| Шестой песни не разбирали ... VII 177 Шишков и г-жа Бунина ... VIII 7 Шишкову (Шалун, увенчанный Эратой и Венерой) ... I 229 Шлецер — введ. стр. 1 (Заметки при чтении «Нестора» Шлецера) ... VIII 141 . . . шляпа с розами ... I 385 Шоссе. Узнав, что новая московская дорога (Путешествие из Москвы в Петербург) ... VII 268 Шотландская пословица ... VII 543 Шпионы подобны букве ъ ... VII 176 Штабс-капитану, Гёте, Грею (Записка к Жуковскому) ... I 404 Шумит кустарник... На утес ... III 212 Шутки наших критиков приводят ... VII Щербинину (К) (Житье тому, любезный друг) ... I 349 Эвлега ... I 31 Эйхфельдт, М. Е. (Ни блеск ума, ни стройность платья) ... II 164 Экспромт на Огареву (В молчаньи пред тобой сижу) ... I 191 Элегия (Безумных лет угасшее веселье) ... III 179 Элегия (Воспоминаньем упоенный) ... I 372 Элегия (Опять я ваш, о юные друзья!) ... I 236 Элегия (Счастлив, кто в страсти сам себе) ... I 206 Элегия (Я видел смерть, она в молчаньи села) ... I 213 Элегия (Я думал, что любовь погасла навсегда) ... I 217 Элегия на смерть Анны Львовны (Ох, тетенька! ох, Анна Львовна) ... II 369 Эллеферия, пред тобой ... II 86 Эльвина, милый друг, приди, подай мне руку (К ней) ... I 176 Энгельгардту (Я ускользнул от Эскулапа) ... I 345 Эпиграмма (Арист нам обещал трагедию такую) ... I 44 Эпиграмма (Журналами обиженный жестоко) ... III 108 Эпиграмма (Лечись — иль быть тебе Панглосом) ... II 76 Эпиграмма (Из Антологии) (Лук звенит, стрела трепещет) ... III 9 Эпиграмма (Мальчишка Фебу гимн поднес) ... III 130 Эпиграмма (На Карамзина) (Послушайте: я сказку вам начну) ... I 308 Эпиграмма (Не то беда, Авдей Флюгарин) ... III 193 Эпиграмма (Седой Свистов! ты царствовал со славой) ... III 129 Эпиграмма (Супругою твоей я так пленился) ... I 72 Эпиграмма (Там, где древний Кочерговский) ... III 110 Эпиграмма на А. А. Давыдову (Оставя честь судьбе на произвол) ... II 70 Эпиграмма на гр. Ф. И. Толстого (В жизни мрачной и презренной) ... II 21 Эпиграмма на смерть стихотворца (Покойник Клит в раю не будет) ... I 288 |
| Получив под начало резервную, вспомогательную армию, генерал-полковник Лахонин изловчился забрать под крыло свое и “родную” дивизию, где сибиряков осталось по счету. К началу ноября, когда был взят древний город — колыбель славянского христианства, дивизия пополнилась, переобмундировалась, довооружилась, обрела боевой лад и вид. И ей, опять же ей, пришлось в конце осени, почти зимою, прикрывать ударную силу главного фронта, позорно драпающую от совсем и далеко не превосходящих сил противника. Во время тех, предзимних, боев, наступлений-отступлений в походных условиях закончит земные сроки полковник Бескапустин Авдей Кондратьевич, выйдет в генералы, примет под начало свою родную гвардейскую дивизию генерал-майор Сыроватко. Еще раз ранена будет Нелька Зыкова, в ее отсутствие наложит на себя руки, повесится на чердаке безвестной хаты Нелькина верная подруга Фая. Будут комиссованы по инвалидности и отправлены домой комроты Яшкин, подполковник Зарубин, получившие звание Героев. Обескровив зарвавшегося противника в осенних боях, два могучих фронта начнут глубокий охват группировки вражеских войск, засидевшейся на берегу, с севера и с юга. Давно потерявшая надежды на блицкриг, но зацикленная на идее реванша, все еще не желающая верить в свое окончательное крушение, гитлеровская свора до глубокой зимы удерживала на Великой реке, возле никому уже не нужных плацдармов значительные силы. Когда уже на оперативном просторе, развернув общее наступление, два мощных фронта, а за ними и все остальные фронты хлынут к границе и до нее останется рукой подать, фюрер соизволит, наконец, отдать