| «Повинуюсь королевскому приказанию, сказал казацкий предводитель, ибо уверен, что скоро рассудят меня» 74 . Гетман был очень весел, пил с послом за здоровье короля при громе пушек и сказал: «Вот если б вы еще летом на конвокации выбрали короля, не было бы того, что сделалось. Хорошо, что выбрали Яна Казимира, а если б выбрали другого, так я б пошел в Краков и дал корону тому, кому бы захотел» 75 . Он тотчас послал трубача в Замостье. «Не подумайте, чтоб с моей стороны была какая-нибудь хитрость (писал он) и приготовляйтесь принять с должною честью посла его величества.» Паны отвечали, что готовы принять его, и чрез несколько часов явился в город Смаровский. «Завтра я ухожу с войском (писал Хмельницкий), по приказанию его величества, а потому теперь следует вам веселиться и быть верными своему государю» 76 . Тогда, говорит современник, поляки кричали для вида: «Многая лета королю Яну Казимиру», а шепотом приговаривали: «Если б эти многая лета кончились прежде, чем он вступит на престол!» Иные толковали тогда же, что «от нового короля нечего ждать доброго, потому что самое имя его – Казимир, по-русски означает сокрушитель мира» 77 . 24 ноября казаки отступили, сделав залп из пушек, и паны, освободившись от осады, вышли смотреть на место казацкого обоза и пели там: «Тебе Бога хвалим.» Они удивлялись и поздравляли друг друга со спасением, которое казалось невозможным при таком большом войске неприятельском. «Тогда (говорит современник) поляки шепотом говорили, что верно Бог послал на Хмельницкого слепоту 78 , когда с такими силами он не только не взял столицы и не покрыл пеплом всей Польши, но даже уклонялся от неприязненных действий.» Все поступки Хмельницкого, со дня пилявской битвы, казались для многих неразгаданными. Изумленные татары спрашивали его, что значит такое внезапное отступление от города, в котором они верно надеялись обедать. «Я подданный короля и слуга короля (отвечал Хмельницкий) и потому повинуюсь его повелению!» Возвращаясь из-под Замостья на Волынь с войском, Хмельницкий встретил новых послов от короля: то был посланный им ксендз Гумель-Мокрский и какой-то присланный пан Гижовский. |
| – Позволено ли говорить нам, – сказал тогда Кушевич, один из депутатов. – Говорите! сказал Хмельницкий: – говорите решительно и смело, теперь не шуточное дело. – Милостивый пан гетман, сказал Кушевич: – жизнь наша в руках ваших, и если мы воротимся в город, то должны приписать это милости вашей; но присягать на имя царя московского не станем: – мы уже раз присягнули Яну Казимиру и сохраним свою верность в какое бы положение судьба ни поставила нашего государя. Смеем надеяться, что, при старании вашем, милостивый пан, и войска запорожского, вся Украина снова возвратится под власть собственного государя. Если ж мы теперь изменим нашему законному монарху и отдадимся чужому, то вы сами, милостивый пан, и все войско запорожское, почтете нас до крайности легкомысленными. Что подумает сам царь московский о верности и добродетели нашей? Просим покорно вас, милостивый пан, не принуждайте нас к тому, чего не можем мы сделать без нарушение совести. – Выговский снова начал-было убеждать их, но Кушевич прервал его и сказал: – Напрасно тратите время: мы ничего не скажем, кроме того, что до-тех-пор, пока жив наш милостивый монарх, Ян Казимир, мы не будем присягать другому государю, да если бы мы из боязни поступили так, как вы хотите – губернатор и весь город не примут этого. – Старшинам казацким, ценившим всегда твердость, понравилась такая решимость депутатов. – Sitis constantes et generosi (вы постоянны и благородны), сказал потихоньку Павел Тетеря. После того заговорили о современных делах. По этому поводу казаки сказали: «Войско запорожское никогда не отдавалось в рабство московскому царю, оно за свободу свою билось и за свободу войну против ляхов начало». С тех