| И хочется ударить по этому лицу, разбить к чертям зеркало, только бы избавиться от монстра внутри себя – того, что так настырно подсовывает в сознание юного Володи грязные, пошлые видения… Юрины колени. Они такие холодные, Володя греет их своим дыханием, целует украдкой и улыбается, чувствуя, как Юра вздрагивает от его прикосновений» (с. 123). « Он смотрит… Под закрытыми веками видится совсем другое лицо. Любимое, застывшее в памяти на всю жизнь. Его тонкие губы, которые так хочется целовать, что нет сил сдержаться. И это лицо так близко, и с губ Юры слетают признания. Так настойчиво обнимают руки, так отчаянно пальцы цепляются за плечи. “Пожалуйста, Володя. Если мы не сделаем этого сейчас, не сделаем никогда. Это последний наш день, я хочу тебя запомнить, ты единственный”. Володя в своей отчаянной фантазии целует его, такого красивого, такого родного» (с. 126). « Володя… весь окоченел, чувствуя только горячее дыхание Юры на коже и в волосах, его руку, случайно оказавшуюся на колене. И истому по всему телу – невыносимую, жаркую, неправильную… Каждый раз Володя, сцепив зубы, обещал, что не позволит себе сорваться. Каждый раз он клялся, что все это никоим образом не затронет Юру. А Юра поцеловал его в шею… Только трепетно обнимающий Юра – совсем близко. Он просто уткнулся лицом Володе в плечо и нечаянно коснулся губами шеи у воротника рубашки. А Володю тряхнуло так, будто по нему пропустили разряд тока. Он отпрянул от Юры, испугавшись своей же реакции – желания у него были однозначные. Юра замер, удивленно глядя на него. Сидел на столе, болтая ногами в нескольких сантиметрах над землей, а сам откинулся чуть назад. Вся его поза манила: хотелось подойти, прижаться вплотную, взять в ладони лицо и целовать, целовать, целовать... Не невинно и ласково, не так, как всегда, едва касаясь губами, а по-настоящему, по-взрослому» (с. 237). Подчеркнём, что в приведённых фрагментах книги совершенно определённо описано совершение педофильных гомосексуальных действий между взрослым мужчиной и несовершеннолетним (возможно – малолетним) ребёнком – в положительно-романтизирующем, одобряющем и оправдывающем ключе. |
| Оксана тут же отвезла маленького Юру в Ростов, в областную больницу, где наблюдались и старшие дети, но в госпитализации им тогда отказали. Объяснили, что детей до 3 лет в отделение пульмонологии не кладут. Юра Содержание кислорода в крови упало до 70% Официально диагноз «тяжелая бронхиальная астма» Юре поставили в 3 года в московской больнице. Там же расписали план лечения на год, выписали бронхорасширяющие и противовоспалительные препараты для ингаляций. — Юра глазами голубыми хлопает так, что все умиляются, но характер непростой, — описывает сына Оксана. — Ругать его нельзя ни в коем случае. Только договариваться. На любое замечание он найдет, что ответить. Спросишь: «Зачем ты воду разлил?» Тут же скажет: «А зачем ты ее сюда поставила?» Как-то на вопрос деда, зачем он «вылущил» все таблетки и выстроил их в паровозик, Юрик смело ответил: «А ты, деда, не знаешь, что от маленьких надо убирать таблетки?» Рисовать Юрик любит все и всех. Большой ватман у него обычно быстро заканчивается, и он начинает раскрашивать гуашью руки. В итоге отпечатки пальцев появляются на полу, плитке, зеркале и даже у Юрика на попе. Юра с братом Семеном Юрик очень любит плавать в бассейне, из бластеров водой пулять, — с улыбкой говорит его мама. — А по вечерам они с шестилетним братом Вовкой ждут, когда придет домой старший, Саша. Нужно же пошептать ему на ушко, как им хочется запрещенные конфетки или жвачки. В такой большой семье, как у нас, скучно не бывает. Здоровыми бы только все были. В мае этого года