| – Подумайте, только шестой час, – сказал Иван Иванович. – Видите, скорый из Сызрани. Он тут проходит в пять с минутами. Вдали по равнине справа налево катился чистенький желто-синий поезд, сильно уменьшенный расстоянием. Вдруг они заметили, что он остановился. Над паровозом взвились белые клубочки пара. Немного спустя пришли его тревожные свистки. – Странно, – сказал Воскобойников. – Что-нибудь неладное. Ему нет причины останавливаться там на болоте. Что-то случилось. Пойдемте чай пить. Ники не оказалось ни в саду, ни в доме. Юра догадывался, что он прячется от них, потому что ему скучно с ними и Юра ему не пара. Дядя с Иваном Ивановичем пошли заниматься на террасу, предоставив Юре слоняться без цели вокруг дома. Здесь была удивительная прелесть! Каждую минуту слышался чистый трехтонный высвист иволог, с промежутками выжидания, чтобы влажный, как из дудки извлеченный звук до конца пропитал окрестность. Стоячий, заблудившийся в воздухе запах цветов пригвожден был зноем неподвижно к клумбам. Как это напоминало Антибы и Бордигеру! Юра поминутно поворачивался направо и налево. Над лужайками слуховой галлюцинацией висел призрак маминого голоса, он звучал Юре в мелодических оборотах птиц и жужжании пчел. Юра вздрагивал, ему то и дело мерещилось, будто мать аукается с ним и куда-то его подзывает. Он пошел к оврагу и стал спускаться. Он спустился из редкого и чистого леса, покрывавшего верх оврага, в ольшаник, выстилавший его дно. Здесь была сырая тьма, бурелом и падаль, было мало цветов и членистые стебли хвоща были похожи на жезлы и посохи с египетским орнаментом, как в его иллюстрированном Священном писании. Юре становилось все грустнее. Ему хотелось плакать. Он повалился на колени и залился слезами. – Ангеле Божий, хранителю мой святый, – молился Юра, – утверди ум мой во истинном пути и скажи мамочке, что мне здесь хорошо, чтобы она не беспокоилась. Если есть загробная жизнь, Господи, учини мамочку в раи, идеже лицы святых и праведницы сияют яко светила. Мамочка была такая хорошая, не может быть, чтобы она была грешница, помилуй ее, Господи, сделай, чтобы она не мучилась. Мамочка! – в душераздирающей тоске звал он ее с неба, как новопричтенную угодницу, и вдруг не выдержал, упал наземь и потерял сознание. |
| Пришла и Галина Васильевна. Так измучилась, что помогаем стащить куртку, сапоги. Сами за Стасом не пошли, послали Юру. Юра тоже боится. Советуем посмотреть издали. Юра ушел и быстро вернулся. - Думаю, что он даже точно поймал. Но вот вернулся и Стас. Да, он поймал. И поймал очень крупных, ядреных хариусов. Молча уселся у костра. - Ну вот, — бодро стал я подводить итоги, — все промыслительно. Слава как самый молодой и нетерпеливый, поймал первым, я как совершенно не рыбак поймал одну. Галина Васильевна как женщина, поймала количественно больше всех. Ну, а Станислав Юрьевич как начальник, поймал и много и качественно. Но, как повар, спрашиваю, мне готовить уху? - Нет, нет, не успеем, — говорит Юра. — Вертак сейчас должен придти. Если не погода, то придут минута в минуту. На северах только так и можно выжить на честности и доверии. - Тогда засолю. — Я стал потрошить хариусов и засыпать их крупной солью. - Да, — сказала уже отогревшаяся Галина Васильевна. — У нас мужчины на собрании боятся выступить, а в одиночку на медведя пойдут. - В Москве наоборот, — Стас тоже оживал. — Особенно в нынешнем составе Думы- выступать все смелые, а вот их надо проверять, вывозить сюда и ставить против медведя. От такой перспективы даже невозмутимый Юра засмеялся. И тут же отошел от костра слушать небо, как он выразился. Вернулся, сказал, что надо развести костер