| Юрий Алексеевич внимательно всё прочитал и 25 декабря 1965 года выступил на пленуме ЦК ВЛКСМ. Никита Хрущёв только что ушел. Ещё раздавались его грозные обещания «показать через 20 лет последнего попа», день 9 мая перестал быть красным днём календаря при нём. Юра, отодвинув в сторону наши бумажки, которые мы ему подготовили, сказал о важной науке для молодых: «Берегите святыни наши!» Он сказал, что надо беречь и ухаживать за памятниками героям Отечественной войны и первый сказал о восстановлении храма Христа Спасителя и Триумфальной арки в Москве, как памятников героям 1812 года. Комсомольцы зааплодировали, комсомольское начальство тоже. Лишь инструктор ЦК партии подошёл ко мне и растерянно спросил: «Как вы думаете, Гагарин согласовал этот вопрос наверху?» Я ответил, как мне сказали, «хорошо», подняв палец вверх: «Да, на самом верху». Да, Юрий Алексеевич действительно из поднебесья, из космоса указывал нам путь. В Артеке, у горы Аю-Даг отдыхали, а скорее работали, выступая перед моряками, пионерами, комсомольские вожаки с семьями и народные артисты. Попал туда и я, когда там был Юрий Алексеевич. Было это, конечно, незабываемо. Сгусток энергии, выдумок, веселья, песен. То затеет волейбольный матч, дав нам фору в одного-двух человек, то в маленьком бассейне соревнование «Ты да я - спортивная семья». Ну, где нам было угнаться за ним и его девчонками, то коллективная рыбалка, то встреча с артековцами, разучивание песен. Были там тогда и Юра Ельченко с Украины, Аля Пахмутова, Коля Добронравов, Миша Шолохов с красавицей женой и сыном Сашкой, который всё переживал, что я так и не смог овладеть умением кататься на водных лыжах: «Дядя Валера, вот посмотри, у дяди Юры всё получается». Да, у Юрия Алексеевича всё получалось: он ходил и на одной руке, и с поворотами, даже иногда задом наперёд. Но это же Юра! Вечером сидели у костра, пели народные, советские, военные песни. Юра просил у Миши Шолохова: «Давай, казацкие». Пели их и, конечно, неистощимы были песни и мотивы у Али Пахмутовой и Коли Добронравова. |
| Первым канул клавишник – Юра Трегубенко. Как-то нелепо, глупо пропал парень, так, что до сих пор трудно поверить, что это всё не понарошку, а в самом деле и навсегда… Среди ребят он казался самым благополучным – сын состоятельных родителей, красавчик и любимец девушек. Многое обещал сделать, и делал, в том числе в финансовом отношении, для группы. И сделал бы ещё, не будь проклятый Роджер таким весёлым… Беды Юрца начались, когда он занял у отца крупную сумму денег и вложил в какую-то московскую контору, в ожидании сказочных дивидендов. Естественно, через пару недель контора растворилась в воздухе. Сказка закончилась. Говорят его «вели», от самого Симферополя спецы в своей области, – мошенники, которых и сейчас не мало, а тогда было просто пруд пруди… Кроме всего прочего Юра пристрастился к наркотикам, впрочем, как-то умел ещё сохранять хорошую мину, продолжая играть, кутить и мотаться с ветерком на своей «девятке», которую ему подарили родители. Как-то он весёлый вернулся с Алушты, встретил Димку Михалыча (басиста) и позвал его в ресторан, там они откушали водочки, потом Юра снова сел за руль, и они поехали ещё куда-то, выпили пива, потом ещё… так, что, в конце концов, даже видавший виды Михалыч отказался садиться с Юрой в машину. Но его уже, «понесло». Он поехал один, петляя, к Дьяку – местному барыге и за любые деньги стал уговаривать, чтобы тот его уколол. К чести Дьяка, видя состояние Юры, он наотрез ему отказал. Тогда Юра поехал к N и тот согласился, уколол Юру, тот присел на диван, склонил голову, а через минуту захрипел и повалился набок. N стал делать ему искусственное дыхание и массаж сердца, но всё это уже не имело смысла. Тогда он уложил умирающего Юру в его же собственную машину и повёз в 6-ю больницу. Вышел дежурный врач, посмотрел на отходящего клавишника и сказал: «А зачем ты мне труп привёз? Я его не приму». И ушёл. Это было уже очень поздно вечером. N отвёз, теперь уже действительно мёртвого, Юру в парк, и оставил в тихом, неприметном месте вместе с машиной… На похоронах убитая горем мать обвиняла почему-то во всём Михалыча, посылая в его адрес тяжкие проклятья… |
