| Время бунтования Стеньки Разина ознаменовалось для смущенного царя и тяжкими семейными утратами. Так, 3 марта 1669 г., Алексей Михайлович лишился своей жены, Марьи Ильиничны, которую он любил нежно; 18-го июня того же года, потерял 4-х летнего сына, царевича Семена, а 17 января 1670 г. похоронил и другого сына, своего наследника, 16-ти летнего царевича Алексея, которого польские паны просили себе в короли. Переговоры с этими панами, веденные тогда Ординым-Нащокиным, также не утешили царя, желавшего занять лично престол польский, чего отнюдь не желали паны. Посольский приказ в Москве, с своей стороны, мешал делу избрания, разглашая при иностранных дворах об упадке влияния Ордина-Нащокина, который, наконец, писал Алексею Михайловичу: «На Москве, Государь, не радят о государственных делах, – ей дурно! Посольский приказ есть око великой России… Царь! думные дьяки занимаются хитростями и кружечными делами 136) ; воспрети им, чтобы они не плодили непристойных речей на Москве с иностранцами» 143 . В 1670 г. Ордин-Нащокин возвратился в Москву с подтвержденным договором Андрусовским, а в феврале 1671 года испросил увольнение от дел и постригся с именем Антония, в Крыпецком монастыре 144 . Место государственных посольских дел оберегателя и царственные большие печати хранителя, оставленные Ординым-Нащокиным, занял тогда-же окольничий Артамон Сергеевич Матвеев, любимец царский, с свойственницей которого, Натальей Кирилловной Нарышкиной, проживавшей в доме Матвеева и там увиденной впервые царем, Алексей Михайлович, сочетался вторым браком, 22 января 1671 г. От этого брака, 30 мая 1672 г., родился гениальный Петр. В феврале 1673 г., Малороссия отреклась от Дорошенка, враждебного Москве и, провозгласив гетманом Самойловича – на место Многогрешного 137) , сосланного, по интригам старшин, в Сибирь, присягнула в верности русскому царю, который давно уже оставил мечты о престоле польском, видел на нем славного Яна Собесского, второго преемника бездетному Яну-Казимиру, и, 10 августа 1674 г., писал Собесскому: «Мы, Великий Государь, наше царское величество, а вами, братом нашим, Великим Государем, вашим королевским величеством, жондамы (желаем) быть в братерской приязни и милосци завше неодменно» 145 . |
| Все изменилось в минуту. Из союзного лагеря раздался голос: «Згода!» Хмельницкий приказал остановить битву. «Хмельницкий (говорит современник) не хотел, чтоб монарх христианский достался в басурманскую неволю» 304 . Сеча стала утихать – однако стоило большого труда, чтоб унять рассвирепевших воинов; по местам дрались до вечера. Только в лагере, где находился король, утихло: победители отступили. Глава 9 Переговоры с ханом – Трактат с татарами – Зборовский договор поляков с казаками – Хмельницкий у короля – Освобождение от осады польского войска под Збаражем – Битвы в Литве – Подвиги и поражение Кречевского Вслед за тем явился в польский лагерь татарин с поклоном от крымского государя, и принес королю письмо такого содержания: «Счастливый, милосердый, хан крымский Ислам-Гирей наяснейшему королю польскому Яну Казимиру, милому брату, желает здравия. Счастливо ли поживаешь, твое королевское величество? хорошо или худо? Я, со своей стороны, желаю твоему королевскому величеству на предбудущие лета счастья, здоровья и благополучного царствования. Приятельское письмо твоей королевской милости дошло до нас, в котором ты предлагаешь нам дружбу. Чрезвычайно удивляюсь, почему твоя королевская милость с той поры, как принял скипетр, не изволил прислать ко мне ни одного человека, и царство мое ни во что поставил, и меня человеком не счел. Мы пришли зимовать в твои улусы, и, положившись на Господа Бога, останемся у вас в гостях. Если твоей королевской милости угодно потрактовать со своими гостями, то вышли своего канцлера, а мы своего вышлем. А если канцлера не вышлешь, то кого-нибудь другого вышли, верного человека, который бы не постыдился за свои слова, потому что за одну фальшивую увертку все дело испортится» 305 . Вместе с этим письмом прислал Хмельницкий письмо. Припоминая службу и смерть отца своего, двухгодовое заключение свое в турецкой неволе, казацкий предводитель уверял, что он вовсе не мятежник, а только прибегнул к ногам великого хана крымского, дабы при его содействии возвратить себе милость и благосклонность короля. |