у Юры случился самый сильный за все время астматический приступ — содержание кислорода в крови упало до 70%. Тогда Оксана очень испугалась. Вызвала не просто скорую — реанимобиль. Тогда Юру успели откачать, но ситуация была на грани. Оксана поняла, что одних только ингаляторов дома недостаточно. Самостоятельно ребенка в таком тяжелом состоянии до больницы, где есть кислородный аппарат, не довезти, а единственный на весь район реанимобиль может просто не успеть приехать. Юра — Дома обязательно должен быть кислородный концентратор. Он поможет нам вовремя купировать сильные астматические приступы, когда одних только ингаляторов мало. С ним не будет необходимости так часто обращаться в больницу. Ведь любая госпитализация для ребенка травматична. Если можно полечиться дома, лучше так и делать. Только бесплатно концентратор нам не выдадут. И купить нет возможности, — говорит Оксана. |
| Существенно важным является то, что устами других персонажей книги о Юрии Коневе, в авторских повествованиях о Юрии Коневе, в изложении собственных воспоминаний Юрия Конева говорится: « Просто Юра – он ведь еще ребенок» (с. 25); « – Ольга Леонидовна, но вы ведь нам сами говорили, что нельзя на ребенка кричать [говоря о Юрии Коневе] . – Ира осмелилась ее пристыдить… Воспитательница при всех кричала на вожатую, а теперь и на Юрку» (с. 24); « Юра – хороший мальчик , он повзрослел, исправился с того года, правда, Юр… Он мальчик творческий, ему бы в кружок поактивнее, – продолжала канючить Ира Петровна. – Вот спортивная секция у нас есть, да, Юр? Или вот... театральный кружок открылся, а у Володи как раз мальчиков мало» (с. 24, 25); «… его наличие хотя бы создало иллюзию, что Юра не зря явился сюда, что не зря залез в окно развалины, как сентиментальный ребенок» (с. 135); « Володя закатил глаза и вдруг покачал головой и улыбнулся [обращаясь к Юрию Коневу]: – Ну и ребенок же ты» (с. 216); «… фыркнул Юрка. Похоже, Володя действительно был слишком взрослым, а он – полным ребенком» (с. 220); « – Какой же ты все-таки ребенок, – не дождавшись его ответа, вздохнул Володя [обращаясь к Юрию Коневу] . – Но на самом деле я тебе даже завидую. Юрка молчал» (с. 264); « Юрку покоробили эти слова. Вот теперь и она говорит, что он ведет себя как ребенок» (с. 279); « Юрка и сам не понимал. Он снова как маленький ребенок нес полную околесицу только ради того, чтобы на него обратили внимание. Юрке это не нравилось, он был противен сам себе, но ничего не мог с собой поделать» (с. 288); « Каким же он был тогда наивным. Глупым мальчишкой, совершенно не понимающим серьезности происходящего… Может, хорошо, что Юра тогда был абсолютным ребенком. Ведь благодаря такому невинному и ребяческому взгляду на вещи он…» (с. 300); « Володя [говорит ему Юрий Конев], хватит носиться со мной как с маленьким» (с. 385); «… Володя подумает, когда увидит? Может быть, ему, такому серьезному, станет смешно, и он посчитает это наивным ребячеством и опять скажет ему: “Тебе надо повзрослеть!” И тогда Юрке станет уже не стыдно, а больно» (с. 387). |
| «Может, Юра в него пошел, в дедушку?» – предполагает Анна Илларионовна, пытаясь понять ту охоту, с которой следовал Юра за своим другом, постигая азы Православия. Приезжая в Тольятти на каникулы, Саша привозил духовную литературу, проповеди, и они с Юрой, иногда и по ночам, перепечатывали тексты на машинке. Родители Юры, боясь за сына, пугаясь непонятных им в молодом человеке интересов, препятствовали этим тайным занятиям: чудилось что-то страшное. «Темные мы были», – сокрушается Виктор Константинович, вспоминая свои страхи. Анне Илларионовне запомнился сон накануне отъезда Юры в Оптину пустынь летом 