| Она набрала воздуха, с предвкушением, почти готовая напасть, но почему-то вместо того, чтобы отвечать, она набирала воздух раз за разом, теряя улыбку на лице и приобретая вместо нее какое-то окаменение. Потом она отмерла. — Ну, мне хочется сказать вот так. Знаешь, что, — начала она медленно, как приближающаяся тень в ужастике, — знаешь, что, дорогая моя… Ненавижу!.. Выдохнула. А что такое благодарность? — Кажется, вот лучшая фраза. Но тогда меня еще и назовут одержимой, — она усмехнулась. Я на секунду задумалась. Такое чувство, как будто куница оказалась беззубой… Я хочу сказать, что казалось, гнев у Лизы внутри такой, что хватит повторить Хиросиму и Нагасаки. А вышло… не так уж страшно. — Знаете, как я себя чувствовала? В роли бабушки? Тут я думаю, что ей не хотелось знать. Но она кивнула, что слушает. — Я чувствовала, что я очень важна для вас. Что в этой ненависти много всего другого намешано, что не может найти иного выхода, кроме вот таких, простите, проклятий, что ли. — Да, там еще много чего осталось, это правда. Достаточно, чтобы у бабушки случился инсульт на месте. — Нет, я говорю не только о негативном. Мне слышалось, что там еще есть… желание отношений. Мне кажется, там слышалось: «Я бы хотела, чтобы вместо этих глупостей ты была бы мне… благодарна. Я так хорошо провела службу». Она снова приостановилась. — Я вообще не знаю, что такое благодарность. Пауза. — Что это? Вы можете объяснить? Постарайся не быть экспертом. — Ну, давайте начнем с простого. Я благодарна вам, что вы постоянно просвещаете меня о том, как устроена служба. Кажется, переборщила, Лиза напряглась, телом немного отстранилась. — Значит, благодарность — это когда у тебя что-то могут брать. Как кровь. Вот-вот, косяк, Соня. — Кажется, это был не очень удачный пример. Давайте другой. Я благодарна вам, что вы делитесь своими переживаниями. Здесь были пауза за паузой, так что я уже даже не записываю. Консультация пошла на носочках. — Я не понимаю. Смысл вам мои переживания? — Может, тут необязательно понимать? Как вам принимать благодарность? |
| — Да, каждое утро кругом чащи обходили. Не было выходного следа. Не выходил медведь. Тут и сам Никита призадумался: «Куда же ему деваться? Не мог же он отсюда улететь!» Вдруг где-то далеко в чаще Никитова собака залаяла. Охотники схватились за ружья, бросились на голос собаки. Полезли через кусты, через валежник, насилу пробрались. Глядят — эка досада! Собака-то не медведя, а белку нашла. Стоит под сосной, смотрит вверх и лает. Вершина у сосны широкая, разлатая, как огромная корзина. Вся сучьями завалена видно, раньше было гнездо какой-то большой птицы, а теперь снег все забил, и не разглядишь ничего. Обидно стало охотникам. Кто-то из молодых сказал: — На такой охоте хоть бы белку убить. А может, еще куница там затаилась. Только трудно выгнать оттуда. Он поднял ружье и выстрелил в вершину, чтобы выпугнуть зверя. Вдруг с дерева как посыплются сучья, снег! Валится что-то огромное — и прямо на людей. Едва отскочили. Глядят — медведь. Шлепнулся медведь на снег, вскочил — и бежать. Охотники и опомниться не успели, а его уже след простыл. Развел дядя Никита руками: — Ну и чудеса! Сорок лет на медведей охочусь, а такое в первый раз увидать довелось: чтобы медведь не на земле, не под снегом, а на дереве берлогу себе устроил. Крылатый охотник Как-то раз на охоте шел я по заячьему следу. Вдруг вижу — в кустах под деревом белеется выкопанная в снегу заячья лежка. Я свистнул. Заяц не выскочил. Тогда я осторожно полез в кусты. Лежка оказалась пустой. По другую сторону кустов от нее шел свежий заячий след, а рядом с кустами снег был примят, будто кто-то спрыгнул с дерева, повозился в снегу и исчез. Никаких следов, кроме заячьего, не было видно. Кто же спугнул зайца? И что это за углубления в снегу рядом с лежкой? Я решил пойти по заячьему следу. Косой несся огромными скачками, словно удирал от кого-то. Вдруг, судя по следу, зайца будто ранили, он упал и начал биться на одном месте. Весь снег кругом был примят и забрызган кровью. Потом, видно, заяц вновь вскочил и понесся дальше, к ближайшему лесу. |
