| В истории стоицизма нужно различать два периода: 1) греческий – от начала происхождения стоицизма (приблизительно около 300 года до Р. Хр.) до подчинения Греции Римскому владычеству (146 г. до Р. Хр.) и 2) римский – со времени подчинения Греции Риму до III-ro века по Р. Хр. Первый период есть время зарождения, развития и образования стоицизма, как школы, или философского кружка. Главные представители его Зенон, Клеанф и Хризипп 21 пишут множество трактатов, частью положительных, где раскрывают собственное учение, частью полемических, где опровергают своих многочисленных противников. До нас не дошли сочинения названных стоиков; посему мы не имеем возможности с точностью определить значение и относительное достоинство каждого из них для своей школы. Историки философии обыкновенно говорят, что Зенон положил первые основания стоического учения, Клеанф продолжал строить здание на готовых основаниях, Хризипп завершил здание, дал ему законченный вид. О Хризиппе говорили: «если бы не было Хризиппа, то не было бы стои». 22 Выражение это надо понимать в том смысле, что он высказанным прежде положениям подыскал основания и обставил их доказательствами. Он более всех полемизировал с эпикурейцами и академиками, много трудился над разрешением софистических споров, поднимаемых мегариками, опровергал Платона, Аристотеля и их учеников. В борьбе с противниками он допустил не мало отступлений от своих предшественников. Из других представителей стоицизма в первый период достойны упоминания следующие лица: Персей Киттионский, Герилл Карфагенский, Аристон Хиосский, Боэций и Сферос из Босфора, Зенон Тарсийский, Диоген Селевкийский и Антипатр Тарсийский. 23 Все эти лица жили и учили среди греческого населения и не знали никакой другой цивилизации, кроме греческой. 24 Слушателями Зенона были не бедные только, но и богатые и знатные, между которыми был, между прочим, царь Антигон. Афинские граждане поднесли Зенону золотой венок и поставили памятник. В состоявшемся народном определении говорилось, что Зенон в течении нескольких лет, живя и уча в Афинах, во всем оказался честным мужем; приходивших к нему юношей учил добродетели и умеренности, в своей жизни был для всех примером. 25 В чем же первые представители стоицизма полагали главную задачу своей философии? Каковы их цели и стремления? |
| «Ведь он, – как бы говорит фарисей, – оскверняет своим присутствием мое благодарение, я и не хотел ни видеть его, ни вспоминать о нем. А я пощусь дважды в неделю (здесь он обличает стяжательство через еду), отделяю десятую часть от всего имения (а тут, упоминая о долге, он делает Бога своим должником). Я победил делами Моисеевы заповеди и превзошел закон подвигами. Моими жертвами обогатился храм». Вот таков фарисей, хвалящийся памятью добродетелей. Посмотрим и на мытаря. Где же он скрывается и молится? Как сказано, встав вдали, он даже не смел возвести очи к небесам, ибо при входе сознание своих грехов связало его дерзновение. Память о содеянном помрачала его взор. Он испускал глубокий стон из своего сердца, бил себя в грудь, сам себя наказывал вместо судьи, разрывая душу плачем, ударяя рукой в сердце; он сам стал своим палачом, изливая глас бичуемого преступника: «Милостив буди мне, грешному». Он говорил: «Я не имею добрых дел, защищающих меня, отовсюду я поражаюсь грехами, о меня бьются волны неправедных деяний, и вижу море зол моих. Кто будет врачом моих бед? Куда прибегу и где найду помощь, какое праведное дело я представлю, которое я сделал добровольно? Какой добрый поступок я противопоставлю моим падениям? Как я избегу правдивых обвинителей? О чем буду молчать, о чем говорить, о чем умолять, что скрывать, о чем рыдать? Возведу ли очи на небо, которое оскорбил преступлениями? Воззрю ли на Бога, над Которым кощунствовал – и радовался этому? Но в Нем одном я найду лекарство от бед, к милости Его прибегая, избегну опасности. Боже, милостив буди мне, грешному! Только грехом, а не праведностью могу я хвалиться. Не подражай, о Судия, мнению фарисея, не гнушайся мною вместе с этим гордецом. Я знаю, что праведен Создатель, а его не считаю своим судьей. Взыскую человеколюбия – единственного спасения для грешников. Показываю свои раны, Ты же подай мне исцеление». Что же говорит Тот, Кто видит молитвы всех, Судия, выслушавший каждого? Увидим, какой приговор он выносит смирившемуся грешнику и хвастающемуся праведнику. |