на открытом месте. Туман становился все серьезнее. Мы перетаскали рюкзаки и коробки ближе к месту высадки, перетащили горящие головни и дрова. Костер загорелся, но это уже не был костер для чая, для обогревания, это был сигнальный костер. - Вертак! — закричал Юра. — Так кричат, наверное: “Земля!” матросы, когда уже не чают ее увидеть. И опять все произошло моментально: вертолет резко завис, даже круга делать не стал, снизился, как будто упал не до конца, мотор ревел над нами, мы под сшибающим с ног ветром погрузили вещи и заскочили внутрь. Вертолет наклонился, качнулся и взревел. Понеслась под нами тончающая, худеющая от разлуки Макариха, мигнул и погас огонечек костра, вагончик, крохотный и сиротский отдалялся, вот пошли незнакомые места. Вскоре все было закрыто серо-молочным туманом. Командир, вышедший к нам, кричал: |
| Иначе сказать невозможно. Это было так, что даже плакать не пришлось, потому что человек получил наконец освобождение. В день папиной смерти в нашем доме после некоторого перерыва вновь появился Георгий, предложил свою помощь. А вскоре мы поженились. —Ваш супруг также был глубоко верующим человеком? — Как выяснилось через некоторое время после знакомства, Юра, Георгий Валентинович Про-ферансов, был внучатым племянником священ-номученика Владимира Проферансова — того самого, который служил вместе с моим дедом, отцом Василием Смирновым. Юра был прихожанином храма Ильи Обыденного. И венчали нас там. По знакомству, конечно: Юра был офицером, поэтому венчаться открыто было сложно. Отец у него комбриг, был разжалован и отправлен в ссылку абсолютно ни за что — еще до войны. Его отец был настоящий, совершенно советский человек, хороший, простой, ясный такой — «классический» советский офицер. Юра же не был «классическим» офицером. Его дед был полковником Генштаба царской армии. С ним ничего не сделали в советские времена, и он таким маленьким старичком доживал свой век. До семи лет, пока отец был в ссылке, Юру нянчил дед. И я думаю, Юрина выправка, благородство, удивительная какая-то тактичность, то, что современным офицерам не больно-то свойственно, — это у него от деда. Когда Юра окончил педагогический институт и оканчивал музыкальное училище, его призвали в армию. И долго решали, куда его отправить. Он был очень талантливый музыкант и художник. Военные же, которые его призвали, знали его происхождение: отец был в ссылке, дядя — министр (родной брат отца), другой дядя — полковник Генштаба, уже современного. что с ним делать? И они ему предложили пойти в авиационное училище. Он согласился, потому как на самом деле выбора не было. Он пошел, хотя это было «не его». Но и там он отлично себя проявил. Послали его на Дальний Восток. Потом он поступил в Военно-воздушную академию. Работал в ЦАГИ, в том самом месте, где моя мама сторожила самолеты во время войны, и где папа тоже одно время работал. |
| А когда вернулся на отмель, увидел, как Юра, стоя по пояс в воде, прикрылся руками – бледный и... какой-то смущенный. Отчего только? Смущаться тут нужно было Володе... И шальная, непристойная мысль ворвалась в голову: что, если сейчас подойти к нему, взять мокрыми ладонями его лицо, заглянуть в сверкающие от солнца глаза... И поцеловать? Его губы теплые или холодные? Какие они на вкус – как речная вода? И чтобы по-настоящему, чтобы прижаться и…» (с. 73–74). Следует обратить внимание на многоточие после союза «и», метонимически заменяющее описание активных (воображаемых или реальных) гомосексуальных действий педофильного характера. « Юра поцеловал его. Так, как мог поцеловать только Конев : внезапно, нелепо, поддавшись непонятному порыву. В то