пор целый октябрь шла переписка между членами магистрата и казаками. Несколько раз приходили к гетману депутаты и просили не приневоливать их к присяге. Выговский, который, при свидании, так сильно настаивал сдаться Алексею Михайловичу, писал тайно к Кушевичу, чтоб горожане не сдавались московскому царю. Среди переговоров, происходила пальба, но преимущественно от московских людей. Казаки мало им помогали и расходились самовольно по окрестностям: они вообще не любили осад. Выговский употреблял всякие хитрости, чтоб не было принято решительных мер. Тогда на Хмельницкого подействовал львовский православный владыка Арсений. Он, явившись к гетману, умолял его именем Христа не губить русского православного народа, и Хмельницкий ограничился, наконец, тем, что потребовал с города окупа 400000 злотых, да кроме того известное количество сукон, материй и сапогов. Под Львов приехал посланец от Карла Густава, какой-то Гамоцкий, родом львовский армянин, но с юных лет служивший в Швеции. Он привез от своего государя лестные предложения. Карл Густав предоставлял себе все, что завоевал у поляков, а Хмельницкому отдавал всю русскую землю, но просил казаков в настоящее время удалиться из Черненой Руси и дожидаться мира. |
| Прилуке, Виннице, Браславле, Ямполе, в Могилеве, до Днестра, а на левой стороне Днепра в Остре, Чернигове, Нежине, Ромнах, даже до московского рубежа. 2) Чигирин с округом должен всегда находиться во владении гетмана запорожского. 3) Прощение козакам и шляхте, которая соединилась с козаками. 4) В тех местах, где будут жить реестровые козаки, коронные войска не могут занимать квартир. 5) В тех местах, где будут находиться козацкие полки, жиды не будут терпимы. 6) Об унии, о церквах и имениях их будет сделано постановление на будущем сейме; король позволяет, чтоб киевский митрополит заседал в сенате. 7) Все должности и чины в воеводствах Киевском, Черниговском и Брацлавском король обещает раздавать только тамошней шляхте греческой веры. 8) Иезуиты не могут находиться в Киеве и в других городах, где есть школы русские, которые все должны оставаться в целости. 10 августа Хмельницкий представился Яну Казимиру и, ставши на одно колено, произнес речь, в которой повторил, что у него и в мысли никогда не было поднимать оружие против короля, но что козаки восстали против шляхетства, которое угнетало их как самых последних рабов. Ян Казимир дал ему поцеловать руку, а литовский подканцлер прочел ему наставление, чтоб верностию и радением загладил свое преступление. На другой день войска разошлись. В то время, когда на Украйне происходила борьба, в Москве находились в тревожном, выжидательном положении. В июле 1649 года распорядились таким образом: черкас, которые из литовской стороны придут в Путивль на государево имя, принимать и устраивать в службу от крымской стороны, а в городах, которые от литовской стороны, быть им нельзя, потому что от этого можно поссориться с Польшею, да и самим черкасам жить в этих порубежных городах от поляков опасно: принимать черкас женатых и семьянистых, а одиноких, у которых племени в выходцах не будет, не принимать, сказывать им, чтоб шли на Дон, для чего давать им прохожие памяти. Пришла весть о торжестве Хмельницкого, о Зборовском договоре. Царь приказал путивльским воеводам, князю Семену Прозоровскому с товарищами, немедленно послать за рубеж для проведывания верных вестей. |