| Когда же они отошли дорогой к Господу, то оставили благочестивым в качестве залога спасения (свои) тела, дабы и по преставлении вершить те дела, что они свершали, присутствуя (среди живых). Они даруют нам праздники в их память, отражение небесного празднования, дабы мы, сопребывая с ними, будто с присутствующими вновь и беседующими (с нами), пожинали бы апостольскую благодать. Подобным образом и ныне знаменитейший из апостолов Фома благодаря (празднованию его) памяти вновь пребывает с нами. Фома, ставший для нас отцом веры через неверие, точный возвеститель истины. Тот, кто отбил у неверующих предлог для неверия, тот, кто перстами и глазами взвесил на весах Воскресение Спасителя, тот, кто пальцами ощупал острия гвоздей, тот, кто исследовал рану в боку после Воскресения, тот, кто засвидетельствовал бессмертие по следам смерти, тот, кто своим неверием сделал веру апостолов более обоснованной, тот, кто за всех усомнился, чтобы для всех засвидетельствовать веру, словно печатью; тот, кто, свободный от ложного стыда, исследовал Воскресение, тот, кто сделал более блестящей победу над смертью , тот, кто показал, что своевременное неверие может быть полезнее веры, тот, кто не удостоился смерти вместе с Господом, тот, кто воссылал к Нему вопль, полный любви: «Пойдемте и мы, дабы умереть вместе с Ним!». 4 . Когда Спаситель собирался воскресить из мертвых Лазаря, когда Он своим отсутствием попустил смерти возобладать над природой, когда Он задумал показать, что могила – это (лишь) место сна, когда захотел продемонстрировать, что спеленатый мертвец резвее живых откликается на (Его) зов – тогда ученики, подойдя к Господу, объявили о страхе иудейском и напомнили о (побивании) камнями от нечестивых и стали отговаривать (Его) присутствовать там, говоря: «Учитель, только что искали Иудеи убить Тебя, а ты вновь возвращаешься сюда?» Говоря так, они не могли убедить (Его), ведь младенческий еще разум учеников не должен был стать сотрудником смерти (в ее борьбе) против Лазаря, а очевидная их робость не могла явиться препятствием для освобождения из могилы. |
| После этого Владыка, во время обычного восточного угощения, беседовал с нами о разных предметах, и с особенной любовью переносился в воспоминаниях ко времени пребывания своего в Москве в качестве настоятеля антиохийского патриаршего подворья, в 60-х годах истекающего столетия; с глубокой признательностью вспоминал он о митрополите Московском Филарете, который, по его словам, оказывал ему свое особенное отеческое внимание, часто приглашал в сослужение с собой. «До смерти своей буду молиться о нем, как о своем благодетеле», с чувством произнес Митрополит, указав на висевший на стене прекрасный портрет покойного митрополита Филарета. Благодаря хорошему знанию русского языка, разговор шел очень оживленно и отличался интересом. По желанию Митрополита, Владыка благословил старших воспитанников «митрополичьего пансиона», содержимого на средства Митрополита. Прекрасное впечатление произвели эти молодые люди, в духовном одеянии. Пробыв около часу у Митрополита, мы простились с ним, и он еще раз высказал радость по поводу этой встречи, почти одновременно совпадающей со встречей другого дорогого им гостя, которого, к сожалению, нам не придется видеть. Преосвященный митрополит уже преклонных лет (родился в Дамаске, в 1825 году). С 1860–69 г.