| В столице он был вовлечен в широкий круг знакомств, в том числе и с высокопоставленными сановниками и военачальниками. Подозрительный Констанций стал опасаться, как бы результатом этих контактов племянника не стал заговор, поэтому он велел ему удалиться в город, в котором он провел свое детство, – в Никомидию, а там в ту пору давал уроки риторики знаменитый ученый и эрудит, великолепный знаток классической древности и учитель красноречия Либаний. Поскольку он оставался язычником, Юлиану, желавшему стать его учеником, предусмотрительный Констанций запретил брать у него уроки, но Юлиан, пообещав дяде не общаться с опасным профессором, нашел выход: «За большие деньги он нанял человека, которому поручил записывать лекции Либания, а потом тайком изучал их. Либаний впоследствии говорил, что Юлиан усвоил его учение гораздо лучше, чем те, кто его слушал» . Когда до Констанция дошли сведения о дружбе Юлиана с язычниками, Юлиан коротко постригся и сбрил бороду (в ту пору длинные волосы и борода служили атрибутами философов – знатоков и почитателей философской классики) и стал вести аскетическую жизнь, чтобы подчеркнуть свою приверженность христианству и даже склонность к монашеству – у него это получалось тем естественнее, что он действительно испытывал внутреннее расположение к аскезе. Экзальтированный юноша, умевший скрывать свои действительные чувства, стремился к приобретению экстремального мистического опыта. И нечто подобное он пережил во время поездки в Эфес, где он общался с неоплатониками Евсевием, учеником Ямвлиха Эдесием и Максимом, который, принадлежа к вульгарному направлению неоплатонизма, знаменит был как знаток магии, мантики и теургии. Философ Евсевий предостерегал Юлиана от сближения с ним, но его рассказ об одной из ловких проделок Максима, которым он хотел отвадить юношу от близкого знакомства с ним, заинтриговал впечатлительного Юлиана. Евсевий наставлял его: «Необходимо беречься шарлатанов, к числу которых принадлежит Максим. Мы однажды… вошли вместе с Максимом в храм. Здесь между прочим Максим сказал нам, что статуя одной богини будет улыбаться и смотреть, как живая. Максим заметил, что он может сделать еще больше, и в ту же минуту факел, находившийся в руках богини, ярко запылал» . Рассказанный для того, чтобы оттолкнуть от желания общаться с трюкачом, случай этот, наоборот, только побудил Юлиана ближе сойтись с Максимом, и тот произвел на него неизгладимое впечатление. У Юлиана осталось убеждение, что под руководством этого теурга он имел экстатический опыт, опыт реального общения с миром богов. Вероятно, именно тогда, во время поездки в Эфес, Юлиан окончательно осознал себя отпавшим от христианства, но он умело скрывал свои убеждения от дяди. |
| 236 См. напр. Euseb. – Demonst. Ev. T. III, c. 2 p. 168 и далее, с. 3 p. 188 и далееб и вообще последние книги этого соч. 301 Libanius, Epitaphios Julian. Altenburg, 1791–1797 г. изд. Reiske I, 564. Allard, Julien l’Apostat, II, 155. 302 Созоменб Цер. Ист. V, 3; ср. Иоан. Златоуст: «О св. Мученике Вавиле», 14; Bibanius, Epitaphios Juliani; Allard, Julien l’Apostat II, 162, 168, 169. 306 Ammien Marcellin, XXII, 14; Libanius, -- Ad Julianum consulem (Reiske, t. I, 395) Григ. Богосл. 2-е Обл. сл. На царя Юлиана, 196–197; Allard Julien L’Apostat, II, 214–215. 313 Fragment Orationis epistolaeve cujusdam. 305; Epist XLIX ad Arsacium. Григ. Богосл. 1-е Обл. слово, 165. 328 Allard Julien l’Apostat, III, 130–149. Amm. Marcell. XXIII, 1; Созом. Цер. Ист. V, 22; Феодор. Цер. Ист. V, 20; 329 Julian Epist. XLII; Григ. Богосл. 1-е Облич. Сл. На царя Юлиана; Созом. Цер. Ист. V, 18; Сократ ЦЕр. Ист. III, 12; Феодор. Цер. Ист. III, 8; Rufin. H. E. I, 32; Aug. C. Д. XVIII, 52 Amm. Marcell. XXII, 10; Euseb. Chronic. P. 99; Oros. VII, 30. Allard. Julien l’Apostat, II, 353, 374. 