| Причем многие рыбы были поистине царь-рыбами, так что писатель Немирович-Данченко даже передавал в своей книге «Кама и Урал» историю, которую он услышал от местных: «Как бы ты думал – белугу раз в Челнах поймали… Совсем князь-рыба; билась, билась, наконец-таки одолели, вытащили. Потрошить давай, взрезали утробу, а в утробе-то, Господи милостивый, человек, и совсем как есть целый… Проглотнула она его, как был в красной рубахе да в плисовых шароварах, так в них и остался. И сапоги целые!» И хоть история та скорее всего была байкой, но как говорится: «Сказка – ложь, да в ней намек!» А может, и не байка: глянешь на фото тогдашних чудо-рыб, да только головой покачаешь от изумления. Белуга в магазине Бобкова на Балчуге По берегам рек возвышались могучие девственные леса, а в них волки, медведи, лисицы, олени, лоси, зайцы, белки, рыси, горностаи, куницы, бобры – не перечесть! Куница встречалась настолько часто, что ее изображение поместили на гербе уезда. А еще можно было спуститься по лесной тропке к чистейшему озеру – и там обязательно увидеть лебедя! Многие озера и озерки в окрестностях даже носили названия Лебяжьих. И никто не обижал прекрасных птиц: бытовало поверье, что убивший лебедя досыта наплачется в своей жизни. Природа вокруг была мирной, правда, иногда Кама показывала свой норов – нечасто, так что люди успевали забыть о наводнении и строили избы все ближе к воде. Но когда случалось наводнение, под водой оказывались целые деревни. В мае 1914 года воды Камы и Белой затопили в Мензелинском уезде 17 сел и деревень. Власти срочно наняли пароход с паромом, моторные лодки, и всем потерпевшим оказывали помощь. Кама разлилась в мае 1914 г. На Мензелинскую летнюю ярмарку пригоняли табунами коней – и все они находили своих хозяев. Замечательные кони были и у прадеда Ивана Ивановича Исаева. С крестьянами окрестных сел и с работниками усадьбы Иван Иванович жил душа в душу. Много лет спустя, когда дед Олег Иванович вернется в бывшую Георгиевку/Исаевку из заключения – измученный, голодный и холодный, – местные жители узнают его, приютят, обогреют, накормят, с любовью обеспечат всем необходимым и помогут встретиться с родными. |
| У нас два слушателя на линии, примем звонки. Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста. Сергей: Здравствуйте. Сергей. Несколько лет назад у нас полгода умирал дедушка. Это было прекрасное время для нашей семьи, потому что все это время с нами был Бог. И Бог дал нам и силу, и мудрость, и опору, и возможность нам явить свое милосердие, сплотив семью вокруг умирающего. И дедушка мой болел тяжело, но преставился легко и красиво, и смерть его была прекрасной. И как знамение — на следующий день была годовщина ухода бабушки. И мы это все восприняли Божью волю, Божье попеченье об нас. Татьяна Ткачук: Спасибо, Сергей. Очень много писем у нас в почте, где люди придерживаются ваших взглядов. Сергей Дышловой из Эстонии пишет: " Жизнь мы получаем от Бога, и Бог же суверенно решает, когда ей остановиться и как. Неизлечимых больных, как часто их называют, по сути нет, если люди, которые еще не использовали свой последний шанс встречи с Иисусом Христом. Личные переживания от того прикосновения — я это испытал, поэтому и утверждаю так " . Таких писем немало. …Хочу Вам такое письмо зачитать из нашей почты, Владимир написал письмо на сайт: " У одной молодой женщины была мать, которая вернулась из больницы неизлечимо больной, испытывающей муки и требующей ухода. Однажды, когда ее дочь отсутствовала дома, эта больная женщина добралась до окна, раскрыла его и выпала из многоэтажного дома, разбившись насмерть. Почему же человек должен только вот так, как