| Вскоре после этого на сырной неделе, продолжавшейся в том году с 6-го до 13-го февраля, Преосвященный Филарет посетил Оптину Пустынь, и О. Моисей просил его дозволения быть постриженным в великий ангельский образ (схиму), но Владыка ответил ему на это: время». О. Моисей, как сам рассказывал нам впоследствии, никогда не думал и не желал принимать священного сана, а желал только уединенной жизни; но мудрый епископ провидел в нем деятеля, способного принести пользу многим, и потому не согласился на его пострижение в схиму. Владыка знал, что О. Моисей был пострижен в монашество О. Афанасием в пустыне, и сам вполне признавал это пострижение; но для соблюдения должного порядка представлял в Св. Синод, прося дозволения постричь О. Моисея, и получив это дозволение, благословил О. Моисею с 3-го июня 1822 года носить монашескую мантию. Вероятно, к этому же времени относится и прошение к Преосвященному Филарету, начисто написанное О. Мойсеем собственноручно и сохранившееся в бумагах, но без пометки года и числа. Вот это прошение слово в слово: Ваше Преосвященство Преосвященнейший Владыко Всемилостивейший Отец и Великий Архипастырь! Во время посещения Вашего Преосвященства обители нашей на сырной неделе, когда я недостойный дерзал напомянуть о крайнем желани моем, чего душевно жажду, услышал от Святительских уст Ваших в ответ, что не у прииде тому время. С тех пор непрестанно ожидая милостивого призрения на меня нижайшего, часто унываю духом, понеже смертен, и не знаю, когда придет оное время? Человеколюбивый Спаситель, жаждущих на духовную воду поощряет приходить безотложно, но мне не у прииде тому время. Увы, мне грешному паче всех! Преосвященнейший Владыко, осмеливаюсь паки со умилением припасть к Святительским стопам Вашим и слезно просить: удивите свое снисхождение ко мне недостойному, и желание души моей исполнить соблаговолите. Сие едино, теперь прошу и то усердно взыскиваю, чтобы возобновить обветшалость моего монашеского образа, внушением мне обетов вторым вопросом. Ободрите меня унылого, возложением нового знака к вящщему смирению моему; дабы Господу содействующу, совершеннее отвратить очи мои, еже не видети мне более суеты мирской и не принимать лепая на сердце мое. (Конца нет). |
| Поступила в Шамордино в 1887 году. В 1892 году определена в число послушниц. Несла послушание благочинной по церкви. Кроме этих записок, источниками для жизнеописания стали также другие записки шамординских сестер, которые перечислены самим автором: Записки бесед и изречений о. Амвросия, сделанные верной ученицей покойнаго, N. N. Записки бесед и рассказов о. Амвросия, веденные с 1869 года монахиней М. О-вой. Запись изречений старца, сделанная рясофорной монахиней, Е. Л-вой. Слова батюшки, о. Амвросия. М. И. К-ой. Этими монахинями могли быть: Екатерина Лебедева, из дворян Московской губернии, обучалась в Московском Мариинском институте, поступила в обитель в 1887 году и исполняла должность письмоводительницы, а также Мария Кобякова, из купеческого звания, определена в число послушниц в 1907 году, служила при детском приюте. Воспоминания Шамординских сестёр рисовали облик старца с особенной убедительностью и любовью. Составленные преданными ученицами, эти воспоминания стали одними из основных источников для составления жизнеописания старца. Кроме воспоминаний шамординских сестёр, для составления жизнеописания старца о. Григорий использовал «Историческое описание обители», составленное Леонидом (Кавелиным) , жизнеописания оптинских старцев Льва, составленное Климентом (Зедергодьмом), преп. Макария, составленное о. Леонидом (Кавелиным) , преп. Моисея, составленное о. Ювеналием (Половцевым) , жизнеописание Климента Зедергольма , составленное К. Н. Лентьевым, а также другие материалы, из которых следует отметить публикации о старце Амвросии, появившиеся в печати сразу по его кончине. Отец Григорий работал над жизнеописанием старца быстро и увлечённо. В конце 1891 года он опубликовал небольшую заметку в «Церковных ведомостях» 48 , а с января 1892 года (т. е. через два с половиной месяца после кончины старца) в журнале «Душеполезное чтение» стали печататься первые главы «Сказания о житии оптинского старца, отца иеросхимонаха Амвросия» 49 . Кстати, с декабря 1891 года в журнале «Душеполезное чтение» стали выходить «Изречения старца Амвросия Оптинского , записанные разными лицами себе на память, преимущественно сестрами Шамординской, устроенной старцем, общины» 50 . |
