ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем» ( 1Ин.1:1–2 ). 146 Эта же антиномическая тожественность иначе подтверждается в словах апостола Павла, где он приравнивает явления воскресшего Господа до Вознесения с Его явлением ему самому уже в небесной славе: «...явился (Иисус. – Прим.авт.) Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время... Потом явился Иакову, также всем апостолам. А после всех явился и мне, как некоему извергу» ( 1Кор.15:5–8 – Прим.авт.). 147 Теософы, которые беззаботны относительно философской точности, различают эти состояния как «планы» или «тела»: физическое и эфирное. Христос являлся ученикам после Воскресения в эфирном теле, и они видели Его на эфирном плане, особым образом ясновидения. 149 В отношении к этому телу католические суждения о седении одесную Отца descriptive и definitive, с наличием нынешних свойств или акциденций, есть явный антропоморфизм. 150 Это изменение в отношении ко всему человечеству и установляет апостол Павел: «Сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает во славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное» ( 1Кор.15:42–44 ). 151 При этом не может и возникнуть вопрос, занимающий католическое богословие: имеем ли мы здесь adductio, то есть распространение, как бы увеличение (augmentatio) Тела Господня за собственные его пределы. При этой постановке вопроса сравнивается различное и складывается несоизмеримое (премирное и духовное, нераздельное и целостное тело и образ его же вещественного явления). Также неуместно и дальнейшее католическое мудрование о том, что totus Christus, со всеми частями Своего Тела, присутствует в гостии. Самое это различение частей и овеществление телесного образа совершенно неприменимо здесь, где речь идет о явлении тела и крови, телесности Христовой, на земле, в земном веществе. |
|
|
