| Настает великий голод в той стране, и блудные сыны начинают нуждаться… Переменчивый дух века скоро перестает питать их. Кощунство, вольнодумство, леность, чувственность надоедают и противеют, наслаждения предстают им без покрова прелести и ужасают своим омерзительным видом; возникают болезни и влекут за собой скуку, тоску, досаду, злобу, ярость, бешенство… Князь тьмы возлагает на них свою ужасную руку и влечет их — страшно подумать — куда… Удивительно ли, что несчастные пожелают тогда быть бессловесными и есть рожцы, чтобы заглушить вопль алчущего духа? Но кто же даст им и этой пищи? И никто не давал ему… Юные братья наши! Кто видел (о, если бы никогда вам не видеть!) таких блудных сынов и присматривался к ним, тот всегда замечал, что’ по мере приближения к старости/они мало-помалу начинают приходить в себя и понемногу возвращаться к духу отцов своих. Да будет же это обстоятельство, между прочим, вам свидетельством, залогом и уроком того, что увлекающий нас дух века есть дух отца лжи и сам есть ложь, лукавство, нечистота и беззаконие и что он нравится только молодости, то есть неопытности. Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие ( Пс.36:1 ). Отчасти мы уже познакомились с блудным сыном, которого искали; видели, как он зарождается, как возрастает, как, где и чему учится. Но наше ознакомление есть только слабый намек на полное изучение его. Мы искали его по преимуществу в детях, но там ли он только? Боже мой! Где его нет? В каком возрасте, состоянии, звании, поле? Кто с малых лет привык жить блудно, тому трудно впоследствии расстаться с упоительно-гибельным образом жизни. Что-то неведомое постоянно, насильно влечет его на страну далече… От того иногда случается видеть горькую и жалкую противоположность — старца-юношу, человека, у которого впереди зрится только гроб и суд и который, между тем, сердечно предан тому же духу, которым дышит безрассудная молодость. Но старость сама себе наставница, а потому не будем тревожить ее словом упрека. К тебе, наконец, последнее обращение наше, несвоевременная, перешедшая за пределы своего возраста, запоздалая юность, не дающая созреть человеку в мужа совершенного ( Еф.4:13 ), отнимающая у человечества его славу и честь; юность, мужественный порыв воли разрешающая робостью и немощью, — к тебе еще одно слово наше! Где ты, там, несомненно, блудный сын! Преполовение дней жизни нашей не в силах отогнать тебя. |
| Варвара Петровна не могла похвастаться предками: дед ее был скряга, отец скандалист и буян, обиравший, еще будучи молодым офицером, валдайских ямщиков. Дядя – сумрачный скупец (любил только покупать жемчуг). Знаменитый сын Варвары Петровны не одну горькую страницу своих писаний посвятил Лутовиновым. Молодость ее оказалась не из легких. Мать, рано овдовев, вышла замуж за некоего Сомова. Он мало отличался от Лутовиновых. Был пьяницей. Тянул ерофеича и сладкую мятную водку. Тиранил падчерицу – девочку некрасивую, но с душой пламенной, своеобразной. Мать тоже ее не любила. Одиночество, оскорбления, побои – вот детство Варвары Петровны. Чрез много лет, уже хозяйкою Спасского, побывала она со своей воспитанницей Житовой в имении, где прошла ее юность. Обошли комнаты дома, и выйдя из залы в коридор, наткнулись на заколоченную досками, крест-на-крест, дверь. Житова подошла к двери, дотронулась до старинного медного замка, торчавшего из-под досок. Варвара Петровна схватила ее за руку: “Не трогай, нельзя! Это проклятые комнаты!” Что именно там происходило, она не рассказала. Но известно, что в этом доме, когда ей близилось шестнадцать, отчим покушался на ее юность. В одну страшную ночь измученная девушка, которой грозило “позорное наказание”, бежала из дому – ей помогла няня. Полуодетая, пешком, прошла шестьдесят верст до Спасского. Там укрылась у дяди своего, Ивана Иваныча. Здесь ждала тоже несладкая