| Его душа, всегда пламенно стремившаяся к познанию истины, наконец нашла себе глубокое нравственное удовлетворение и успокоение, и, соединенный крепкими узами любви и благодарности с Оптиной пустынью и ее старцами, он завещал и похоронить себя в стенах этой обители, где его могила, вместе с могилами брата Петра Васильевича и жены Натальи Петровны, расположена у ног здесь же погребенных старцев о. Леонида и о. Макария. Всеми занятиями как по приготовлению к печатанию славянских переводов старца Паисия (с подстрочными пояснительными примечаниями неудобопонятных слов и выражений), так и при переводе некоторых из них на русское наречие, – руководил непосредственно сам старец, а помогали ему его ученики из скитской братии: иеромонах о. Амвросий, монахи о. Ювеналий (Половцев) 45 , о. Леонид (Кавелин) 46 и о. Платон (Покровский) 47 . Для своих занятий все вышеупомянутые лица ежедневно собирались в келлии (в приемной комнате) старца о. Макария, который, не прекращая своих обычных занятий с братиею и приходящими, посещая в определенное время и гостиницу, тем не менее принимал самое деятельное участие в трудах своих учеников; можно утвердительно сказать, что ни одно выражение, ни одно слово не было вписано в отсылаемую в цензуру рукопись без его личного утверждения. Деятельность его в этом отношении была поистине изумительна: старец, одаренный от природы живым, энергическим характером, в этих занятиях точно забывал себя, почасту жертвуя для них и тем кратким отдыхом, который был очевидно необходим его утружденному и немоществующему телу. Хотя и у всех участвовавших в сих трудах не было недостатка в усердии, но нельзя не сознаться, что если кто чувствовал по временам изнеможение от усиленных занятий, то отнюдь не старец, – он был неутомим! Но зато как щедро были вознаграждаемы им его сотрудники! Кто из внимающих себе не отдал бы нескольких лет жизни, чтобы слышать то, что слышали их уши: это объяснения старца на такие места писаний отеческих, о которых, не будь этих занятий, никто из учеников его не посмел бы и спросить его, а если бы и посмел, то несомненно получил бы смиренный ответ: «Я не знаю сего, это не моей меры, может быть, ты достиг ее, а я знаю лишь: даруй ми, Господи, зрети моя прегрешения! Очисти сердце – тогда и поймешь!» |
| В описываемое мною время (шел 1853 год) в Оптинском Скиту при старце Макарии состоял в числе послушников Ювеналий Половцев, впоследствии Архиепископ Виленский. В то время он был еще совсем молодым человеком. Происходил он родом из известной дворянской фамилии, довольно богатой, и был он человек образованный, в цвете сил обширных своих дарований… Не забуду никогда одного незначительного по внешности, но полного глубокого по внутреннему смыслу значения случая, происшедшего на моих глазах в келье старца Макария. Сидели мы как-то в третьем часу дня втроем — я, о. Иларион и Ювеналий — и пили чай в келье у Старца. Вдруг отворилась дверь из покоев Старца, и сам батюшка из двери поклонился Ювеналию: — Ювеналий, поди ко мне! В руках Ювеналия было недопитое блюдечко — только раз хлебнуть… Ювеналий тем не менее и не подумал допить остаток чаю, поставил немедленно по зову Старца блюдечко на стол и побежал к батюшке. Старец заметил, что чай Ювеналиев остался на блюдечке, и улыбнулся… — Поди, — сказал он Ювеналию, — допей в блюдечке чай, а тогда и приходи! Он так и исполнил. Сколько в этом малом примере смирения и послушания в молодом человеке, рождением своим призванном руководить и повелевать, а не носить иго послушания у смиренного старца-монаха!… Таково было обаяние личности и духа о. Макария. Мудрено ли, что на смену ему в этой временной жизни в Оптиной уже созревал не менее великий ему преемник — Амвросий!