| Выведенные из терпения и сознавая, что Русские никогда не были покорены оружием Поляков, что гонение за православие воздвигнуто на них только в следствие соединения Литвы с Польшей, Русские, от коих Польское правительство даже не требовало присяги на верность себе, наконец, в защиту православия принялись за оружие. Но, по духу православного вероисповедания, благоговея к Царской власти, Русские торжественно провозгласили, что они взялись за оружие не против Короля, а против Польских Панов, и, одержав неоднократные решительные победы над Польскими войсками, повторяли одно и тоже, и домогались преимущественно свободы православного вероисповедания. Так, по свидетельству Польских историков, в 1649 г., после Збаражской битвы, предводитель Русских казаков Хмельницкий говорил Польскому Королю Яну Казимиру: «Не мало протекло времени, пресветлейший, всемилостивейший Государь, или, что тебе более прилично и сродно, благостнейший Отец народа, премилосердый Король Наш, не мало уже прошло лет с того времени, с коего, как тебе известно, обнаружились жестокосердые, большей частью скрытые, против нас Польских Господ замыслы. Они многоразличными насилиями нарушили все наши права и Запорожских козаков считали не воинами Вашего Величества, а своими рабами. Магометанским Муллам (справедливее Жидам) отдавали в распоряжение наши храмы; а когда мы просили свободно говорить на сейме, отвергали нас с презрением; и без ведома предшественника, брата Вашего Величества, Владислава IV, нестерпимые причиняли нам обиды, не говоря уже об ужасных налогах, убийствах, насиловании жен и дочерей наших. Прости, милосерднейший Государь, дерзновению, с коим я объясняюсь пред тобою. Не станем более оскорблять благосклонного твоего внимания изчислением побуждений, заставивших нас защищать жизнь нашу. Довольно сказать, что кто только из нас вздумал законным порядком жаловаться об обидах, такового в тоеже мгновение поражал меч Панов. Наконец терпение наше не выдержало продолжительности гонений. Мы вступили в союз с чуждым нам народом и в то время употребили его оружие против дворянства. |
| Кроме того, в Замостье было четыре тысячи шляхты бельского воеводства, шляхтичи воеводств холмского и волынского, составлявшие резерв восемьсот человек постоянной стражи и до тысячи человек мещан, взявших оружие; были там люди разных наций: армяне, шотландцы, немцы, слуги, хоть и годные к бою, не считались в числе военных людей. Пороха было довольно; пушек, за исключением поставленных на местах, оставалось еще большое количество в резерве, а ружей было так много, что, по уверению современника, на каждое окно приходилось по пяти; притом у многих дворян они были трёхствольные. В случае долговременной осады крепость и город не боялись голода: каждый житель обязан был запастись припасами для себя и для поставленного у него на квартире жолнера на полгода, а кто не мог этого сделать, тот был высылаем из города: таким образом в Замостье не было и многолюдства, пагубного во время обложения. Оставшиеся в Замостье написали на сейм, что не могут прибыть в Варшаву по той причине, что должны защищать важный пункт в королевстве. Главным начальником собственно города был Владислав Мышковский, староста гродецкий. Все эти распоряжения были сделаны Вишневецким, которого паны и жолнеры избрали предводителем; он сделал все нужное для защиты крепости и доставил части пилявского ополчения случай стереть с себя стыд бегства. Сам князь уехал в Варшаву с 400 человек. Паны, собравшиеся тогда в Замостье, ненавидели королевича Яна Казимира, которого Хмельницкий хотел видеть королем, и послали на сейм извещение, что если будет идти дело об избрании кого-нибудь из братьев покойного Владислава, то они дают голоса в пользу старшого брата, Карла. Хмельницкий, быть может, узнал об этом и решился держать крепость в осаде, чтоб застращать противников и, если нужно, силою оружия доставить престол Яну Казимиру, стороны которого держался и канцлер Оссолинский. Хмельницкий, приближаясь к Замостью, имел, по сказанию поляков, до 80.000 войска, хотя это число ни в каком случае нельзя принимать за достоверное, тем более, что большая часть ополчения русского вела гайдамацкую войну по окрестностям 51 . |
