| Если в иконе фоном выступает свет, и притом свет нематериальный и вечный, то, очевидно, его источник лежит где-то вне плоскости изображения. Свет идет на зрителя, скрывая его источник, с одной стороны, а с другой – ослепляет неосторожного; разумного же заставляет закрыть глаза. Свет сам по себе подвижен, он охватывает предмет, к которому прикасается. Представление о свете родственно понятию энергии. Свет как бы выталкивает вперед фигуры, стоящие перед его источником, и подчеркивает недоступность пространства, лежащего «позади» плоскости изображения. Золотой фон – «свет неприступный» – присущ лишь Богу, а «предстоящие» находятся перед Христом. Богоматерь Нерушимое Стено. Мазаика в конхе апсиды главного алтаря собора Св. Софии в Киеве. 1043–1046 гг. Особняком стоит и играет совершенно особую роль в иконе архитектура. Указывая так же, как и пейзаж, на то, что происходящее в иконе действие исторически связано с определенным местом, она тем не менее это действие никогда в себе не вмещает, а лишь служит для него фоном, ибо по самому смыслу иконы действие не замыкается, не ограничивается местом, так же, как явленное во времени, оно не ограничивается временем. Поэтому сцена, происходящая внутри здания, всегда развертывается перед зданием. Только с XVII в. иконописцы, подпавшие под западное влияние, начали изображать действие происходящим внутри здания. С человеческой фигурой архитектура связана общим смыслом и композицией, но очень часто логической связи с ней не имеет. Если мы сравним то, как передается в иконе человеческая фигура и как передается здание, то увидим между ними большую разницу: человеческая фигура, за редкими исключениями, всегда правильно построена, в ней все на своем месте; то же и в одежде. Архитектура же, как по своим формам, так и по их распределению часто идет вразрез с человеческой логикой и в отдельных деталях на первый взгляд подчеркнуто алогична. Двери и окна часто пробиты не на месте, размер их не соответствует их назначению и т.д. Смысл этого явления в том, что архитектура – единственный элемент в иконе, при помощи которого можно ясно показать, что происходящее перед нашими глазами действие – вне законов земной логики, вне законов земного бытия. |
| Жест, слово и иконография обнаруживают то единство языка религиозной культуры, которому порой была неподвластна скоротечность событий. В нем же сублимируется та особая эстетика и внутренняя энергия коллективного чувства, которые усматривал в ритуале В. Тэрнер: «Ритуал – это не просто концентрация референтов, сведений о ценностях и нормах; это и не обыкновенный набор практических указаний и символических парадигм для повседневного поведения. Это еще и сплав сил, которые считаются присущими людям, предметам, отношениям, эпизодам и повествованиям, представленным ритуальными символами. Это мобилизация энергий» (Тэрнер, 1983, с. 39–40). И в этом контексте наблюдение очевидца над русской религиозной жизнью XIX в. представляется особенно ценным: «Приверженность к церкви выражается самыми многоразличными признаками; любовь к обрядовой части наполняет добрую долю в целом году домашней и общественной жизни и в некоторых случаях доведена даже до крайностей» (Максимов, т. 1, 1907, с. 15). Чудо Ничто так не притягивало и не поражало в повседневности простого человека, как чудо от иконы. Казалось, святость и чудодейственная сила образов пронизывали грешный мир насквозь, а волны секуляризации XVII-XIX вв. беспомощно сникали перед традиционным и устойчивым. Первое чудо, происшедшее от иконы, – исцеление от проказы одесского царя Авгаря, которому послал свой Нерукотворный образ сам Христос. Об этом верующий мог знать, прочитав в Минеях легенду о перенесении из Эдессы в Константинополь Нерукотворного образа или услышав в церкви службу Нерукотворному Спасу 16 августа («Пречистаго Твоего лика зрак изобразив, Авгарю верному послал еси, возжелавшему Тя видети...»). Однако для русского человека всегда были более привлекательны чудеса близких ему Богоматери и святых. Из многочисленных легенд и сказаний, особенно распространившихся в XVII в., он уяснял поражающие и сверхъестественные явления. Так, например, из «Сказания о святых чудотворных богородичных иконах, где коим образом явися», вошедшего в сборник С.Ф. |