… Как ни хорошо жилось мне в Оптиной, но меня вскоре потянуло с великой силой повидаться с другом моей юности, Феодором Андреевичем Какирбашевым, о котором я уже упоминал в этой летописи земного моего странствования. В описываемое мною время он уже был иеродиаконом Площанской, что в Орловской губернии Севского уезда, пустыни. Десять лет прошло с тех пор, как я с ним в последний раз виделся, и мне непреодолимо захотелось опять видеть этого искреннего своего друга и сомолитвенника времен детских и юношеских молитвенных наших подвигов. Открыл я свое желание Старцу и получил его благословение. В Площанскую пустынь я отправился излюбленным своим способом, по образу, как говорится, пешего хождения. |
| А архимандрит Ювеналий (Половцов) в одном из писем в 1863 г. призывал оптинского настоятеля иеромонаха Исаакия (Антимонова) не удерживать монахов в обители насильно и добавлял: «Насильно ведь мы никого не умиротворим. Времена крепостного права и для мирских прошли» . С другой стороны, высказывались иноками и более консервативные идеи: «Русский народ освобожден от крепостной зависимости. До сего дня он шел путем послушания и смирения; теперь — свободы и, по-видимому, без указания на необходимость сохранения за собой прежних христианских добродетелей» . С особенной болью в Оптиной пустыни переживали «тяжкую внутреннюю смуту» в стране. В летописи был отмечен «мрачный характер» 1905 и 1906 гг. Помимо собственно революционных выступлений в монастыре вызывали большую озабоченность «небывалые реформы освободительного характера» . Еще в начале 1900-х гг. в обществе и в Церкви обсуждалось возможное введение свободы вероисповедания. Летописец — монах Варсонофий (Плиханков) — от имени всей братии выражал глубокое возмущение подобными идеями, его беспокоила перспектива перехода русских людей в различные ереси «и даже» язычество, ислам и иудаизм . После реализации реформы в 1905 г. уже другой летописец (рясофорный монах Иван Полевой) ожидал усиления «течений, враждебных Православной Церкви» . Государственной думе в летописи Оптиной пустыни уделялось меньше внимания, хотя роспуск второго ее созыва в 1907 г. (вошедший в историю как «третьеиюньский переворот») вызвал явное одобрение . Хорошо известно, что Февральская революция 1917 г. была встречена большинством духовенства с удивительным подъемом: рушилась ненавистная синодальная система, открывалась дорога к свободному развитию Церкви, реформам. В епархиях стали стихийно созываться съезды духовенства и мирян, приветствовавшие Временное правительство. Даже многие архиереи с легким сердцем поддержали новую власть. Но рядовые монашествующие традиционно были самой консервативной группой в Церкви и проявили меньше политического энтузиазма. |
| Милостивейший Архипастырь и Отец! Вчера вечером узнал я от Князя Урусова, что Ахматов окончательно утвержден Обер-прокурором. 1-го марта подписан Указ о назначении его в эту должность, а Графа Толстаго членом Государственнаго Совета. Ахматов поедет еще в Москву дней на 5, а по возвращении вступит в должность и будет заниматься делами с Князем Урусовым до осени; потом Князь переселится в Москву. Вот главнейшая новость по Духовному Ведомству. У Татьяны Борисовны Потемкиной познакомился я с о. протоиереем Романовым, предназначенным в ректоры Миссионерскаго Института. До сих пор еще неизвестно, где будет этот Институт, в Новгороде? Проект устройства его, составленный Романовым, до сих пор еще не утвержден, и сам ректор не знает прав своих будущих воспитанников. Возвратясь вчера от Князя Урусова, довольно поздно вечером, получил я письмо Вашего Преосвященства от 24-го февраля. Нижайше благодарю Вас, Преосвященнейший Владыко, за милостивое внимание и поручения Ваши касательно вакансий в Курском девичьем монастыре и Духовных Правлений исполню немедленно. Говорил я и о Вашей мысли касательно капитала в 73 т.