1993 года. Ей приснился человек, который, стоя в прихожей, держал над головой раскрытую книгу. Страницы книги были исписаны четкой старославянской вязью. Незнакомец – высокого роста, со светлыми, чуть рыжеватыми волосами, – сказал: «Не вините сына. Он ни в чем не виноват». «Мы ведь, глядя, как Юра в своих интересах все дальше и дальше отходит от обычной жизни, подозревали его – страшно вспомнить! – чуть ли не в употреблении наркотиков , – поясняет Анна Илларионовна. – Прости нас, сынок, Царствие тебе Небесное». «Не уходить от выбора, не играть в игры и не позировать», – определяет Юрий линию своего поведения. Между тем Юра закончил школу, поступил в Политехнический институт на электротехнический факультет – но интересы его, судя по дневникам, были далеки от электротехники. Тонкая художественная натура юноши требовала совсем другого. С карандашом в руке перечитывал он Достоевского, Гоголя, Чехова – русскую литературу, склонявшуюся своими вершинами к униженным и оскорбленным. Дневник Юрия пестрит выписками из зарубежных мыслителей: Ларошфуко, Паскаля, Монтеня – он ищет себе собеседников среди умов, известных вниманием к каждому движению сердца. «Не уходить от выбора, не играть в игры и не позировать», – определяет Юрий линию своего поведения. 12 марта 1989 года он принял святое крещение. Вместе с сыном крестился и отец. «Одних к вере случай ведет, – отмечает Виктор Константинович, – а у Юры это с детства постепенно, постепенно начиналось». Постепенно приходил Юрий к вере, но как-то так получалось, что не только родителей, но и близких ему по духу окружающих старался обратить он к Богу, к вере православной. |
| Гагарин в Ташкенте Ездили в те дни на бешеной скорости. Трасса заранее очищена от транспорта, и правительственный кортеж с Гагариным мчит на скорости под двести или больше двухсот. И вот влетаем мы на бешеной скорости в распахнутые ворота оборонного секретного завода, куда и по пропуску трудно попасть. То есть чтобы получить пропуск, надо месяцами проходить проверку на отсутствие шпионских связей. А тут встречающие стоят навытяжку, и все секреты общедоступны. Помню, как дрогнуло лицо космонавта, когда он увидел на стапелях завода новый сверхсекретный истребитель. Быстро взбежал по лестнице, сел за штурвал, и лицо у него было такое, что я вдруг почувствовала: ему нельзя сейчас мешать, задавая вопросы. Это прирожденный боевой летчик, навсегда полюбивший небо. Сопровождающие не решились подняться на стапели – высоковато всё же, на уровне двухэтажного дома. А Юра тем временем уже взбегал по лестнице на третий этаж. Ходил он так быстро, что фактически бегал. Свита сопровождающих не поспевала за ним. Люди они властные, но пожилые и тучные. Я же в ту пору была еще молодой и быстроногой. И вот бежим мы с Гагариным по третьему этажу, оставив свиту далеко позади. Вдруг Юра спрятался в комнате конструкторского бюро и попросил меня: «Прикрой!» Что ж, всё понятно: устал человек, и душа, задыхаясь в тисках толпы, ищет уединения. Бегу по коридору уже в одиночестве, но как бы вслед за Гагариным, а свита, пыхтя, поспешает за мной. Минут двадцать бегали, пока не появился Юра. А дальше снова езда на бешеной скорости – в пионерлагерь. Это была своего рода иконография советских времен: «Вождь и дети», «Космонавт и дети». На детском празднике всё было, как у взрослых: доклад, речи плюс стихи про дедушку Ленина и верных пионеров-ленинцев. В конце встречи космонавту подарили роскошный восточный палас. Сунул мне Юра палас в руки и шепнул: «Прикрой». Оказывается, ему надо было в то заведение, куда царь ходил пешком. Домик задумчивости был в конце аллеи. Я, прикрывая пути отхода, развернула палас и заговариваю зубы пионерам: «Обратите внимание на гармонию узоров. Древнее восточное искусство – это…» Зря старалась. Верные ленинцы, смотрю, бегут за Гагариным. Выстроились с букетами у входа в домик и вскинули руки в пионерском салюте. Смех и грех – торжественная встреча космонавта на фоне заведения с надписью «Туалет». |
