| «Резко обрисовывается изумительная несходственность предметов, занимавших ум постника-патриарха и реформатора-царя, – писал в предисловии к книге С.Г. Рункевич . – Выпукло выдвигаются две линии епархиальных архиереев: культурные и нервные, разного нравственного достоинства, образованные малороссы, и тяжелые на подъем, но твердые и крепкие, и тоже разного нравственного достоинства, великороссы. Талантливый и впечатлительный, по странной игре судьбы достигший полного безвластия на вершине власти местоблюститель патриаршего трона, митрополит Стефан (Яворский) не находит покоя своему мятущемуся духу. Широковещательные, напоминающие пышный стиль востока, письма казанского митрополита Тихона (Воинова), праведного старца, глубоко скорбевшего о недостаточных плодах своего архиерейского дела, дышат тягостным чувством обременения от разных житейских забот, неразрывно связанных с архиерейской должностью по управлению епархией. Серия писем преосвященного Сильвестра (Холмского или Волынского), из митрополитов разжалованного в епископы, затем снова выслужившегося в митрополиты и умершего в заточении лишенным сана, брызжущая какой-то странно-порывистой разбросанностью мысли, служит как бы отображением богатой резкими переменами, печальной судьбы этого владыки. Праведный старец Аарон, епископ корельский, бессребренник, оставивший всего имущества только суконную рясу да ранее отложенные 30 рублей на поминовение, поставлен был в такие условия, что всю жизнь хлопотал о разных хозяйственных делах: об отводе деревень Юрьеву монастырю, в котором жил, о возвращении взятых подьячих и т.п., и, должно быть сознавая в душе свою неподготовленность к этого рода заботам, с прямотой и откровенностью определил значение в архиерейском правлении элемента чиновников в таких словах: «како-бо мощно воину на брани без меча стояти, или кораблю на море без кормила добре плавати; воистину не может и человек всею главою ума своего без рук и без орудия что действовати». Епископ астраханский, из малороссов, Лаврентий (Горка) оставил по себе воспоминание, что был «человек нравный, с подданными обходился не без труда и много бил невинно»; при открывшейся вакансии киевского архиепископа он уполномочивал своего приятеля в Петербурге раздать от четырех до пяти тысяч рублей взяток, только бы ему дана была киевская кафедра. Вологодский епископ Павел (1716–1725 гг.), вологжанин, бывший до архиерейства священником в Москве, выделяется горячим предстательством пред светской властью за священников своей епархии, избитых помещиками. И так далее» 369 . |
| А в ливонские города король вступился и держит их за собою не по правде, потому что, когда государь наш на Ливонскую землю наступил за ее неисправление, магистра, епископа и многих людей пленом свел, города ливонские побрал и православием просветил, церкви в них поставил, тогда остальные немцы, видя свое изнеможение, заложились за короля с своими городами. А когда государь наш на Ливонскую землю не наступал, то король мог ли хотя один город ливонский взять? А Ливонская земля от прародителей, от великого государя Ярослава Владимировича, принадлежит нашему государю. А и то королева, правда ли? Будучи с государем нашим в перемирье, королевские люди пришли да взяли наш город Тарваст и людей свели. И наш совет, что государю нашему от тех городов ливонских, которые король взял в обереганье, отступиться непригоже, а пригоже за них стоять. А как государю за них стоять, в том его государская воля, как его Бог вразумит; а нам должно за него, государя, Бога молить; а советовать о том нам непригоже. А что королевы послы дают к Полоцку земли по сю сторону вверх по Двине на 15 верст, а вниз на 5 верст, а за Двину земли не дают, рубежом Двину становят, то можно ли, чтоб городу быть без уезда? И села и деревни без полей и без угодий не живут, а городу как быть без уезда?» Бояре, окольничие и приказные люди говорили: «Ведает Бог да государь, как ему, государю, Бог известит; а нам кажется, что нельзя немецких городов королю уступить и Полоцк учинить в осаде. Если у Полоцка заречье уступить, то и посады заречные полоцкие будут в королевой стороне; по сю сторону Двины в Полоцком повете все худые места, а лучшие места все за Двиною. И если в перемирные лета литовские люди за Двиною поставят город, то, как перемирье выйдет, Полоцку не простоять; а если в ливонских городах у короля прибудет рати, тогда и Пскову будет нужда, не только Юрьеву с товарищами. Так чем давать королю свою рать пополнять, лучше государю теперь с ним на таком его высоком безмерье не мириться. Государь наш много сходил ко всякому добру христианскому и на себя поступал; а литовские послы ни на какое доброе дело не сошли: как замерили великим безмерием, так больше того и не говорят, потому лучше теперь, прося у Бога милости, государю промышлять с королем по своей правде; король над государем верха не взял: еще к государю Божия милость больше прежнего. |