334 Феодор. Цер. Ист. III, 6, 7; Григ. Богосл. 1-е Облич. Сл. На царя Юлиана; Созом. Цер. Ист. V, 10; Сокр. Цер. Ист. III, 2; Amm. Marcell. XXII, 11. 353 In deorum matrem, 175–178; ср. у Кирилла Алекс. – толкование ветхозаветного закона о пище: Contra Julianum, VIII, 990. 376 Neumann-Juliani imp/librorum contra Christ. Quae supersunt. P. 125 и далее. В Recherches sur la tradition manuscrite des letters de l’empereur Julien (стр. 135–138). Bides и Cumont опубликовали найденный в одной из московских библиотек отрывок из опровержения Юлиана, составленного еп. Кесарийским (начала 10 века) – Aretas. По одному отрывку Neumann восстановил (Theol. Liter. Zeitung, 1899) Одно место из 2-й книги Юлиана относительно христианского учения о Логосе и противоречия в учении о Нем 4-го евангелия с синоптиками. Allard. Julien l’Apostat III, 108 not. 4. 380 Сочинения Григория Богослова два обличительных слова на нечестивого царя Юлиана – касаются только личности императора и его административной деяетльности и не касаются его полемического сочинения, которого в то время св. отец и не знал, судя по тому, что он не делает об этом сочидении никакого упоминания. Такого же характера и обличения Юлиана Златоустом в его книге «О св. Мученике Вавиле». |
| 15. Отступник, поверив языческим оракулам, повсеместно возвещавшим, будто бы дана ему непобедимая сила, предпринял поход против персов 1260 . И некий старик, заранее посланный персами, хитростью и коварством вошел в доверие к Отступнику, в то время как тот вел войну в Персии. И он завел римлян в непроходимую пустыню, где они терпели великие лишения и большая часть войска погибла, и предал врагов в руки своих соплеменников, словно охотничью добычу. И тогда персы, поддерживаемые конницей своих союзников сарацин, вооруженных копьями, устремились на римлян, и один из последних, направив копье на Юлиана, насквозь пронзил его выше бедра 1261 . Острие тотчас извлекли вместе с кровью и нечистотами. А один из императорских телохранителей ринулся на нанесшего удар сарацина и отрубил тому голову. Смертельно раненого Юлиана римляне тотчас возложили на щит и унесли в шатер. Многие полагали, что случившееся – дело рук кого-то из приближенных к императору, так как рана была нанесена стремительно и внезапно и не успели даже заметить, откуда последовал удар. А несчастный Юлиан, черпая руками кровь из раны и подбрасывая ее к солнцу, громко восклицал: «Насыться!» Призывал он и других, злых и гибельных богов 1262 . В его свите находился превосходнейший врач Орибасий родом из лидийских Сард, но перед такого рода раной бессильно было любое врачебное искусство, и по прошествии трех дней Юлиан ушел из жизни. Саном цезаря был он облечен в течение пяти лет, и, удостоившись диадемы после смерти Констанция, носил ее два с половиной года 1263 . И хотя Филосторгий пишет здесь, что Юлиан бросал кровь из раны к солнцу и поносил своих богов, прочие историки сообщают, что и то и другое, совершаемое Юлианом, направлено было против Господа нашего и истинного Бога Иисуса Христа. Из восьмой книги 1 . После гибели Юлиана, на другой день, войско провозгласило императором Иовиана 1264 . И он (ибо не существовало иного пути к спасению, так как от прежнего войска осталась лишь десятая часть) заключил с Персией тридцатилетний мир, отдав ей даже Низибу и все крепости, возведенные римлянами для защиты границы от персов и расположенные на всем ее протяжении вплоть до Армении 1265 . Тело Юлиана Меробавд и его спутники доставили в Киликию и не сговариваясь, но как-то случайно погребли напротив того места, где покоились кости Максимина, и только дорога отделяла друг от друга их гробницы. |