жизнь – у крутого и скупого старика. Будто бы он лишил ее наследства и от него она тоже бежала, он же умер внезапно, от удара, не успев написать завещание против ее. О смерти Ивана Иваныча известия смутны. И вторичное бегство Варвары Петровны не есть ли уже легенда? Так ли ей на роду написано всегда убегать? Во всяком случае лучшие ее годы полны глубокой горечи. Она прожила у дяди десять лет, ей шел двадцать седьмой, когда нежданно из Сандрильоны обратилась она во владелицу тысяч крепостных, тысяч десятин орловских и тульских благодатных земель. Эти крепостные, эти земли определили и любовную ее жизнь – брак с Тургеневым. |
| Глава II. О возрастах людей Существует шесть возрастных градаций: младенчество (infantia), детство (pueritia), юность (adolescentia), молодость (iuventus), зрелость (gravitas) и старость (senectus). (2) Первый возраст – младенчество – возраст появления новорожденного на свет, он длится семь лет. (3) Второй возраст – детство (pueritia), то есть возраст «чистый» (purus) и не подходящий для порождения; он продолжается вплоть до четырнадцатого года. (4) Третий возраст – юность (adolescentia) – уже подходит (adultus) для порождения, он длится вплоть до двадцать восьмого года. (5) Четвертый возраст – молодость – самый лучший из всех возрастов, завершается на пятидесятом году. (6) Пятый возраст – возраст старшинства, то есть зрелость (gravitas), он является переходным от молодости (iuventus) к старости (senectus); это еще не старость, но уже и не молодость; это тот возраст старшего поколения, который греки называют πρεσβτης. Действительно, старика греки называют не presbyter, но γρων. Этот возраст, начинаясь на пятидесятом году, заканчивается семидесятым. (7) Шестой возраст – старость (senectus), он не ограничивается никакими конкретными годами; но после пяти предыдущих возрастов всякое время жизни оценивается как старость. (8) Senium, однако, – последний отрезок старческого возраста (senectus), назван так потому, что является окончанием шестого возраста 1 . Соответственно философы разделили человеческую жизнь на эти шесть периодов, в рамках которых она протекает, изменяется и подходит к границе смерти. Итак, кратко рассмотрим далее упомянутые выше возрастные этапы, демонстрируя их этимологию на примере возрастов человека. (9) Младенцем (infans) называют человека первого возраста; назван же он так потому, что в этом возрасте он еще fari nescit, то есть «не умеет говорить». Ведь пока не завершилось формирование [его] зубов, страдает артикуляция речи. (10) [Слово] puer (мальчик) произошло от puritas (чистота), потому что он чист (purus), не имея еще на щеках и подбородке никакого юношеского пушка. |
| Мы уже не говорим о том, что блудники, растлевая свой организм, разрушая семейное счастие, лишают себя и будущих небесных благ. Слово Божие во многих местах свидетельствует, что блудники царствия Божия не наследят (посл. Гал.5:1921 . Еф.5:5 ). Где же их наследие, часть их? На это отвечает Сам Господь в Апокалипсисе: участь их в озере, горящем огнём и серою, – это смерть вторая. И дым мучения их восходить будет во веки веков ( Апок.21:8, 14:11 ). Всем известны грозные примеры наказания Божия, поражающего людей распутных. Так, допотопное человечество за свое распутство истреблено было потопом; истреблены жители Содома и Гоморры; распутное колено Вениаминово почти всё уничтожено было другими коленами израильскими. Ничто так не содействовало падению древняего мира, как именно господство грехов плоти. Нельзя перечислить всех примеров страшных наказаний, какими Бог карает целые народы и семейства за грех против седьмой заповеди. Как хочется после этого сказать всем врачам-специалистам: зачем они забывают про все эти ужасные результаты, авторитетно разрешая молодым людям нарушение невинности? Между тем, какое благо заключается в