приказ об отводе своих войск от Великой реки — отступление в зимних условиях превратится в паническое бегство, в хаос, в свалку и, в конце-концов, растрепанные фашистские дивизии будут загнаны в такую же, как возле Великокриницкого плацдарма, земную неудобь, в голоснежье. Голодные, изнуренные, больные, накрытые облаком белых вшей, будут чужеземцы замерзать тысячами, терять и бросать раненых, их станут грызть одичавшие собаки, волки, крысы, и, наконец, Бог смилуется над ними: загнанные в пустынное, овражное пространство, остатки немецких дивизий подавят гусеницами танков, дотопчут в снегу конницей, расщепают, разнесут в клочья снарядами и минами преследующие их советские войска. |
| Я целую тебя и клянусь: Если споря с бедой грозовою, Ты костром зашумишь надо мною, Только в сердце раненье сквозное Не позволит идти за тобою. Лучше пусть упаду без сознанья По-гвардейски — лицом к врагу. Только б реяло красное знамя На удержанном берегу. Знаю я, кто сражался, умер, — Навсегда остается в живых В этом сдержанном шелковом шуме, В переливах твоих огневых. — Вот, понимаете ли, что такое настоящий патриотизм? — сыро шлепал в телефонную трубку Мусенок. — Вот, понимаете ли, как надо осознавать свой долг перед родиной! И ни слова о том, как на плацдарме дела, чем помочь раненым, накормить людей, обеспечить их боеприпасами… Этот человек, находясь на войне, совершенно ее не знал и не понимал. Находясь рядом с людьми переднего края, Мусенок шел все же, как говорят в Сибири, вразнопляс с бойцами, а сосуществовали они, как опять же говорят в Сибири, и вовсе вразнотыку. — Да ладно, хоть отвязался, — увещевал Бескапустин своих художников-командиров. Он-то знал давно, на себе испытал главную особенность армии, в которой провел почти всю свою жизнь, и общества, ее породившего, держать всех и все в унизительном повиновении, чтоб всегда, везде, каждодневно военный человек чувствовал себя виноватым, чтоб постоянно в страхе ощупывался, все ли застегнуто, не положил ли чего ненужного в карман ненароком, не сказал ли чего невпопад, не сделал ли шаг вразноступ с армией и народом, то ли и так ли съел, то ли и так ли подумал, туда ли, в того ли стрельнул… Даже здесь, за рекою, в преисподней, достают воюющего человека — и честный человек, добросовестный вояка, Авдей Кондратьевич Бескапустин, мучаясь смертельной мукой без табака, мучился еще и подспудной виной: напишет “художник” Мусенок в верха, своему старому дружку Мехлису, или не напишет? Рычит полковник на ближних своих, измотанных за день до того, что, не успев отдышаться, умыться, падают они кто где, сраженные сном, — до политики ли им сейчас, до шелком ли шелестящего красного знамени? Успокаивались, приводили себя в порядок, умывались, готовились к ужину и на противной стороне. |
| чтобы вытереть им мои щеки, но свечи задула и петь, как я ни просил, уже больше не стала. За сильно запоздавшим ужином она ничего не ела, была рассеяна и очень молчалива. Сказала только Ничке, что я завтра к девятичасовому поеду с ней на станцию, и чтобы меня потеплее одели. Я очень обрадовался этому известию, но проявить своей радости на этот раз, не знаю почему, не посмел. Когда после ужина мы с братом подошли к ней проститься, она поцеловала меня крепче обыкновенного, но перекрестить нас позабыла и до детской, как делала это каждый вечер, не довела. Ночью мне снилось её пение, а может быть не снилось, а слышалось сквозь сон. Раньше двенадцати мама никогда не ложилась и пела охотнее всего по вечерам. Помню тревогу и грусть этой ночи. На следующее утро я уже сидел в коляске, а Авдей Иванович на козлах, когда она вышла из парадных стеклянных дверей своею лёгкой