| Временную пошлину с мирян епархий, относительно существования которой в Греции в наш период до-монгольский мы имеем сведения, составляла плата за благословение браков или наша позднейшая венечная пошлина, пошлина за венечные знамёна. Явившись неизвестно когда, пошлина эта была утверждена правительственно императором Константином Мономахом (1042–1054), указ которого о ней повторен потом Алексеем Комниным. По указу Мономаха, повторенному Комниным 973 , каждый мужчина, вступавший в брак, должен был платить своему областному епископу одну золотую монету или иперпир, следовательно, около 5 рублей, а каждая женщина, выходившая замуж, приносить полотно в 12 локтей. Весьма вероятно, что наши архиереи начали требовать этой пошлины при первой возможности. Но, с другой стороны, столько же вероятно, что они действительно начали получать её весьма не скоро. Ибо и в позднейшее время пошлина эта, собиравшаяся через священников, постоянно взносилась туго и неисправно, отчасти, будучи худо платима мирянами, а отчасти – утаиваема священниками. Во всяком случае, в этот период она не могла быть значительной, потому что в продолжение всего периода, как скажем ниже, многие русские люди чуждались церковного венчания браков, довольствуясь их заключением по-язычески или по-граждански. Кроме двух, сейчас указанных, пошлин с низшего духовенства и с мирян, представлявших собой воспроизведение пошлин греческих, в позднейшее время являются у нас, не знаем положительно – бывшие или не бывшие, но по всей вероятности, бывшие у Греков, и ещё некоторые пошлины с тех и других с присоединением к ним церквей и монахов. Именно – со священников. Соборная куница, составлявшая ежегодный, вероятно – определённых размеров, дар священников епископам при их приездах к последним (действительных или воображаемых) на так называемые «сборы» 974 , пошлины с грамот перехожих, отпускных (о которых выше), епитрахильных и орарных (вдовым священникам и диаконам, о которых ниже). С мирян: похоронная пошлина за дозволение хоронить умерших скоропостижно, почеревная пошлина – штраф с женщин, родивших от блуда и прелюбодеяния. С церквей: пошлина за антиминс и плата за освящение. С монахов: так называемое «посошное» – пошлина за поставление в игумены монастыря (от вручения епископом поставляемому посоха). Из этих пошлин епитрахильная и орарная пошлины относятся к позднейшему времени, ибо самая практика по отношению к вдовым священникам и диаконам, из которой они вышли, началась уже после нашествия Монголов 975 . Соборная куница и почеревная пошлина несомненно относятся к периоду до-монгольскому, ибо о первой говорится в деяниях Владимирского собора 1274г., а о второй в так называемом уставе Ярославовом. Об остальных пошлинах ничего не можем сказать, но считаем наиболее вероятным то, чтобы все их относить к периоду до-монгольскому, ибо нам известно за этот период и о таких пошлинах, которых уже не встречаем в позднейшее время 976 . |
| 197 Из нашего времени имеем одно известие о некотором объезде одним епископом своей епархии, именно об архиепископе Новгородском Симеоне сообщается под 1419 годом, что он „ездил по Корельской земле в поезде своем”, см. у Карамзина к т. V примечание 254, col. 110 начало. 198 Что сборное взималось архиереями с одних только священников с диаконами без дьячков и пономарей, это, во-первых, сообщают нам известия о взимании нашей подати архиепископами Новгородскими в Псковской области, см. ниже; во-вторых, это видно из того, что соединённая с нашей податью пошлина – благословенная куница взималась только со священников и диаконов, см. также ниже (Погост князьям, – то же, что подъезд архиереям, – платим был при великом князе Иване III, – Собрание государственных грамот и договоров, т. I, стр. 387 и 388). 