| Но в ответ ему раздалось только шипенье, и из куста чуть-чуть высунулась чья-то чужая гусиная голова. — Да это вовсе не Мартин! — воскликнул Нильс. — Кто же это может быть? Уж не та ли гусыня, из-за которой чуть не зарезали Мартина? — Ах, вот как, они хотели меня зарезать?.. Хорошо, что я убежала, — проговорил гусиный голос, и белая голова снова высунулась из куста. — Значит, вы Марта? — спросил Нильс. — Очень рад познакомиться. — Нильс поклонился гусыне. — Мы только что от ваших хозяев. Едва ноги унесли. — А сам-то ты кто? — недоверчиво спросила гусыня. — И на человека не похож, и на гуся не похож. Постой-ка, постой! Уж не тот ли ты Нильс, о котором тут в лесу такие чудеса рассказывают! — Так и вы слышали обо мне? — обрадовался Нильс. — Выходит, мы с вами знакомы. А Мартина вы еще не видели? Он здесь, на полянке. Пойдемте к нему. Он, наверное, очень вам обрадуется. Знаете, он тоже домашний гусь и тоже убежал из дому. Только моя мама ни за что бы его не зарезала… Мартин и вправду очень обрадовался. Он даже забыл о своих ранах и, увидев гусыню, сразу стал прихорашиваться: пригладил клювом перышки, расправил крылья, выпятил грудь. — Очень, очень рад вас видеть, — сказал Мартин кланяясь. — Вы прекрасно сделали, что убежали от ваших хозяев. Это очень грубые люди. Но все-таки вам, наверное, страшно жить в лесу одной? В лесу так много врагов, вас всякий может обидеть. — Ах, я и сама не знаю, что мне делать, — жалобно заговорила гусыня. — У меня нет ни минутки покоя. Нынешней ночью куница чуть не оборвала мне крыло. А вчера муравьи до крови искусали. Но все равно я ни за что не вернусь домой! Ни за что! Хозяйский сынок только и делает, что дразнит меня. А хозяйская дочка никогда вовремя не накормит и не напоит. — И гусыня горько заплакала. Нильсу стало не по себе: он вспомнил, что и Мартину когда-то приходилось от него несладко. Может, и Мартин вспомнил об этом, но из деликатности не подал виду. А Марте он сказал: — Не надо плакать! Мы с Нильсом сейчас что-нибудь придумаем. |
| В других спискахь, напротив, последнее стоить так: урекание еретиком. Устав Ярослава не упомянул о урекании зельи и еретичеством, но зато он подробнее развил первый вид урекания. «А кто зовет, читаем в 22 ст. (изд. Влад.-Буданова), чужю жену блядью великих бояр, за сором ей 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота, а князь казнит. A будеть меньших бояр за сором ей три гривны золота, а епископу три гривны золота. А будет городских людей за сором ей три гривны серебра, а епископу три гривны серебра. А сельских людей за сором гривна серебра, а епископу гривна серебра». Здесь различаются жены бояр, горожан и поселян, т.е. только свободных классов населения. О рабах здесь не говорится. Оскорбление словом, нанесенное рабе, не наказуемо. Этот принцип отчасти проводится и в царском судебнике 1550 г. (ст. 26). О субъекте преступления не говорится, следовательно, оскорбление рабом жены своего господина наказывается одинаково с оскорблением, нанесенным ей свободным человеком, т.