| Пейзажная периферия специально строилась открытой к диалогу как с сакральным центром (фигурой святого), так и с участником молитвенного акта. В теории и практике искусства европейского Ренессанса прямая перспектива предполагала ориентацию на природный образец и активное научное исследование объекта изображения. Тяга барокко к универсализму, дидактике и сопряжению различных видов искусств обусловили совмещение прямой и обратной перспективы с целью ориентации сознания молящегося на активное восприятие сакрального образа. Дискретное и рационалистическое в своей основе исследование объекта изображения подчинялось духовным задачам. Глубокое и точное объяснение зависимости нового изучения природы («объективизации мироздания») от принципиальной «субъективизации» духовного опыта в эпоху маньеризма XVI в. дал в свое время Макс Дворжак. Поскольку это объяснение построено на сопоставлении античности и христианства и касается общеевропейского круга проблем, оно вполне приложимо и к нашей проблеме расширения зоны пейзажа в иконе. Позволим себе привести его полностью: «Искусство, религия и философия античной эпохи были обусловлены объективизацией окружающего мира. в их основе таилось стремление сочетать с чувственным опытом соответствующую структуру, закономерность, упорядоченность и красоту природы – и воплотить его в абстрактной ясности. Христианское мировоззрение, напротив, зиждилось на принципиальной субъективизации окружающего мира. Оно расценивало чувственные явления как малозначащий фактор, а зачастую и как помеху, ибо для него внутреннее просветление души через Бога и божественное откровение было единственным источником истины и единственной ценностью. Таким образом, душевные представления и переживания, рациональное и эмоциональное начала сближаются посредством теологических умозаключений и становятся исходным пунктом религии и всех духовных связей с окружающим миром, в том числе – и искусством» (Дворжак, 1978, т. 2, с. 184). Из всего вышесказанного видно, что символическая структура пейзажа стала «реагировать» на перемены в культурных ориентациях разных эпох не менее (если не более) чутко, чем лики святых: как сакральная периферия пейзаж мог обладать большей внутренней свободой. В символах всегда выражалось самосознание культуры. Так, установка культуры барокко на метафору и аллегорию интересно отразилась в пейзаже известной иконы Азовской Богоматери начала XVIII в. В образовании «метафорического фокуса» одинаковую роль в данном случае играют и надпись, и изображение. Придуманный архитектурный стаффаж городов Азова и Кизикермена пояснен словами: «Паде, паде град великий Вавилон (Азов]. И ты Капернаум до небес вознесыйся низвержен еси [Кизикермен]». Оснащенная библейской символикой метафора приписывает Российской империи покровительство небесных сил в борьбе против мусульман (илл. 159). |
| Лицо Ее закрывала накидка, но я каким-то внутренним чувством понял, что передо мной Мады Майрам, Пресвятая Богородица. Ребенок – светловолосый голубоглазый Мальчик – спокойно сидел на руках у Матери. Я почувствовал страх, Богородица была выше человеческого роста, около 2,20-2,50 метров, ноги Ее не касались земли. Она неподвижно стояла в воздухе, и только одежда слегка колыхалась от ветра. Я решил подойти поближе (расстояние между нами было 5-7 метров), но вспомнил, что взял с собой пистолет (в город с окрестных деревень сбежалось много голодных бродячих собак), а приближаться с оружием к Божией Матери посчитал неправильным. Я пошел дальше, и как только поравнялся с Богородицей, она пропала – как будто я пересек некую невидимую черту. На работе никому ничего рассказывать не стал – после войны психика у человека нарушается, невозможно дать объективную оценку ситуации. Только внутри у меня появилась радость, уверенность, надежда – очень светлые чувства, хотя я и видел, что Она оплакивала погибших. В этот же день я спросил у священника, случались ли ранее явления Богоматери. Он ответил, что подобные случаи были, например, в бывшей Югославии. Но все равно я не стал ничего рассказывать. На следующий день рано утром (без двух-трех минут пять) я вышел из дома, предварительно оставив на полке пистолет, думаю, вдруг снова встречу Божию Матерь – будет неудобно. Я очень внимательно смотрел на это место – издалека ничего не увидел, но как только приблизился на расстояние 5-7 метров, Она вновь появилась. У меня дух перехватило, на этот раз я решил остановиться (в первый день все видел мельком) и внимательно все рассмотреть. Как я сказал ранее, Богоматерь стояла со склоненной головой перед самым капотом машины: она была выше человеческого роста (намного выше меня), ступни ног были направлены вниз (так бывает, когда человек стоит на цыпочках) и не доставали нескольких сантиметров до земли. Свободное длинное платье с расширявшимися книзу рукавами очень напоминало рясу священников или монахов. Поверх находился деревянный крест. Рук Ее я не увидел. Большое покрывало, доходившее до пояса, скрывало лицо и волосы. Вся одежда была одинакового сине-серого цвета, с изображенными впереди, на покрывале, на уровне плеч тремя красными розами и белыми листьями с волнистыми краями, наподобие дубовых. На ногах – белая обувь на плоской подошве (она показалась мне похожей на светлые «саламандры», которые одно время были в моде). Лица я не видел, но уверен, что возраст Ее около 50 лет. |