невинности, благо физическое и духовное! Сохранивший себя в целомудрии этим самым, вопреки всем уверениям ложной науки, сберегает целость телесной жизни, крепость сил и вместе красоту тела. Свежесть, бодрость, живость, энергия составляют завидный удел целомудренной молодости (разумеется, если человек не подвержен каким-нибудь случайным или наследственным недугам). Пока юность невинна, до тех пор она и есть в собственном смысле юность, со всеми её прекрасными принадлежностями и девственными прелестями. По тесной связи в нас телесной и духовной природы, чистота телесная самым благотворным образом отражается и на духовной нашей жизни и деятельности. Нравственная стыдливость и скромность, строгая разборчивость и осмотрительность в словах и поступках наиболее свойственна невинности. Вот почему она невольно так располагает и привлекает к себе. Вот почему пред нею сдерживает себя даже привычная нескромность других. Самое развитие духовных сил человека совершается свободнее, правильнее и успешнее в том случае, когда телесный организм его не тронут чрез утрату невинности. Кому не известно, что девственная и нетронутая почва наиболее производительна и надёжна? В самом деле, может ли человек, связанный страстью плотского греха, всецело и беззаветно отдаться истинному, доброму и прекрасному? «В злохудожную душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси, повиннем греху. ( Прем.1:4 ). Нужно ли говорить о том, что невинность так любезна Богу, что только ей одной обещано увидеть Бога: блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят. |
| Бесшумные катастрофы молодости Жила-была в индустриальном гиганте Челябинске девушка. Умница, красавица, студентка музучилища по специальности хорового дирижирования, яркий талант, вокальный диапазон в три октавы – казалось бы, перспективы бесконечные и одна другой краше… 5 июля, 2012 Жила-была в индустриальном гиганте Челябинске девушка. Умница, красавица, студентка музучилища по специальности хорового дирижирования, яркий талант, вокальный диапазон в три октавы – казалось бы, перспективы бесконечные и одна другой краше… Вот, говорят: ах, юность, ах, молодость – прекраснейшая пора! Время влюбляться, время безумствовать, время позволять себе всякие непозволительные зрелому человеку глупости… Время мечтать и спорить до хрипоты, восхищаться, увлекаться, чему-то себя посвящать, а что-то всей душой отвергать и клеймить; время «отрываться», «пробовать», время ошибаться, время – жить! С какой ностальгией мы вспоминаем порой юношеские годы и свою молодост ь; «как молоды мы были»!.. Мы, прожившие уже по полжизни (причем кто-то уже давно, сам еще того не подозревая), склонны вспоминать свою юность и молодость как время легкое, как время беззаботное, в отличие от последовавших лет, когда уже пришлось заткнуть свой юношеский максимализм куда подальше и начать думать и действовать «по-взрослому»… Прагматично, осторожно, предусмотрительно, что зачастую означает: расчетливо, трусливо, своекорыстно, оправдываясь тем, что взрослый человек не имеет права на ошибку, в солидном возрасте легкомыслие (так принято называть искренность, открытость, принятие всерьез декларируемых обществом норм поведения) недопустимо, это в молодости – пожалуйста! Какая чушь!.. То есть, чушь состоит не только в утверждении, что в зрелом возрасте человек освобождается от моральных норм, удобоисполнимых в юности, не только в том, что искренность и непосредственность – этакие забавные специфически-возрастные преходящие черты, наподобие «агукания» младенца, а потому дико смотрятся у человека слишком среднего возраста. Чушью (причем чушью опасной) является в первую очередь мысль, что в молодости можно безоглядно чудить, на то, мол, она и молодость, ибо всё в этом возрасте (за исключением, разве что, совсем уж крайних злоупотреблений) – «как с гуся вода» ( а потому пусть молодые «оттягиваются по полной». Когда еще повитают в облаках, когда погуляют, когда еще набьют себе шишек, когда еще вкус жизни прочувствуют? ). |
