| Валевские Виллебранды Водзицкие Воловичи Вольфы Врангели Вреде Гартманы де-Гееры Гиерне Гизингеры Головины Грабовские Гуровские Гутаковские Дунины Дунтены Езерские Зальца Зубовы Ильинские Кампенгаузены Барницкие Каульбарсы Квилецкие Кейзерлинги Кёнигсфельсы Клеебеки Кнорринги Комаровские Косинские Коскули Котены Красинские Ледуховские Лубинские Любомирские Мантейфели Медемы Меллины Менгдены Морковы Мостовские Мунки Нироды Нолькены Ожаровские Потоцкие Рамзаи Раставецкие Ребиндеры Розенкампфы Розены Роникёры Роткирхи Скарбеки Соболевские Стадницкие Стакельберги Сталь-фон-Голштейны Стевены (или Штевены) Тандефельты Таубе Тизенгаузевы Унгерн-Штернберги Уруские Фредро Хвостовы Шернвали Шульц-фон-Ашераден Яблоновские Прибавления: I. Прибавления к первой части Российской Родословной Книги II. Прибавления ко второй части Российской Родословной Книги Графы Российской Империи: Графы и дворяне Шереметевы Графы и бароны Остен-Сакены Графы и дворяне Коновницыны Граф Василий Алексеевич Перовский Графы и дворяне Путятины Оглавление Четвертой части родословной книги Глава пятая. Фамилии дворянские от Рюрика происшедшие Аладьины Березины Внуковы Еропкины Заболоцкие Ивины Ильины Ляпуновы Монастыревы Мусоргские Огинские Осинины Пузины Ржевские Сатины Судаковы Толбузины Травины Цыплетевы Фамилии Дмитриевых-Мамоновых и Татищевых помещены во второй части Российской Родословной книги. Глава шестая. Фамилии дворянские, внесённые в бархатную книгу Аксаковы Астафьевы Бабарыкины Башмаковы Белеутовы Бирдюкины-Зайцовы Бобрищевы-Пушкины Бороздины Белкины Векентьевы Вельяминовы Вельяминовы-Зерновы Воронцовы-Вельяминовы Глебовы Дудины Елизаровы-Гусевы Жеребцовы Житовы-Бороздины Замыцкие Игнатьевы Исленьевы Кашинцовы Квашнины Квашнины-Самарины Клушины Кокоревы Кокошкины Колединские Кологривовы Колтовские Колычевы Кутузовы Ладыгины Лаптевы Ласкиревы Лупандины Москотиньевы Мешковы-Плещеевы Мятлевы Неплюевы Новосильцевы Обедовы Отяевы Очины-Плещеевы Плещеевы Поводовы Пусторослев Пушкины Пыжовы Пятовы Рожновы |
| В 1780-х годах Платон с особенной энергией принялся за приведение в исполнение давнишних, но плохо действовавших узаконений о безместном духовенстве, которое производило множество безобразий и соблазна по Москве: воспользовавшись поднятым в 1784 г. разбором духовенства, он в два года успел вывести всех безмест- —331— ных и кроме того домовых священнослужителей, которые тоже, как и безместные, служили по найму у разных вельмож, а иногда выходили и на крестец; все они, кроме запрещенных в священнослужении, были распределены по штатным местам. Но только лишь эта мера возымела надлежащий успех, как по Москве поднялся ропот, что мало стало по церквям ранних литургий, а знатные люди обратились с жалобами на него в Петербург, что де отнял у них домовых или крестовых попов; из Петербурга пришел от Высочайшего имени запрос о причине таковых распоряжений 599 . «Пишет ко мне Императрица, – сообщает Платон Амвросию от 4 февраля 1786 г., – чтобы я ее уведомил, зачем священники, так называемые ранние, лишены своих мест, и почему не совершаются литургии, называемые ранними. Я послал к ней все, что нужно по этому делу. Что выйдет, не знаю, но лучшего не жду. Так-то угодно Богу быть нам волнуемым напастей бурею. Ждем погоды, но непогода усиливается...» 600 . Через месяц Платон беспокойно пишет к тому же Амвросию: «о ранних попах, уже шестая неделя, нет ничего. Что будет, не знаю» 601 . В 1788 году «кто-то донес на Платона, что он сделал новый противозаконный налог на белое священство, несмотря на то, что последнее еще в 1764 году освобождено было от всяких сборов старого церковного тягла. Дело было в том, что, вследствие недостатка сумм, отпускавшихся на содержание академической бурсы и крайне бедственного положения бурсаков, Платон, как и все почти архиереи того времени, вздумал обратиться в этом случае к помощи духовенства и выдал по епархиям указ о добровольных пожертвованиях причтов в пользу бедных академистов. Из Петербурга, не разобрав дела, прислали ему самый обидный выговор, через вице-губернатора Еропкина, потребовали ответа, на каком основании он затеял этот новозаведенный налог, и указали |