| На сих днях, в жидовской газете «День», один жид позволил себе такую отвратительную выходку с описанием изображения Богоматери, что «мы, говорит «Р. Знамя», затрудняемся привести ее в дословной перепечатке. На сей раз даже «Новое Время» вышло из терпения: перепечатывая кусок заметки жида Флексора, который в кощунственно-порнографической форме издевается над Богоматерию и Спасителем, «Новое Время» пишет, что можно счесть отзыв жида за отрывок из балетной рецензии новейшей формации, вопль какого-нибудь чувственника-ново-эстета, все, что угодно, только не то, что есть на самом деле... Но этого мало, говорит «Р. Знамя»: следующее дальше место кощунственной заметки, где жид пишет о Христе, невольно заставляет сжимать кулаки от жгучего чувства негодования и обиды!.. Что делать?! – вырывается крик из наболевшей души... Защитите же нас, наконец!..» Так заключает газета. Мне скажут: на что же власти? Где цензура? Да она ведь в сущности, давно уничтожена; мерзость давно гуляет, как чумная зараза распространяется по Руси, пока, наконец-то, ее заметят, обратят внимание кого следует, последует распоряжение изъять ее из продажи, а – смотришь – она уже вся распродана, и – лови ветер в поле!.. Хотите иллюстрацию к тому, что говорю? Извольте! Я получил брошюрку под довольно длинным заглавием: «Хитромудрый (умный) способ отравления души малорусского народа его просветителями безбожием и безнравственностью». Автор – Михаил Вербич. А издал брошюрку воронежский епархиальный миссионер Л.3. Кунцевич. Автор не напрасно поставил в эпиграфе жалобу царя-пророка Давида: «Время сотворити Господеви, яко разориша закон Твой» ( Пс. 118:126 ). Видно, его русское верующее сердце чувствует, что такие явления, как то, о коем он хочет писать, даром не проходят не только для тех, кто является ближайшим их виновником, но и для несчастного народа нашего... А пишет он вот о чем. «Самый популярный писатель у нас, в Малороссии, это малорусский поэт Тарас Гр. Шевченко. Начиная с 40-х годов, его сборник стихотворений под названием «Кобзарь» издавался много раз и возбудил к себе общую любовь. |
| И этот анамнезис есть спасающий и возрождающий, и он до конца не может никогда угаснуть в творении, ибо таится на недосягаемой для эмпирической изменчивости глубине бытия, есть само это бытие в онтологической основе своей. И что особенно важно для понимания «спасения» сатаны, ему также свойственен этот анамнезис во всей нерушимости своей, он помнит – онтологически помнит – состояние свое до своего падения, когда он был денницей, верховным херувимом, и он жжется этой памятью. Она его бесит в его бесноватости, это есть главный источник его бесовства, бешеная борьба со своим же естеством, желание его отвергнуть и забыть, заменив... но чем же? пустотой. И этот же анамнезис – странно сказать – делает из него искусителя и... искушаемого. Он не может оставаться равнодушным, спокойно презрительным созерцателем явления в мир Христа и Богоматери, и даже святых ангелов и человеков, он любит их ненавистью, ибо она есть язык любви... до времени, когда она станет самою собою в непобедимости и неучтожимости любви к себе высшему. И этот анамнезис есть рука помощи Творца, которая никогда не может быть отнята даже у взбунтовавшегося творения. Апокатастасисом совершаются последние судьбы творения, – как в мире духовном, так и человеческом, и последняя его цель, – обожение, Бог все во всем. Открываются любовь и благость Божия, являемые в творении. Им же завершается и предвечный его план, оправдывается Премудрость в делах ее ( Мф. 11, 19 , «от всех чад ее», Лк. 7, 35 ), раскрывается «теодицея». Пред лицом «лежащего во зле» мира неизбежно возникает этот вопрос об оправдании этого зла или его состояния, о допущении его в путях и судьбах мира. Человеческое сознание одинаково не мирится ни с самобытностью зла, ни с его окончательностью и непобедимостью, которая выражалась бы в полной его неустранимости, чрез допущение вечной погибели. В творении, если и может быть дано место бытию зла, то лишь как началу относительному и потому преходящему, пути и средству, но не как последнему свершению и уж тем менее, как изначальному состоянию. |