199 Акты Исторические т. I, (Подъезд и благословенная куница, – Акты Исторические I, стр. 326 col. I (1563г.); ibid. стр. 448 col. I (1592г.); стр. 450 col. 2 (1592г.). При митрополите Киприане 3 деньги. В 1563г. облегчённо: гривна и с куницей, – Акты Исторические I, 200 Архиепископы Новгородские особенным образом взимали свой подъезд со священников и диаконов Пскова и Псковской области. Они приезжали в Псков для своего, так называемого месячного или апелляционного суда, через три года на четвёртый: при этих своих приездах они и брали со священников и диаконов города и области свой подъезд в один раз за четыре года. До времени архиепископа Геннадия бралось четырёхгодичной подъездной дани, с включением благословенной куницы, столько, чтобы с каждого священника и с каждого диакона приходилось по пяти гривен, а архиепископ Геннадий набавил на каждого священника и диакона по 15 денег, см. грамоту Псковичам царя Ивана Васильевича, от 27 Июля 1555г., в Истории княжества Псковского митрополита Евгения, II, 89, XII. (Что до архиепископа Геннадия бралось подъезда по 5 гривен, в грамоте этого не говорится ясно. Но об этом должно заключать из того, что после Геннадия Псковичи выпросили было себе грамоту у царя, – сейчас указанную, которой повелевалось брать по 5 гривен, т. е. даётся подразумевать, брать столько, сколько бралось до Геннадия). |
| — Куница! — воскликнул я. — Она и есть, — весело подтвердил Иван Иванович. — Куница большая охотница до пчелиного мёда. Я ещё вчера по вашим рассказам понял, кто такой в дупле баловался. — Старичок кивнул головой на куницу. — Она и этой ночью опять в дупле побывала. Наелась мёду и отправилась в первое попавшееся гайно спать. Куницы всегда так делают. Только отдыхать-то ей долго не пришлось: Стрелка моя сразу её по следу разыскала, а ты её прямо в гнезде и уложил. Ну, а теперь, — добавил Иван Иванович, — идём из дупла мёд выгребать. Пчёлы всё равно уж помёрзли. Он им не нужен. Добро пожаловать! Дед Семён был старый охотник, много побил на своём веку разной птицы и зверя, хаживал он и за медведем, только давно это было, а вот теперь остарел, стал любить охоту, какая поспокойнее. Больше всего пришлась ему по душе охота с манком за рябчиками. Для такой охоты самое время — конец сентября. Хорошая это пора. Лес весь разукрашен в жёлтые, красные, золотистые краски осени. Воздух чистый, прохладный, и так славно попахивает грибами и опавшей жухлой листвой! За рябчиками лучше всего охотиться на утренней зорьке, когда день обещает быть ясным, безветренным. В такую погоду задорный лесной петушок охотнее всего идёт на манок. За долгие годы жизни в сторожке дед Семён уже привык вставать на заре. Вот и теперь он вышел из домика, огляделся и закурил трубочку. Солнце ещё только вставало из-за верхушек леса. Его косые лучи прорывались сквозь поредевшие ветви старых берёз и освещали поляну перед сторожкой. Вся поляна была седая от сильного утреннего заморозка. «Красный будет денёк, самый подходящий для рябца», — подумал дед. Он вернулся в дом, оделся, взял из угла ружьё, сумку с манками и отправился на охоту. Тропинка вела сперва сквозь мелколесье. По сторонам толпились молодые берёзки, белые, с редкой позолотой ещё не облетевшей листвы. Огромные грибы подберёзовики, совсем разбрюзгшие от старости и осенних дождей, будто серые круглые блины, виднелись тут и там возле дороги. На поляне, куда вышел дед, стояла рябинка, вся украшенная ярко-красными гроздьями ягод. Целая стая дроздов с громким трескучим криком слетела с дерева. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 218 голосов: 4.3 из 5) Деревня Вереино стоит на горе. Под горою два озера, и на берегу их, отголоском крупного села, ютится маленькая деревенька в три дома — Зуяты. Между Зуятами и Вереино огромный крутой косогор, видный за много десятков вёрст тёмным горбатым островом. Весь этот косогор так зарос густолесьем, что люди почти никогда и не суются туда. Да и как сунешься? Стоит отойти несколько шагов от клеверного поля, которое на горе, — и сразу покатишься кубарем вниз, ухнешь в накрест лежащий валежник, затянутый мхом, бузиною и малинником. Глухо на косогоре, сыро и сумеречно. Еловая и пихтовая крепь надёжно хоронит от худого глаза и загребущих рук жильцов своих — птиц, барсуков, белок, горностаев. Держатся здесь рябчик и глухарь, очень хитрый и осторожный. А однажды поселилась в чащобе косогора, пожалуй, одна из самых скрытных зверушек — белогрудая куница. Два или три лета прожила она в одиночестве, изредка появляясь на опушке. Белогрудка вздрагивала чуткими ноздрями, ловила противные запахи деревни и, если приближался человек, пулей вонзалась в лесную глухомань. На третье или четвёртое лето Белогрудка родила котят, маленьких, как бобовые стручки. Мать грела их своим телом, облизывала каждого до блеска и, когда котята чуть подросли, стала добывать для них еду. Она очень хорошо знала этот косогор. Кроме того, была она старательная мать и вдосталь снабжала едой котят. Но как-то Белогрудку выследили вереинские мальчишки, спустились за нею по косогору, притаились. Белогрудка долго петляла по лесу, махая с дерева на дерево, потом решила, что люди уже ушли — они ведь часто мимо косогора проходят, — вернулась к гнезду. За ней следило несколько человеческих глаз. Белогрудка не почувствовала их, потому что вся трепетала, прильнув к котятам, и ни на что не могла обращать внимания. Белогрудка лизнула каждого из детёнышей в мордочку: дескать, я сейчас, мигом, — и вымахнула из гнезда. Корм добывать становилось день ото дня трудней и трудней. Вблизи гнезда его уже не было, и куница пошла с ёлки на ёлку, с пихты на пихту, к озёрам, потом к болоту, к большому болоту за озером. Там она напала на простофилю-сойку и, радостная, помчалась к своему гнезду неся в зубах рыжую птицу с распущенным голубым крылом. |
| В нашем классе учился мальчик, Сережа Мод, он пришел к нам совсем недавно. Я так и не понял, кто он по национальности, но, видимо, в его жилах текла и южная кровь, потому что, в отличие от нас, Сережа уже брился. Его плечи развернулись и налились силой, и он больше походил на молодого мужчину, чем на ученика седьмого класса. И вот однажды, сразу же после очередного моего избиения, он вдруг подошел ко мне и незаметно шепнул: – Не бойся Куницу, дай ему, а дружков, если что, я беру на себя. Сережа, дорогой мой, никогда я тебе этого не забуду. Словно крылья выросли за моей спиной, и я побежал догонять моего палача. Тот уже возвращался по коридору в свой класс походкой уверенного в себе человека, делающего грязную, но необходимую работу. И когда я догнал его и резко развернул на себя, то от удивления у него открылся рот. И вот в этот самый рот изо всех своих сил я послал первый удар, а потом бил его, Господи, как же я его бил. Никогда, ни до, ни после мне не приходилось так бить человека. Потом, вспоминая те минуты, я понимал, что бил его с чувством огромной радости и даже счастья, вмещая в несильные тогда еще удары весь свой страх, всю свою обиду за всю ту неправду, которую учинили со мной мои товарищи. Но так некстати прозвенел звонок, и учителя с трудом оторвали меня от его тела. А я не мог насытиться. На следующей перемене Куница, побитый и удивленный, вместе с дружками пришел снова. И я молча побежал к нему, точно боясь, что он передумает и уйдет. В этот раз я снова бил его, бил головой о стену, а потом спустил с лестницы. С того дня я перестал бояться. Еще раз на следующий день Куница попытался было, гипнотизируя меня своим холодным взглядом, вернуть утраченные позиции, но, в очередной раз получив отлуп, полностью исчез из моей жизни. Потом я наподдал еще двоим-троим моим бывшим товарищам, наиболее отличившимся в те дни, и ушел из школы. Не мог я больше учиться вместе с ними, меня мутило от одной только мысли, что приду снова в класс и вновь увижу эти лица. Я уходил с гордо поднятой головой, неплохими оценками по предметам и двойкой по поведению. |