| Была военная музыка, было много шампанского и великолепный ужин. Кондитер взял по 3 рубля с персоны. 24 февраля, на Масленой неделе, в субботу, Москва встречала севастопольских героев-моряков. В. А. Кокорев подносил хлеб-соль. Он стал на колени, сделал земной поклон и потом стал говорить о храбрости моряков и геройской защите Севастополял. Для солдат было дано угощение, офицеров же чествовали сначала завтраком в Эрмитаже, потом обедом в дворянском собрании. У графа Закревского для них был бал. После этого был дневной спектакль, после которого на 30 тройках моряки поехали в Стрельну, где их угощал обедом Кокорев. В публике идут споры о войне. Одни говорят, что нас победили, Севастополь взяли и флот потопили, а другие, что мы сами корабли потопили и что с нами ничего не могли сделать. 20 марта в газетах помещена телеграмма о подписании мирного трактата в Париже . Все радуются и ждут подробностей. Ходил в баню и там от дворецкого гг. Ивинских наслышался много рассказов о рязанских помещиках. Говорил, что помещик Еропкин, кроме оброка с крестьян, брал столько, сколько хотел. Как только узнавал, что у кого-нибудь заводились деньги, сейчас же придирался к какому-нибудь случаю и брал выкуп, то за освобождение от обучения башмачному мастерству, то за освобождение от житья при дворе. Один из его крестьян занимался извозом и имел до 30 лошадей. Он постоянно был в отлучке и редко приезжал домой к братьям, которые тоже были хорошие, исправные мужики. Приехал он как-то домой во время поста и узнал от старосты, что барин не только не даст ему больше паспорта, но даже хочет отобрать лошадей. Задумался мужик, посоветовался с братьями и решил уехать немедленно без паспорта. Братья поехали его провожать. Не успели они целым обозом отъехать верст пять, как их догнал барин с дворовыми. Барин начал было бить хлыстом мужика, а тот хватил его дубиною так, что тот упал без чувств. Начался было суд, который, однако, приостановлен по желанию предводителя дворянства. Помещик же Волховской очень любил девушек и не пропускал ни одной. |
| «Я старался оправдывать Платона, сколько мог, а Государь сильно обвинял его, и с некоторым огнём неудовольствия даже против меня, при всём несказанно милостивом со мною обращении. Однако я смело продолжал и имел счастье много помочь к умилостивлению Государя. Кончилось тем, что он изволил мне сказать: «Ну, видно ты прямо любишь Платона, и если так, как ты говоришь; то мы с ним помиримся. Пусть он сюда приедет!« " «Тот же день писал я всё это к Митрополиту, советуя поспешить приездом. Но он прежде ещё воротился с дороги, получив весьма гневное от Императора письмо, отправленное к нему ещё до моего приезда, и по Государеву же повелению, с жестоким выговором из Синода указ, о коем определение Члены подписывали в день праздничный, в алтаре придворной церкви, в самое время совершения литургии. От сего он занемог и не смел уже ехать. Уведомляя меня о том, благодарил он меня точно такими словами, что «и батюшка его родной не мог бы больше для него сделать со своей стороны и по сей час не было иных чувств, кроме искренней дружбы и почтения к сему знаменитому дарованиями своими мужу, и Пастырю, редким благоразумием украшенному»». После разговора со мною, Император при