| Московская рать одухотворена религиозным порывом. Религиозноэтические цели Освободительной войны полнозвучно высказаны в речах к войскам и народу самого Царя и патриарха Никона. Из ответных речей воевод и криков войска ясно, что они поняты и глубинно восприняты. Столь же точно формулированы освободительные цели войны и в грамотах (прокламациях) Царя, разосланных через тайную агентуру во все главные центры подъяремной Литовской Руси. Высокой, подлинно христианской гуманностью веет от каждой строки этого, написанного лично Алексеем Михайловичем документа. Самодержец призывает в нем к миру и единству, но не к вражде и резне, гарантирует всему русскому и литовскому населению религиозную свободу, равноправие обеих Церквей, местное самоуправление, вплоть до сохранения Магдебургского права, неприкосновенность имущества и льгот (но не групповые сословные привилегии); тем же, кто не пожелает принять русского подданства, он обещает беспрепятственный пропуск в Польшу. Евреям дано право жительства в городах, и тем самым гарантии против резни их, которой они часто подвергались от войск Хмельницкого. Все эти обещания были соблюдены и результаты сказались в первые же дни войны. Еще на пути к Вязьме 4го июня Царь получил донесение о сдаче без выстрела пограничного Дорогобужа русскому передовому отряду; 11-го также без боя сдалась Невель; за ним Полоцк, Рославль, Мстиславль, Гомель, Могилев… Бой был только под Оршей с армией крупнейшего литовского магната князя Радзивилла, который был разбит и добит под Борисовым князем Трубецким – взято в плен 12 полковников, артиллерия, обоз и гетманский бунчук. «Москва воюет по новому образцу», – доносят королю Яну-Казимиру его воеводы, – «занимает земли милостью и жалованьем. Мужики нам очень враждебны, везде на царское имя сдаются и делают нам больше вреда, чем сама Москва». Упорное сопротивление Царю-Освободителю оказывает лишь Смоленск, где в мощной крепости (34 башни) затворилось сильное регулярное польское войско. Царь осаждает его. Бои очень кровопролитны: при неудачном штурме 17 августа потери русских убитыми – 7 тысяч. Но 23 сентября Смоленск все же сдается, взорванный изнутри народным восстанием. Повстанцы разоружают польскую пехоту и открывают ворота Царю. Но его милость господствует и здесь: населению и гарнизону предложен свободный выбор – оставаться или уходить в Польшу. Ушли лишь польские офицеры с небольшим отрядом, положившими знамена к ногам Царя. |
| Не знаю, здесь ли в лагере ее вельможность, и полагаю, что никому вернее не могу отдать письма наияснейшей королевы, как вашей вельможности. Он подал письмо и вместе с ним драгоценный камень, который королева Мария посылала в дар казачке. Хмельницкий прочитал, прослезился и, подняв к небу глаза, сказал: – Боже всемогущий! что значу я пред лицом твоим? – червь презренный, и вот какое значение даровала мне милость Твоя, что к моей Анне наияснейшая королева польская пишет письма и удостаивает ее просить о заступлении предо мною! Твое это дело; не мне принадлежит оно, но силе Твоей и божественной благодати, за которую да будет имя Твое благословенно во веки! Он обратился к Любовицкому и сказал: – Я не могу исполнить того, чего просит ее величество чрез письмо и чрез вас: нельзя нарушить тесного союза, который мы заключили с москалями и шведами. Из тех провинций, которые следуют по договору казакам, я могу уступить их величествам воеводства: люблинское, бельзское, волынское и русское, а ярославское удержу за собою. Хотел здесь остаться на зиму, но, из уважения к наияснейшему королю, выхожу из этой земли. Если угодно его величеству, пусть возвратится из Силезии и начнет переговоры с шведами и москвитянами; дальнейшее предоставим времени. Казаки останутся верными союзниками Речи Посполитой, если Речь Посполитая чрез комиссаров своих торжественно признает русский народ свободным, как, десять лет назад, признал испанский король голландцев. А теперь прошу обедать 389 . Надежда, что Речь Посполитая принуждена будет признать самостоятельность Украины, побудила еще более Хмельницкого оставить Львов и показать склонность к примирению с поляками. Он пожелал видеться с комендантом Гродзицким, который некогда в Кодаке был взят в плен казацким гетманом и отпущен. Гродзицкий явился к своему победителю без заложников, доверяя слову гетмана, и разговаривал о делах. Слушая уверение коменданта в преданности Яну Казимиру, Хмельницкий сказал: – Я сам верный союзник Яна Казимира, и первым доказательством моего расположение будет отступление от города. |