| Рим, однако, не спешил сказать «да» даже такому, благоприятному для него проекту. Дело в том, что «смерть Петра Могилы католики и униаты жаждали использовать для подчинения Православной Церкви своей юрисдикции.... Столица Апостольская придерживалась мнения, что вакантное место митрополита следует занять униатам, православные церкви закрыть, а их прихожан присоединить к Униатской церкви» (54). Поэтому избрание 25 февраля 1647 г. на Киевскую кафедру православного епископа Риму не понравилось. «3 июля 1647 г. Конгрегация Пропаганды и Веры, рассмотрев вопрос номиции Сильвестра Коссова на пост митрополита Киевского, поручила нунцию Яну де Торрес занять отрицательную позицию в вопросе утверждения этого избрания королём» (61). Король, однако, вынужден был считаться с политической ситуацией в стране и, боясь новых волнений, которые могло бы вызвать пожелание Рима, выдал Сильвестру Коссову «привилей» на пост митрополита Киевского. Вопрос о Православной Церкви рассматривался и на майском сейме 1647 г. в Варшаве, где вновь были подтверждены «все права, которые народу русскому, в Греческой вере пребывающему», даны Варшавским сеймом 1635 г. в т.н. «статьях примирения». Король Владислав IV, ободрённый результатами переговоров православных с униатами, и желая реабилитировать себя перед Римом за утверждение киевским митрополитом Сильвестра, лично встречается с представителями Православной Церкви – митрополитом Киевским Сильвестром, воеводой Браславским А. Киселем и каштеляном Киевским М. Бжостовицким. На встрече обсуждался проект православно-униатского съезда, который намечалось провести 15 июля 1648 г. в Варшаве. Но этому проекту не суждено было осуществиться. «Смерть короля Владислава IV и вспыхнувшее восстание Богдана Хмельницкого перечеркнули проекты Унии „Руси с Русью» (61). Митрополит Сильвестр «отказался от всякого активизма в этом направлении ввиду противоположных планов Хмельницкого» (20). Нельзя не учитывать и то, что «среди низшего духовенства и большинства верующих доминировали антиунийные настроения, требующие ликвидации Унии как таковой» (61). Восстание Богдана Хмельницкого было в начале весьма успешным и Речи Посполитой пришлось вступить с ним в переговоры и заключить мирный договор, на условиях выдвигаемых казачеством. «Казаки требовали упразднения на контролируемой ими территории Киевщины Униатской церкви и всех её земельных и иных владений. Требовали признания за Православием в указанных границах всех его исконных до Унии прав и свобод и введения в Сенат православного митрополита с двумя епископами» (20). Король Ян Казимир вынужден был согласиться на эти условия и 15 августа 1649 г. был подписан т.н. ЗБОРОВСКИЙ ДОГОВОР или трактат. «По Зборовскому трактату... предположено – уничтожить Унию в |
| Русские отступили, но чрезвычайно храбро и стойко отбились от преследовавших их поляков и татар . Не отваживаясь нападать на русский обоз под Белой Церковью, поляки опять пустились разорять украинские села и местечки. Но вслед за тем, в 1655 году, московские русские получили чрезвычайный успех в Литве. Они взяли Минск, Ковно, наконец Вильно. Алексей Михайлович въехал в столицу Ягеллонов и повелел наименовать себя великим князем литовским. Города сдавались за городами, большей частью без всякого сопротивления. Мещане и шляхтичи, сохранившие православие, а еще более угнетенные владычеством панов поселяне, принимали московских людей как освободителей. Успех был бы еще действительнее, если бы московские люди вели войну с большим воздержанием и не делали бесчинств и насилий над жителями. В то время, когда уже вся Литва была в руках Московского государя, Польшу наводнили шведы. Уже несколько лет Хмельницкий сносился со шведами и побуждал их к союзу против поляков. В 1652 году, вместе с Хмельницким, действовал с этой же целью изменник польский подканцлер Радзиевский; но пока царствовала королева Христина, предпочитавшая классическую литературу и словесность военной славе, трудно было впутать шведов в войну. В 1654 году она отреклась от престола: племянник и преемник ее Карл Х объявил Польше войну за присвоение польским королем титула шведского короля. Летом 1655 года он вступил в Польшу. Познань, а потом Варшава - сдались без боя. Краков, защищаемый Чарнецким, держался до 7 октября и все-таки сдался. Король Ян-Казимир убежал в Силезию. В это время Хмельницкий с Бутурлиным двинулись в Че-рвоную Русь, разбили польское войско под Гродеком, осадили Львов; но этот город, несмотря ни на какие убеждения, не хотел нарушить верности Яну-Казимиру и присягнуть Алексею Михайловичу. Между казацкими вождями и московскими боярами тогда уже происходили недоразумения. Хмельницкий ни за что не дозволял брать штурмом Львов. " Господин посол, - сказал Хмельницкий, поговоривши с казацкой старшиной, - садитесь и слушайте; я вам скажу побасенку. |