зверь, умирать, если он хочет это сделать добровольно? Та женщина смогла доползти до окна, и этаж был высокий. А если бы она не могла двигаться, испытывала боль, муки просила врачей: " Помогите мне умереть, прекратите эти муки " , так разве надо ее не слушать, надо ее мучить, разве это гуманно, разве это по–человечески? " . Ирина Куница: Первая моя фраза была: " Я не против эвтаназии, хотя считаю преждевременной " . Действительно бывают такие ситуации, но человеку дано право на жизнь, и государство это право признает. Точно так же человек имеет право на смерть. Если я сама решу вопрос, что жизнь причиняет мне колоссальные страдания, я решу этот вопрос. Как врач, я знаю огромное количество примеров, когда попытки самоубийства приводили просто к ужасным условиям кончины человека, он не мог сразу прервать свою жизнь. |
| — Да ты же первый об этом пожалеешь! — трещала сорока, извиваясь в лапах Смирре. — Ведь если ты отгрызешь мне голову, ты не узнаешь про новости, которые я припасла для тебя. — Ну, какие еще там новости? Выкладывай скорее. А то я тебя вместе со всеми твоими новостями проглочу. — Дело в том, — начала сорока, — что здесь недавно была стая Акки Кебнекайсе… — Что же ты, пустомеля, до сих пор молчала! — залаял Смирре — Где стая? Говори! — Я с величайшей радостью сообщу об этом, если ты отпустишь мой хвост, — вкрадчиво сказала сорока. — И так скажешь! — буркнул Смирре и в подтверждение своих слов хорошенько тряхнул сороку. — Ну, отвечай! Где стая? В какую сторону полетела? Сорока увидела, что деваться некуда. — Они полетели к берегам Роннебю, — сказала она. — Я нарочно подслушала их разговор и поспешила к тебе навстречу, чтобы успеть тебя предупредить. Неужели в благодарность за мою дружбу ты съешь меня? — Была бы ты жирнее, так я бы не посмотрел на дружбу, — сказал Смирре. — Уж очень ты тоща — один хвост да язык болтливый. Ну, ладно, проваливай! Только если ты наврала — берегись! С неба достану. Вот тебе мое лисье слово. И, тряхнув сороку еще разок на прощанье, лис пустился в путь. 3 К вечеру Смирре догнал диких гусей. С высокого, обрывистого берега он увидел узенькую песчаную отмель и па ней стаю Акки Кебнекайсе. Эту стаю нетрудно было узнать, — ярко-белые крылья Мартина выдавали ее даже издалека, даже в темноте. Место для ночевки было как нельзя лучше. С одной стороны оно защищено отвесной скалой. С другой стороны — бурным потоком, по которому стремительно проносились обломки льдин. «Нет, тебе по этой скале не спуститься, — говорил сам себе лис Смирре, глядя вниз. — Тут и лапу поставить некуда». И вдруг Смирре навострил уши. В двух шагах от него кто-то осторожно крался по дереву. Не поворачивая головы, Смирре скосил глаза. Маленькая юркая куница, извиваясь всем телом, скользила по гладкому стволу вниз головой. В зубах она держала задушенного птенца. Хоть Смирре и был голоден, но добыча в зубах у куницы не вызвала у него зависти. Позавидовал он другому. |
| И верно, перепонка была вся изрезана и висела кровавыми клочьями. — Опять его проделки! — сказал Смирре и, перешагнув через мокрую выдру, побежал дальше. 5 Ночь уже подходила к концу, когда измученные гуси увидели вдалеке одинокую скалу. Она высоко торчала среди других скал, как поднятый палец великана. Это было надежное убежище, и, собрав последние силы, гуси полетели к скале. А Смирре, тоже собрав последние силы, побежал за ними. Но по земле путь длинней, чем по воздуху. Когда Смирре подбежал к подножию скалы, гуси уже спали на ее вершине. Опытным взглядом бывалого охотника Смирре оглядел скалу. «Не стоит и пробовать, только ноги переломаешь! — подумал он. — Зато поразвлечь их можно». Он сел па задние