первом свидании с Новогородским Митрополитом Гавриилом, сказал ему: «Пожалуйста, оставьте Платона в покое, и без меня не касайтесь до него. Мы и так пересолили». Таково свидетельство Г. Сенатора Лопухина в его Записках о жизни своей, коих половина напечатана в Друге юношества 1811 г. см. Русской Вестник 1842 г. Москвитянин 1842 г. и Знающие это лучше сами учинят поверку сему свидетельству и свидетелю. З. Рескрипт Императрицы Ekamepuhы II Московскому Главнокомандующему Еропкину. Пётр Дмитриевич! По доходящим сюда сведениям, что в Москве хотят переводить новое издание Бомарше всех сочинений Вольтера, в 69 томах состоящее, прикажите Управе благочиния и Обер-Полицеймейстеру наблюдать, чтобы таковое издание отнюдь не было печатаемо ни в одной типографии без цензуры и апробации Преосвященного Митрополита Московского, пребываем, впрочем, ко всем благосклонны. |
| Принимал активное участие в монархическом движении. После 1917 г. эмигрировал в Югославию. Главные труды: «О штундизме и о мерах борьбы с сектою» (1895); «О тарусских хлыстах» (1896); «Правда о закавказской духоборческой секте» (1898); «Староскопчество как секта и обличение ее заблуждений» (1899); «Духоборы в Америке и граф Л.Н. Толстой» (1900); «Миссионерский Спутник» (изд. 2, 1904) и др. 341 Чехов А.П. Собрание сочинений. Т. 12 (Письма 1893–1904). – М.: Изд. «Художественная литература», 1964. – С. 423. 350 Слободнюк С.Л. «Идущие путями зла…» (древний гностицизм и русская литература 1880–1930 гг.). – СПб.: Изд. «Алетейя», 1998. – С. 17. 352 Успенский В. Вопрос о «догматическом развитии» на Петербургских Религиозно-Философских Собраниях//Христианское чтение. – 1904. – 353 Записки Религиозно-Философских Собраний в С.-Петербурге. Заседание XVII и XVIII//Новый путь. – 1903. – – С. 421. 354 Записки Религиозно-Философских Собраний в С.-Петербурге. Заседание XIX//Новый путь. – 1903. – С. 498–499. 357 Чехов А.П. Собрание сочинений. Т. 12 (Письма 1893–1904). – М.: Художественная литература, 1964. – С. 423. 362 К вопросу об учреждении Святейшего Синода//Странник. – 1903. – – С. 619–631. Епархиальные архиереи петровской эпохи в их переписке с Петром Великим//Странник. – 1904. – – С. 490–502; – С. 609–624; – С. 771–784. 365 Братство учреждено 11 апреля 1884 г. Задачей имело – содействовать возникновению и процветанию церковно-приходских школ, внебогослужебных собеседований, церковно-народных библиотек и вообще религиозно-просветительскому просвещению. 367 Преосвященный Алексий (Титов) и его переписка с Петром Великим//Странник. – 1905. – – С. 49–57. Тихон (Воинов), митрополит Казанский и Свияжский, и его переписка с Петром Великим//Странник. – 1905. – – С. 218–232; – С. 384–400. Аарон (Еропкин), епископ Карельский и Ладожский, и его переписка с Петром Великим//Странник. – 1905. – – С. 580–597. К биографии патриарха Адриана (По документам Государственного Архива)//Странник. – 1905. |
| Архиеп. Московский Амвросий (Зертис-Каменский) (1708—1771) был последним из киевлян, выдвинутых петровской системой почти монополии южан в русской иерархии. Это его ярко выраженное в быту почти иностранчество характера и образа жизни и было, помимо всех других исторических случайностей, психологической подпочвой его трагической смерти от руки взбунтовавшейся черни. Амвросий был шляхтич по роду жизни и своим понятиям. Любил внешний блеск. По примеру латинского духовенства, он жил вместе с ближайшими родственниками, с двумя семьями своих двух племянников, братьев Бантыш-Каменских, в стиле светского барина с приемами гостей и обедами. Низовому духовенству и толпе он казался вдвойне чужаком. Как администратор, Амвросий был вспыльчив и жесток, пользовался правом физических наказаний, еще не отмененных