| На сие святая Параскева ответила: – Я имею Жениха на небе, Иисуса Христа, и в ином муже не нуждаюсь. Тогда военачальник сказал: – Я помилую твою красоту и пощажу юность твою. – Не щади временной красоты: – сказала святая, – ныне она цветет, а наутро увянет; помилуй лучше себя, ибо тебя ожидает вечное мучение. После сего военачальник разгневался и приказал разодрать на ней одежды и бить ее суровыми жилами. В то время, как били святую, она не испустила ни одного звука, но, молча устами, сердцем взывала ко Христу, испрашивая у Него помощи в мучениях. Военачальник же, все еще щадя красоту ее (ведь он поражался и соблазнялся ее красотою), приказал перестать бить ее и стал кротко говорить ей: – Девица! Пощади свою юность, не губи своей прекраснейшей молодости! Принеси жертву богам и ты будешь жива и удостоишься еще большего от нас почета. Она ничего не отвечала ему на это. Тогда военачальник, разгневавшись, сказал: – Мне ли ты, злое христианское отродье, не отвечаешь? Святая в ответ на это плюнула ему в лицо. После того мучитель, страшно рассвирепев, приказал повесить ее на дереве и нещадно драть ее ребра железными когтями и растирать власяницей ее раны; ее плоть таким образом была изодрана до костей. Правитель, думая, что мученица скоро умрет, так как она едва уже дышала, снял ее с дерева и ввергнул в темницу. Когда она лежала здесь еле живая и уже безгласная от жестоких ран, в полночь явился ей ангел; плечи и грудь его были перепоясаны крестообразно золотым поясом, а в руках своих он держал орудия Христовых страданий: крест, терновый венец, копие, трость и губу. Ангел сказал ей: – Девица, общница Христовым страстям, восстань! Я прислан посетить тебя; в утешение же твое в страданиях, я принес орудия страстей Господа нашего. Взгляни на честные орудия: крест и терновый венец нетленного Жениха; посмотри на копие, прободшее животворящие ребра, на трость, написавшую прощение грехов всего мира, и на губу, которая стерла Адамов грех. Итак, восстань! Христос Господь исцеляет тебя! |
| — Фикция всеблагого бога претворилась в реальность безумия сатаны! — Фикция райского счастья претворилась в страдание реального ада! — Фикция любви претворилась в комедию реальности! — Твои искания всемогущего и всеблагого ты, человек, претворил в служение мне — сатане! И отвечал человек: — Я искал в боге истины, любви, красоты и счастья, но нашел в тебе, сатане, ложь, ненависть, уродство и несчастье. Сатана отвечал: — Ты искал фикции и нашел реальность. — Познай в реальности отрицание фикции. И возопил человек в мире: — Но бог, бог всеблагой!.. Мир наполнился хохотом, и человек познал фикцию. 20/XII – 32 Трио Чайковского Первая глава 1. Это было давно. Накануне мировой войны это было. Я был молод, весел, энергичен и любил все прекрасное. Не то, что теперь… Ну да о теперешнем — что говорить! Я любил музыку. Музыка, это была моя душа. Да, душа… Вся жизнь была музыкой… Чистая, светлая юность… О, эта светлая музыкальная юность! Сколько в тебе было серьезности и глубины, сколько чистого, возвышенного пафоса и мудрости! Эх, была жизнь! Талантливая, ажурная была жизнь. Вы не знаете, вы, нынешние, не знаете, какая была жизнь. Если бы вы знали, вы бы понимали, что музыка, математика и философия — одно и то же. Но вы… А, да ну вас! Не в вас дело. Да! Теперь я чувствую себя стариком. Уже давно ощущаю слабость в ногах и дрожь в руках. В розовой мгле, уходящей тосковать в бесконечность, всплывают иной раз чьи–то глаза, которые были когда–то милы и невинно веселы. Но теперь этот взор становится пристальным, мертвым, тяжелым. Это уже не ласка, а гипноз. И чувствую, как коченеет душа под этим исступленным холодом когда–то родного и ласкового взгляда. Эх, молодость!.. Итак, это было давно. Накануне великой войны это было. Мои приятели, инженер Михаил Иванович Запольский и его жена Капитолина Ивановна, уже давно звали меня к себе погостить на дачу. Жили они летом в Польше, недалеко от немецкой границы, где у них было небольшое, но хорошо содержавшееся именьице. Перед их отъездом из Москвы в начале мая у нас было условлено, что летом я обязательно проведу у них одну–две недели с тем, чтобы помузицировать и поспорить о музыке. |