самое прекрасное мгновение мир Володи перевернулся с ног на голову. А когда это мгновение закончилось, на смену счастью тут же пришел страх. Страх за себя. Паника обуяла Володю – неужели Юра прознал о нем и теперь издевается? Шутит? Мстит за что-то? За то, что Володя потанцевал с Машей?... От этой честности, от осознания, что Юра не шутил, не баловался, не мстил, а хотел, действительно хотел его поцеловать, Володю охватил настоящий ужас. И вот тогда страшно стало уже за Юру. Володя винил себя и только себя в том, что допустил это. Он заразил Юру, не уследил за собой, не смог удержать свои чувства и свою болезнь! Юра, дождавшись, пока зал опустеет, толкнул Володю в старый пыльный занавес, укутал и поцеловал… А разве мог Володя иначе? Ведь у них было так мало возможностей побыть вместе, а так хотелось, так безудержно тянуло к нему. Володя ненавидел в себе эту тягу, едва не сгорал заживо от одних только мыслей, но и противиться не мог. Моменты, когда им удавалось остаться наедине, были невероятно светлыми и яркими» (с . 95, 96, 97 ). Владимир « видел Юру – юного счастливого Юру, сидящего на детской карусели среди белого пуха одуванчиковой поляны. Видел, как пушинки кружат в воздухе, попадают ему в рот – а он плюется и смеется, машет Володе рукой… А в воображении Володя увидел свое отражение в зеркале – совсем юное лицо, очки в роговой оправе, отчаяние в глазах, кривящиеся от злости губы. |
| Вырезал отец Юре из дерева коня. Резвого, горячего. Бьет конь копытами, огненная грива развевается. Назвал Юра коня Огнегривый. Не может расстаться с ним. Поставит на столе, сядет в сторонке. И чудится Юре: вот-вот поскачет Огнегривый. Лег Юра спать, а коня поставил на полу, у кровати. Спит — не спит Юра и вдруг видит: поднял Огнегривый голову, встрепенулся и поскакал, поскакал. Вскочил Юра, хотел бежать вдогонку за Огнегривым, но он уже снова стоял у кроватки. Наклонился Юра к коню, погладил по голове. Огнегривый успокоился. Только ноги дрожали да огненная грива была еще теплой. Он только живой красивый Огромная красивая бабочка Махаон села на красный цветок канны. Села и шевелит крыльями. К Махаону подкрался мальчик, поймал его. Трепещет Махаон, но вырваться не может. Мальчик пришпилил его большой булавкой к бумажному листу. Крыльца бабочки поникли. — Почему ты перестал трепетать крыльями, Махаон?— спрашивает мальчик. Махаон молчит. Мальчик положил листок с мертвым Махаоном на подоконник. Через несколько дней смотрит — крыльца иссохли и рассыпались, по брюшку ползают муравьи. — Нет, он только живой красивый,— сказал удрученный мальчик.— Когда крыльца его трепещут на цветке канны, а не на листке бумаги. Горячий цветок В тот год была ранняя весна. В середине апреля зацвели сады. Наступил май: Одним ясным весенним утром маленькая девочка Оля пошла в сад и увидела большой красный цветок розы. Она побежала к маме и радостно сказала: — Мама, красная роза зацвела! Мама пришла в сад, посмотрела на красный цветок, улыбнулась. Потом взглянула на небо, и лицо ее стало тревожным. С севера надвигалась черная туча. Подул ветер, туча закрыла солнце, похолодало. Мама с Олей сидели в комнате и с тревогой смотрели в окно. Будто белые бабочки, полетел снег. Все вокруг побелело. Ветер затих. Снежинки мягко падали на землю, а потом перестали. Мама с Олей пошла в сад. На зеленых листьях белели снежные шапки. Земля покрылась снежно-белым ковром. Только роза краснела, будто большой уголек. На ней блестели капельки росы. |