г. он был настоятелем Антиохийского подворья в Москве, а затем избран был на Бейрутскую кафедру, на которой неизменно святительствует до сих пор. Митрополит Гавриил принадлежит к числу выдающихся святителей восточной православной Церкви. Но особенно он известен своими неусыпными заботами о народном образовании и просвещении духовенства и организацией благотворительности. Достойным памятником первого рода трудов его может служить упомянутый нами «митрополичий пансион» или Бейрутское богословское училище, основанное им в 1883 году, на его собственные средства, с целью приготовления клириков для антиохийской Церкви. Это детище его всегда было предметом особой любви Владыки, который подробно вникает во все нужды училища и непосредственно следит за ходом учебно-воспитательного дела. Лучших учеников он посылал в Халкинское богословское училище, или в русские учебные заведения. Многие ученики его занимали и занимают ныне высшие иерархические должности в антиохийской патриархии, каковы: блаженнейший Мелетий, нынешний патриарх Антиохийский, Григорий, Триполийский митрополит, известный Герасим Яред , бывший Селевкийский, и др. |
| Что Иларий написал какой-то историко-полемический трактат, об этом мы имеем положительное свидетельство такого авторитетного знатока современной церковной письменности, каков бл. Иероним, который притом был особенно усердным почитателем произведений Илария, собственноручно переписывавшим некоторые его творения 1405 . Перечисляя сочинения Илария, Иероним между прочим упоминает: Liber adversus Valentem atque Ursacium historiam Arimensis et Seleuciae synodi continens 1406 . Если это замечание Іеронима не дает решительного права отождествлять цитоваиную «книгу» Илария «adversus Valentem atque Ursacium» с тем его «историческим трудом», от которого сохранились до нас фрагменты, то во всяком случае тот факт, что в т. н. 10-м фрагменте автор, приведя полностию письмо восточных омиусиан к ариминским делегатам в Константинополе (в 359 г.), обращается к ним с увещанием отречься от «вероизложения» (liber... fidei) Валента я Урзакия, и порвать общение с ними, дает весьма вероятные основания к такому именно отождествлению. Свидетельство Иеронима об Иларии, как авторе историко-полемического трактата против Валента и Урзакия, в связи с историей аримино-Селевкийского Собора, подтверждается свидетельством другого авторитетного историка, современника Иларию, – Руфина. Руфин сообщает при этом характерную подробность, что сочинение Илария имело своею специальною целию – вразумить тех западных епископов, которые подписали вероломную ариминскую формулу, – замечание, как увидим ниже, вполне гармонирующее с содержанием как 1-го фрагмента, излагающего общую задачу исторического труда Илария, так и 10-го фрагмента, который, от первой до последней строки представляет собою именно патетическое увещание, обращенное к ариминским епископам 1407 . Свидетельствуя, таким образом, об общем содержании и цели интересующего нас историко-полемического произведения Илария, Иероним и Руфин отчасти определяют и его внешний характер. Называя сочинение Илария «книгою» (liber), эти авторы дают понять, что оно вовсе не было каким-то беспорядочным собранием материалов, но представляют собой нечто целое, а называя его «книжкой» (libellus), Руфин отчасти намекает, что оно было хотя не незначительно по содержанию (plenissime conscripsisset), но имело характер злободневной брошюры, историко-полемического памфлета, что опять-таки, как увидим ниже, вполне гармонирует с данными других отмеченных нами категорий. |