| Седмиградский князь узнал, что поляки и австрийцы опустошают его владения, повсюду собирается войско и грозит ему зайти в тыл. Тогда Хмельницкий написал Ракочи, что войско уже послано и указывал на тот отряд, который он послал с сыном своим Юрием. Таким образом, каждой из двух неприязненных сторон он предостаставлял думать, что отряд послан для нее. В тоже время он приказал казакам идти как можно медленнее: он дожидался, чем кончится война; и в том, и в другом случае приготовил себе отговорку; если бы победил Ракочи, он мог представлять, что послал войско и, следовательно, не нарушил договора, и требовать исполнение его со стороны союзника; если победят поляки, он скажет Яну Казимиру, что отняв у Ракочи казацкий отряд, тем лишил его пособие и содействовал королю посылкою войска, которое не успело дойти прежде, чем война кончилась. Так и случилось. Ракочи, не дождавшись помощи, двинулся в обратный путь, преследуемый Чарнецким по пятам. Желая пройти удобнее, он бросился на Волынь, но, под Меджибожем, был атакован со всех сторон. Чарнецкий поражал его с тыла, Любомирский возвращаясь из Трансильвании, преградил ему дальнейший путь с многочисленным войском; с одной стороны бросился на него отряд литовского войска под начальством Сапеги, а с другой Потоцкий с кварцяным войском 448 . В это время казаки, получив тайное приказание Хмельницкого, оставили Ракочи 449 . За ними бросились в бегство и самовольно набежавшие в войско седмиградские украинцы, страшась гетмана. Напрасно Грондский кинулся к ним и рассыпал красноречивые убеждения. – Скажите своему князю, отвечал Жданович: – что уже теперь нечего и думать о сражении, а надобно искать как-нибудь спасения. Князь ничего лучше не выдумает, если побросает все орудие и заранее убежит хоть с остатками войска в наши стороны. У нас много молодцов: проведут его домой. Войско казацкое пошло в отечество спокойно, в виду поляков, которые не преследовали его 450 . Видя совершенную погибель, Ракочи струсил и послал к Чарнецкому просить мира. |
| Стефан на челе бояр опять вступил в Яссы и Молдавия, в другой раз присягнула ему в верности. Жена Василия с остатками имущества убежала в Сочаву 122 . Тимофей воротился в Украину, а потом снова вступил в Молдавию с восьмью тысячами и вошел в Сочаву на помощь господарше 123 . Тут то враги ополчились на молодого богатыря. Ракочи обратился к Яну Казимиру, извещал о свежем поражении Тимофея, просил забыть прошлые недоразумения, убеждал послать ему на помощь коронное войско как можно скорее, потому что наступает время уничтожить сына Хмельницкого, пока не подоспел отец его на выручку, и с своей стороны обещал тридцать тысяч войска и содействие Валахии и Молдавии к укрощению Хмельницкого. Некоторые из польских панов не советовали вступать в союз с Ракочи, напоминали о его недоброжелательстве, о связях с Хмельницким, опасались, чтоб он не изменил полякам в самом критическом положении. «Неблагоразумно отвергать чужую помощь (говорили другие): сам Бог нам посылает ее в то время, когда мы не умеем укротить нашего врага. Хотя Ракочи сносился с Хмельницким во время безкоролевья но это было дело политики. Он, рожденный от благородной крови, всегда в душе гнушался тираном, вышедшим из подлого звания ко вреду соседей: а теперь, видя, что мятежник слишком поднялся, понимает, что надобно