е. не квалифицируется по субъекту. Статья эта предусматриваетъ только один вид оскорбления – название честной жены непотребной женщиной. Она не говорит о том, какое наказание полагалось за подобное оскорбление не жены, а дочери кого-нибудь, а равно за другие по содержанию виды словесных оскорблений. Основание наказуемости – общественное положение мужа. В отношении к женщинам замужним принцип отчества заменяется, таким образом, принципом наказания сообразно положению мужа. Но в памятниках древне-русского права встречается попытка провести другой принцип: принцип наказуемости безчестия и по материнству. Этот принцип выражен в одной статье Погодинского списка Русской Правды 814 , но встречающийся и в качестве приложения к Судебнику Константина. Читается эта статья так: «А за безчестную гривну золота, оже будет баба была в золоте имати, – взяти ему 50 гривен за гривну золота; аже будет, баба была в золоте, а по матери ему не взяти золота, взяти гривна серебра, а за гривну серебра пол осьмы гривны кунъ» 815 . Мрочек-Дроздовский таким образом комментирует эту статью: «Слово безчестная гривна, говорит он, – по всей вероятности, имело значение термина, подобно напр. словам: «свадебная куница», «татин рубль». Эта гривна или пеня за безчестье должна была уплачиваться золотом или серебром, смотря по происхождению обиженного, но при этом, по происхождению его по женской линии. Заметим здесь кстати, что такое определение благородства решительно не в духе нашего права, а потому, вряд-ли может считаться русским. Но как-бы то ни было, смысл ясен – баба, мать в золоте, значит, что он по своему происхождению за безчестье вознаграждались золотом, а не серебром. При этом, как видно из постановления, мог быть и такой случай, что баба была в золоте, а мать не была: «а по матери ему не взяти золота». Что же это значитъ» 816 ? |
| — Абсолютно. — Ну и что? Галина начала горячиться: — Ты абсолютно непрактичный человек. Составь для Сидорина вопросник, он его краеведам местным передаст. — А ведь это идея… Галина была довольна: от Алисы похвалы редко когда дождешься. — Галя, а как же мы с ним… — Просто. Завтра воскресенье, ты работаешь. Мой к матери на дачу поедет, я беру Асю, заходим за Асинкритом — и к тебе. К обеду. — Отлично. Только… я могу немного задержаться, хорошо? К нам в десять утра делегация приезжает, то ли шведы, то ли финны, я для них обзорную экскурсию по городу проведу. Думаю, успею. — А задержишься, не беда. Мы его по музею поводим. Лиза посмотрела на часы. Без четверти восемь. Пока успевает. Сейчас набросать вопросы для Сидорина — и на работу. По правде говоря, ей не хотелось ни о чем просить этого человека, но ведь идея была не ее, а Глазуновой. Да и стоит Богданов-Бельский мессы, тем паче, когда тебе в те края не выбраться… И она взялась за авторучку. Глава 8. О вреде чтения газет — А сейчас мы находимся с вами в зале, в котором представлена флора и фауна нашего края. Как известно, почти семьдесят пять процентов площади нашей области занимают леса, в основном это хвойные леса северного типа. Издавна верхневолжские леса славились обилием дичи: лось, кабан, медведь, волк, лиса, енотовидная собака, куница, белка, бобер — этот список можно продолжать долго… Ребята, не подходите близко к волку — это ценный экспонат… Некоторые из перечисленных видов представлены в нашем музее, — экскурсовод, стремительная миниатюрная женщина с огромной указкой наконец-то позволила себе замолчать. Сидорин и Ася стояли в сторонке, слушая гида, поскольку Лиза еще возила шведов по городу, а Галине, по словам девочки, кто-то позвонил. Как понял Асинкрит, звонок очень взволновал Галину Алексеевну, которая ушла, пообещав придти прямо в кофейню. Услышав последние слова экскурсовода, Сидорин возмутился. — Что, и это все?! — Еще много залов, дядя Асинкрит, — ответила девочка и потянула спутника за собой. — Нет, постой. Много залов! Этот — самый интересный. |