| Интересно отметить, что для архимандрита Киприана мысль Василия особенно привлекательна потому, что, по его мнению, Селевкиец является едва ли не единственным в древней Церкви выразителем сокровенной интуиции имяславия. Так, даже Златоуст «в таинственнейшем моменте миробытия (эпизод наречения имен Адамом – Пер.) не увидел того, что открылось взору Василия Селевкийского . Златоуст не ощутил здесь “проблему имени”» 12 . Архимандрит Киприан полагает, что “…в этом рассказе книги Бытия заложена вся будущая средневековая полемика номиналистов и реалистов, вся философия Имени, все имяславчество. Адам всматривается во внутреннюю сущность (здесь и далее курсив мой – Пер.) каждого творения, каждого животного, каждой вещи, всматривается и угадывает самое существенное в них. Своим словом, находимым в каком-то непостижимом процессе творчества имени, он прочитывает внутреннюю умопостигаемую криптограмму всякого бытия. Толкователи этого места Библии прошли мимо этой проблемы, их толкование поражает исключительной неглубиной. В этом одном большая заслуга Василия Селевкийского …” 13 . Основанием для такого заключения является в действительности единственное место у Василия Селевкийского , а точнее, – лишь одно предложение 14 , которое переводится у архимандрита Киприана не вполне точно: разъясняя упомянутый эпизод наречения Адамом имен из книги Бытия 2:19–20, чем, по мысли Василия, подтверждается владычество человека в мире и в чем человек приближается к славе Творца, архимандрит переводит так: “Адаму надо было узреть неизреченное устроение, носимое в себе (курсив архимандрита Киприана) каждым животным”. По-гречески это место выглядит так: Γν „δε‹ν δι¦ σЪνqημα πρΧj ¤παντα τ¦ ζοα θερΤμενον. Насколько можно понять, устроение это sЪnqhma, согласованное с однако среди известных значений этого слова значения, предлагаемого архимандритом Киприаном, нет; di¦ является вполне устойчивым выражением, переводимым: в определенном, известном порядке 15 (лат. ordinatim), которое выполняет функцию обстоятельства при Мне представляется более верным такой перевод: “…и [Адаму] доступно было узреть невыразимую в [Богом] установленном порядке примету, которой обладало каждое живое существо без исключения” 16 . Таким образом ни о какой “внутренней сущности” и ни о чем “самом существенном” речи здесь не идет, а всего только об отличительном признаке животных и о творческой способности человека преображать то, что Богом устроено безмолвным и потому непонятным, в доступное и понятное благодаря способности к образованию понятий и слов. |
| Пскорбел немного Пророк, слушая сей глас. Жалеет он мать, голодающую вместе с чадами своими, видит утробу материнскую, терзаемую гладом детей, и испускает глас, полный слез человеколюбия: «Тако глаголет Господь: водонос муки не оскудеет, и чванец елеа не умалится до дне, дóндеже даст Господь дождь на землю ( 3Цар. 17, 14 )». Отселе возвещается дождь, приготовляются в надежде облака, и водонос становится источником пищи, и какова нужда дня, таков в этот день и дар водоноса, какой хотела вдовица, такой и собирала от водоноса урожай. 3 . Однако время шло, но и это не помогало, голод превозмогал, и тварь как медь накалялась, а Пророк оставался непримирим. Что же делает источник человеколюбия? Третьей хитростью влияет на Пророка, которой Илия и побеждается и, хоть и невольно, склоняется к человеколюбию. Пришла болезнь, и похищается сын вдовицы. Повеление Божие понуждает душу выйти из тела, и вдовица укоряет пророка. «Что мне и тебе, человече Божий? Вшел еси ко мне воспомянути неправды моя и уморити сына моего ( 3Цар. 17, 18 )?». Лучше бы, говорит, я раньше погибла от голода, лучше бы смерть, предварив, восхитила меня от смерти сына моего. А теперь, предложив мне пищу, сохранил ты меня для такого, вот, зрелища?! Видел Илия, что случилось и, дивясь страннолюбию жены, искал причину гибели отрока, и, ища, нашел, что смерть ребенка – это божественная хитрость против него самого. И падает он на колени перед Богом и вещает об уловке сей: «Увы мне, Господи, свидетелю вдовы, Ты озлобил еси еже