преградить ему дорогу и, конечно, останется ему всегдашним неприятелем». Последнее мнение одержало верх и король согласился на предложение Ракочи 124 . Лишенный престола, Василий показывал вид, что ничем не раздражил Польшу, что он, по прежнему союзник Речи Посполитой, и потому, после своего низвержения, послал к королю просить вспомоществования. Послы его прибыли почти в одно время с стефановыми и ракочиевыми. К удивлению поляков, сам Тимош обратился к польскому правительству и обещал присоединить к Речи Посполитой подунайские страны. Без дальнейших рассуждений, поляки предпочли сторону Стефана и Ракочи. Король признал нового господаря в его достоинстве и отправил к нему в подарок вина и двух лошадей. В добавок, канцлер Корыцинский получил в то же время письмо от сплистрийского паши; он изъявил негодование на казаков за своевольство Тимоша, называл их разбойниками и убеждал всеми силами усмирить их 125 . Все клонилось ко вреду возраставшей Украины. Король послал на помощь венгерским и валахским войскам в Молдавию шесть тысяч польского войска, под начальством Кондрацкого, и полторы тысячи немецкой пехоты 126 , а потом Клодзинского с волонтерами 127 . Два польские пана, Яскольский и Гембицкий, отправились к седмигродскому князю с предложением долговременного союза и содействие к укрощению казаков взаимными силами Польши, Трансильвании и двух подунайских княжеств 128 . |
| Три раза подавалось назад польское войско, три раза заворачивали его полководцы; наконец не стало сил... татары врезались в средину армии, так что поляки невзначай, при темноте от стрел и выстрелов били друг друга, и, со стороны смотря, трудно было разобрать, кто с кем воюет 266 . Поляки бросились бежать, увлекая задних 267 ; неприятель гнал их по всем направлениям и убивал беспощадно 268 . Тут некто Пузовский, с татарскою стрелою, проткнувшею ему насквозь обе щеки, летит к Яну Казимиру 269 . Король покинул центр армии и во весь опор поскакал к левому крылу, с обнаженною саблею, загораживая дорогу бегущим. «Господа! (восклицал он) не покидайте меня, не губите отечества!» 270 . Собственноручно хватал он за узды лошадей, оборачивав и подгоняя их на неприятеля, поднимал брошенные знамена и показывал войску в знак ободрения; а когда не слушали его возгласов, грозил заколоть первого, кто осмелиться обратится к неприятелю спиною. «Тот умрёт как изменник, кто трусит! (кричал он) Палачу велю казнить негодяев! " Устыдившись присутствия государя и притом боясь наказания, воины обратились было на неприятеля 271 , но снова были смяты и снова попятились: не помогали ни просьбы, ни угрозы; «походило на пилявское дело», говорит историк 272 . Тогда король побежал назад и двинул немецкую пехоту и рейтаров 273 , а далее и сам Оссолинский оставил свой пост и поспешил со всем правым крылом на помощь разбитым 274 . Король, по уверению очевидца, беспрестанно летал от одного конца до другого, командовал, угрожал, заклинал не срамить польской нации: стрелы, как дождь, летали вокруг головы польского государя, и он остался невредим 275 . В самом разгаре битвы он приказывал трем хоругвям идти в дело. Ему отвечали: «У нас ротмистра нет». «Я вам ротмистр», – сказал король и хотел напоказ другим броситься в битву; но не допустили – говорит очевидец – особу государя отдаться на неминуемую смерть 276 . Соединившееся войско принялось дружно отражать неприятеля, как вдруг нахлынула новая орда и, по выражению очевидца, летела в огонь, как будто ей кто глаза выколол 277 . |