| Впервые публикуемый перевод пяти духовных стихов «против (или «о», ) Юлиана, царя-отступника» сделан с сирийского языка по изданию Эдмунда Бека 192 . Оригинальный текст Юлиановского цикла, как уже говорилось, доступен в первоклассной рукописи BL Add. 14.571, датируемой 519 г. по Р. X. Она написана спустя всего 150 лет после смерти самого Мар Афрема. У Мар Афрема много произведений, поэтому необходимо обосновать наш выбор. Цикл духовных стихов, посвящённых Юлиану Отступнику, стоит в творчестве Ефрема особняком. Действительно, среди произведений сирийского писателя можно встретить циклы стихов, посвящённые вопросам теологическим, аскетическим, богато представлены среди них поэтические истолкования Библии . Есть цикл произведений, посвящённых родному городу Ефрема Нисибину, однако только в цикле о Юлиане Ефрем откликается на непосредственные обстоятельства своей жизни в самом драматическом их моменте. Эти духовные стихи написаны в самый год смерти Юлиана в Нисибине, когда тело убитого в Персии императора было провезено через город по пути в Таре, где оно было похоронено. При этом Нисибин был отдан персам по договору, заключённому преемником Юлиана на троне – Иовианом. Этот цикл, возможно в силу своей злободневности, а может быть, и по другой причине, не был переведён ни на один из языков христианского Востока. Нет его и в греческой версии. Мы имеем дело с одним из самых аутентичных произведений Ефрема. Итак, в нашем распоряжении находится первоклассная рукопись из Британской библиотеки. В этой рукописи содержится ряд других духовных стихов, к циклу же о Юлиане непосредственно примыкает только один из них, относящийся формально к Стихам о рае (большому стихотворно-богословскому циклу) и озаглавленный его издателем о. Эдмундом Беком О Церкви. Кроме того, в конце Юлиановского цикла находится приписка, из которой следует, что стихов всего пять ( ). Из этой приписки, а также из анализа содержания стиха О Церкви следует вывод, что четыре стиха о Юлиане примыкают к стиху О Церкви столь тесно, что составляют с ним, по сути, одно произведение. Стих О Церкви был создан ещё при жизни Юлиана и написан тем же размером, что и четыре стиха о Юлиане, однако имеет другой подобен (qal). Он не приводится полностью, он назван лишь «глас [песен о] Рае». |
| 499 . Все эти преимущества Греции – в отношении политического могущества, наук, искусств и т.д. дарованы ей ее богами, как выражение особенного благоволения их к Греции, и потому неразрывно связаны с культом богов. Каждый бог изливает на эту счастливую страну свои милости. «Эскулап излечивает наше тело; музы вместе с Аполлоном, Эскулапом и Гермесом – богом красноречия, образовывают наши души; Арес и Эннио являются участниками и помощниками в наших войнах; Вулкан управляет тем, что относится к искусству, а безматерняя и девственная Афина заведует всем этим вместе с Зевсом.» Эскулап (Асклепий) вызывает особенное благоволении и благодарность у Юлиана. Эскулап сын Зевса, и земля знает его через производительную силу солонца. «Спустившись на землю в образе человека, он является сначала около Эпидавра; отсюда, идя далее, он простер свою благодетельную руку над всей землей. Он прошел из Пергами в Ионию, в Тарент и наконец, в Рим; потом на остров Ко и Эгес. Он обошел все народы на суше и на море, исцеляя порочные души и больные тела». 500 «Клянусь Зевсом, прибавляет Юлиана, он и меня часто исцелял больного посредством лекарств». 501 Евреи напрасно считают откровении божества своей привилегией; 502 оно было у всех народов, хотя происходило редко и доступно было не всякому и не во всякое время. «Потом оно прекратилось у евреев, его нет уже более у египтян. Оракулы умолкли с течением времени. В виду этого человеколюбивый Зевс, – наш отец и владыка, чтобы мы совершенно не были лишены общения с богами, дал нам священные искусства, через которые нам можно получать достаточную помощь в необходимых случаях». 503 «Могут ли евреи похвалиться, что Бог дал им такие благодеяния, евреи, к которым вы перешли от нас?» 504 . Ответ св. Кирилла на панегирик Юлиана греческой культуре представляет лучшую часть его апологетического сочинения. Как предшествующее апологеты в борьбе с язычниками указывали, особенно на нравственную высоту и учения, и жизни христиан, так и св. Кирилл в ответе на рассуждения Юлиана о преимуществах греческой культуру выставляет нравственное превосходство христианства и выдвигает нравственную точку зрения для оценки сравнительного достоинства людей и народов. |