| Надо было Музгара пристрелить, а шкуру ободрать на шапку”. Собака была! Глухарей брал, белку облаивал. Раз даже: рыбачу, слышу лай, выносится лось прямо на меня. Гнал лося под выстрел. Меня Витька повел ель на воду стаскивать, он ель для лодки подвалил. Центнера четыре. Говорит: вдвоем тащим, а отец тащил в одиночку. А там был, я еще застал, Ваня Рыбаков. Поднимет у избы угол и кепку подсунет. - А чего ты про собаку вспомнил? - Сегодня вроде какая-то собака пробежала? Юра торопливо придвинул к себе ружье. - Собака вряд ли, рысь — вполне. Вот то, что купались вы, это не надо бы, — опять повторил он, — это может продлиться чревато. Ужин наш у костра продолжался долго. На десерт, на чай и кофе поднялись в вагончик, так как сильно холодел к ночи воздух. В вагончике была другая крайность — Юра так натопил огромную чугунную печь, что градусов было, наверное, под сорок. Вместе с тем Юра берёг тепло, не говорил нам, чтоб мы закрывали дверь, но сам вскакивал и закрывал каждый раз, когда кто-то выходил и входил. Вскоре притерпелись и к теплу, разделись до рубашек. Даже было приятно после целого дня хождения в тяжелых бахилах, ватных штанах и ватниках. Пошли разговоры. Юра принялся уничтожать пиво, выливая его сквозь себя на землю, у других тоже проявились свои склонности, словом вечер получился незабываемым. Даже и песни попели. В них все время ввергал Слава. Он допел до конца песню о Печоре. Вот она: Где в океан бежит Печора, Там всюду ледяные горы, Там стужа люта в декабре, Нехоо, ох нехорошо зимой в тундре. Припев: Ой-ла-ли-ла, бежит олень, Ой ла-ли-ла, лежит тюлень. Там нету клуба, нету сцены, Там люди холодны, как стены, Ой ла-ли-ла, худое дело, Где ж будем ставить мы “Отелло”. Припев и финал: Ой-ла-ли-ла, бежит олень, Ой ла-ли-ла, лежит тюлень. Ой ла-ли-ла, гибнет человек: Пришлите дее, пришлите денег на побег. Оказывается, это была песня лагерных артистов. - Нас вообще многому блатняги учили, — сказал Стас. — “А легавые в то время на облаву идут… Двадцать пуль ему вдогонку, пять застряло в груди”. |
| Я много прошагал, но не нашел увы Того чего искал, но ты - вперед иди мой друг, Желаю Господа найти, и только Он укажет путь, Чтобы с дороги не свернуть - пусть Светом Завтрашнего Дня - Он осветит дорогу для тебя... ЛЮБОВЬ А. 2011/10/25, 18:22:55 ВОСПОМИНАНИЯ Обними меня, вечер, прохладой! Знойный день духотой утомил... Ничего мне от жизни не надо - Лишь желаю, чтоб Боже простил От меня нет и капли возможности Что бы грешную душу унять И забыв о былой осторожности, Продолжаю ее угнетать: Не забыть мне про белые звонницы, В мелкой заводе шорохи птиц, Про далёкие яркие всполохи Монастырских, Афонских зарниц... Как свежо твоё, вечер, объятие Под напевы бессонных цикад! Как же радостно это занятие - Поворачивать память назад!.. СВЯТОЙ КОЛОДЕЦ... Волна, огибая скалистый утёс, Волнует песок на равнине Кольцом изгибается девственный лес Где остров лежит в середине Там времени бег замедляет стремленье... На острове этом, в тени тополей, Таится Афонский колодец поныне... Вода в нём рассветного неба синей, Такой окропляют притворы церквей... Когда-то, ушедший святой, камнетёс, Тончайшей резьбой паутинной, По камню колодца рисунок нанёс Умелой рукой - непростую картину Скрещенные шеи младых лебедей Что жаждут склониться к святыне. Рисунок живет там до нынешних дней... ЛЮБОВЬ А. 2011/10/25, 05:05:35 Настоящим докладываю, что дела и должность Юрченко деда, Юрченко внука, Юра Юрченко, возложено на Раба Божего Юра Юрченко. Прошу Вас по Вопросам Жизни и Смерти обращятся на Гору. Ваш Юр. Все. спасибо. Дорогие женщины прошу вас принять и помочь нам и Вам в чистки планенты Земля и Всей нашей Вселеной. Я очень Вас люблю Юра Юрченко. Аминь.51 домой в 6:00 24 октября 2011 года. боремся за Любовь Нашего Бога к людям и востановления справедливости в нАшей Долбоной Вселеной. Очень надеюся на Ваше понимание и берегите Себя. Все премии и уважения народов Земли. Они в Вас надеются.Аминь! Раб Божий Юра Юрченко 2011/10/24, 16:27:36 Афон! Не описать словами... Афон! Не описать словами, Всю красоту твоих дорог, |
| Еленина мама уже не имеет сил плакать. Все знали, чем это закончится, но принять до конца это невозможно. Всегда теплится надежда на чудо. Я глажу ее по спине. Приходит отец. Он не скрывает слез. Вдвоем они собирают вещи, которыми успели тут обрасти. Юра был наркоманом. Таким его сделала долгая жизнь среди боли. С пересаженной почкой он прожил больше года, а потом она перестала работать. Юру не обмануть введенным в вену димедролом вместо промедола. Он чует, что это, когда еще первые капли падают в вену и смешиваются с плазмой, красными и белыми кровяными тельцами и текут в водоворотах сосудов, подгоняемых сердцем. Юре совсем плохо. Его бросила жена, но сейчас она иногда приходит. Я ухожу на ужин и предупреждаю его. Сейчас придет санитарка и будет дожидаться меня на посту. Юра что-то говорит по поводу моего костюма. Чувство юмора сохранено. Это помогает. Ужин – это добрая традиция. Мы делаем в духовке картошку. За ужином собираются ответственный дежурный и все наше отделение. Ужин – время жизни. Возвращаюсь на пост. В открытом окне Юриной палаты майская ночь. — Полин, посиди со мной. Я сажусь рядом с кроватью на табуретку, и мы болтаем. Он говорит о жене, об армии и друзьях, о том, что мечтал сделать и чему не суждено было случиться. Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом. Юра держит меня за руку и периодически сжимает ее сильнее. Что-то он мне не нравится. Через какое-то время заходит дежурный доктор и зовет меня. — Владимир Николаевич, он прощается, я вам говорю. Подтягиваем на пост все, что может быть использовано в реанимации. Пружинит беспомощная плоть под руками. Реанимация – зрелище не из приятных. Все. Реанимация без эффекта. Время смерти . Умерли мечты, надежды и планы. Только Господь знает, почему тебе была отведена именно такая жизнь. Спи спокойно, Юра. Медсестра Света, противная в обычной жизни, плачет навзрыд. Она дежурит чаще, чем я, и привыкает к больным больше. photosight.ru. Фото: Дмитрий Онищенко Утро. Май. Время надежд, ветра и весны. Новый день. Все идет своим чередом. Отделение начинает работу. Просыпаются лаборанты, санитарки и медсестры. Утренняя реанимационная рутина. Доктор пьет кофе и приглашает меня. Приходит новая смена. Мы собираемся домой. |
| Больная плавала в поту и кончиком языка облизывала сухие губы. Она резко осунулась с утра, когда Юра видел её в последний раз. — Не ошибка ли в диагнозе? — подумал он. — Все признаки крупозного. Кажется, это кризис. Поздоровавшись с Анною Ивановной и сказав что-то ободряюще пустое, что говорится всегда в таких случаях, он выслал сиделку из комнаты. Взяв Анну Ивановну за руку, чтобы сосчитать пульс, он другой рукой полез в тужурку за стетоскопом. Движением головы Анна Ивановна показала, что это лишнее. Юра понял, что ей нужно от него что-то другое. Собравшись с силами, Анна Ивановна заговорила: — Вот, исповедывать хотели… Смерть нависла… Может каждую минуту… Зуб идешь