уморити сына ея ( 3Цар. 17, 20 )?». Разгадал я Твою хитрость против меня, заметил я, от чего буду поставлен Тобою в тупик, требуешь, чтоб я воздал человеколюбием, Ты сделал так, что, когда я стану умолять о сыне вдовицы «Разреши, о Создатель, от смерти отрока сего», Ты скажешь мне в ответ: «Разреши и ты Израиля, отрока Моего, от приговора бездождия». Теперь я стал Твоим учеником, учеником Человеколюбия, укрощенным служителем. Но да явится и смерть, Владыко, укрощенная для людей, да станут видимыми знамения Твоего человеколюбия, да низойдут даже до ада учения благости Твоей, да разрешится наказание живых, да сокрушатся узы мертвых. |
| Я остановился на этом для того, чтобы обратить внимание на истоки человеческой словесной культуры, обратить внимание на библейский сюжет о наречении Адамом имен. Дело в том, что святитель Василий Селевкийский, комментируя этот эпизод, говорит буквально следующее: «Бог говорит Адаму: " Будь творцом имен, давай имена тем, кому Я дал бытие " . Если мы вспомним, что, по мысли святителя Григория Паламы, образ Божий в человеке связывается, в том числе, с творческой способностью, то здесь момент сотворения азбуки раскрывает некое особое призвание святого Кирилла как будущего святого. При этом творение имен, формирование понятийного аппарата было вместе с тем и методом трансляции, перевода слова Божия. Как известно, древние переводчики руководствовались так называемым пословным методом в стремлении представить библейские тексты во всей полноте их смысла, сохранить семантическое и структурное единство текста. Пословный перевод предусматривал следующие компоненты: количество слов в исходном и результирующем текстах всегда был одним и тем же. По крайней мере, к этому стремились. Соответствующие друг другу эквиваленты располагались во фразе по возможности на одних и тех же местах. Принадлежность к части речи, опять же по возможности сохранялась одной и той же. И таким образом, воспроизводился порядок слов, формальные элементы, ритмомелодическая структура и акцентные формулы оригинала. Славянский грамматический материал составлялся на основе греческих канонических моделей, в результате чего текст наполнялся грецизированными конструкциями, содержащими непривычные для славян обороты, формулы и соположения слов. Таким образом, глубочайшее постижение духовной реальности, открывающейся в библейских текстах, позволило святым братьям выразить ее в кристально чистых, чеканных лексемах. Другими словами, подбирая аналог к греческому тексту, они настолько ярко выявляли смысловые возможности славянских терминов, которые тогда терминами, естественно, еще не были, что они заложили основу всей словесной культуры в высших проявлениях славянского духа. Поэтому церковнославянский язык до сих пор воспринимается как высокий штиль русского языка. |
| Это вызвало энергичный протест со стороны Рима. Папа Лев I Великий (440–461) громил «бесчестные происки» патриарха Константинопольского Анатолия, но безрезультатно. Отношения между Римом и Константинополем ухкдшились еще более при Акакии (471–498). Разрыв, который можно назвать первым разделением церквей, продолжался 35 лет, до 519 года, когда новая династия в лице Юстина Старшего (518–527) вынуждена была уступить Риму и подвергнуть унижению патриарха Uoahha II (518–520). Характерно, однако, что этого униженного патриарха первым стали титуловать «вселенским». Юстиниан Великий (527–565) вел западную политику, возвеличивал папу, но он же в своих новеллах величал патриархов «вселенскими». Титул этот, наконец, вызвал острый конфликт при папе Григории Великом (590–604) и патриархе Иоанне Постнике (582–595). Первый стал называть себя servus servorum Dei [раб рабов Божиих ]. Император Маврикий и патриарх на этот раз не пошли на уступки. В 7 в. появление арабов сильно влияет на положение столичного патриарха. В 637 г. пал Иерусалим, затем Антиохия, в 641 г. – Александрия, т.