| Итак, если тебе не позволяет этого пристрастие к золоту, то не убыток ли все? Кто не смеет пользоваться ими, как бы чужими, тот и не пользуется, и вовсе нет от них пользы. Что пользы и тогда, когда мы строим светлые и огромные дома, украшаем их колоннами, мрамором, галереями и балконами, и ставим всюду истуканы и статуи? Многие вызывают из этих истуканов и демонов; но мы не будем этого касаться. К чему и золотая кровля? Не такую же ли пользу доставляет она, как и тому, у кого скромный дом? Но, скажут, за то большое удовольствие. Да, но только на день или на два, не больше. Если и солнце не поражает нас, по привычке к нему, то тем более произведения искусства: мы занимаемся ими столько же, сколько и глиной. Что, скажи мне, придает изяществу дома множество колонн, красота статуй, и позолота стен? Ничего; это — дело только глупости, гордости, чрезмерного тщеславия и безумия. Из всего даже полезного нам должно иметь необходимое, а не излишнее. 4. Видишь ли, что это (украшение) убыток? Видишь ли, что оно излишне и бесполезно? Если оно не доставляет ни большей пользы, ни удовольствия, — так как со временем производит пресыщение, — то не что иное, как убыток. Но тщеславие препятствует, не дает нам видеть этого. Так Павел оставил и то, что почитал выгодой, а мы не оставим и убытка для Христа? До каких пор еще будем привязываться к земле? До каких пор не будем устремлять взора на небо? Не видите ли, что старики вовсе не чувствуют прошедшего? Не видите ли, что умирают и в старости и в юности? Не видите ли, что еще при жизни лишаются имения? Зачем же прилепляемся к непостоянному? Зачем привязываемся к непрочному? До каких пор не будем заботиться о вечном? Чего бы не дали старики, если б им можно было избавиться от старости? Потому не крайнее ли безумие, что мы желаем возвратить прошедшую молодость, и готовы отдать все, чтобы сделаться моложе, а когда можно получить юность никогда не стареющуюся, при том юность с её великим богатством, духовнейшую, не хотим пожертвовать и малого, но жалеем и того, что и в настоящее время вовсе бесполезно? Богатство не может избавить тебя от смерти, не сильн о прогнать болезни, и воспрепятствовать старости, и всему тому, что необходимо и совершается по закону природы, и ты еще привязан к нему? Что за выгода, скажи мне? Не отсюда ли пьянство, объедание, неприличные и разнообразные удовольствия, изнуряющие вас более, нежели жестокие господа? Вот какую только выгоду можно получить от богатства, а другой никакой, — оттого никакой, что не хотим: а если бы мы захотели, то через богатство наследовали бы и самое небо. |
| Трио Чайковского Скачать epub pdf Первая глава 1 Это было давно. Накануне мировой войны это было. Я был молод, весел, энергичен и любил все прекрасное. Не то что теперь... Ну да о теперешнем – что говорить! Я любил музыку. Музыка – это была моя душа. Да, душа... Вся жизнь была музыкой... Чистая, светлая юность... О эта светлая музыкальная юность! Сколько в тебе было серьезности и глубины, сколько чистого, возвышенного пафоса и мудрости! Эх, была жизнь! Талантливая, ажурная была жизнь. Вы не знаете, вы, нынешние, не знаете, какая была жизнь. Если бы вы знали, вы бы понимали, что музыка, математика и философия – одно и то же. Но вы... А, да ну вас! Не в вас дело. Да! Теперь я чувствую себя стариком. Уже давно