лапы, задрал кверху морду и начал выть, скулить, скрипеть зубами, щелкать языком… А эхо трижды повторяло за ним каждый звук, так что воздух кругом дрожал и гудел. Смирре недаром старался. Гуси проснулись, зашевелились, тревожно загоготали. Но резкий голос Акки Кебнекайсе остановил их: — Опасности нет! Спите спокойно. И когда гуси утихли, а Смирре замолчал на минуту, чтобы перевести дух, Акка подошла к самому краю утеса и сказала: — Это ты тут шляешься, Смирре? — Да, это я, — ответил Смирре. — Не хотите ли вы нанять меня в сторожа? Тогда вас ни одна куница, ни одна выдра не потревожит. А то, боюсь, вы не очень-то выспались сегодня. — Так это ты подослал к нам куницу и выдру? — спросила Акка. — Не стану отпираться — я, — сказал Смирре. — Я хотел отблагодарить вас за развлечение, которое вы мне доставили в лесу на берегу озера. Только ведь каждый развлекается, как умеет: вы по-гусиному, а я по-лисьему. Впрочем, я готов помириться с вами. Если ты, Акка, отдашь мне мальчишку, которого вы с собой таскаете, я оставлю вас в покое. Вот тебе мое честное лисье слово. — Нет, — сказала Акка, — мальчишку ты никогда не получишь. Вот тебе мое честное гусиное слово. — Ну что ж! Тогда пеняйте на себя, — сказал Смирре. — Пока меня носят ноги, вам не будет житья. Это так же верно, как то, что меня зовут Смирре! Глава VIII. ВОРОНЫ С РАЗБОЙНИЧЬЕЙ ГОРЫ 1 |
| —51— вало то особое положение, какое в древней Руси занимало приходское духовенство относительно своего епархиального архиерея. Нужно знать, что духовенство древней Руси, свободное относительно государства, относительно своего епархиального архиерея было податным сословием, обязанным архиерею взносом известных податей, почему оно, в этом отношении, и приравнивалось к тяглому сословию, так что выражение „тяглые попы“ сделалось официальным, – „а опричь того с тяглыми попы не тянут ничего“, писалось тогда в официальных грамотах. Государство не только дозволяло архиерею ведать и судить по всем делам духовенство, но и налагать на него по своему усмотрению подати. В царской, например, жалованной грамоте новгородскому митрополиту Макарию 1622 года между прочим говорится, что попы и дьяконы вновь построенных церквей, не вошедших ещё в опись данных книг, обязаны платить подати потому окладу, „чем их обложит богомолец наш Макарий митрополит“. В царской жалованной грамоте патриарху Филарету Никитичу сказано: „вольно ему отцу нашему, великому государю, святейшему патриарху Филарету Никитичу в своём патриаршестве ружных и приходских церквей, тех городов и уездов, и на попов, и на дьяконов, и на церковные пустошные земли свою святительскую дань и оброк положить, чем он, великий государь, которых ружных и приходских попов и дьяконов, и пустую церковную землю данью своею и оброком изоброчит“ 874 . Эти „дани и оброки“, которые приходское духовенство платило своему архиерею, были следующие: а) ставленые пошлины, которые „скаредного ради прибытка“ ещё очень рано до того были увеличены, что не раз вызывали против себя соборные определения, не имевшие однако практического значения, так что эти пошлины существовали ещё в XVIII веке. 6) Благословенная куница, состоявшая в том, что ново-поставленный, пред отправлением в назначенное ему место служения, приходил за благословением к архиерею, который брал с него гривну. Благословение потом повторялось каждый год. В XVII веке эта пошлина прекра- |