| Он закрывает глаза на достоинства христиан, которые в другом месте признает сам, прибегает иногда к аргументам, которые находятся в противоречии с его собственными воззрениями, упрекает христиан даже за то, что они подданные цезаря. Признавая, что христианство явилось только недавно, он все-таки хочет сделать из него легенду на подобие греческих мифов. Очень жаль, что от сочинения Порфирия остались только небольшие отрывки, и его нельзя сравнить с сочинением Юлиана; хотя Ливаний и ставит последнего выше его, 406 но едва ли это не было простым пристрастием знаменитого ритора к своему любимому ученику. Мы вправе ожидать от Порфирия, очень крупного философа, более серьезного разбора христианства, и уже одно то, что его сочинение вызвало больше опровержений, чем все другие, и сами христианские богословы (бл. Иероним) признавали его силу, показывает, что он было выше сочинения Юлиана. Интересно также, что нового сказано Порфирием против христианства сравнительно с Цельсом. С литературной стороны полемическое сочинение Юлиана написано с таки же искусством, как и большая часть его сочинений. «Слог Юлиана, говорит Тальбо, 407 представляется удивительным у писателя эпохи упадка. Не ожидаешь найти в нем столько силы и точности, столько остроумия и изящества, и можно приписать одному только продолжительному знакомству с лучшими писателями славных времен Греции этот приятный вкус и благоухание древности. Только такта, которого недостает Юлиану в поведении, замечает Тальбо, не достает ему и в его сочинениях; горячая запальчивость, резкая стремительность, которую вызывает в нем противодействие, проявляется в его слоге в неупорядоченных движениях, в нестройных тонах, в неприятных несообразностях». Отсюда у Юлиана всегда некоторая беспорядочность в сочинениях, невыдержанность плана, резкие переходы от одного к другому, что мешает иногда следить за мыслью автора. Он писал свои сочинения очень быстро и, по-видимому, не брал на себя труда сглаживать те неровности, которые допускал с первого раза. |
| 335 Он не только не наказывает виновников этих жесткостей, но напротив те, которые хотели наказать их, впадают в его немилость. 336 Сами друзья старались умерить ревность императора и его слишком усердных сподвижников. Так Ливаний ходатайствовал перед правителем Аравии за некоего Ориона, которого преследовали за христианские убеждения. «Если Орион, писал Ливаний, думает о богах иначе, чем мы, то это заблуждение вредит только ему одному, но нисколько не служат причиной его преследовать». 337 «Мы должны краснеет за свои жестокости против Марка Арефузского», говорил Юлиану Саллюстий. 338 Но Юлиан не слушал благоразумных советов друзей, и между христианам ходили слухи, что после персидского похода они подвергнутся еще большим жестокостям. Юлиан царствовал менее двух с половиной лет (360–363); но это непродолжительное царствование было полно кипучей деятельности; главной задачей Юлиана было восстановление культа богов и борьба с христианством, но он много заботился и вообще о внутренней жизни страны и показал себя очень способных администратором. Он умер во время персидского похода, раненый неприятельской стрелой. Христиане рассказывали, что перед смертью он сознал всю бесплодность предпринятого им дела и последним словами его были: «Ты победил, Галилеянин». 