| В жизнеописаниях святых угодников и подвижников Божиих есть такие примеры, что непрерывным внутренним созерцанием и сердечным устремлением к царице небесной, они успевали поставлять себя в совершенно сыновние и в самые живые и радостные к Ней отношения; так что удостоивались ее видимого посещения и явления. Это было, например, с преподобным Сергием Радонежским чудотворцем, св. Григорием Неокессарийским и с другими. Из ближайших к нам по времени подвижников невольно воспоминается Киевопечерский старец, подвижник Парфений. Это был чистое и непорочное дитя по сердцу и душе, и преданность его к царице небесной так была велика, что молитвенные обращения к ней почти всегда сопровождались у него сладкими слезами умиления; звал он ее совершенно по земному – своей матушкой, и когда бывало наступали Богородичные праздники, в особенности же светоносный праздник Благовещения, он ликовал и играл духом как дитя, и приходил в некоторое неописанное, восторженное м сладкое состояние. Ах братие, не припоминается ли нам нечто подобное и из нашего собственного отдаленного времени детства и невысокомудрствующей младенческой веры, когда святейший лик Богоматери умилял нашу душу, и приближение сей самой иконы ее к нашим весям и жилищам заставлял трепетать от радости наши сердца и зажигал в них святую искру благоговейной и смиренной любви к ней?! Куда все это девалось? Кто расхитил и умалил наше внутреннее сокровище нелицемерной веры, горячей любви и простодушного, хотя может быть и нетвердого еще детского благочестия? Надо все это вернуть, братие, непременно вернуть, – и то, что было несовершенно, слабо и незрело, – сделать разумным, крепким и совершенным. К этому обязывает нас христианский долг наш, и даже простое человеческое достоинство наше; ибо не назад же в самом деле должны мы идти, не портиться только и падать все ниже и ниже, а развиваться к лучшему и подвигаться вперед от совершенства к совершенству. Если нельзя нам, по многосложности наших житейских занятий употреблять столько времени на религиозные созерцания и молитву, как это делали святые угодники и подвижники Божии в своих келлиях, и как может быть самим нам хотелось бы иной раз, – то будем делать это по возможности. |
| Кукши, а замучили своего лучшего благодетеля, и св. мощи его были перенесены его почитателями из наших пределов во св. град Киев, откуда он и приходил к нам на труд апостольский... И доселе у нас, во всей стране древних Вятичей, просвещенных Св. Кукшею, нет ему нигде отдельного храма, если не считать придельного во Мценске и училищного в г. Белеве, Тульской губ., совместно в честь Св. Кукши и Св. Зосимы. А затем, с какими скорбями и лишениями, обидами и оскорблениями совершали некогда среди нас свое богоугодное делание приснопамятные подвижники благочестия о. Василий Площанский и о. Симеон Белобережский!... А что сделали обитатели Брянского края с достоблаженным о. Никитою, уроженцем г. Орла, пустынником Белобережским, которому, как некогда препод. Серафиму Саровскому , являлась во время его тяжкой болезни и исцелила его от оной Сама Пречистая Богоматерь, о чем почему-то многие и многие среди нас совершенно ничего не знают, хотя и должны бы были знать даже более, чем о многом другом, лишь по-видимому важном и серьезном... Злые люди в то самое время, когда он, после явления ему Богоматери и по чудесном исцелении от болезни, пошел в храм Божий, сожгли его келлию, которою он будто бы посягал на их владельческие права в глухом непроходимом лесу, и едва но погубили того, кого от смертного недуга чудесно исцелила сама Богоматерь, усладив при этом его слух дивно-прекрасным пением церковной песни в честь Ее и самого старца соделав участником сего пения... И боговозлюбленный подвижник Белобережский, спасая свою жизнь, из Брянских пределов должен был бежать в пределы Рославльские, где, по свидетельству почитателей друзей Божиих, он почивает нетленно и творит чудеса, т. е. не в наших уже пределах, хотя раньше и подвизался в них... Далее, как отнеслись насельники Орловского края к преподобным Поликарпу и Олегу, Брянским чудотворцам, и к препод. Тихону. Карачевскому чудотворцу?.. Не были ли у нас в долгом забвении препод. Поликарп и Олег, пока нас некоторым внешним образом не побудили к тому, чтобы мы стали наконец относиться к ним с большим благоговением и церковно-религиозным почитанием!.. |