| д.). Готовых библиографических описаний» справочных изданий, хронологических таблиц в распоряжении ученых начала XIX века еще не было, и Болховитинов оказался в числе первых русских собирателей славянских древностей. Петербургские его труды стали важнейшим звеном в ряду последующих изданий: церковных, исторических, археологических, филологических. В 1804 году Евгения назначают епископом Старорусским и викарием Новогородским. Его четырехлетнее пребывание в Новгороде становится важнейшим этапом в деле изучения провинциальных русских древностей. В Новгороде его интересовала прежде всего библиотека Софийского собора, богатая древними ценными рукописями и книгами, часть которых тогда еще не была разобрана и описана. Работа по разбору рукописей библиотеки Софии, архиерейского епархиального архива, монастырских библиотек и архивов принесла вполне ощутимые результаты: было найдено, скопировано, изучено несколько десятков интереснейших рукописных книг, грамот, актов, описей. С одного из списков, найденного в архиве архиерейского дома, протоиерей Софийского собора Ни кифор составил подробное «Описание новгородского Софийского кафедрального собора», проверенное и отредактированное Евгением и впоследствии широко использовавшееся в описаниях новгородских древностей во второй половине XIX века (архимандрит Макарий, граф М. Толстой и др.). Текст этой рукописи был опубликован в начале XX века в трудах XV археологического съезда. Самой интересной и важной находкой Болховитинова в Новгороде стала «древнейшая из подлинных княжеских грамот русских» – Мстиславова грамота Юрьеву монастырю ИЗО г. Живя в Новгороде, Евгений устраивал даже археологические раскопки. Именно он сделал первое, очень точное наблюдение о глубине культурного слоя: «В самом городе она очевидно приметна, и на городской стороне по набережным местам, инде аршин 8-м или 9-ть должно копать до материка». На основе собранного материала в 1807 г. Евгений написал «Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода» – первое серьезное исследование, посвященное важнейшим проблемам новгородской истории. |
| Наприм. Сопиков из его Словаря целиком почти заимствовал для своей Библиографии историю русского книгопечатания. Дело с напечатанием Словаря шло очень вяло, так как Общество истории и древностей, которому Евгений отдал свой труд для напечатания, отнеслось к нему очень небрежно. Автор порешил наконец разделить свой труд на два, – Словарь духовных и Словарь светских писателей; первый Словарь ему удалось выпустить в свет в 1818 г., а второй вышел уже после его смерти в 1846 г. Одновременно с занятиями по Словарю он писал ученые статьи в Вестник Европы и в Труды Общества истории и древностей: о личных собственных именах славяноруссов, о родах присяги у славяноруссов, о старинной славянской арифметике, Об уставных и губных грамотах, о грамоте Мстислава Юрьеву монастырю и др., собирал коллекции монет и медалей, открыл и даже обработал несколько новых письменных памятников (напр. Историю Курбского, Хождение Даниила, Мстиславову грамоту), помогал Калайдовичу при издании его Русских Достопамятностей, наконец занимался обработкой обширного и многотрудного исследования о славянских библейских переводах, которое впрочем не было напечатано и почти все пропало в рукописи. – В 1816 г. он был переведен в Псков и немедленно занялся псковскими древностями. Плодом этих занятий были: Описания нескольких монастырей Псковской епархии, История княжества Псковского в 4 частях (напеч. уже в 1831 г., хотя была готова еще в 1817) и Летопись Изборска (напеч. в Отеч. Зап. 1825 г.). Особенно усердно он занимался здесь изучением списков Кормчей; из записок и замечаний об этих списках у него составились обширные тетради, которыми пользовался в своем Обозрении Кормчей известный барон Розенкампф. Евгений вел с ним переписку и в 1822 г. написал для него большую статью, напечатанную потом при Описании Киево-Софийского собора, об употреблении Кормчей в гражданских и уголовных судах российских. В 1818 г. за представление замечаний о славянской Кормчей Евгений был назначен членом корреспондентом комиссии о составлении законов. |
| Софийская новгородская библиотека, кроме материала для составления исторического словаря, дала преосв. Евгению обильный материал и для других исторических работ, из которых одни он тогда же печатал в журналах, другие оставались неизданными до удобного времени. В бытность в Новгороде им открыты грамоты новгородских князей Мстислава и Всеволода, жалованные новгородскому юрьеву монастырю и представлявшие собой один из первых памятников древнего русского церковного законодательства; на эти грамоты Евгений стал приготовлять свои замечания, которые впоследствии издавали несколько раз, с полным разбором этих памятников, со стороны исторической, канонической, археологической и палеографической 18 . Издавая в печати слово на память св. Никиты, епископа новгородского, произнесенное при переложении мощей этого святителя, Евгений присовокупил к нему и список всех новгородских архиереев 19 . Но самым замечательным трудом преосв Евгения в Новгороде были составленные им три исторических разговора о древностях новгородских, которые были читаны воспитанниками семинарии на публичных семинарских актах в присутствии самого Евгения и многочисленной публики, до последнего времени любившей собираться на семинарские публичные акты и экзамены. Евгений писал о своем труде Македонцу: «книга эта написана шутя для новгородцев, в ребяческих разговорах. Однако же разговоры сии столько полюбились митрополиту, что он на свой счет их напечатал. Пусть новгородцы памятуют, что Евгений, бывший у них, не оставил без внимания их древнюю славу, которую и сами они забыли и почти ничего ныне не знают» 20 . Второй из разговоров новгородских излагал соображения пр. Евгения о язычестве новгородских жителей, о распространении христианства в Новгороде и о деятельности новгородского духовенства. М. Амвросий, получивши эти разговоры в рукописи, отвечал Евгению: «письмо и акт экзаменов получа, много я утешен был, ибо читал с особым удовольствием. О Новгороде вы так написали, как будто с начала его сами живете доселе. Благодарю от глубины сердца. Объявите мое удовольствие и трудящимся в учении». Тогда же митрополит писал князю Голицыну: «не угодно-ли будет вам поднести оную книгу Государю Императору. Она содержит всю древность Новгорода. Все было забыто, или, по крайней мере, рассеяно, а Евгений собрал в одну кучу прекурьезную и прелюбопытную» 21 . |
| Но вместо этого спасительного согласия все князья бросили Дмитрия в жертву Тохтамышу, шедшему прямо на Москву. Даже его тесть, Нижегородский князь, не хотел ему помочь, а, напротив, послал к хану двух своих сыновей с дарами. Великий князь в унынии потерял твердость духа и, не имея надежды победить Тохтамыша с одним только своим верным помощником, братом Владимиром Андреевичем, подумал, что лучше защищаться в крепости, чем выйти навстречу неприятелю, и удалился в Кострому со всем своим семейством. Тогдашний митрополит Киприан, родом Грек, также выехал в Тверь, и народ Московский, оставленный государем и митрополитом, шумел и спорил с боярами: то приходил в отчаяние, то храбро защищался и, наконец, 16 августа 1382 года сдал столицу Тохтамышу. Жестокий хан принудил его к тому хитростью: он обещал жителям не разорять Москву и тотчас уйти из нее, если они сдадутся добровольно. Москвитяне поверили и дорого заплатили за легковерие: Татары злодействовали в Москве со своим обычным зверством, убивали всех, кого встречали; грабили все, что находили в церквах, дворцах, домах и погребах; наконец, выходя, зажгли весь город. Такая же участь выпала и другим городам великого княжества: Владимиру, Звенигороду, Юрьеву, Можайску, Дмитрову. Не спаслась и Рязанская область, несмотря на измену ее князя: Татары и там поступили, как в неприятельской земле, и доказали Олегу, как ненадежна милость, купленная бесчестьем. С горечью возвратился в Москву великий князь и увидел все несчастья своей столицы: на одних улицах нашли 24 000 мертвых тел, не считая сгоревших и утонувших. Дмитрий, понимая, что бесполезно для людей унывать в беде, собрал все силы своей огорченной души и принялся вместе с братом Владимиром Андреевичем восстанавливать красоту Москвы, о которой с восхищением говорили историки того времени. На следующий год для спокойствия своих подданных он уже с честью принял ханского посла, отпустил с ним в Орду своего старшего сына Василия и заплатил большую дань Тохтамышу, который хоть и был страшен в гневе, но любил миловать показывающих раскаяние и покорность, и поэтому великий князь не боялся за жизнь сына: хан принял его очень ласково. |