для дьячков и пономарей. Снегирев (Жизнь Моск. митр. Платона. М. 1857 г.) говорит об Амвросии: «человек ученый, но строгий до жестокости по своему холерическому темпераменту, так как был полу-молдованин, полу-малоросс. У него плети и розги служили обыкновенными средствами для исправления подчиненных. От них не избавлялись даже священнослужители: приносившие бескровную жертву сечены были до крови. Это поселило в духовенстве ненависть к нему, которая соединилась с народным подозрением в еретичестве». Амвросий был жесток и в преследовании старообрядцев. При очередном деле «разбора» семей поповичей, Амвросий заседал вместе с вице-губернатором Еропкиным и не щадя сдавал очень многих в солдаты. Так по крайней мере казалось духовенству. В 1771 г. под осень занесена была в Москву из Турции, с которой шла война, чума. Начали умирать ежедневно от 600 до 800 человек. Создалась паника и в низах и у властей. Чернь настроилась против санитарного контроля и против лекарей. Амвросий поддержал все строгие меры и инструкции администрации в своей церковной сфере. Больных указано было исповедывать через окно, от причащения их воздерживаться, умерших отпевать заочно. Крещение новорожденных совершать через бабок, а полноту чина с острижением волос и миропомазанием вообще отсрочить до момента успокоения. |
| 249 Речь идет о Платоне Александровиче Зубове (1767–1822), участнике заговора 1801 г. против Павла I, фаворите Екатерины II (с 1789 г.), и его брате Валериане Александровиче (1771 –1804), «попавшем в милость» к императрице в последние годы ее жизни; после смерти Екатерины он был отозван из Персии, где находился в качестве главнокомандующего армией, и впал в немилость. Г. Р. Державин посвятил ему стихотворение «На покорение Дербента, графу Валериану Александровичу Зубову. 1796 года», а в 1794 г. ему же была посвящена державинская ода «К красавцу». 250 По смерти брата и невестки князь Юрий Владимирович испросил высочайшее соизволение на признание детей, числившихся братниными, – своими законными детьми. 251 Дом Долгоруковых на Большой Никитской не сохранился (ныне на его месте д. по ул. Герцена). 253 Ср. со словами современника: «...Москва, с течением времени, сделалась городом священным для русских. Все важнейшие вельможи, за старостию делавшиеся неспособными к работе, или разочарованные, или уволенные от службы, приезжали мирно доканчивать свое существование в этом городе, к которому всякого тянуло или по его рождению, или по его воспитанию, или по воспоминаниям молодости, играющим столь сильную роль на склоне жизни» (см.: Записки графа Ф. В. Ростопчина, с. 658). 254 Ср. со словами того же Ростопчина: «Но Москва (...) совершенно переменилась. Жили там и думали уже по-другому. Войны, которые велись в Италии и Германии, нарушили старинные привычки и ввели новые обычаи. Гостеприимство – одна из русских добродетелей – начало исчезать, под предлогом бережливости, а, в сущности, вследствие эгоизма. Расплодились трактиры и гостиницы, а число их увеличивалось по мере увеличения трудности являться к обеду незваным, проживать у родственников или приятелей. Эта перемена повлияла и на многочисленных слуг, которых удерживали (еще) из чванства или из-за привычки видеть их. Важных бояр, подобных Долгоруким, Голицыным, Волконским, Еропкиным, Паниным, Орловым, Чернышевым и Шереметевым, больше уже не было. С ними исчез и тот вельможеский быт, который они сохраняли с начала царствования Екатерины» (Записки графа Ф. В. Ростопчина, с. 661). |