походкой довольно полной женщины в сером шелковом пыльнике поверх английского костюма, в серых перчатках и в маленькой шляпе с моей любимой рябиной. Была она в этом дорожном костюме запомнившемся мне на всю жизнь, очень изящна, очень красива, и от неё нежно и таинственно пахло фиалкой. Закутав нам ноги пледом и застегнув фартук, миловидная мамина горничная Лиза (мама всю жизнь не переносила вокруг себя некраси- вых людей) сказала «готово», с козел раздалось «пускай», два конюха отпустили перебиравших ногами пристяжных, любимый мамин кучер Яков, громадный красавец мужик с холеною черною бородой, чуть нагнувшись вперед, как-то особенно повел локтями, и мы с места же «бросились догонять дорогу», как шалую мамину езду, с которою вечно тщетно боролся отец со своим «Господи помилуй», остроумно называла вся наша дворня. Такой лет полагался у Якова до самого Маслова. Только взлетев на масловскую гору, сдерживал он лошадей и уже до самой станции ехал ровною, спорою рысью. Для меня такие поездки были величайшими праздниками. Все свое детство я вел упорнейшую и небезуспешную борьбу с няньками, гувернантками и самим Ничке за право в свободное от занятий время пропадать на своем любимом конном дворе.. |
| Светлеет быстро. У колодца полощутся, качают, — встает народ. Которые понесут — готовы. Стоят в сторонке, праздничные, в поддевках, шеи замотаны платочком, сапоги вычернены ваксой, длинные полотенца через плечо. Кажутся и они священными. Горкин ушел к Казанской с другими молодцами — нести иконы. Василь-Василич, в праздничном пиджаке, с полотенцем через плечо, дает последние приказания: – Ты, Сеня, как фонарик принял, иди себе — не оглядывайся. Мы с хозяином из кареты примем, а Авдей с Рязанцем подхватят с того краю. А которые под Ее поползут, не шибко вались на дружку, а чередом! Да повоздержитесь, лешие, с хлеба-то… нехорошо! Летось, поперли… чисто свиньи какие… батюшка даже обижался. При иконе и такое безобразие неподходящее. Мало ли чего, в себе попридержите… «не по своей воле!». Еще бы ты по своей воле!.. А, Цыганку не заперли… забирай ее, лешую!.. Кидаются за Цыганкой. Она забивается под бревна и начинает скулить от страха. Отцепляют от конуры Бушуя и ведут на погребицу. Стерегут на крышах, откуда до рынка видно. Из булочной, напротив, выбегли пекаря, руки в тесте. Несут Спасителя и Николу-Угодника от Казанской, с хоругвями, ставят на накрытые простынями стулья — встречать Владычицу. С крыши кричат — «едет!». – Матушка-Иверская… Царица Небесная!.. Горкин машет пучком свечей: расступись, дорогу! Раскатывается холстинная «дорожка», сыплется из корзин трава. – Матушка… Царица Небесная… Иверская Заступница… Видно передовую пару шестерки, покойной рысью, с выносным на левой… голубую широкую карету. Из дверцы глядит голова монаха. Выносной забирает круто на тротуар, с запяток спрыгивает какой-то высокий с ящиком и открывает дверцу. В глубине смутно золотится. Цепляя малиновой епитрахилью с золотом, вылезает не торопясь широкий иеромонах, следует вперевалочку. Служка за ним начинает читать молитвы. Под самую карету катится белая «дорожка». …Пресвятая Богоро-дице… спаси на-ас… Отец и Василь-Василич, часто крестясь, берут на себя тяжелый кивот с Владычицей. Скользят в золотые скобы полотенца, подхватывают с другого краю, — и, плавно колышась, грядет Царица Небесная надо всем народом. Валятся, как трава, и Она тихо идет над всеми. И надо мной проходит, — и я замираю в трепете. Глухо стучат по доскам над лужей, — и вот уже Она восходит по ступеням, и лик Ее обращен к народу, и вся Она блистает; розово озаренная ранним весенним солнцем. …Спаа-си от бед… рабы твоя, Богородице… |