| Все эти лица судились чрез Приказ Большого Дворца в исках на них со стороны лиц других ведомств, светских. «А кому будет чего искати на них 96 », то иск вчинять в Приказе, – так обыкновенно говорится в несудимых грамотах. Но некоторые монастыри находили для себя стеснительным и то, что они, подлежа ответственности в исках на них в Приказе Большого Дворца, сами должны вчинять иски на посторонних в различных приказах, которым ответчики были подсудны. Поэтому они просили государей пожаловать их правом вчинять иски на светских в Приказе же Большего Дворца, где и сами отвечали, и действительно получали это право. Так Суздальского Покровского монастыря игуменье с сестрами при Михаиле Феодоровиче пожаловано «кому будет чего искать на них игуменье с сестрами, и их монастырских попах, и на слугах, и на крестьянах, или им будет игуменье с сестрами, и их монастырским попом, и служкам и крестьянам, и всяким монастырским людям, на ком всяких чинов на всяких людях искать какого управного дела, и они ищут тех управных дел на всяких людях в том же Приказе Большого Дворца, а в иных приказах во всяких управных делах игуменью с. сестрами, и их попов, и слуг и крестьян, кому до них сторонним людям дойдет исковое дело, или будет им игуменье с сестрами дойдет до кого до сторонних дел исковое дело, и их опричь Приказу Большого Дворца не судить» 97 . Такие же права даны были Новгородскому Юрьеву, Троицко-Сергиеву, Белоезерскому и некоторым другим монастырям 98 . Подобная жалованная дана была в 1634 г. мая 29 дня архиепископу Вологодскому Варлааму, чтобы архиепископским стряпчим, которые живут на Москве и домовым людям и вотчинным крестьянам во всяких исковых делах искать и отвечать в одном Приказе Большого Дворца» 99 . Прежде чем сформировался при московских государях, Приказ Большого дворца, суд давался подлежащим лицам или самим государем или дворецким Большого дворца, – «сужу их... яз царь и великий князь или наш дворецкий Большого дворца» 100 , говорилось в несудимых грамотах. Этот дворецкий иногда носил совместный титул боярина: «судит наш боярин и дворецкий Большого Дворца» 101 . |
| Мстислав приехал на зов, собрал ростовцев, всю дружину и отправился с ними ко Владимиру. Но здесь был уже князь: тотчас по смерти Михайловой владимирцы вышли перед Золотые ворота и, помня старую присягу свою Юрию Долгорукому, целовали крест Всеволоду Юрьевичу и детям его - явление любопытное: владимирцы присягают не только Всеволоду, но и детям его; значит, не боятся, подобно киевлянам, переходить по наследству от отца к сыновьям, не думают о праве выбирать князя. Всеволод, узнавши о приезде Ростиславича в Ростов, собрал владимирцев, дружину свою, бояр, оставшихся при нем (большая часть бояр, как видно, перешла к ростовскому князю), и отправился с ними навстречу к сопернику, а за переяславцами послал племянника Ярослава Мстиславича. Но по своему характеру Всеволод не хотел отдать всей своей будущности на произвол военного счастия, не хотел судиться с племянником судом божиим, битвою, как любили судиться южные князья, и послал сперва сказать Ростиславичу: " Брат! Если тебя привела старшая дружина, то ступай в Ростов, там и помиримся; тебя ростовцы привели и бояре, а меня с братом бог привел да владимирцы с переяславцами, а суздальцы пусть выбирают из нас двоих, кого хотят " . Но ростовцы и бояре не дали мириться своему князю: их злоба на владимирцев и Юрьевичей еще более усилилась от недавнего унижения; они сказали Ростиславичу: " если ты хочешь с ним мириться, то мы не хотим " ; особенно подстрекали к войне бояре - Добрыня Долгий, Матеяш Бутович и другие. Всеволод, получив отказ, поехал к Юрьеву, здесь дождался переяславцев и объявил им, что ростовцы не хотят мира; переяславцы отвечали: " Ты Мстиславу добра хотел, а он головы твоей ловит, так ступай, князь, на него, а мы не пожалеем жизни за твою обиду, не дай нам бог никому возвратиться назад; если от бога не будет нам помощи, то пусть, переступив через наши трупы, возьмут жен и детей наших; брату твоему еще девяти дней нет как умер, а они уже хотят кровь проливать " . На Юрьевском поле, за рекою Кзою, произошла битва: владимирцы с своим князем опять победили с ничтожною для себя потерею, тогда как со стороны неприятелей часть бояр была побита, другие взяты в плен; сам Мстислав бежал сперва в Ростов, а оттуда в Новгород; победители взяли боярские села, коней, скот; в другой и последний раз старый город был побежден новым, после чего уже не предъявлял больше своих притязаний. |