е. три патриарха из четырех на Востоке перестали быть заметными величинами. Иерарх цареградский в Византийской империи стал бесспорным единым главой всей Восточной Церкви. Так как весь организм империи приходит в содрогание под давлением внешней опасности, то патриархи этого времени проникаются государственными соображениями императоров, желавших укрепить связь окраин с центром, и не раз поддерживают монофелитское движение. Восьмой век, пора иконоборческих смут, приносит расширение пределов патриархата за счет власти папы. Император Лев Исавр (717–741) за противодействие Рима иконоборческому движению лишает папу доходов в Сицилии и Калабрии, отнимает у него диоцезы иллирийской префектуры и отдает их своему патриарху. Одновременно Лев родную Исаврию [на терр. совр. Турции] с двадцатью епископскими кафедрами и селевкийской митрополией отбирает у патриарха антиохийского, подвластного арабам, и присоединяет к константинопольскому патриаршему округу. С 9 в. патриархат насаждает христианство среди славян. |
| С 358 г. началось новое обострение ситуации на вост. границе. Шапур II выдвинул римлянам требование передать Персии земли в Сев. Месопотамии, к-рые еще в кон. III в. на краткое время захватывал царь Нарсес. Переговоры и обмен посольствами позволили К. выиграть некоторое время, но к разрешению конфликта не привели. Осенью 359 г. персы во главе с Шапуром захватили Амиду, Сингару и несколько других пограничных крепостей. Летом 360 г. К. приехал из К-поля на Восток и попытался предпринять ответное наступление, но его войска потеряли время в длительной и безуспешной осаде крепости Безабда. 1 февр. 360 г. в Паризиях (ныне Париж) войска без согласия К. провозгласили Юлиана императором, это стало поводом к очередному мятежу. Возникновение новой угрозы на Западе парализовало военные усилия К. против персов и вынудило его готовиться к гражданской войне. Заключать соглашение с Юлианом он не пожелал. Осенью 361 г., собрав силы, К. вновь отправился на Запад для борьбы с Юлианом, но, достигнув Мопсуестии, в Киликии, умер от лихорадки. Император был похоронен в соборе св. Апостолов в К-поле. Поскольку К. не имел наследников, Юлиан Отступник оказался единственным легитимным правителем Римской империи. Церковная политика Церковная политика К. опиралась в основном на принципы толерантности, внедренные Константином Великим. Будучи воспитан как христианин, К. уделял большое внимание жизни Церкви. Император не считал допустимым прямое управление церковными делами и, как правило, стремился опираться в своих решениях этих вопросов на мнение большинства епископата. В эпоху К. большинство иерархов на Востоке империи придерживались мнения о необходимости уточнения и пересмотра Никейского Символа веры, принятия различных форм арианского вероучения, и под их влиянием К. оказался сторонником арианства. В отличие от Константина Великого, к-рый не одобрял прямого пересмотра догматики Никейского Собора, и имп. Константа, к-рый строго следовал принципам политики своего отца ( Hilar. Pictav. Fragm. Hist. III 27), К. считал необходимым способствовать развитию догматического церковного вероучения с помощью издания новых формул вероисповедания, которые, по мысли К. и его сторонников, должны были исправить допущенные в Никее «неточности» и определить тем самым дальнейшие пути развития христ. богословия. Для этой цели К. инициировал и поддерживал организацию нескольких больших Соборов. Двум из них - Сардикийскому ок. 343 г. и Аримино-Селевкийскому 359 г.- современники придавали статус Вселенских. В атмосфере постоянно развивавшихся богословских споров и умножавшихся партий сторонников тех или иных вариантов догматики К. прилагал большие усилия к тому, чтобы сохранять вероучительное единство Церкви, но успеха не добился. |
|
|