| В тот раз Стенька ехал своей волей. Фрола послал на богомолье дед его, Авдей Минаев, который на старости лет сильно ударился в Бога, но сам был уже не ходок, и потому в Соловки поехал внук Фрол. Не без удовольствия, надо сказать. Неподалеку от Воронежа, в деревне, остановились на постой. Остановились у крепкого старика; дом у старика большой, на отшибе, ближе к лесу. Дед по вековой традиции своего рода бортничал (собирал дикий мед), у него всегда останавливались казаки с Дона: где мед, там медовуха, где медовуха, там казаки. Да и старик был очень свойский: если не разбойник, то с душой разбойника: немногословный, верный слову, на первом месте — товарищ, потом все. В прошлый раз Стенька со станицей останавливались у него же. Но с тех пор в доме старика случились изменения: убило лесиной его сына, Мотьку. Осталась со стариком невестка, чернобровая Аганя, баба огромная, красивая и приветливая. Казаки сразу смекнули, что Аганя тут — и за хозяйку, и за жену сильного старика (старухи у него давно не было), но вида не подали. Выпили. Аганя тоже выпила; молодая ядреная кровь заиграла в ней, она безо всякого стеснения заглядывалась на молодых казаков, похохатывала… Часто взглядывала на Стеньку. А тот еще с прошлого раза запомнил Аганю, но тогда слишком был молод, стеснялся, и у Агани был муж. Теперь Стенька осмелел… И так они откровенно засматривались друг на друга, что всем стало как-то не по себе. Один только старик лесовик, хозяин, как будто ничего не замечал, помалкивал, пил. Старший в станице, Ермил Пузанов, вызвал Стеньку на улицу, предупредил: — Не надо, Стенька, не обижай старика. Оно и опасно: старик-то… такой: пришьет ночью, пикнуть не успеешь. — Ладно, — ответил Стенька. — Я не малолеток. — Гляди! — еще сказал Ермил серьезно. — Не было бы беды. — Ладно. Ночь прошла спокойно. Но Стенька, видно, успел перемолвиться с Аганей, о чем-то они договорились… Утром Стенька сказался больным. — Чего такое? — спросил Ермил. — Поясница чего-то… разломило всего. Полежать надо. Казаки переглянулись между собой. |
| Правозащитники просят Путина оградить от поругания православные святыни 31 января 2006 г. 16:26 Правозащитная организация «Народная Защита» обратилась во вторник к президенту России и Государственной Думе с призывом защитить православные святыни и священные символы страны от поругания, сообщает «Агентство национальных новостей» со ссылкой на сопредседателя правозащитной организации «Народная Защита» Анну Сергееву. Обращение направлено также правительству РФ, генеральному прокурору и в министерство культуры. Правозащитники уверены, что единственным способом прекратить преступления против православных символов и традиций является разработка законопроекта по защите религиозных святынь и священных символов, аналог которого был упразднен Б. Ельциным в 1991 году, и прекратить «поток непотребств с экранов телевизоров, выставочных залов и прилавков магазинов. Наша непосредственная задача — защитить наших детей от растления, а наши святыни – от поругания!» По словам Анны Сергеевой, этот вопрос будет во вторник обсуждаться с депутатом Государственной Думы РФ Александром Чуевым. «Народная Защита» ведет работу по двум направлениям — современное искусство и литература. Направление современного искусства курирует бывший политтехнолог Кремля, а ныне известный галерист Марат Александрович Гельман. Под «крылом» своей галереи он собрал «художников», большинство работ которых направлены на глумление над православием», — сообщили в правозащитной организации. В распространенном обращении отмечается, что в этот список входят Авдей Тер-Оганьян, находящийся в федеральном розыске после