| Шамхал, имея только 3000 войска, не мог сопротивляться превосходному числу русских, у которых одних козаков и калмыков было 8000 человек, не считая регулярных войск, двух полков пехоты и двух кавалерии; Алди-Гирей ушел из Тарок вместе с турецким посланником и разослал грамоты к другим горским владельцам, прося помощи, но получил отказ. В следующем году, в половине мая, объявлен был новый поход; в крепости св. Креста явился андреевский владелец Гайдемир и от имени шамхала просил отложить поход на три дня: сам шамхал приедет в это время к генералам, а потом отправится в Петербург просить милости у императрицы. Генералы велели ему сказать, что будут дожидаться его три дня, но похода не отложили. 20 мая, когда русские стали лагерем у местечка Кумтаркалы, шамхал прислал в аманаты двоих мальчиков, внука своего Арак-бека и сына одного князька, а сам стоял при ущелье, дожидаясь, чтоб выехал к нему генерал Шереметев и обнадежил, что его не убьют в русском лагере. Вместо Шереметева отправился полковник Еропкин и привез шамхала в лагерь; потом Алди-Гирея отправили в крепость св. Креста и посадили под стражу. В Петербурге хотели отправить на Кавказ искусного генерала, который бы сосредоточил всю власть в своих руках и один был в ответе. Выбор пал на опального, петровского времени князя Василия Владимировича Долгорукого. Новый главнокомандующий в августе писал Макарову из крепости св. Креста: «Никогда такой слабой команды я не видал; прошу для интереса государственного прислать сюда доброго и искусного командира. Зрелое око иметь надобно на здешних горских и других владельцев; что же ко мне писано о шевкале, то доношу, что его отнюдь освобождать не надобно; держать его здесь, а если в Астрахань послать, то всех владельцев в конфузию и в размышление можем привесть. Я объявлял шевкалу все продерзости его и чтоб он вину свою заслужил, возвратил бы солдат и других людей, кои у него были в полону и кои лошади детьми его взяты и другими подвластными; обещал возвратить и просился сам, давал за себя поруки; я ему отвечал: видя тебя такого, в продерзостях слабого (неудержливого), отпустить невозможно, покажи себя справедливым: будучи в наших руках, чрез письма все возврати, пиши ко всем владельцам, подвластным князьям, и к детям своим, чтоб они все были в верности к ее императорскому величеству: когда увидим от тебя верность, можешь и свободу получить. Все то принял с радостию и послал письма. Чтоб шевкалу не быть, а разделить его власть по другим зело полезно, только трудно делать по здешнему состоянию: однако буду с здешними владельцами в Дербенте разговор иметь; а что велено мне написать во мнении, кто б удобнее из владельцев на шевкалово место, о сем не могу писать, еще их не знаю, а, надеюсь, все равны: кто будет шевкал, всякий будет вор, такого они состояния люди; полезнее б не быть шевкалу». |
| Не спорю, и среди «каэров» мне приходилось встречать людей, заработавших себе срок заключения в концлагерь в соответствии с содеянным. Таким человеком был Серебряков Анатолий Эсперович. Его осудили на 10 лет заключения в концлагерь за нелегальный переход советско-финской границы и оказание вооруженного сопротивления при задержании... Серебряков был веселого нрава, беспечный, эрудит, бегло говоривший по-английски. Выше я упоминал о представителях разных национальностей, населяющих территорию Советского Союза, заключенных в концлагерь. Но, помимо этих людей, в лагере имелись и иностранцы. Из среды последних выделялся мексиканский консул – Виоларо. Был ли это настоящий консул, я не знаю, но все о нем так говорили. Эту версию подтверждает особый режим его содержания. Он жил за стенами кремля, концлагеря в особом, переданном в его распоряжение домике. К нему приехала его жена. Как говорили, грузинка по национальности. Оба они свободно ходили по территории острова. Об истории его осуждения и заключения в концлагерь я ничего не знаю. Я познакомился