| «Ни один москаль мне так остро не говаривал», – повторял гетман и прислал к Тяпкину с требованием, чтобы сейчас же отдал ему долг – 1000 золотых польских. Но резидент упросил его чрез иезуитов, чтобы подождал еще месяц. Тяпкин не мог нахвалиться обращением с собою короля: «Сам велел мне у себя всегда быть в покоях, как будет надобность, разговаривает со мною очень милостиво, когда помяну имя великого государя, всегда снимает шапку и говорит о нем, государе, любезно со всякою учтивостию». Впрочем, резидент скоро оставил короля и возвратился во Львов. Здесь он подружился с епископом львовским Иосифом Шумлянским и вошел в переписку с Антонием Винницким, епископом перемышльским. Антоний прислал к нему своего секретаря, который в тайном разговоре начал просить совета, как бы у великого государя получить митрополию Киевскую, потому что Тукальский умер, а он, Антоний, имеет привилегию на митрополию от двух королей польских. «Как господин епископ, – отвечал Тяпкин, – верно великому государю служит и его государскую милость помнит, такую может за свои заслуги и награду получить». В письме своем к Антонию резидент объяснился подробнее, выразил удивление свое, что епископ только теперь припомнил милость великого государя, за которую, неизвестно, заплатил ли хотя одною молитвою или одною бескровною жертвою, и только теперь отозвался с своим служебным желанием. Мы видели, как австрийские послы играли роль посредников при заключении мира между Россиею и Польшею, когда дело шло об избрании царя Алексея в преемники Яну-Казимиру. После неблагоприятный оборот дел, сильное желание окончить войну, истощавшую вконец государство, заставляли царя снова обращаться к посредничеству императора Леопольда. Но это обращение было похоже на старание утопающего схватиться за соломину и происходило от очень недостаточного знания тогдашних европейских дворов и их отношений. Польское правительство, более опытное, отклоняло австрийское посредничество. Венский двор объяснял это интригами польской королевы-француженки, которая хочет видеть родственника своего, французского принца, на польском престоле, объяснял союзом Яна-Казимира с ханом крымским, а чрез хана и с султаном турецким, что все ставило Польшу во враждебные отношения к Австрии. |
| Но комиссары настояли, чтоб ждать еще королевской грамоты до 9 октября, а цесарские послы прислали сказать Одоевскому, что будут способствовать царскому избранию в короли. На съезде 9 октября комиссары объявили, что указ им прислан: король и паны соглашаются на избрание царя или царевича, если будет заключен мир по Поляновскому договору; что же касается до вечного мира без избрания, то король уступает царскому величеству Смоленск и все города, уступленные по Поляновскому миру. Ответ был прежний, что царское величество без Малой и Белой России миру не заключит. 19 октября пришла к послам царская грамота: договариваться, чтоб учинить рубеж по реку Березину, также Полоцку, Витебску и лифляндским городам быть за государем; о божием деле промышлять с большим раденьем, а иное и купить, сулить тысячи многие, пятьдесят и шестьдесят и больше обоим послам, а если дело не сделается, то как-нибудь укрепиться, чтоб войне на обе стороны не быть и с шведом без обсылки не мириться, укрепиться хотя малою крепостью, но непременно на то привести, чтоб послов отпустить с ласкою, войне не быть и с шведским королем не мириться. Комиссары никак не согласились на уступку Малой и Белой Руси и потому положили, что по делу об избрании государя отправятся к королю на сейм царские полномочные послы, а пока договор совершится, положили рать с обеих сторон задержать, никаких зацепок не чинить и с шведским королем не мириться. По всему было видно, что в Москве всеми средствами хотели поддержать нерешительное положение и не начинать войны с Польшею, не окончив войны шведской, а между тем подготовлять избрание царя в наследники Яну Казимиру; для этого хотели приобрести себе сильную сторону между вельможами, из которых склоннее других к Москве казался гетман Гонсевский. 4 ноября 1656 года из Полоцка государь отправил любимца своего – стольника Артемона Матвеева с семью сороками соболей, ценою на 700 рублей, к гетману Винцентию Корвину Гонсевскому. Матвеев нашел гетмана в Кайданах и, упомянув о виленском договоре насчет избрания царя в короли польские, прибавил: «Ты бы, гетман, служил и свою братью наговаривал, чтоб они также великому государю служили и то дело привели к совершенью». |