| Возникает вопрос – а чего это мечехвосты, постепенно изменявшиеся (в нашем воображении) с силура по триас (примерно 200 млн. лет), после этого вдруг решили вообще перестать изменяться (тоже примерно 200 млн. лет)? Может быть потому, что на самом деле, это была не постепенная эволюция (ранних групп мечехвостов в более поздние). А это были просто разные группы мечехвостов, каждая со своими характерными признаками. Которые существовали определенное время (сохраняя свои признаки), а потом исчезали. Интересно, сегодня вообще есть кто-нибудь на Земле, кто сможет дать твердый ответ, как же здесь обстояло дело на самом деле ? 81 Только в некоторых , редких случаях палеонтология всё-таки находит ряды постепенных изменений организмов, более подробные, чем «куница-собака-медведь». В этих случаях появление биологических таксонов уже не кажется внезапным, а выглядит именно постепенным изменением одного таксона в другой. То есть, именно так, как это и должно было бы выглядеть, если бы дарвиновская эволюция была правдой. Однако установленные случаи таких (подробных) рядов форм, постепенно переходящих друг в друга, являются весьма редкими . А сами изменяющиеся таксоны при этом весьма мелкие (обычно не выходят за пределы биологических родов). Поэтому возникает вопрос – а точно ли это эволюция? Или же здесь мы наблюдаем просто случайный «дрейф и блуждание» каких-нибудь легко изменяемых признаков внутри диапазона тех значений, которые были характерны для созданного (базового) таксона уже изначально? Если это так, то подобная «эволюция» должна заканчиваться примерно там же, где и начиналась. Ну а в большинстве случаев мы наблюдаем эволюцию именно по сценарию внезапного появления новых таксонов. Причем чем крупнее ранг новых таксонов, тем «внезапней» их появление, и тем труднее подобрать им каких-нибудь «эволюционных предков», которые выглядели бы достаточно убедительно для того, чтобы против них не протестовала хотя бы некоторая часть специалистов по этому таксону. Если какой-нибудь дарвинист воспротивится подобному сценарию эволюции, и начнет говорить, что про «внезапный характер появления новых таксонов» – Вы сами всё придумали, то в этом случае просто давите его авторитетом Стивена Гулда и Нильса Элдриджа. |
| 2) «Казенная пошлина» с церквей и монастырей, носившая еще название «казенных денег», «казенных алтынов» и др., собиравшаяся в различных размерах (приблизительно от 3 до 6 алт.); пошлина с монастырей «за великоденский золотой». 3) Архиерейский «подъезд», собираемый с священно – и церковнослужителей каждогодно в вознаграждение убытков епархиального архиерея по объезду им своей епархии. Он собирался даже и тогда, – когда архиерей не объезжал епархии; при действительном же объезде подъезд сопровождался еще вещественным сбором на содержание архиерея со свитою; но этот сбор, с течением времени, заменялся денежным взносом. Поэтому подъезд иногда обозначался двумя названиями: поплешные (поголовные) и кормовые деньги, подъезд и десятина 125 4) «Московский подъем» – на покрытие расходов епархиального, архиерея по случаю поездки в Москву к патриарху: он сопровождался ещё доставлением подвод под архиерея и свиту. На архиерейских чиновников и бояр собирались: 5) десятильничий доход, заменивший собою прежние сборы – людское, полти, истопничее, подъезд десятильников и т. п. Размер его обыкновенно изменялся даже в одной и той же епархии. В патриаршей епархии при Иоакиме в 70 – х годах он равнялся сумме церковных даней, а в конце 80 – х годов и при Адриане в 90 – х годах он собирался в количестве 10 алтын с церкви. 6) «Даньские пошлины» и «отвозные деньги», «с оброком куница» и «писчее» – за доставление и запись даней и оброков, идущих в святительскую казну. 7) В конце XVII в. появляется в некоторых епархиях пошлина с монастырей на архиерейских певчих 126 . От окладных пошлин в епархии освобождались только некоторые церкви особыми грамотами царей и епископов: одни освобождались от всех пошлин, другие только от пошлин на архиерейских чиновников; иные же вместо всех отдельных пошлин облагались определенною суммой в размере меньшем, чем все пошлины вместе. Сами епископы выдавали такие льготные грамоты большею частью церквам бедным, или недавно сооруженным. К неокладным сборам относятся: 1) ставленная пошлина с ставленных (для попов, диаконов и причетников) и настольных (с архимандритов, игуменов, игумений и протопопов) грамот. |