рвать, боишься, больно, готовишься… А тут не зуб, всю, всю тебя, всю жизнь… хруп, и вон, как щипцами… А что это такое?.. Никто не знает… И мне тоскливо и страшно. Анна Ивановна замолчала. Слезы градом катились у нее по щекам. Юра ничего не говорил. Через минуту Анна Ивановна продолжала: — Ты талантливый… А талант, это… не как у всех… Ты должен что-то знать… Скажи мне что-нибудь… Успокой меня. — Ну что же мне сказать, — ответил Юра, беспокойно заерзал по стулу, встал, прошелся и снова сел. — Во-первых, завтра вам станет лучше — есть признаки, даю вам голову на отсечение. А затем — смерть, сознание, вера в воскресение… Вы хотите знать мое мнение естественника? Может быть, как-нибудь в другой раз? Нет? Немедленно? Ну как знаете. Только это ведь трудно так, сразу. И он прочел ей экспромтом целую лекцию, сам удивляясь, как это у него вышло. — Воскресение. В той грубейшей форме, как это утверждается для утешения слабейших, это мне чуждо. И слова Христа о живых и мертвых я понимал всегда по-другому. Где вы разместите эти полчища, набранные по всем тысячелетиям? Для них не хватит вселенной, и Богу, добру и смыслу придется убраться из мира. Их задавят в этой жадной животной толчее. Но все время одна и та же необъятно тождественная жизнь наполняет вселенную и ежечасно обновляется в неисчислимых сочетаниях и превращениях. Вот вы опасаетесь, воскреснете ли вы, а вы уже воскресли, когда родились, и этого не заметили. |
| Теперь, танцуя с неизвестным кавалером и при повороте задевая за сторонившегося и хмурившегося Юру, Тоня мимоходом шаловливо пожимала ему руку и выразительно улыбалась. При одном из таких пожатий платок, который она держала в руке, остался на Юриной ладони. Он прижал его к губам и закрыл глаза. Платок издавал смешанный запах мандариновой кожуры и разгоряченной Тониной ладони, одинаково чарующий. Это было что-то новое в Юриной жизни, никогда не испытанное и остро пронизывающее сверху донизу. Детски-наивный запах был задушевно-разумен, как какое-то слово, сказанное шопотом в темноте. Юра стоял, зарыв глаза и губы в ладонь с платком и дыша им. Вдруг в доме раздался выстрел. Все повернули головы к занавеси, отделявшей гостиную от зала. Минуту длилось молчание. Потом начался переполох. Все засуетились и закричали. Часть бросилась за Кокой Корнаковым на место грянувшего выстрела. Оттуда уже шли навстречу, угрожали, плакали и, споря, перебивали друг друга. — Что она наделала, что она наделала, — в отчаянии повторял Комаровский. — Боря, ты жив? Боря, ты жив, — истерически выкрикивала госпожа Корнакова. — Говорили, что здесь в гостях доктор Дроков. Да, но где же он, где он? Ах, оставьте, пожалуйста! Для вас царапина, а для меня оправдание всей моей жизни. О мой бедный мученик, обличитель всех этих преступников! Вот она, вот она дрянь, я тебе глаза выцарапаю, мерзавка! Ну теперь ей не уйти! Что вы сказали, господин Комаровский? В вас? Она стреляла в вас? Нет, я не могу. У меня большое горе, господин Комаровский, опомнитесь, мне сейчас не до шуток. Кока, Кокочка, ну что ты скажешь! На отца твоего… Да… Но десница Божья… Кока! Кока! Толпа из гостиной вкатилась в зал. В середине, громко отшучиваясь и уверяя всех в своей совершенной невредимости, шел Корнаков, зажимая чистою салфеткою кровоточащую царапину на легко ссаженной левой руке. В другой группе несколько в стороне и позади вели за руки Лару. Юра обомлел, увидав ее. — Та самая! И опять при каких необычайных обстоятельствах! И снова этот седоватый. Но теперь Юра знает его. Это видный адвокат Комаровский, он имел отношение к делу об отцовском наследстве. Можно не раскланиваться, Юра и он делают вид, что незнакомы. А она… |
|
|