р. (по секрету) нескольким лицам, но все ее с ужасом отталкивают, объясняя ее общим направлением духа времени, восстающаго против монашества. Много возражал я на это, объясняя Ваш благой взгляд на монашество и желание только, «да будет сих избыточествие восполнением оскудения оных», но и на это возражают, говоря: «Помилуйте, монастырский капитал? Да если это будет дозволено одному, так другие архиереи мало ли на что потянут последния монастырские деньги. Как это можно!» Вот почти слово в слово слышанное мною от 3-х людей, имена которых могу сообщить Вам лично. Простите, Преосвященнейший Владыко, не решаюсь довести этого до сведения Государыни, чтобы не испортить дела и не набросить тени на действователей. К сожалению, многие недобрые поступки многих заставляют и в простом желании добра видеть что-то затаенное, своекорыстное, нерелигиозное. Увы! Каково направление мыслей Петербургских жителей, следующих за мнимым прогрессом. Больно и тяжело это видеть, а помочь нечем. |
| – А если для Вас, Батюшка, будет холодно? – Оденусь в шубу – А если жарко будет? – Я дверь отворю». Старец скорее соглашался терпеть холод или излишнюю теплоту, чем каким-либо внешним попечением отвлекать себя от молитвеннего внимания и богомыслия. Находясь десять лет под руководством такого мужа, О. Моисей и сам приобрел великую сосредоточенность, кротость, дар молитвы и внимания себе. Все эти дарования были присущи ему и потом во всю жизнь его, не только в пустынном безмолвии, но и во время многотрудной и многопопечительной его деятельности настоятельской, когда они особенно и проявлялись. Может быть, пустынное возделывание самого себя и находило в нем, уже готовую почву в его природной склонности к молчанию и сокровенности от других, может быть и общение с молчаливыми Старцами, имело на него такое влияние; но только О. Моисей, как мы его знали, был весьма молчалив, любил краткословие и очень не охотно говаривал о самом себе. Брат его О. игумен Антоний, также ничего не сообщал о сокровенном делании О. Моисея, да может быть и не знал о нем, а судил только по плодам. В виду всего этого, мы были бы в немалом затруднении, и не могли бы ничего сказать о внутренней жизни О. Моисея, в период пребывания его в пустыне, если бы Промыслом Божиим, не сохранилось несколько листков синей бумаги, из числа тех, на которых О. Моисей иногда записывал свои действия, мысли и намерения. Вероятно, таких листков в течение десяти лет, написано было не мало, но они утратились, и до нас дошло только шесть страничек, очень малого формата; эти странички говорят только о пяти днях 1819 года, но как много говорят! – Вот они слово в слово: Ноября 15-го 1819 года. По принесении молитвы исповедания грехов слагался 15 в сердце, на все следующее время блюстися опасно, чтобы не ужинать отнюдь, ибо безчисленно страдал от того и искусом наставлен, что нет лучшего средства к благоустроению души, как вкушать пищу по однажды в сутки. Господи, не остави мене, вонми в помощь мою, отселе воздержатися от вечерняго употребления пищи и в обеденном трапезовании не пресыщатися и принять искус употребления одного рода пищи. |
| Какой тихий, но ясный свет проливают эти записки на внутреннюю жизнь О. Моисея в пустынной его кельи. Сосредоточиваясь всегда в самом себе, содержа в памяти слова Спасителя о молитве: егда молишися вниди в клеть твою, и затворив двери твоя помолися Отцу твоему, иже в тайпе, и Отец твой видяй в тайне воздаст тебе яве ( Мф. 6:6 .), О. Моисей и молился в тайне и тщательно скрывал от всех свое внутреннее делание. Но вот от полноты сердца рвутся иногда и его уста сказать, что у него на мысли, на душе. Однако верный самому себе, он и тут не проговаривается, но берет клочек синей бумаги и записывает на нем свои думы и намерения. Записал и кладет эту бумажку в сторону, к другим таким же записочкам, а сам опять скрывается мыслью внутри себя и продолжает трудиться в глубине сердечной. Проходят годы, старцы переселяются из пустынного леса на другое место жительства; келейныя записки О. Моисея пропадают одна за другою, или может быть, он сам их уничтожает. Потом и О. Моисей и ближайший сотаинник его в пустынножительстве О. Игумен Антоний кончают свой подвиг и отходят в вечность. Кажется, некому более сказать о них, как они жили в пустыне, что думали и предпринимали там, но синяя бумажка не пропадает, не случайно, а конечно действием Промысла Божия, она