| Пригибаясь как можно ниже, чтобы их не заметили половцы, отроки добежали до небольшого соснового бора. Здесь Славко выбрал самую высокую сосну и, не говоря ни слова, показал на нее Звениславу. Тот согласно кивнул. Тогда Славко спрятал в кустарнике саблю, воткнув ее в землю, и, с помощью подставившего ему спину Звенислава, дотянулся до самой низкой ветки. Ловко оседлав ее, он протянул руку вниз и рывком потянул на себя купеческого сына.. Звенислав и сам не запомнил, как тоже оказался на ветке, и кое-как последовал за карабкавшимся по сосне, словно куница или белка, смердом, все выше и выше. — Ну, как ты там? — поинтересовался сверху Славко. — Хорошо! — хорохорясь, отозвался купеческий сын. — Только рукам липко… — Ничего, крепче держаться будешь! — Слушай, Славко! То есть Златослав! Нет, давай-ка лучше я тебя… по святому крещению звать буду… Как там тебя? — Глеб! — Надо же! Мы с тобой почти как святые братья Борис и Глеб!.. Слушай… Глеб… Глебушка… Далеко там еще?.. — А что это ты вдруг таким грустным стал? — усмехнулся Славко. — Я-то ничего… просто голова кружится! — признался Звенислав. — Первый раз, что ль, на сосну лезешь? — На такую — да! — Тогда вниз не гляди! — посоветовал Славко и услышал в ответ тихое: — Постараюсь! — Эй, Звенислав, или, если тебе больше нравится — Борис! Я давно хотел спросить тебя… А ты Мономаха-то видел? — желая хоть немного отвлечь парня от высоты, да и интерес к этому был, спросил Славко. Но ответом ему было — молчание. Славко немного выждал и снова позвал: — Славко-о! Ну, хорошо, хорошо, пока еще — Звенисла-ав!! Как ты там? Почему замолчал? Но и на этот раз никто не ответил ему… «Странно! — удивился Славко. — Если бы он упал, то я бы услышал, если не по шуму веток, так по крику. А то просто молчит. С чего бы?» Он уже собрался спускаться вниз, чтобы проверить, в чем дело, и если что, помочь, но тут снова послышался голос купеческого сына. — Да не молчал я — одолень-траву жевал! — отозвался он, наконец, и запоздало ответил: — Видел, конечно! Сейчас, еще немного… и дальше полезу! |
| Так, например, в розъезжей грамоте (1555 года) Кирилова монастыря с крестьянами Масленской волости, староста Третьяк Павлов сын и пр. (ibid. 151). Или в другой розъезжей того же Кирилова монастыря: «А на розъезде были княже Захарьин Сугорского староста Тарас Павлов сын Глазунов, да Павлова монастыря Инжеварского села староста Тонкой Карпов сын и проч» (ibid. 152). Отношение крестьян к правительству Все крестьяне вообще, как городские, так и сельские, и как живущие на собственных землях или на общинных, так и на землях частных владельцев, в отношении к правительству, судом и данью тянули по земле и воде, т.