339 Языческий историк Аммиан Марцеллин, друг Юлиана и его спутник в войне с персами, друг Юлиана и его спутник в войне с персами влагает в его уста другую предсмертную речь, несколько искусственную и невольно вызывающую воспоминание о смерти Сократа, но, в общем, согласную с характером Юлиана, речь спокойную, полную сознания совершенного долга, всецелой преданности воле богов, которым он служил всю жизнь, и довольства как жизнью, которую он прожил, так и смертью солдата, которую он умирал. 340 Над его могилой в город Тарсе преемник его император Иовиан поставил памятник, с небольшой надписью, которая говорила немного об умершем император. Иовиан не хотел, чтобы этот памятник пробудил у кого-нибудь врачебные чувства по отношению к умершему и, следуя известной пословице своего народа: de mortuis aut bene, aut nihil, помянул его добрым словом как храброго воина и хорошего правителя, но ничего не сказал о том, что доставило ему большую, но печальную славу в истории. |
| 341 Религиозно-философские воззрения Юлиана не отличаются оригинальностью; они всецело примыкают к системе Ямвлиха, к которому Юлиан относился с величайшим уважением; он не подвинул своей школы впредь и не занял места в истории философии, как его учителя: Плотин, Пофирий и Ямвлих; это объясняется не размерами его философского дарования, – он был очень талантлив, но он не имел даже времени, чтобы создать что-нибудь значительное в области философии, все его сочинения написаны им в очень короткий срок 342 ; ученик сначала христианских богословов, потом неоплатонических философов, солдат, цезарь, император он испытал слишком много перемен в течение своей непродолжительной жизни. Главными сочинениями, по которым можно составить представление о его воззрениях, служат – гимн царю солнцу, гимн матери богов и полемическое сочинение против христиан. Восточные боги, восточные религиозные представления преобладают в воззрениях Юлиана над греческими. Его истинный бог – это солнце, божество сирийцев. Но видимое солнце есть только образ другого солнца – невидимого, идеального, а это в свою очередь образ еще высшего солнца – первоначала всего 343 . Последнее высшее солнце, как плотиновское единое, слишком удалено от мира и не оно является живым личным богом Юлиана, а второе солнце, которое называется у Юлиана также Зевсом, Аполлоном, Сираписом, Митрой 344 . От солнца или Гелиоса и матери богов (греко-римская богиня Рея и восточная Цибела) произошли другие боги 345 . Трудно установить градацию, в которой Юлиан располагает другие греко-римские и восточные божества; его теология вообще туманна и сбивчива и показывает в нем большую свободу в понимании религиозных преданий. Во всяком случае, он не сохранил древней гомеровской субординации богов и доказывал, что Зевс, Аполлон, Плутон не только равны между собой, но суть одно и то же. Соответственно трем солонцам и вообще неоплатонической триаде Юлиан делил всех богов на три класса. Первый класс высших умопостигаемых богов, не имеющих непосредственного отношения к миру; – это первые причины всякого совершенства, добра, красоты, силы; второй класс – разумные боги творцы мира; третий класс – вечные видимые образы невидимых богов – небесные светила 346 . |