| – А к каким бортям? – К нашим, к богданецким, неподалеку от вашей межи, у Радзиковского болота. Мне говорили, будто там легко встретить мишку. XII Збышко как задумал, так на другой день и отправился на медведя, потому что Мацьку становилось все хуже. Сперва от радости старик было ожил и занялся даже домашними делами, но на третий день у него снова открылся жар и начались такие боли в боку, что он вынужден был слечь в постель. В лес Збышко сходил сперва днем, он осмотрел борти, приметил поблизости огромный след на болоте и поговорил с бортником Вавреком, который летом ночевал неподалеку в шалаше с парой свирепых подгальских псов, но с наступлением осенних холодов уже должен был перебраться в деревню. Оба они со Збышком разбросали шалаш, прихватили с собою собак, а по дороге там и тут смазали медом стволы деревьев, чтобы приманить запахом зверя; затем Збышко вернулся домой и стал готовиться к охоте. Для тепла он надел лосиную безрукавку, а на голову, чтобы медведь не содрал ему кожу, натянул сетку из железной проволоки; с собою он прихватил крепко окованные двузубые вилы с зазубринами и широкую стальную секиру на дубовой рукояти подлиннее, чем у плотников. К вечернему удою он уже был у цели и, выбрав местечко поудобней, перекрестился, засел в засаду и стал ждать. В просветах между ветвями ельника сквозили красные лучи заходящего солнца. В вершинах сосен, каркая и хлопая крыльями, летали вороны; кое-где пробегали к воде зайцы, и под лапками их шуршали пожолклые кустики ягод и опавшая листва; порой по молодому буку скользила юркая куница. В чаще еще слышался постепенно умолкавший птичий гомон. Солнце уже совсем закатывалось за горизонт, а бор все еще не стихал. Вскоре мимо Збышка со страшным шумом и хрюканьем прошло поодаль стадо диких кабанов, затем, положив друг дружке головы на круп, длинной вереницей пронеслись лоси. Сухие ветви трещали у них под копытами, и лес стонал, а они, отливая на солнце рыжей шерстью, скакали к болоту, где ночью им было спокойнее и безопасней. |
| 249 Упоминаются: куница с оброком и данские пошлины, но кому они шли, пока остаётся нам неизвестным. 254 Не было ли так, что вотчинники были ктиторами церквей в своих вотчинах? Великие и удельные князья были ктиторами всех церквей в областях казённых, потому что кандидатов в священники выбирали их дворецкие (Стоглав); позднее, в Польше государь – ктитор всех таких церквей. 255 О попах при домовых церквах у бояр – Судебник Грозного § 88: попу пожилого (сроку для житья) нет, и ходити ему вон бессрочно воля. Ружные грамоты, – Акты Исторические т. I, стр. 190. Государи ружили сначала церкви, ими самими построенные, а потом стали давать ругу и вообще бедным церквам. Руга шла и придельным попам. Устроявшие приделы к церквам назначали священникам их ругу, – Стоглав по Казанскому изданию стр. 70 (стр. 130 руга им от царя), потому что доходы с прихода шли попам главной церкви. 256 По словам Герберштейна, прихожане некоторых церквей отдавали в рост церковные деньги и из получавшихся процентов платили ругу священникам, – в отделе Religio, по Антверпенскому изданию 1557г. лист 31, перевод Анонимова стр. 47. 257 В договорной грамоте прихожан одного села с поступавшим к ним дьячком, от 1673г., постановляется: „руга ему (дьячку) с нас сбирать луковая рожь по-прежнему по полуосмерица(ка?) с лука”, – Акты Юридические 1838г. стр. 291 col. 2; в таковой же договорной грамоте также с дьячком, 1682г., постановляется: „руга с нас приходских людей хлебная сбирать луковая по старине, таковыми ж лукошками, как прежнии дьячки, да сверх хлебной руги ему ж (дьячку) с нас сбирать два запросу – петровское и осеннее, кто что даст”, – ibid. стр. 292 col. 2. Лук – какая-то неизвестной нам величины мера пахотной земли, cfr в Словаре Срезневского это слово (ср. Лохвицкого [А. В. Очерк церковной администрации в древней России, – в Русском Вестнике за 1857г., т. VII] стр. 227 и 228). 258 См. у Неволина в исследовании О пятинах и погостах Новгородских выписки из Писцовых книг, приложения стр. 103 fin., 106, 107, 109, 112 и другие: „пашут церковную пашню церковники на себя в певшее руги место”. |