также с одним индусом по фамилии Курейша. Он хорошо говорил по-английски, но относился к англичанам враждебно, хотя и признавал, что они много сделали для Индии, для ее цивилизации и развития. Подчеркиваю, не для ее культуры, а для ее цивилизации. Помню и афганца, часто забредавшего в нашу камеру. Он говорил довольно бегло на ломаном русском языке. По специальности он, кажется, был инженером. Ранее я упоминал о партии ленинградцев, прибывших на остров с одним из летних пароходных рейсов 1925 года. Большинство из них составляли люди из категории «бывших». Из их среды я неоднократно беседовал с Голицыным Н. и его неразлучным товарищем по работе – Еропкиным. Оба они, насколько мне помнится, были по образованию лицеистами или правоведами. Отец Голицына занимал высокий административный пост в царском правительстве. Оба они были осуждены на длительные сроки заключения в концлагерь. Работали они в группе по изысканию направления прокладки железнодорожной трассы. |
| Формулярного списка Агапита нет, а из дела о хиротонии его совсем не видно сведений о его службе. О настоящем положении Кирилла, разжалованного из протопопов в пономари, не удивляйтесь. Вы были в Синоде и видели, как там дела делаются, а удивляйтесь вот чему: как не пришло в голову канонисту, который и был главным деятелем по разжалованию, что это не канонично? По сему судите и о прочем». 23 ч. получил я письмо из Осташкова от священника Преображенской церкви Вл. Успенского. Он писал от 21 числа: «Вследствие словесного приказания Вашего Высокопреосвященства 27 минувшего июля, благопокорнейше препровождаю при сем Вашему Высокопреосвященству два фотографических снимка с портрета Преосвящ. Аарона Еропкина, бывшего епископа Корельского и Ладожского † 1740 г., погребенного в Ниловой Столобенской Пустыни, один черный – нераскрашенный, другой – раскрашенный, с присовокуплением особою посылкою, на случай могущей оказаться неудовлетворительности снимков, самого подлинного портрета, писанного масляными красками, взятого на время в Ниловой Пустыне». 24 числа получил письмо из Петербурга от протоиерея В. Я. Михайловского, который писал от 23 числа: «Получил я своевременно при письме Вашем 28 июля прошлого и книгу и рукопись о. Успенского 761 ; за обе благодарю. Первую принял в свою библиотеку, прочитал ее. А вторую я опрометью бросился предлагать сподручным редакциям. Подчивал я ею редакцию Христианского Чтения; та тотчас же мне ее возратила в собственные мои руки, находя рукопись обширною и оскудевающей в доходах редакции невыгодной, неподходящей. Я обратился в редакцию Странника. Там рукопись подержали, прочитали по местом и такожде возвратили ее мне по тем же побуждениям. Вчера я ее Вам отправил, позадержавши ее для своего любопытства на недельку. Удивляюсь, ужели Нилова Пустынь, кормящая тысячи богомольцев, не в силах издать эту книгу и в назидание своих же богомольцев и дарить ее и продавать. Мне бы думалось, можно ее для народного чтения – то и сократить. А интересна. Другая моя дума. Если братии Ниловой пустыни неудобно печатать, то можно бы отпечатать в Тверских Епарх. Ведомостях или при них. А про преосв. Аарона не менее интересно, как и про разных досточтимых игумений Тверской области, о которых уже печаталось в них. Впрочем, это мои мечты. Из-за одного завещания Аарона, распределившего свой грошевый капитал за поминовение его души, следовало бы издать книжку о нем. А эти копейки, рубли старинные на наш современный курс, слишком ничтожно оценивающие труд поминовения? – Дали бы материал досточтимому Августу Казимировичу Жизневскому, для определения ценности тогдашнего рубля или дешевизны монашеского труда при поминовении. Тоже и Синод хорош был ко Владыке! |
|
|