| Период иконоборчества (726-787, 813-843) определяли такие явления, носившие ретроспективный характер, как возврат к античности и к раннехрист. аниконическому искусству. Эта эпоха не оставила значительных памятников. 2-я пол. IX-XII в. Дискос с изображением Иисуса Христа. XI в. (сокровищница собора Сан-Марко в Венеции) Дискос с изображением Иисуса Христа. XI в. (сокровищница собора Сан-Марко в Венеции) Время правления императоров из Македонской и Комниновской династий было ознаменовано расцветом ювелирного дела, торевтики, резьбы по кости и камню, стеклоделия, керамического ремесла и производства тканей. По числу дошедших до нас памятников, их техническому и художественному совершенству этот период не имеет себе равных. К-поль сохранил ведущую роль во всех областях искусства, произведения столичных мастеров продолжали оставаться для ближних и дальних соседей империи эталонами. Самым выразительным, наиболее соответствующим эстетическим принципам искусства В. и. было творчество эмальеров. Перегородчатые эмали с их утонченной линейной стилизацией, глубиной и чистотой локальных цветов, золотой сетью мельчайших деталей рисунка создавали впечатление невесомости фигур и ирреальности пространства. К зеленым, синим, лиловым и красным цветам, к-рые доминировали в ранневизант. время, эмальеры X в. добавляли фиолетовый и желтый, голубой и бирюзовый оттенки. Обилие золота знаменовало стихию божественной энергии, являлось символом торжествующей веры, а образы подчинялись идее возвышенной духовности. Великолепные образцы такого искусства, на к-рых перегородчатые эмали сочетаются с ювелирной обработкой полудрагоценных камней, золота и серебра, хранятся в ризнице собора Сан-Марко в Венеции. Эти литургические сосуды X-XII вв., гл. обр. потиры и дискосы, вывезенные из ограбленного в ходе 4-го крестового похода К-поля, выточены из яшмы, агата, оникса, малахита, серпентина, алебастра и горного хрусталя. Потиры имеют форму чаш с полусферическим туловом; ножки и венчики, выполненные из золота и серебра, убраны полудрагоценными камнями и нитями жемчуга, обрамляющими эмалевые пластины и медальоны с погрудными изображениями Христа, Богоматери, апостолов и святых. |
| Посещения ради Богоматере радости исполнився, свет был еси стаду твоему и наставник новому Израилю, преводя нас, отче, от земли к Небесным обителем, идеже ныне наслаждаешися неизреченныя светлости. Матерня утроба освятися честным зачатием твоим, славный же град Ростов просветися рождеством твоим, великая же твоя и многославная обитель прославися подвиги твоими, вся же вселенная наполнися чудес твоих, преподобне отче Сергие. Богородичен: Мати Божия Пречистая, твердая Заступнице на Тя надеющимся, покрове и страж граду нашему, и необоримая стено святей обители сей, и оружие спасения отечеству нашему, спаси всех, благочестно покланяющихся святому образу Твоему. Песнь 6 Ирмос: Да не погрузит мене буря водная, ниже пожрет мене глубина, отвержен бо есмь во глубины сердца морскаго зол моих. Тем зову, яко Иона: да взыдет от тли зол живот мой к Тебе, Боже. Припев: Преподобне отче наш Сергие, моли Бога о нас. От младаго возраста, отче Сергие, Христа возлюбив и Сего живоносным стопам последуя, мира всего избегл еси и достигл еси в незаходимый свет разума, идеже ныне дерзновенно Святей Троице предстоиши, Юже о всех нас умоли. Удивишася во плоти житию твоему Безплотнии чинове, и устрашишася бесовская полчища от Бога данныя тебе на них победы; мы же прославляем тя, преподобне Сергие, обстояще раку честных мощей твоих, и величаем Христа, чудесы тя прославльшаго. Иже любовию и чистою верою чтущим честное и славное обретение святых мощей твоих и празднующим светло священную память твою, отче преблаженне Сергие, молитвами твоими всем полезная испроси. Богородичен: Без семене во чреве Твоем заченши Творца всех и Спасителя, Богомати Владычице, и рождши плотию Христа Бога, Егоже молитвами Твоими милостива нам сотвори, и да сподобимся вси явления Его и Царствия. Кондак, глас 8 Днесь, яко солнце пресветло, возсиявше от земли, честныя мощи твоя нетленны обретошася, яко благоуханный цвет, множеством чудес сияюще, и всем верным источающе различная исцеления, и веселяще избранное твое стадо, еже мудре собрав, добре паствил еси. О нихже и ныне Троице предстоиши, моляся, и воинству победительная на враги даровати, да вси вопием ти: радуйся, Сергие Богомудре. Икос |
|
|