| Мы с Алешей не угодник Божий Николай, но пели мы крестоходную безостановочно, от всей души. Конечно, мы-то принесли пение не всеобъемлюще, как святитель, а в самом прямом смысле, но и это дало силы, превозмогло боль, и мы дотекли до Кондаково даже без окропления… Этот отрезок пути – всегда для меня большое испытание, и всегда кто-то из крестоходцев в самую тяжелую минуту приходит на помощь. В прошлом году мне тоже здесь стало плохо, но рядом вдруг оказался Юра Крестников. Тоже запели с ним крестоходную (в одиночестве она как-то вяло поется). Тоже потом Юра, хотя катил коляску с малышом, ускорил шаг, но я ему ласково напомнил, что мы с ним, два певца Иринарховского крестного хода (Юра написал и сам исполнил замечательную песню о нашем ходе Иринаршем), должны идти вместе, а если «поднажмем» – я отстану. Юра смирился, и мы принесли Богу пение паче иных . Хотя, конечно, и все крестоходцы, дошедшие с крестоходной до колодчика Иринархова, принесли Богу пение паче иных , а не только мы… Но впервые, идя из Давыдово до Кондаково, мы принесли Богу пение паче иных вместе с Женей из Рыбинска. Тогда у меня люто заболела правая нога, и после поворота с Угличского тракта на Кондаково я со стоном присел на раскладной стульчик. Подходит Женя. Глаза свои округлил (он чудаковатый такой): «Ты чего? Ну-ка, вставай». Я пожаловался, что боль невыносимая, но он непреклонно схватил за руку и поднял. Так поднимают упавшего футболиста его товарищи, чтобы он продолжил игру, чтобы ее не остановили из-за него. Запел крестоходную: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, Богородицею помилуй нас». Голос у него мощный, ну, и у меня не слабый. Сразу женщины, молодцы, группу поддержки образовали за нами. Я еще не знал, что крестоходная любую боль превозмогает, еще не знал я, что это такое – «пение принести Богу паче иных». Так мы рванули на крестоходной, что долетели до Кондаково впереди всех, сразу за хоругвями. Обнял я Женю: «Спаси тебя Бог. Дотащил ты меня». Он откликнулся, как подобает православному: «Не я», – показал пальцем вверх. |
| Дженифер Адлер с приемными сыновьями Чингисом и Зориком Таня и приемныи брат Петя. Его Адлеры тоже забрали из " Аистенка " Чингис и Зорик впервые в Москве. Скоро они улетают в Америку Юра прощается с Чингисом и Зориком перед тем, как они уедут в США. С приемными родителями Дженифер и Марком Братья прощаются с Юрои перед отъездом в США Усыновить Баира и Юру Адлеры не могли — мальчики были слишком взрослыми. Но они стали называть их своими сыновьями. Дженифер и Марк не говорили по-русски, общались с Юрой через переводчика. Если оставались один на один, мальчик брал толстый словарь, быстро его листал и подчеркивал отдельные слова, которые хотел сказать. Английского языка он не знал совсем, потому что в школе учил немецкий. — Сначала для меня они были просто иностранцами, — говорит Юра о своих приемных родителях. — А потом я начал к ним привыкать. Так или иначе, подсознательно ты чувствуешь теплоту людей и тянешься к этому. Да и просто хотелось, чтобы у меня были родители. Семья Адлер: Элли, Таня, Зорик, Петя, Итан, Чингис Когда Адлеры забирали Чингиса и Зорика в США, на перроне братья пообещали друг другу, что они скоро встретятся. С того дня у Юры появилась идея фикс — уехать в Америку. Пока он оканчивал школу, Баир вернулся из армии. Юра видел, что старший брат изменился, но не знал, что именно случилось. Баир стал больше пить, не мог определиться, что ему делать. Через несколько лет его сердце остановилось. — В детстве он перегорел, потому что ему пришлось воспитывать нас. А после такого трудно было остаться эмоционально здоровым, — предполагает Юрий. Юра пробовал получить американскую визу, но «вообще не знал», как это правильно сделать, и в результате ничего не вышло. В старших классах он стал хорошо учиться и после школы поступил в Бурятский государственный университет на факультет экономики и управления. А через год бросил его и уехал в Москву: «Душа хотела чего-то другого». Кем только не работал: курьером, страховым агентом, финансовым консультантом. Потом открыл свою фирму и стал продавать стройматериалы через интернет-магазины. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance Семь шагов к покаянию. Шаг 1-ый — покаянный дневник 8 мин., 27.03.2023 Как исповедоваться в первый раз? Чем настоящее покаяние отличатся от обычной исповеди, где мы только номинально называем список грехов? Великий пост — время покаяния. Но что значит покаяться? Как подготовить себя к этому? Что нужно делать и зачем это вообще нужно? Эти вопросы особенно волнуют тех, для кого покаяние — новый, непознанный и неизведанный жизненный опыт. Этой статьей мы открываем великопостную серию «7 шагов к покаянию» , основанную на одноименном авторском курсе протоиерея Павла Великанова. Этот курс прежде всего адресован тем, кто никогда еще не был на исповеди. Каждую неделю поста вплоть до Страстной седмицы вы будете получать новые духовно-практические рекомендации и домашние задания, которые помогут вам осознанно пройти путь покаяния от самого начала и до первой генеральной исповеди. Что нужно сделать, чтобы в нашей жизни произошел разворот к миру с Богом, с собственной душой и совестью, с другими людьми? Что происходит в нашей душе, как отделить грех от не- греха, чего на самом деле хочет от нас Бог, почему захлестывающее нас иногда чувство вины вовсе не делает нас лучше, и как быть в ситуации, когда приходишь на исповедь, а священник не готов достаточно долго тебя слушать? Давайте разберемся. Начать мне хотелось бы с небольшого стихотворения современной поэтессы Анны Долгаревой: Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе: нет никакого разложения с гнилостным вкусом, нет внутри человека угасания никакого, а только мороженое на площади на руках у папы, запах травы да горячей железной подковы, березовые сережки, еловые лапы, только вот это мы носим в себе, Юра, видишь, я по небу рассыпал красные звезды, швырнул на небо от Калининграда и до Амура, исключительно для радости, Юра, ты же всегда понимал, как все это просто. Мы с тобой, Юра, потому-то здесь и болтаем о том, что спрятано у человека внутри. |
| Прощай, надо кончать. Пришли за письмом, и пора укладываться. О Юра, Юра, милый, дорогой мой, муж мой, отец детей моих, да что же это такое? Ведь мы больше никогда, никогда не увидимся. Вот я написала эти слова, уясняешь ли ты себе их значение? Понимаешь ли ты, понимаешь ли ты? Торопят, и это точно знак, что пришли за мной, чтобы вести на казнь. Юра! Юра!» Юрий Андреевич поднял от письма отсутствующие бесслезные глаза, никуда не устремленные, сухие от горя, опустошенные страданием. Он ничего не видел кругом, ничего не сознавал. За окном пошел снег. Ветер нес его по воздуху вбок, все быстрее и все гуще, как бы этим все время что-то наверстывая, и Юрий Андреевич так смотрел перед собой в окно, как будто это не снег шел, а продолжалось чтение письма Тони и проносились и мелькали не сухие звездочки снега, а маленькие промежутки белой бумаги между маленькими черными буковками, белые, белые, без конца, без конца. Юрий Андреевич непроизвольно застонал и схватился за грудь. Он почувствовал, что падает в обморок, сделал несколько ковыляющих шагов к дивану и повалился на него без сознания. ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ОПЯТЬ В ВАРЫКИНЕ 1 Установилась зима. Валил снег крупными хлопьями. Юрий Андреевич пришел домой из больницы. – Комаровский приехал, – упавшим хриплым голосом сказала вышедшая навстречу ему Лара. Они стояли в передней. У нее был потерянный вид, точно у побитой. – Куда? К кому? Он у нас? – Нет, конечно. Он был утром и хотел прийти вечером. Он скоро заявится. Ему надо поговорить с тобой. – Зачем он приехал? – Я не все поняла из его слов. Говорит, будто он тут проездом на Дальний Восток, и нарочно дал крюку и своротил к нам в Юрятин, чтобы повидаться. Главным образом ради тебя и Паши. Он много говорил о вас обоих. Он уверяет, что все мы втроем, то есть ты, Патуля и я, в смертельной опасности и что только он может спасти нас, если мы его послушаемся. – Я уйду. Я не желаю его видеть. Лара расплакалась, попыталась упасть перед доктором на колени и, обняв его ноги, прижаться к ним головою, но он помешал ей, насильно удержав ее. |