| Вода потоками стекала с ее длинной шерсти. Отяжелевший, намокший хвост волочился по земле. Она часто дышала, то и дело потирая голову передними лапами. — Медведь ты косолапый, а не куница! — презрительно сказал Смирре. — Все дело испортила. — Да разве я виновата? — жалобно заговорила куница. — Я уже совсем рядом была, я уж и гуся себе присмотрела — самого большого, жирного, белого… А он как стукнет меня камнем по голове! Я так в воду и бултыхнулась… Подумать только — гусь, а камнями бросается! Вот бы ни за что не поверила, если бы кто другой сказал. — Да ты и себе не верь, — сказал Смирре. — Не гусь это. Это все он, мальчишка проклятый! — Какой такой мальчишка? Не выдумывай! Там одни только гуси… Но Смирре уже не слушал ее. Он мчался вдогонку за стаей. 4 Медленно и устало сонные гуси летели над рекой. Высоко в небе светил месяц, и гуси хорошо видели, как река черной, блестящей лентой извивалась среди скал. Скалы сжимали ее с двух сторон, преграждали ей путь завалами и наконец совсем загнали под землю. Но река и под землей пробила себе дорогу и, вырвавшись наружу, кипящим водопадом обрушилась на дно ущелья, поднимая столбы водяной пыли и пены. Здесь, у подножия водопада, на скользких камнях среди бушующего водоворота, гуси решили провести остаток ночи. Нельзя сказать, что это было очень удобное место для мирного отдыха — того и гляди унесет бурным потоком! Но зато от диких зверей — убежище надежное. Это очень хорошо понял и Смирре, когда увидел стаю. Никогда еще гуси не были так близко от него. И никогда до них не было так трудно добраться, как теперь. Дрожа от голода и злости, Смирре смотрел на гусей, спавших среди бушующего потока. На его счастье, из воды вынырнула выдра с рыбой в зубах. «Вот кто мне поможет!» — подумал Смирре. Медленно, чтобы не спугнуть выдру, он подошел к ней поближе и сказал: — Приятного аппетита! Выдра покосилась на него и попятилась назад. — Да ты не бойся, не бойся, ешь на здоровье! — ласково сказал Смирре. — Только, по правде сказать, я никогда бы не поверил, что ты можешь есть такую дрянь. |
| А над головой опять кто-то запищал, теперь уже совсем громко. «Полезу-ка посмотрю, что там такое», — решил Нильс и, цепляясь за выступы коры, стал карабкаться на сосну. Карабкался он долго. На каждой ветке останавливался, чтобы отдышаться, и снова лез вверх. И чем выше он взбирался, тем громче и ближе раздавался тревожный писк. Наконец Нильс увидел большое дупло. Из черной дыры, как из окна, высовывались четыре маленьких бельчонка. Они вертели во все стороны острыми мордочками, толкались, налезали друг на друга, путаясь длинными голыми хвостами. И все время, ни на минуту не умолкая, пищали в четыре рта, на один голос. Увидев Нильса, бельчата от удивления замолкли на секунду, а потом, как будто набравшись новых сил, запищали еще пронзительнее. — Тирле упал! Тирле пропал! Мы тоже упадем! Мы тоже пропадем! — верещали бельчата. Нильс даже зажал уши, чтобы не оглохнуть. — Да не галдите вы! Пусть один говорит. Кто там у вас упал? — Тирле упал! Тирле! Он влез на спину Дирле, а Пирле толкнул Дирле, и Тирле упал. — Постойте-ка, я что-то ничего не пойму: тирле-дирле, дирле-тирле! Позовите-ка мне белку Сирле. Это ваша мама, что ли? — Конечно, это наша мама! Только ее нет, она ушла, а Тирле упал. Его змея укусит, его ястреб заклюет, его куница съест. Мама! Мама! Иди сюда! — Ну, вот что, — сказал Нильс, — забирайтесь-ка поглубже в дупло, пока вас и вправду куница не съела, и сидите тихонько. А я полезу вниз, поищу вашего Мирле — или как его там зовут! — Тирле! Тирле! Его зовут Тирле! — Ну Тирле так Тирле, — сказал Нильс и осторожно стал спускаться. 6 Нильс искал бедного Тирле недолго. Он направился прямо к кустам, откуда раньше слышался писк. — Тирле, Тирле! Где ты? — кричал он, раздвигая густые ветки. Из глубины кустарника в ответ ему кто-то тихонько пискнул. — Ага, вот ты где! — сказал Нильс и смело полез вперед, ломая по дороге сухие стебли и сучки. В самой гуще кустарника он увидел серый комочек шерсти с реденьким, как метелочка, хвостиком. Это был Тирле. Он сидел на тоненькой веточке, вцепившись в нее всеми четырьмя лапками, и так дрожал со страху, что ветка раскачивалась под ним, точно от сильного ветра. |