| Но страсти-то все равно остаются. А Юра рос обычным мальчишкой. Он и курил в свое время. И после Крещения не сразу смог бросить. Мы тогда еще время от времени выбирались в путешествия на Север. А так как места там оказывались далекими от цивилизации, заранее знали, что куревом надо запасаться. А Юра хотел бросить и – не запасался! Но курить-то хочется… У своих неудобно просить, засмеют… Так вот он однажды подошел было к какому-то мужику – тот грядку перекапывает… «Закурить не найдется?» А тот возьми да и отдай ему целую пачку! Первая мысль: «Тоже, наверно, бросить хочет», – а оказывается: «Я-то, – отвечает мужик, – найду, а ты как же?..» Вроде бы и с куревом связана история, а и в ней точно отблеск самоотдачи, заботы о другом. Это так поразило Юрия. Он потом, рассказывал, просто помолился, причастился – и словно и не курил никогда, привычку как рукой сняло. Меня удивляла его всегдашняя открытость и доброжелательность, он ценил дар свободы – другому всегда позволял быть другим. На выпуске мехмата МГУ при распределении к нам приехали представители МИФИ (Московского инженерно-физического института), у них при институте открывалась 542-я школа, и нас пригласили туда преподавать. Юра общался со старшеклассниками просто как более опытный старший товарищ, ему доверяли. На выпускном, смотрю, дарят ему ребята альбом: это они, оказывается, в том числе и себе на память, собирали его перлы, сказанные на уроках, – изречения, наставления им. Он уже тогда был пастырь, но без пафоса. Любил повторять слова своего крестного Генриха Степановича: «Если детей не спасем, сами не спасемся». Любил повторять слова: «Если детей не спасем, сами не спасемся» Потом, когда мы основали свою школу – Культурно-экологический лицей – и отец Валериан благословил будущего отца Георгия быть его директором, Юра, помню, бывало, даже спорил с преподававшим у нас замечательным педагогом Юлием Анатольевичем Халфиным. Тот мог как-то резко сделать замечание, потребовать дисциплины, даже накричать, а Юра хотел, чтобы учителя давали детям больше свободы для самоопределения. |
| Отвлекая Стаса от навязчивой для него “рыбной” темы, я спросил всех: - Ну и где же мы ночевали? Как назвать? - Те же бараки, — ответила Галина Васильевна, — только пластмассовые. - Пятизвездочная гостиница особого режима и с усиленным питанием, — оценил Слава. - Загон для демократов, — охарактеризовал Стас. — Чтоб они всегда так жили — без неба и зелени. При сплошном электричестве. - Да, — вспомнил Юра, — вот в этом пакете перчатки и шарфы. Стас только крякнул. Юра, укрепляя знакомство, решил рассказать свою историю. Рыбацкую. Я ее слышал и раньше, она из породы кочующих. О том, как удачливый рыбак, а любвеобильные мужички, говоря супругам, что идут на рыбалку, ночевали у подруг, а у рыбака покупали рыбу, а чаще отдавали натурой. Вот мужичок по пьянке проболтался, похвалился веселой жизнью. Далее могут быть варианты. Галина Васильевна рассказала как они руками поймали налима, пропустили через мясорубку печень, потом… Тут взревел и завелся мотор. Вертолет затрясло. Заправочная машина оказывается, уже отъехала. Нас долго трясло на одном месте, потом вертолет стал как бы перетаптываться от нетерпения. Реву мотора откликалась крупная дрожь корпуса. С бетонных рифленых плит сдуло мокроту, вертолет подрыгал к дорожке, взревел, поднатужился, но осел. Снова взревел, отчаянно цепляясь за воздух, покарабкался вверх, покрутился на месте, набычился, наклонясь в сторону полета, и вдруг бодро понесся над пасмурной погодой. На ветровом стекле у летчиков туда-сюда ездили дворники как в машине. За окнами пошел снег, внизу поднимались и опадали волны серого дождя. Неслись под нами желтые озера, камни, пустые сизые болота. - Буровая, — закричал Юра, показывая на большой факел огня. Земля под нами была изъезжена вездеходами, расчерчена квадратами просек. Иногда мелькали перелески жиденьких елей, тонких сосенок, желтых чахлых березок. - Радуга, радуга, — закричал Слава. С его стороны увиделась, а вскоре и с нашей обозначилась сияющая дуга. Мы будто в нее впряглись и тащили на себе пространство. Пятна солнца ходили по бледной зелени и пропадали на желтизне болот. Юра возбужденно показывал темные пятна на озерах, это были стаи уток. |