| - Тут и болгарское есть, — обнаружил Слава. - Да, уничтожить все: все от нас отвернулись. Выпить за их здоровье. - И за наше терпение, — продолжил я. - Я рыбачить пойду. — Галина Васильевна решительно и ловко собирала спиннинг. Зашевелились и все остальные. Слава запел приятным баритоном: - Здесь в океан бежит Печо-ора, Здесь всюду ледяные горы… Над нами закаркал ворон, Стас обозвал: — Сглазит, зараза. - Триста лет ему, — сообщил Юра. — Он вверху охраняет наше место, песец внизу. Песец, конечно, дербанит запасы, но зато мышей нет. - Юра тоже снаряжался, рассовывал по многочисленным карманам камуфляжной куртки патроны, прицепил нож, повесил на грудь бинокль, — Далеко от меня не отходите, я всегда буду рядом, на расстоянии голоса. - Вот я еще и подконвойный, — высказался Стас. - Медведь близко, — оправдываясь, сказал Юра. — У него начальная скорость… - Да, да, — сказал Стас, — под сто. Спринтер и то рвет только тридцать восемь километров. Пошли. Долго тащились через ельник, багульник, заросли рододендрона, через то, что в Сибири называют стлаником, а как в просторечьи, сказать не могу. С высокого берега открылась извивистая Макариха. - Вон остров, — показывает Юра, — там перекат, там… - Разберемся, — перебил Стас. — Слав, зацепишь блесну, спиннинг береги, тяни за леску, блесны не жалко. Мы спускались к воде. Стас учил уже меня: - Рыба любит воду, обогащенную кислородом, его больше там, где вода бурлит, бьется, на перекатах. В начале его и в середине. Остановились. Стас начал снаряжать спиннинг и для меня. Продевал в кольца на длинном составном бамбуке леску. - Англичане, хитрые собаки, раньше нас изобрели. Совсем слепой, без очков не вижу. Так вот затягиваем, тут без зубов не обойтись, ножом дурак отрежет, надо отгрызать. Показываю заброс. Пошел дождь. - Отлично, — сказал Стас. — Рыбак должен быть мокрый, простуженный, сопливый, но! Но удачливый. — Стас легонько качнул прут спиннинга за спину, легонько мотнул его вперед и вверх, блесна свистнула и полетела на другую сторону, упала в метре от берега. — Теперь подтягиваем и мотаем. Леска должна быть упруга как грудь, не подумай чего, как грудь солдата, стоящего в строю при команде смирно. Слав, полсотни метров туда, ты (мне) полсотни сюда. Я определюсь сам. А Галя где? |
| У Юры астма. Из-за ночных приступов он задыхается во сне Мальчику нужен кислородный концентратор, но он стоит дорого 6 ноября, 2020 Мальчику нужен кислородный концентратор, но он стоит дорого У Юры бронхиальная астма — тяжелая, атопическая, с частыми приступами. Обычный ингалятор не всегда помогает быстро купировать приступы удушья и кашля, поэтому мальчику жизненно необходим домашний кислородный концентратор. Бесплатно его не выдают. Аппарат очень дорогой, родители не могут купить его самостоятельно. Сбор средств был успешно завершён. Но ещё многие взрослые и дети нуждаются в вашей помощи. Перейти на страницу сбора на сайте фонда — Мам, а мам! Я свистю! — четырехлетний Юра в темноте пробирается к маме, пытается ее разбудить. Оксана вскакивает с кровати, машинально смотрит на часы: три ночи. — Юрик, сделай глубокий вдох, я послушаю! — шепотом просит Оксана, чтобы не разбудить других членов семьи. — А-а-ха! Оксана слышит характерный хрип со свистом, который бывает при чрезмерном скоплении слизи в дыхательных путях. Достает ингалятор, включает его и протягивает сыну: — Надевай скорее маску! Дыши! Сейчас легче станет! Юра с мамои — Ночные приступы у Юры случаются постоянно, — рассказывает Оксана. — Причем он может проснуться и попросить помощи, а может не проснуться. Кашляет, кашляет во сне, ворочается, капризничает от того, что кашель ему надоедает, а не встает. Как-то ночью ко мне прибежал старший сын, Сема, его комната рядом с Юриной: «Мама, Юра задыхается! Разбуди его!» С тех пор сплю в детской, чтобы вовремя помочь. Что делать, так вышло: я — мама астматиков со стажем, — продолжает она. — У всех четверых детей серьезное поражение дыхательных путей. Правда, у старших, Саши и Семена, в отличие от младших, Вовы и Юры, бывает длительная ремиссия. Знаете, как мы живем? Если в доме кто-то закашляет, у всех остальных уши вверх — оп! — как у собачек. Оцениваем обстановку: надо спасать или можно допить чай. Юра с мамой и братьями «Страха, что и другие дети могут быть астматиками, не было» |