| Фридрих отвечал, что пошлет к Яну-Казимиру узнать о его намерениях. Понятно, что вмешательство датского короля не могло нисколько помочь делу. Мы видели, что помогло ему. По заключении Андрусовского перемирия в Москве сочли нужным известить об этом и датского короля. Дания не славилась в Москве богатством, промышленностию и торговлею, и потому к ней не обращались ни с просьбою о ссуде деньгами, ни с просьбою о присылке мастеров. Мы видели бедственное положение Московского государства во время польской войны, когда финансовые средства истощились и правительство бросало всюду тревожные взоры с вопросом: где бы занять денег, как бы увеличить доходы? Знали, как богаты западные поморские государства, знали, что богаты они от мореплавания, торговли, что купцы их ездят на своих кораблях в дальние богатые страны и привозят оттуда дорогие товары. Еще в 1662 году явилась мысль: нельзя ли завести свои корабли и отправлять их в эти богатые страны за дорогими товарами? На Балтийском море не было своих гаваней; родился вопрос: нельзя ли завести мореплавание из чужих гаваней? Московское правительство находилось в дружеских сношениях с герцогом курляндским; ему оказаны были услуги: во время войны с Польшею не трогали его областей, ходатайствовали перед ним у шведского короля. Царский посланник Желябужский, проездом в Англию и другие страны, вызвал к себе в Ригу канцлера курляндского Фелькерзама и говорил ему: «Ваш князь, помня к себе великого государя милость, службу свою и раденье оказал бы, объявил бы великому государю: куда его корабли ходят для пряных зелий и овощей, в которые урочища и чьи владенья, и в какое время ходят, и в какое время корабли назад возвращаются, и в какую цену ему корабль обходится, с снастями и со всем корабельным заводом, и сколько будет стоить корабельный ход людским наймом и запасами? За милость великого государя князь сделал бы, чтобы государевым кораблям ходить в те места для тех промыслов, и корабли бы великому государю для тех промыслов велел изготовить со всем как можно идти, а во сколько ему корабли станут, и то ему будет заплачено из царской казны. |
| Хан однако, не решился отваживаться на дальнейшую упорную борьбу, потому что не надеялся на скорую помощь от Яна Казимира; он притом думал, что более окажет услуги союзнику, если преклонить к нему казаков. Известив Хмельницкого о пленении сына Бутурлина, он предлагал выпустить его, если Хмельницкий отпустит Любовицкого. Хмельницкий согласился. Бутурлин был отпущен к отцу, а Любовицкий поехал к Яну Казимиру 394 . – Правда, говорил он: – выпросил я у покойного хана охотных татар; но под Жовтыми-Водами и Корсуном была только небольшая орда Тугай-Бея: не татары, а казаки разбили польское войско и пленили двух гетманов; под Пилявою было только четыре тысячи с Карач-Мурзою, а я рассеял многочисленное войско и взял бесчисленную добычу. Все это, конечно, сделали не татары! Под Збаражем хоть и пришел хан, но с намерением причинить беду христианам, потому что Украина тогда же потерпела разорение от орды. А если вы и помогли нам, то сколько выгод получили? Не говорю о добыче польской, о пленниках, за которых вы получили выкуп; вспомните, что теперь вам свободно можно плавать по морю и по Днепру, а прежде никто не смел пуститься на воду, страшась казаков. Вы прежде хаживали в кожаных тулупах, а теперь ходите в золототканых одеждах, – все это по милости казаков. А чем вы заплатили нам? Времени не достанет исчислять все ваши оскорбление и коварства; но я припомню тебе их, чтоб ты не считал меня трусом пред тобою. Вспомни, как я под Берестечком ополчился против трехсот тысяч королевского войска; два дня сражались казаки и побеждали, бежали враги, умирали на поле знатные полководцы, но на третий день, хан, начальствовавший правым крылом войска, в то время, когда наши начали одолевать наприятеля, вдруг, без всякой причины, постыдно убежал с сражения; когда я хотел остановить его и, оставя войско свое, молил возвратиться и не быть подобным боязливой женщине, он задержал меня и я погубил свое войско и в один день уничтожил прежние мои победы. Такова-то ваша татарская приязнь! Чрез обман хана мы должны были допустить ляхов в Украину на погибель нашу. |
|
|