| Теперь они уже слышали отдаленный рокот пламени. Дикие обитатели леса в панике бежали от него. Олени и лоси бросались в воду. На белую песчаную косу приковыляла большая черная медведица с двумя медвежатами, и даже медвежата полезли в воду и легко переплыли на другой берег. Казан следил за ними, а потом взглянул на Серую Волчицу и заскулил. Вскоре на песчаную косу выбрались и другие существа, которые боялись воды не меньше Серой Волчицы: изящный маленький соболь, большой жирный дикобраз, куница, которая нюхала воздух и хныкала, как ребенок. Таких, которые не умели или не хотели плыть, было втрое больше. Сотни горностаев, как крысы, сновали вдоль берега, и писк их звучал непрерывно. Лисы метались в поисках дерева или поваленного ствола, по которым можно было бы перебраться через поток. Рысь рычала, повернувшись в сторону огня. А собратья Серой Волчицы, волки, решались ступать не глубже, чем она сама. Тяжело дыша, задыхаясь от жара и дыма. Казан подошел к Серой Волчице. Для них оставалось одно последнее убежище — песчаная отмель, которая вдавалась в реку футов на пятьдесят. Казан поспешно повел свою слепую подругу к этой отмели. Когда они пробрались сквозь низкий кустарник к реке, оба вдруг замерли. До их ноздрей долетел запах врага еще более лютого, чем огонь. Песчаной отмелью уже завладела рысь; она лежала там, притаившись у самой воды. Три дикобраза влезли в воду, свернувшись клубочками, иглы их топорщились и подрагивали. Куница шипела на рысь. А сама рысь, прижав уши, не спускала глаз с Казана и Серой Волчицы, которые вступали на отмель. Верная Серая Волчица была полна решимости драться и, оскалив зубы, не отставала от Казана. Сердито огрызнувшись, Казан отогнал ее. Она остановилась и, дрожа и скуля, следила, как он продвигается вперед. Едва касаясь земли, навострив уши, Казан шел на рысь спокойно, как будто вовсе не угрожающе, — смертоносное наступление закаленной в боях собаки, хорошо овладевшей искусством убивать! Человек из цивилизованного мира решил бы даже, что Казан приближался к рыси с дружескими намерениями. Но рысь поняла. Между ними была вражда многих поколений, ставшая для Казана непримиримой после страшной ночи на Скале Солнца. |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 Шадринск основан в XVII веке, когда русские землепроходцы приступили к освоению сибирских и дальневосточных земель. Под прикрытием стен Шадринского острога шло заселение берегов Исети крестьянами из северных и центральных губерний России, искавших за Уралом лучшую долю. Основателем слободы является Юрий Никифорович Малечкин, прозванный также Юшкой Соловьём. Малечкин обратился в Тобольск с челобитной, в которой просил разрешения у воеводы строить острог и слободу на Шадриной заимке. В Наказной памяти на заведение Шадринской слободы Юшке Соловью было разрешено " лета 7171 ( 1662 год) сентября в 15 день (25 сентября) " начать строительство. К 1686 году Шадринская слобода стала самой большой слободой Западной Сибири: здесь имелось 137 дворов пашенных крестьян, проживало 10 беломестных казаков, 41 драгун. В то же время Царёво Городище ( Курган ) насчитывало 26 дворов, Катайская слобода ( Катайск ) - 126. Со второй половины XVII века и на протяжении XVIII и XIX веков Шадринск был административным и торговым центром Исетского края. В 1712 году указом Тобольского воеводы Шадринская слобода переименована в город Шадринск Тобольского уезда. Шадринску был присвоен герб: в серебряном поле бегущая куница. В XVIII веке город ограничивался поперечными улицами – Весёлой (ныне Либкнехта) и Церковной (Люксембург), продольными – Набережной (Кондюрина) и Петропавловской (Маркса), т.