| Обидно стало охотникам. Кто-то из молодых сказал: — На такой охоте хоть бы белку убить. А может, ещё куница там затаилась. Только трудно выгнать оттуда. Он поднял ружьё и выстрелил в вершину, чтобы выпугнуть зверя. Вдруг с дерева как посыплются сучья, снег! Валится что-то огромное и прямо на людей. Едва отскочили. Глядят — медведь. Шлёпнулся медведь в глубокий снег, вскочил — и бежать. Охотники и опомниться не успели, а его уже след простыл. Развёл дядя Никита руками: — Ну и чудеса! Сорок лет на медведей хожу, а такое в первый раз увидать довелось: чтобы медведь не на земле, не под снегом, а на дереве берлогу себе устроил. Зайчишке повезло Как-то зимой на охоте шёл я по заячьему следу. Вдруг вижу — в кустах под деревом темнеет выкопанная в снегу заячья лёжка. Я свистнул. Заяц не выскочил. Тогда я осторожно полез в кусты. Лёжка оказалась пустой. По другую сторону кустов от неё шёл свежий заячий след, а рядом с кустами снег был примят, будто кто-то спрыгнул с дерева, повозился в снегу и исчез. Никаких следов, кроме заячьего, не было видно. Кто же спугнул зайца? И что это за углубления в снегу рядом с лёжкой? Я решил пойти дальше по заячьему следу. Косой, видно, нёсся огромными скачками, словно удирал от кого-то. Вдруг, судя по следу, заяц упал и забился на одном месте; весь снег был примят и забрызган кровью. Потом заяц вновь вскочил и помчался к ближайшему лесу. Я поспешил дальше и увидел на опушке леса кучу хвороста. Прямо под неё уходил заячий след, а наверху на хворосте сидел, зорко поглядывая вниз, большой чёрный ворон. Тут я сразу всё понял: пролетая над полем, зоркий ворон заметил в кустах заячью лёжку, но кусты помешали ему напасть на зайца. Тогда ворон сел рядом с лёжкой и спугнул косого. Заяц пустился наутёк, а ворон погнался за ним, настиг, сбил с ног и начал долбить клювом. Зайцу удалось вырваться, он бросился к лесу, спрятался под хворост. Выходит, мы с вороном охотились за одной и той же добычей! «Посмотрим: кому же она достанется?» — подумал я, подбираясь из-за густых кустов и деревьев к куче хвороста. |
| Лампы были опять свои, как зимой, дома, с Люверсами, — горячие, усердные, преданные. По синей шерстяной скатерти резвилась мамина куница. " Выиграно задержусь на Благодати жди концу Страстной если — " , остального нельзя было прочесть, депеша была загнута с уголка. Женя села на край дивана, усталая и счастливая. Села скромно и хорошо, точь-в-точь как села полгода спустя, в коридоре Екатеринбургской гимназии на край желтой холодной лавки, когда, ответив на устном экзамене по русскому языку на пятерку, узнала, что «может итти». На другое утро мать сказала ей, что нужно будет делать в таких случаях и что это ничего, не надо бояться, что это будет не раз еще. Она ничего не назвала и ничего ей не об " яснила, но прибавила, что теперь она сама займется предметами с дочерью, потому что больше уезжать не будет. Француженка была разочтена за нераденье, пробыв немного месяцев в семье. Когда ей наняли извозчика, и она стала спускаться по лестнице, она встретилась на площадке с подымавшимся доктором. Он очень неприветливо ответил на ее поклон и ничего не сказал ей на прощанье; она догадалась, что он уже знает все, нахмурилась и повела плечами. В дверях стояла горничная, дожидавшаяся пропустить доктора, и потому в передней, где находилась Женя, дольше, чем полагалось, стоял гул шагов и гул отдающего камня. Так и запечатлелась у ней