| В Афинах Григорий усердно занялся науками. Вскоре прибыл сюда и Василий. Здесь между ним и Григорием произошло самое тесное сближение. Всё время учения они жили под одним кровом, как два брата, охваченные одинаковыми высокими стремлениями 2 . IV В одно время с ними в Афинах слушал курс наук и Юлиан, известный в истории под именем Юлиана Отступника. Ещё христианин по внешности, но уже язычник в душе, Юлиан прибыл в Афины, как бы желая усовершенствовать знания, но тайная цель у него была совсем иная. Он хотел повидаться и посоветоваться с языческими жрецами, изучить что надо для лучшей борьбы с христианством и найти среди студентов и учёных – людей, которые могли бы явиться его сообщниками в деле восстановления язычества. Крайне впечатлительный, Юлиан воспитывался под руководством ариан, так как император Констанций был арианин. Но что могли вложить в душу юноши хорошего продажные люди, из выгоды переходившие от язычества в арианство, и наоборот? В Констанции – императоре христианине – Юлиан видел убийцу своего отца, в христианском обществе, его окружавшем – интриги и всевозможные пороки. Смешивая христианство с такими порочными его представителями, Юлиан начал ненавидеть и то высокое учение, о котором не имел правильного понятия. И он стремился к язычеству всеми силами своей души. Живя в Афинах, он «в сопровождении жрецов посещал языческие храмы, приносил в них жертвы, сожалел об их запустении и выражал надежду на их восстановление. Приведя Юлиана в одно идольское капище, элевзинский жрец указал ему место среди самого капища и начал вызывать лукавых демонов. Когда же демоны явились в обыкновенном своём виде, ужас охватил Юлиана и заставил его невольно положить на челе своём крестное знамение. Увидев это знамение Христовой победы, демоны мгновенно исчезли. Волшебник стал укорять Юлиана, узнав о причине исчезновения демонов. Юлиан признался в своём испуге и при этом выразил изумление – как велика сила креста, если демоны не устояли перед ним и разбежались. – Не думай того, – возразил хитрый обманщик, – они ушли не вследствие боязни, а по отвращению к тому, что сделано тобою. |
| Юлиановская эпоха апологетики и ее апологеты. – Свидетельства древности об апологетических произведениях Аполлинария. – Его сочинение „За истину»; повод написания и характер содержания. – „Книги против Порфирия». – Новейшая попытка приписать перу Аполлинария псевдо-Иустиновское „Увещательное слово к эллинам». – Изложение ее оснований и оценка их. По своим апологетическим сочинениям Аполлинарий относится к числу тех церковных писателей, круг которых коротко можно обозначить общим именем „scriptores contra Iulianum» и литературная деятельность которых условливалась рядом враждебных для христианства явлений, нашедших себе место в царствование отступника. Самая попытка Юлиана дать преобладание язычеству после уже признанного государством господственного положения христианства, меры, принятые им в этих видах и относящееся к числу их сочинение „Против христиан», написанное императором, – главным виновником и инициатором этих мер, – всё это вместе должно было могуче действовать на умственные силы тогдашнего христианского мира и вызывать их на борьбу с собой. С другой стороны, особенность религиозных воззрений Юлиана и его неоплатонический эклектизм, удерживавший его от внешних насильственных мероприятий к возстановлению язычества, вели к тому, что этот последний фазис борьбы язычества с христианством получил интеллектуальный оттенок. Это была духовная борьба, которая должна была открыть безсодержательность язычества и внутреннюю полноту сил христианства. Как такая, она и совершилась на литературной почве со стороны язычества; на той же почве она могла быть ведена и со стороны защитников христианства. Царствование Юлиана, действительно, внесло живую струю в дело апологетики церковной, пробудило ее силы и дало ей жизненную основу; в истории церковной литературы оно создало то, что с правом может быть названо Юлиановской эпохой апологетики. Начинаясь с современников Юлиана, ряд писателей, принадлежащих этой эпохе, тянется до 5-го столетия и последний из них, св. Кирилл Александрийский , еще настолько одушевленно полемизирует с Юлианом, что в своем труде дает самое большое количество выдержек из „Книг против христиан». |
|
|