| Теперь, когда в детдоме надо было что-то собрать, разобрать или починить, учителя и воспитатели звали Юру Макарова. Постепенно он освоил отвертку, гаечные ключи, пассатижи, дрель. Потом детдомовские работники стали приглашать его сделать что-то уже у них на дому. Затем начали рекомендовать знакомым. Выяснилась еще одна интересная вещь: предметы вокруг себя можно не только творить. На этом можно еще и зарабатывать. И в этом тоже нет ничего сложного. После выхода из детдома Юре Макарову дали комнату в общежитии и возможность поучиться в ПТУ. Но в отличие от других детдомовских он пошел туда не потому, что больше некуда идти. В ПТУ была специальность столяр-краснодеревщик, и Юра без особого труда ее освоил. Закончив ПТУ, он поехал в Иваново и устроился там на работу в фирму по производству мебели. Фирмой рулила очень вредная толстая тетка, у которой были какие-то коррупционные шашни с местными властями. Она получала хорошие госзаказы, поставляла по этим заказам очень хреновую мебель, но все равно была постоянно в долгах и задерживала зарплату. А в один прекрасный день толстая просто кинула своих рабочих, и день этот был действительно прекрасным, потому что Юре и его друзьям, с которыми он познакомился на фирме, пришла тогда в голову идея — а почему бы им не открыть собственное мебельное производство? Юра тогда еще не знал, что согласно прокурорской статистике сорок процентов выпускников детдомов в первые же годы попадают в тюрьму, еще сорок процентов становятся бездомными и еще десять кончают жизнь самоубийством. Он наивно полагал, что сирота от несироты отличается только тем, что сироте не у кого занять 150 тысяч, чтобы скинуться на первоначальный капитал. Поэтому уговорил своих друзей взять его в долю на том основании, что он внесет свой вклад не деньгами, а усилиями. Оформление документов, поиск помещения и оборудования, первоначальный пакет заказов — все это Юра взял на себя. — Форматно-раскроечный станок, кромочный станок и присадочный станок — вот и все, что нужно, чтобы делать любую современную мебель, кроме мягкой, — говорит мне Юра голосом делового человека, который еще не понимает, что он деловой. — Кстати, оборудование мы выкупили у нашей бывшей хозяйки. Она вконец разорилась, потому что злоупотребляла кредитами, а мы у нее еще скидку потребовали в размере невыплаченной зарплаты. Правда, оборудование это пришлось отремонтировать, но мы не стали обращаться в сервисные компании. Посидели, поколдовали, почитали инструкцию и научились сами чинить и обслуживать. Там, оказывается, все элементарно, ничего сложного нет. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance Голоса вдов Чернобыля 5 мин., 03.06.2019 30 лет назад, 26 апреля 1986 года произошла крупнейшая ядерная авария в мире - взрыв на Чернобыльской АЭС. Для ликвидации последствий было задействовано более 1000000 человек: ученые, технические специалисты, пожарные, врачи, военные, простые рабочие. Они спасли ценой своих жизней не только страну, но и большую часть континента. Жители поселка городского типа Волоконовка Белгородской области также участвовали в ликвидации. Многие из них получили смертельную дозу радиации: сердечные