е. по месту жительства. Они были подчинены наместникам, волостелям и другим начальникам, назначаемыми от правительства, доставляли им кормы и другие узаконенные доходы, и тянули во все пошлины, почему и назывались тяглыми людьми. Подати и службы, лежавшие на крестьянах, были многоразличны; так, например, в Тверских владениях, по свидетельству тамошних княжеских грамот, крестьяне платили дань, ям, тамгу, осминничее, кажется, с получаемого от земли хлеба, медовое от занятия пчеловодством, кормы наместникам и волостелям и другим начальным людям, сторожевое, писчее (кажется на ведение писцовых книг); кроме того, там же лежали на крестьянах службы, подвода, ратное дело, княжее дело (ААЭ. Т. I. 5). Или в Ярославских владениях на крестьянах лежали дань, тамга, новоженная куница (от браков), кормы данной, таможенной, волостелин и доводчиков (ibid. 15). Или в Московских владениях дань, писчая белка, подвода, ям, тамга, мыт, костки, осминничее, весчее, езовое, померное, город делати, княжий или наместничий двор ставить, коня княжего кормить, княжие луга косить, и многое другое, смотря по местностям (ААЭ. Т. I. 21, 23, 28 и др.). Службы сии и подати, и пошлины, хотя лежали на всех крестьянах без различия, как живущих на собственных и общинных землях, так и на землях частных владельцев, но самый платеж податей и пошлин, и отправление службы были неодинаковы. Я уже не говорю об освобождении иных имений частных землевладельцев от платежа даней и отправления повинностей по особым жалованным грамотам, выдававшимся на лицо; это как привелегия, исключение, не составляло общего правила, грамоты могли быть и не быть, могли вновь даваться и отменяться; многие землевладельцы вовсе не получали жалованных грамот, представляющих привилегии их имениям, а иные получали грамоты с большими привилегиями, другие с меньшими; по одним грамотам землевладельцам предоставлялся суд над своими крестьянами, по другим не предоставлялся. |
| Дала телеграмму домой о своем выезде. Время близилось к вечеру, меня потянуло на Воробьевы горы. Сумерки сливались с надвигающейся темнотой, огоньки над городом все больше и больше вспыхивали. Зажмуришь глаза на минуту-две. Ох! Сколько еще прибавилось, и еще, и еще загорелись тысячи, а местами яркими пятнами. — Прощай, Белокаменная, прощай любимая, прощай Дима, прощай сказка! Наутро, несмотря на солнышко, день выдался очень холодный, ветреный. Накинула я на плечи соболью пелерину, спереди как жакет-жилет, плотно обхватывающий, а с боков спускающий и падающий складками непринужденными, а на спине длина до колен доходила. Большие прорезы для рук. Замшевые длинные перчатки, под цвет соболя, и шляпу мягкого фетра со страусовыми перьями и с дымкой шелкового тюля. Поля с загибами-разгибами, в профиль и анфас очень к лицу, и, все в цвет моих волос и соболя. Одним словом, я ли красила костюм, или он меня, но я была другая, и строгай tailleur был сменен на богатый элегантный костюм светской дамы. Извините, что пишу так подробно, дело женское, без тряпок не обойтись. Горжусь Уралом, северной жемчужиной моей Родины. Сибирь и Урал пушниной славились. Вы могли встретить такой редкой красоты меха, которыми можно любоваться, как вы любуетесь произведениями искусства. Бобры, соболь с проседью, очень ценный и редкий мех, а песец, голубовато-серый, серебристый — залюбуетесь, глаз не отвести, а песец белый, как снег, сугроб пушистый, а горностай с черным кончиком хвостика, а красавица лиса черно-бурая. И маркой ниже хороши меха подкладочные для шуб: белка серая, колонок, куница, лиса желтая и др. Город Ирбит, Пермской губернии, продавал меха во время январской Ирбитской ярмарки на миллионы рублей в Лейпциг и Лондон. Извините за отступление от повествования, но Вы меня просили писать о России, что я о ней знаю, люблю и помню. Было десять часов утра, до поезда еще масса времени. Если я сейчас проеду в кафе, это будет половина одиннадцатого. Димы не встречу. Как Вы мне, так и я себе не особенно доверяла, будто бы мной руководило желание только сказать Оле «до свидания» и больше ничего. Оля меня не узнала в новом одеянии. Поманив ее к себе, я поразилась видом девушки. |
|
|