| В армии Наши соседи по квартире давно жили и работали на Севере, пригласили меня: «Пусть приезжает — по крайней мере, с голоду умирать не будет». Я взял академический отпуск и поехал в Якутию, в город Ленск. Работал на стройке. И вот тогда стало что-то внутри происходить. Компании друзей пока не было, родители далеко, я совершенно один, есть время задуматься. А в тот период повсюду в большом количестве раздавали всякую индийскую литературу: Шримад Бхагаватам, Бхагавад-Гита… Я начал интересоваться вопросами веры и религии. Ну и пошло — Рерих, Лазарев («Диагностика кармы»). Все, через что многие прошли в 90-е годы. Мой Константинополь У меня был сосед по общежитию, Юра, он читал Библию. Мы с ним вели дискуссии на религиозные темы, а однажды он предложил: «У нас в городе молитвенная комната есть — говорят, священник приехал, я хочу с ним пообщаться. Давай сходим». Ну давай, сходим. И чем ближе мы подходили, тем сильнее во мне нарастало внутреннее беспокойство. Мы зашли в районный дом культуры, где и выделили комнату для богослужений, уже к гардеробу подошли, и я говорю: «Юра, я не пойду». Он удивился: «Как так? Мы уже пришли». Я опять: «Нет, Юра, я не пойду». Он меня схватил за руку и ведет: «Нет, пойдем!». Разделись, подходим к комнате, у меня уже какая-то вовсе неописуемая паника (в жизни такого не было): «Нет, Юра, ты иди, я тебя здесь буду ждать». Хочу себе придумать миллион оправданий — и не могу. Он отвечает: «Я тебя не отпущу. Мы уже пришли. Заходим». Вошли мы в момент, когда пели «Честнейшую». Служил недавно назначенный священник Сергий Никитченко (он потом служил в Москве, а сейчас в Москву уехал). У меня было такое состояние, как будто грудная клетка сейчас разорвется, сердце выпрыгнет, даже в глазах потемнело — страх вперемешку с непонятным, до той поры не испытанным блаженством. Уже будучи священником, вспоминая то состояние, я себе задавал вопрос: «Не было ли это подобно тому, что почувствовали послы князя Владимира в Константинополе в храме Святой Софии, когда они говорили: „Были аки на небе, аки на земле“?». |
| Наконец мы едем на симпозиум. Юра везет доклад о чем-то индийском; однако, выйдя к столу и доске, начинает рассказывать о моделях семьи в разные советские периоды, и говорит такое, что после доклада все печально молчат. Среди участников — Роман Якобсон, с ним какие-то приставленные лица, народу вообще много, отвечает за все Юрий Михайлович Лотман — в общем, ситуация. Юра сидит за столом, в ярко белой рубашке, обхватив руками голову; Томас жалобно смотрит на него, я — взываю к небесам, народ чуть не плачет. После этого многие спрашивают нас с Томасом, провокация ли это. Мы утверждаем, что нет, с переменным успехом. Дня через два ведущий заседание (кажется, пастор Мазинг) сообщает, что у Юры родился сын, а кто-то (кажется, Иллич–Свитыч) трагически погиб. Потрясенные этими событиями, структуралисты отмякают; но Юра больше не говорит, что они — соль земли. Прибавлю, что Юра уехал в Москву, а мы с Томасом — в Таллин, где нас и настигло сообщение, что в Вильнюс приехал отдышаться еще не знакомый с нами Бродский. Мы спешим домой. Но это — другой рассказ. 67–ой был исключительно насыщен событиями. Вторая жена Томаса (еще не жена) ждала ребенка и приехала по этому случаю к нам, на косу. Решила туда приехать и трогательнейшая певица, похожая на мулатку, Гитана Садовникова. Наконец, неугомонная Наталья Горбаневская пришла туда пешком от переправы, ухитрившись обойти пограничников. Дойдя рано утром до того места, где напротив Пярвалки стоит маяк, она легла на берег, поспать: а позже написала стихи: На черном блюдечке залива едва мерцает маячок и сплю на берегу залива я, одинокий пешеход. Еще заря не озарила Моих оледенелых щек, еще судьба не прозвонила… Ореховою шелухой еще похрустывает гравий еще мне воля и покой последних маршей не сыграли, и волны тихо льнут к песку, как я щекою к рюкзаку на смутном берегу залива. Вот вам Dichtung и Varheit — читаешь и плачешь, особенно в те годы, когда мы не знали, что снова увидимся; а «на самом деле» мой доведенный все новыми гостями муж увидел Наталью с рюкзаком, взял сына и молча ушел с ним снимать другую избу. Так мы и жили, женщины — в первой избе, мужчины — во второй. |
|
|