ощущаю слабость в ногах и дрожь в руках. В розовой мгле, уходящей тосковать в бесконечность, всплывают иной раз чьи-то глаза, которые были когда-то милы и невинно-веселы. Но теперь этот взор становится пристальным, мертвым, тяжелым. Это уже не ласка, а гипноз. И чувствую, как коченеет душа под этим исступленным холодом когда-то родного и ласкового взгляда. Эх, молодость!.. Итак, это было давно. Накануне великой войны это было. Мои приятели, инженер Михаил Иванович Запольский и его жена, Капитолина Ивановна, уже давно звали меня к себе погостить на дачу. Жили они летом в Польше, недалеко от немецкой границы, где у них было небольшое, но хорошо содержавшееся именьице. Перед их отъездом из Москвы, в начале мая, у нас было условлено, что летом я обязательно проведу у них одну-две недели с тем, чтобы помузицировать и поспорить о музыке. Оба Запольские были артисты в душе и даже не только в душе. Михаил Иванович был редким примером инженера, имеющего глубокие интересы в области искусства и мировоззрения. Он с детства учился играть на скрипке, окончил музыкальную школу, но настоящего эстрадного скрипача из него не получилось. Зато он, весьма недурно, участвовал в симфонических концертах в качестве скрипача, имел порядочную скрипичную технику, страстно любил классиков и в особенности увлекался организацией домашних дуэтов, трио, квартетов, квинтетов, привлекая различных музыкантов, больших и малых, профессионалов и любителей. |
| И этой идее братской любви мы должны быть верны до конца, до готовности за нее умереть. Юность имеет в себе какое-то невыразимое обаяние... Что за великолепная пора! Голова полна обширными планами, сердце — радужными надеждами. Всем хочется верить и всех хочется обнять, всем услужить. Жизнь не принесла еще разочарования в собственных силах; жизнь успела нарушить лишь небольшое число иллюзий. Счастлив тот человек, который прожил молодость по-молодому, который волновался высокими чувствами, отзывался на все прекрасное, поклонялся лишь достойному и смело убивал в себе движения тех позорных страстей, которые так часто омрачают светлый, прекрасный лик юности. Но как жалко смотреть на людей часто недурных, которые могли бы жить иначе, а вместо того представляют из себя гнездилище страстей и в этих страстях так изживают все свои душевные силы, что становятся молодыми стариками. Не правда ли, как отвратительно это явление — люди, утратившие святой пыл, ум которых ничем не волнуется, уста которых сквозь зубы цедят пустые и пошлые слова и насмешливые замечания, люди, которые в расслабленном рано теле носят ограниченную душу. И наоборот, как отрадно видеть человека, который в старости юн, который не только сохранил, но и сильнее разжег в себе этот огонь, каким пылает юность. Сопоставьте какого-нибудь большого подвижника, который горит пред Богом ярким светочем, в котором теплится все шире и шире огонь любви к людям, которому жизнь тесна для всего добра, исходящего от души его и света, разливаемого вокруг себя, эти его молодые глаза на изможденном лице, — и поставьте рядом изжившего душу, рассеявшего на ветер телесные силы, ничем не интересующегося, все изведавшего и всем пресытившегося, не имеющего за душой ни одной светлой мысли, ни одного благородного порыва — молодого франта, и ответьте, где юный и где старик. Мне пришлось видеть, за несколько месяцев до его кончины, великого Оптинского старца Амвросия. Он изнемогал. Слова еле срывались с уст. Чувствовалось, что жив он каким-то непостижимым чудом. И этот восьмидесятилетний отходящий старик, ослабевший до последнего предела сил человеческих, терпевший свою жесточайшую неисцелимую болезнь, от которой он то дрожал холодом, то его палило огнем, так что часто приходилось с него по нескольку раз в час снимать белье, — этот отходящий подвижник сиял такою духовною торжествующею юностью. |
|
|