| С.-Петербург. 30 апреля 1835 Обзор Русских путешествий в Св. Землю «Се аз недостойный, Игумен Даниил, худший во всех мнисех, смирен сый грехи многими, недоволен о всяком деле блазе, понужен мыслию своею, нетерпением своим, восхотех видети святый град Иерусалим и землю обетованную и места святые: благодатию Божиею с миром дойдох и очима своима видех святая вся, обходих всю ту землю обетованную, иде же Христос Бог наш походи своими ногами и многа чудеса показа по местом тем святым. То все видех очима своима грешныма, и все показа ми Бог видети. Братия и отци и господие мои! простите мя и не зазрите худоумию, и грубостию своею еже исписах о Иерусалиме и о земле той святей, и о пути сем святем, иде же ходихом путем сим и написахом. Аз же не подобно ходих по местом сим святым, во всякой лености и слабости, пия и ядый и вся неподобная дела творя, но обаче надеясь на милость Божию и на вашу молитву, негли Христос Бог простит мя грех моих бесчисленных. Да се исписах путь сей и места си святая, не возношаясь, не величаясь путем сим, яко добро сотворив что на пути сем, не буди то, ничто бо не сотворих добра на пути сем. Но любве ради святых сих мест написав все еже видех очима своима грешныма, дабы не в забытьи было то, еже ми показа Бог недостойному; убояхся бо осуждения оного раба ленивого, скрывшего талант господина своего, не сотворшаго прикупа. Да и се написах верных ради человек, дабы кто слышав о местех сих святых, потщался душею и телом ко святым сим местам, и равну мзду приимет с ходившими до святых мест. Мнози бо дома сущи в своих местех добрии человеци, милостынями, добрыми делы своими, достизают мест святых, иже большую мзду приимут от Бога. Мнози же ходивше святых сих мест и видевше святый град Иерусалим, и вознесшись умом, яко нечто добро сотворше, погубляют мзду труда своего, от них же первый есмь аз». Так начинает повесть о своем хождении в Св. землю благочестивый игумен Даниил Русской земли, впоследствии избранный в 1113 году епископом городу Юрьеву, и благо было бы мне позднейшему поклоннику, если бы, повторяя устами его скромное моление, в том же смиренном духе посетил я Св. места. Ныне же, поскольку далеко отстал я по чувствам от сего и других моих предшественников в Палестине, постараюсь, хотя возобновить соотечественникам память их благого подвига и, в одном кратком обзоре, соединю все имена тех из русских паломников, которые оставили по себе описание посещенной ими святыни, в назидание грядущих по их следам. |
| разрешение крестьянам рядиться на землю владельца с правом перехода. С другой стороны, о том же дозволяют заключать указы 1601 и 1602 годов, допускавшие переход некоторых разрядов крестьян по старым правилам Судебников. Ежели бы по первоначальному указу о прикреплении крестьянам было предоставлено право рядиться на землю с переходом или без перехода; то незачем бы было и прибегать к старому порядку, утвержденному Судебниками. Царь же Михаил Федорович, после времен самозванщины и междуцарствия, когда общество явно перешло на сторону прикрепления, не находя уже возможным возвратиться к Юрьеву дню и к порядку Судебников и желая по возможности сократить неудовольствия и тяжбы по иску беглых крестьян, по всему вероятию разрешил этот щекотливый вопрос тем, что дозволил рядить крестьян на землю и с таким условием, чтобы за ними оставалось право перехода, но с непременною уплатою убытков, которые, как мы уже видели, прописывались в самых порядных записях, иногда глухо, не оценивая убытков, а иногда с определенною наперед ценою. Таким образом, при царе Михаиле Федоровиче, кажется, образовалось два класса владельческих крестьян, из которых одни были совершенно прикреплены к земле и в случае самовольного выхода назывались беглыми; господин имел право отыскивать их везде и возвращать на старые места. К этому виду принадлежали как исстаринные крестьяне, прикрепленные до царя Михаила Федоровича, так и поступившие вновь по рядным записям, ежели они в таком смысле давали записи, что им и их потомству не сходить с земли и оставаться вечно за владельцем. Здесь крестьяне хотя поступали на землю на основании частного права, по свободному взаимному договору, но, поступивши, они теряли право перехода и уже навсегда должны были оставаться на занятой земле по государственному праву. Равным образом и господин не мог ссылать их с земли; крестьянская земля по государственному праву уже как бы изымалась из круга частных оборотов вотчинника, и земля эта, как мы уже видели, имела постоянно одинаковую меру – по четыре чети в поле на крестьянскую выть и по две чети на бобыльскую выть. |
|
|