публичной рубки икон в Манеже в 1998 году; Олег Кулик, известный своим образом «человек-собака»; Александр Косолапов, работа которого «Моя кровь» была выставлена и разгромлена на выставке «Осторожно, религия!» и признана Таганским судом весной 2005 года орудием преступления; группа художников «Синие носы» с богохульной тематикой; группа «художников» АЕС — известный Исламский проект и другие. «Направление современной литературы курирует Илья Валерьевич Кормильцев, возглавляющий редакцию «Ультракультура» (г. Екатеринбург), которую он сам называет общественной организацией культуры Апокалипсиса, а также курирует серию «Альтернатива» в ярких оранжевых «революционных» обложках, выпускаемую издательской группой АСТ под знаком «Тау» — церкви сатаны. Эти книги четко выполняют программу растления молодежи, изобилуют неформальной лексикой и сценами половых извращений, резко богохульны. Господин Кормильцев ненавидит русских и все русское и называет себя соратником Марата Гельмана и активистом проекта «Россия-2», — говорится в обращении православной правозащитной организации «Народная Защита». Патриархия.ru по материалам АНН Календарь ← 7 апреля 2024 г. 7 января 2024 г. |
| В настоящее время духовником общины является священник о. Константин Авдей, недавно окончивший в Ленинграде Духовную академию. Он молод и энергичен, не женат, отдает все свои силы и все свое время «колхозу», совершая богослужения и требы, ведя беседы с группами и отдельными членами общин. Сестры тоже были ученицами о. Понтия, восприняв от него умение выявлять в человеке духовные ценности, вести ко Господу жаждущих утверждения истины и колеблющихся на этом пути. Сестры научились безропотно переносить все испытания, справедливо, по христиански считая, что общественные и личные немощи и неустройства, встречающиеся на пути, являются только для того, чтобы укреплять наши духовные силы. Насельник Оптиной пустыни о. Климент Зедергольм , по мнению известного (сперва светского, а затем духовного) писателя К.Н. Леонтьева , «замечательный человек и еще более замечательный инок», пояснил ему, что «Православие живет среди всяческого неустройства и скудости именно для того, чтобы было видно, что оно держится не человеческими силами и порядками, а могуществом Божиим». Под неустройством и скудостью здесь нужно подразумевать отказ от личного приобретения, огромный труд, строгое соблюдение постов, совершенный отказ от мирских радостей. Насельники общин не богатеют лично, то есть персонально, а живут «общей кружкой», безоговорочно подчиняются своему духовнику и сестрам, строго и опасливо живут, не глядят по сторонам, а идут ко Господу узким путем. Таково православие, таковы православные чада. Посмотрим же теперь, что представляет собой меречьмихновский «колхоз» сельскохозяйственной общины. § II 18 июня я вторично посетил Меречь-Михново. И на этот раз я застал всех трех сестер дома. Собрались мы у чайного стола и, поговорив сперва о торжествах в Москве (в связи с сорокалетием восстановления Патриаршего престола перенесенных с октября на июнь), перешли к делам колхоза. Рассказывали мне о последнем все три сестры, нередко перебивая друг друга, но я передам эти сведения как бы от одного лица. |