заболевания, инсульты, онкология - это далеко не полный список тех заболеваний, из-за которых этих людей уже нет с нами. Люди ушли, но память о них осталась. Нина Егоровна Лысенко, вдова Юрия Петровича Лысенко (умер 11 июля 2002 года) Мы оба работали на ремонтно-механическом заводе: он слесарем, а я - бухгалтером. Однажды (это было в октябре 1987 года) Юра заходит ко мне в бухгалтерию и говорит: «Нин, меня вызывают в военкомат… Может быть, сборы какие-то…» А через день его забрали в Чернобыль. Про аварию мы знали, но не думали, что нас это коснется. С ним отправили еще пару человек из Волконовки. Из его партии один вернулся через месяц, второй к Новому году, Юра же пробыл до конца февраля. Служил поваром, как и в армии. Жили за 30-километровой зоной в палатках. Рассказывал, как однажды нужно было опускаться под реактор - подвал заполняли водой. Командир построил всех и спрашивает, есть ли добровольцы. Все стоят, головы опустили. И вот один москвич сделал шаг вперёд. Ну, говорит Юра, а я – не мужик, что ли – и шагнул вперед. Так вдвоем и спустились. Страшно было. Когда их привезли в поселок командир не мог поверить, что они после всего в состоянии ходить без посторонней помощи... Вернулся Юра домой поздним вечером, а наутро предложил сходить на кладбище к могиле отца. По его словам, там за несколько секунд вся жизнь пролетела перед мысленным взором. Ложимся спать, он говорит: “Не выключай свет, я боюсь”. Чего боится – непонятно. Пришлось купить настольную лампу, чтоб светила всю ночь. |
| Чувствуя предательскую слезу, Володя шепотом попросил: - Ты скажи, что мне не с кем остаться. - Тогда меня отстранят. Это был тупик. Тупик, потому что Володя уже поверил, что в лагерь ему действительно очень не хочется. - Ну, аллах с ним, с лагерем, — решил папа. — Давай так. Ты поедешь в Белый Ключ. В Белом Ключе жил дядя Юра, папин друг. Он заведовал там школой. Володя его хорошо знал. Это был сутулый, очень высокий человек, похожий на совхозного механика или бригадира-строителя и ничуть не похожий на школьного директора. Иногда он приезжал в город на разные семинары и совещания, и по вечерам Володя и он с молчаливым озорством резались в шашки. Стук стоял такой, будто шла игра в домино. Проиграв очередную партию, дядя Юра распрямлялся за столом, потягивался и говорил: - Силен… Ты, Володька, приезжай к нам в гости. С Надеждой познакомишься. Она, брат, тебе не проиграет. — И опять нагибался над доской. — А ну давай… Знакомство с неизвестной Надеждой не казалось Володе заманчивым, но сейчас выхода не было. Маме доказали, что Володя не маленький и до Белого Ключа доедет один. Он действительно доехал благополучно, дал со станции домой телеграмму, быстро отыскал дом дяди Юры, был встречен, накормлен обедом и — заскучал. Дядя Юра, занятый ремонтом школы, исчез из дома. Надежды тоже не было. Ее бабушка, небольшая старушка сурового вида, погромыхивала в кухне сковородками. Володя сидел в незнакомой комнате, чувствуя неловкость от своего безделья и от того, что он, кажется, лишний в этом доме. С горькой печалью вспоминал об отвергнутой лагерной путевке. К счастью, вернулся дядя Юра. Заглянул в комнату и весело приказал: - Володька! Долой кручину! Обживешься, познакомишься, дело найдешь! А пока шел бы погулял. Поселок посмотришь. Может, с нашими хлопцами знакомство заведешь. Володя с облегчением ушел из дому. Он двинулся наугад, и улица привела его к большому пруду с берегами, поросшими черемухой и ольшаником. Володя продрался к воде. Он разулся и побрел вдоль берега, отыскивая место, годное для купания. Но везде было топкое илистое дно и угрожающе торчали зеленые клинки осоки. |
|
|