е. в длину был приблизительно 1 км, а в ширину - 200-400 м. С 1781 года Шадринск – уездный город Пермской губернии. Большое значение для развития края имела Крестовско-Ивановская ярмарка (27 вёрст от Шадринска). С 1792 года в самом городе ежегодно проходили Петровская, Михайловская и Афанасьевская ярмарки. Торговали хлебом, крупой, мясом, маслом, салом, холстом. На эти ярмарки купцы с Урала, Нижнего Новгорода, Киргизии, Бухары везли ткани, ковры, изделия из металла. Шадринский уезд издавна был известен как земледельческий и снабжал Урал хлебом. Помещичьи землевладения отсутствовали, большинство населения составляли государственные крестьяне. Во второй половине XVIII века в городе получила большое развитие кустарная промышленность. В Шадринске работало 1500 кустарей. Для переработки местного сырья строились промышленные предприятия: салотопни, мыловарни, пимокатни, синильни, кирпичные заводы. Шадринск на дореволюционной открытке, вид на южную часть города. Слева направо: Никольский храм, Преображенский собор Редакция текста от: 26.09.2020 16:01:32 Дорогой читатель, если ты видишь, что эта статья недостаточна или плохо написана, значит ты знаешь хоть немного больше, - помоги нам, поделись своим знанием. Или же, если ты не удовлетворишься представленной здесь информацией и пойдешь искать дальше, пожалуйста, вернись потом сюда и поделись найденным, и пришедшие после тебя будут тебе благодарны. |
| Отчетно-информационные доклады уполномоченного по делам РПЦ по Великолукской области Материалы находятся в Особом секторе Секретной части Великолукского областного комитета компартии В Государственном архиве новейшей истории Псковской области (далее – ГАНИПО) в фонде 5473 (опись 1, дело 1859) имеются отчеты уполномоченного по делам РПЦ по Великолукской области Ф. Углова за четвертый квартал 1951 года, а также за первый, второй и третий кварталы 1952 года. Материалы находятся в Особом секторе Секретной части Великолукского областного комитета партии за 1952 год и имеют заголовок «Информационные доклады уполномоченного о состоянии и деятельности русской православной церкви в области». Следует отметить, что Великолукская область существовала с 1944 по 1957 год, а в 1957 году она была расформирована, при этом часть ее районов отошла к Псковской области, а другая часть – к Калининской (ныне Тверской) и Смоленской областям. В результате изучения описи 1 фонда 5473 не было найдено других дел с заголовком «Информационные доклады уполномоченного о состоянии и деятельности русской православной церкви в области». Осмотр Секретной части Особого сектора фонда 5473 также не дал результатов, так что на данный момент другие отчеты уполномоченного по Великолукской области не обнаружены. В целях объективности можно указать и на то, что в Государственном архиве Псковской области (далее – ГАПО) «Информационные доклады уполномоченного о состоянии и деятельности русской православной церкви в Великолукской области» Ф. Углова также не найдены, но находятся документы за подписью уполномоченного по делам РПЦ по Великолукской области А. Куница и и.о. уполномоченного по Великолукской области тов. Рудакова. Эти документы относятся к концу 1956 – началу 1957 годов, среди них находятся и акты передачи храмов в Псковскую епархию. Эти документы хранятся в фонде 1776 (опись 1, дела 63, 64) ГАПО, но в представляемом материале нет возможности провести сравнительный анализ этих документов. Информационный доклад о состоянии РПЦ в Великолукской области |
|
|