в памяти история ее первой девичьей зрелости: полный отзвук щебечущей утренней улицы, медлящей на лестнице, свежо проникающей в дом; француженка, горничная и доктор, две преступницы и один посвященный, омытые, обеззараженные светом, прохладой и звучностью шаркавших маршей. Стоял теплый, солнечный апрель. «Ноги, ноги оботрите» из конца в конец носил голый, светлый коридор. Шкуры убирались на лето. Комнаты вставали чистые, преображенные и вздыхали облегченно и сладко. Весь день, весь томительно беззакатный, надолго увязавший день, по всем углам и серед комнат, по прислоненным к стенке стеклам и в зеркалах, в рюмках с водой и на синем садовом воздухе, ненасытно и неутолимо, щурясь и охорашиваясь, смеялась и неистовствовала черемуха и мылась, захлебываясь, жимолость. Круглые сутки стоял скучный говор дворов; они об " являли ночь низложенной и твердили, мелко и дробно, день-деньской, с затеканьями, действовавшими как сонный отвар, что вечера никогда больше не будет, и они никому не дадут спать. — «Ноги, ноги!» — но им горелось, они приходили пьяные с воли, со звоном в ушах, за которым упускали понять толком сказанное и рвались поживей отхлебать и отжеваться, чтобы, с дерущим шумом сдвинув стулья, бежать снова назад, в этот навылет, за ужин ломящийся день, где просыхающее дерево издавало свой короткий стук, где пронзительно щебетала синева и жирно, как топленая, блестела земля. Граница между домом и двором стиралась. Тряпка не домывала наслеженого. Полы поволакивались сухой и светлой мазней и похрустывали. |
| Они пошли было прочь от туши лося, но, не пройдя и сотни ярдов, остановились прислушиваясь. Потом повернули и медленно побрели обратно к убитому ими животному. Инстинкт говорил им, что оно будет принадлежать им лишь до тех пор, пока они сумеют отстаивать его. Они убили его в драке, но, по законам дикой природы, нужно будет вновь драться, чтобы сохранить добычу. В прежние, сытые дни обильной охоты они бы бросили ее и отправились бродить под луной и звездами, но долгие дни голода научили их бережливости. Этой ясной безветренной ночью, наступившей после болезни и голода, тысячи отощавших голодных существ вышли из своих убежищ на охоту. Казан и Серая Волчица чуяли это и ни на минуту не теряли бдительности. Они легли у края густого ельника и стали ждать. Серая Волчица не переставая нюхала воздух, прислушивалась и беспокойно скулила, предостерегая Казана. И вдруг мускулы их напряглись. Кто-то живой находился совсем близко — они его не видели, не слышали, только едва чуяли. Вот опять! Мелькнула легкая тень, и на землю бесшумно опустилась похожая на гигантскую снежинку большая белая сова. Казан увидел, как это голодное крылатое существо уселось на плечо лося, и с быстротой молнии выскочил из своей засады. Серая Волчица выбежала за ним. С сердитым рычанием он кинулся на белого разбойника, но челюсти его, промахнувшись, щелкнули в воздухе. Казан прыгнул слишком далеко и, оглянувшись, увидел, что сова уже исчезла. Теперь к Казану вернулась почти вся его прежняя сила. Он ходил вокруг лося, шерсть на его спине ощетинилась, глаза смотрели широко и грозно. Он рычал в темноту, лязгая челюстями. Потом сел, повернувшись мордой в ту сторону, откуда, оставив за собой кровавый след, пришел лось. Инстинкт предупреждал Казана, что опасность может явиться именно отсюда. След красной ленточкой убегал в чащу. В эту лунную ночь по всему лесу шныряли маленькие проворные горностаи, похожие на белых крыс. Они первыми обнаружили след лося и со всей своей кровожадной свирепостью устремились по этому следу. Лиса за четыре мили учуяла запах и подошла поближе. Из-под бурелома вылезла тощая куница и, ступив на алую ленточку следов, замерла как вкопанная. |
|
|