| Деян. 2:37,38; 8:12, 10:47,48 и др.) и по необходимости гибнут в отчуждении от Источника всякой жизни и добра (Ср. Ин. 6:53, 10:9, 11:25–26; 15:4–6 ; Мк.16:16 ; Кол.1:13–14 ).Такая печальная участь постигает одинаково и взрослых и младенцев. – Что вы говорите? – возмутился Авдей. Да дети и без крещения получают благодать Божию. Получили же ее спутники Корнилия до водного погружения?.. Я обратил внимание слушателей на взаимное противоречие сектантов. Раньше Поликарп настойчиво утверждал, что младенцы не способны принимать благодать Божию: они безчувстненны будто бы, как кусок мяса. Теперь Авдей отвергает эту опровергнутую нами мысль и говорит, что младенцы без крещения получают Духа Божия. Можно ли ему верить? Нет: и он ошибается. Пример спутников Корнилия, получивших дар Духа Святого до крещения, не должен служить для него основанием. Там был исключительный случай, – было чудо, нужное для того, чтобы убедить Ап. Петра не пренебрегать язычниками и приводить их в Церковь Христову ( Деян.11:15–18 ). Обычный же порядок при Апостолах был таков, что Дух Божий сходил лишь на крещеных христиан ( Деян.2:38, 8:14–16 сн. ст. 38:39, 19:5–5 и др.). Этот порядок и для нас остается неизменным правилом веры. Кроме того, из указания на чудесное событие в доме Корнилия Авдей не извлекает для себя пользы и по другим соображениям. Допустим, что спутники Корнилия получили Духа Св. до крещения. Что из того? Мы знаем, что дары Духа Божия различны ( 1Кор.12:4–11 ). Дар «сказания языком» Бог посылал, напр., ослице Валаамовой ( Числ. 22:28–30 ; 2Петр.2:16 ; Иуд. ст. 11). У нас же речь не о таких дарах, а о благодати усыновления и примирения нас с Богом ( Рим.8:3,15 ; 2Кор.5:21 ; Евр.7:18 ). Пусть покажут нам из свящ. Писания, что эти дары Господь посылает людям без крещения (Сн. Гал.3:27 ). В школе водворилась замечательная тишина. Глаза всех устремились на сектантов. Но ни Авдей, ни Поликарп не могли найти в Писании того, чего там нет. Они молчали... Тогда я сказал: – Итак, без крещения никто не имеет Духа Христа. |
| В 1942 году был рукоположен в сан священника духовный сын отца Понтия Константин Авдей. Это было большое облегчение для общины, так как отец Павел Томашевский часто болел, и михновцам приходилось приглашать священника из города. Владыка Сергий (Воскресенский) редко бывал в Литве, и Константин Авдей долго не мог с ним встретиться для совершения хиротонии 212 . Необходимость пастырского окормления заставила общину искать другие пути, и Константин поехал в Минск к митрополиту Пантелеимону (Рожновскому), который хорошо знал отца Понтия и общину. В 1936 году архиепископ Пантелеимон, посетив Михново и познакомившись с бытом сестер, сказал такие слова:«Высокой жизнью живете, выше монахов». Позднее в виленской газете «Русское слово» от 12 июля 1936 года была помещена его статья «Немонашеская обитель наших дней», в которой владыка так описал свои впечатления: «Жизнь в общине очень строгая, постническая, в постоянном труде и покорности Духу Святому. Владелицы имения вкушают скудную пищу вместе со всеми насельниками… И это при постоянном тяжелом труде. Тем не менее все радостны, здоровы, довольны. Очень любят свой пост, свое воздержание и рады, что Господь дает им силы и возможность вести подвижническую жизнь. Всюду чистота, порядок, какая-то особая тишина, мирность, точно “веяние тихого ветра”, как в повествовании о пророке Илии» 213 . Именно владыка Пантелеимон (Рожновский) и совершил иерейскую хиротонию отца Константина. Позднее факт рукоположения в другой епархии стал причиной временного запрета со стороны виленского священства служить в епархии. Однако по ходатайству Вячеслава Платоновича приехавший в Вильно митрополит Сергий (Воскресенский) разрешил отцу Константину служить, напутствовав такими словами: «Идите пасите стадо в духе отца Понтия» 214 . Отец Константин служил в общине с небольшими перерывами около 50 лет, скончался в 1999 году и похоронен на погосте возле михновской церкви. С мая 1942 года в Михново стал увеличиваться поток паломников, которые стремились посетить могилу отца Понтия. |
|
|