| Но я знаю: если бы в целом королевстве осталось только сто панов, и тогда бы они не согласились на это. А казаки, пока станут владеть оружием, также не отстанут от этих условий. Поэтому -прощайте " . Любовицкий передал Хмельницкому украшение с драгоценным камнем, подарок жене Хмельницкого от польской королевы Марии-Людовики. " Боже Всемогущий, -воскликнул Хмельницкий, - что я значу перед лицом твоим, но вот как возвысила меня милость твоя, что к моей Ганне наияснейшая королева польская пишет письма и просит у ней заступничества перед мной! " Однако, обратившись к Любовицкому, Хмельницкий сказал: " Не могу исполнить желания ее величества; не могу нарушить тесного договора с русскими и шведами " . Взявши со Львова небольшую сумму в 60000 зл., Хмельницкий отступил от этого города, под предлогом, что татары разоряют Украину; но, кажется, к отступлению расположило его тайное посольство шведского короля, который обещал ему русские земли, когда утвердится в Польше. Московские войска, вместе с казацкими, взяли Люблин. Этот город присягнул Алексею Михайловичу, вскоре потом присягнул шведскому королю, а затем - прежнему своему государю Яну-Казимиру. Весной 1656 года поляки снова попытались примириться с Хмельницким и просили помощи против шведов. С этой целью приехал к Хмельницкому пан Лянскоронский. Хмельницкий отвечал: " Полно, господа, обманывать нас и считать глупцами; полякам за их всегдашнее вероломство никто в мире не верит; было время, мы соглашались на мир в угождение королю; а король таил в душе противное тому, что показывал на вид. Мы не войдем с Польшей ни в какие договоры, пока она не откажется от целой Руси. Пусть поляки формально объявят русских свободными, подобно тому, как испанский король признал свободными голландцев. Тогда мы будем жить с вами, как друзья и соседи, а не как подданные и рабы ваши; тогда напишем договор на вечных скрижалях; но этому не бывать, пока в Польше властвуют паны. Не быть же и миру между русскими и поляками " . Поляки успешнее обделали свои дела в Москве, чем в Чигирине. |
| Осенью 1661 года Хованский вместе с Ординым-Нащокиным потерпел новое поражение при Кушликах от литовского войска, бывшего под начальством Жеромского; из 20000 русских не более тысячи спаслось в Полоцк вместе с Хованским и раненым Нащокиным; Литва хвалилась, что потеряла только человек около 40 убитыми и взяла множество пленных, в том числе сына Хованского; девять пушек, знамена, образ Богородицы, бывший с Нащокиным при Валиесаре и которым так дорожили и царь и воевода, достались победителям. Потеряны были Гродно, Могилев, самая Вильна. В этой столице Литвы сидел воеводою стольник князь Данила Мышецкий только с 78 солдатами. Сам король осадил Вильну и отправил к Мышецкому литовского канцлера Паца и подканцлера Нарушевича с требованием сдачи, обещая для воеводы и всех ратных людей свободный выход к московским границам с казною и со всем имением. Мышецкий отвечал, что сдаст город, если король позволит ему распродать весь хлеб и соль и даст ему под его пожитки 300 подвод. Король не согласился на распродажу хлеба и соли и обещал дать воеводе только 30 подвод. Тогда Мышецкий объявил, что хотя все помрут, а города не сдадут. Король велел своему войску готовиться к приступу. Узнавши об этом от перебежчика, Мышецкий велел у себя в избе, в подполье, приготовить 10 бочек пороху и хотел, зазвавши к себе в избу всех солдат, как будто бы для совещания, запалить порох. Но солдаты проведали об этом умысле, схватили воеводу, сковали и выдали королю. Когда его привели к Яну-Казимиру, то он не поклонился: король, видя его гордость, не захотел с ним говорить сам, а выслал канцлера Паца спросить его, какого он хочет милосердия? «Никакого милосердия от короля не требую, а желаю себе казни», – отвечал Мышецкий. Его желание было исполнено; перед казнью читали сказку, что Мышецкого казнят не за то, что он был добрый кавалер и государю своему служил верно, города не сдал и мужественно защищался, но за то, что он был большой тиран, много людей невинно покарал и, на части рассекши, из пушек ими стрелял, иных на кол сажал, беременных женщин на крюках за ребра вешал, и они, вися на крюках, рождали младенцев. |
|
|