сберегается среди книжного хлама и через шестьдесят слишком лет после того, как была написана, из темного уголка чулана, является на свете, поднимает перед нами завесу всегдашнего молчания О. Моисея о самом себе и ярко освещает его сокровенное Евангельское делание в пустынном безмолвии: его строгий там пост, его бдительность над собою, жажду совершенного молчания, прилежное чтение Слова Божия и писания Св. Отцев подвижников, его молитвенное, при всяком деле, обращение к Господу Богу и хождение пред Ним, как бы в виду Его присутствия, по слову псалмопевца: предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся ( Пс. 15:8 ). Наконец и силу его характера, и его любовь к братиям, с которыми он жил, и для которых служил примером строгого подвижничества и послушания Старцу. Много, много говорит о нем эта синяя бумажка внимательному читателю. |
| После молитвы, пишет тот же святый Феодор 135 , поспешим на рукоделие наше, и будем молиться, чтобы весь день провести в добрых делах; пусть каждый пойдет к своему делу, а если потребует надобность, то и все вместе; и там занимайтесь делом при пении псалмов с молитвою, благими размышлениями; будет ли то полевая работа, или возделывание винограда, или приготовление пищи, или другое какое-либо послушание, будем совершать оные в определенные часы с хранением совести и с пением псалмов 136 . Будьте внимательны к послушаниям своим, не будьте в работе небрежны и не портите потребных вещей; будет ли το телега, или бурав, или письменная трость, у иного топор, у другого блюдо, и у кого, что случится. Ибо из-за этого случается погубить день и время потребное для дел духовных, мы тратим на дела ничтожные 137 . Посему умоляю и поучаю вас всегда, пусть каждый из вас, сколько возможно будет тщателен к послушанию, в котором находится, дабы много трудясь, быть многоплодным и духовно и чувственно. Ибо одно познается чрез другое, т. е. кто тщателен в телесном, тот тщателен и в душевном, как и напротив: кто нерадив в телесном, тот и по душе бесплоден. Божественное Писание, говорит Василий Великий 138 , повелевает работать, приводить тело в движение и больше подкреплять немощь других, нежели самому иметь нужду в опоре чужой руки, но нимало не велит истощать и расслаблять тела неумеренными изнурениями 139 . Сам Спаситель в первом возрасте, повинуясь родителям, кротко и благопокорно переносил с ними всякий телесный труд, потому что они были люди праведные и благочестивые, но бедные и не в обилии снабженные необходимым для жизни, чему свидетелями ясли, послужившие честному рождеству, а потому, как вероятно, занимались непрестанными телесными трудами, снискивая себе тем необходимое на потребности. Иисус же бе повинуяся има, как говорит Писание ( Лк. 2:51 ), без сомнения, показывал благопокорность и в перенесении с ними трудов. С продолжением времени, оказывая Владычния и Божеския благодеяния, избрав уже учеников и, преднамереваясь проповедать Царствие Небесное, не от других потребовал Себе служения, лежа в одном углу и нежа тело Свое, но то путешествует и всегда пеший, и служит ученикам, как Сам говорил: Аз посреде вас есмь, яко служай ( Лк. 22:27 ) и: якоже Сын Человеческий не прииде да послужат Ему, но послужити ( Мф. 20:28 ), то умывает ноги ученикам, а потом надолго простирает Свое поучение и неленостно переходит с одного места на другое, и все это совершает для нашего спасения. Однажды только, и то на короткое время, употребляет подъяремное животное, впрочем, не для упокоения тела, но чтобы запечатлеть делами Своими пророчество ( Мф. 21:5 ) 140 . |
| «Ибо, как говорят отцы, крайности с той и с другой стороны равно вредны, и излишество поста и пресыщение чрева, чрезмерность бдения и продолжительность сна и прочие излишества. Мы знаем некоторых непобежденных чревоугодием, но низложенных безмерным постом, и впавших в ту же страсть чревоугодия по причине слабости, происшедшей от чрезмерного поста. – Неумеренное воздержание вреднее пресыщения потому, что, при содействии раскаяния, можно от последнего перейти к правильному рассуждению, а от первого нельзя (стр. 196). Впрочем, общее правило умеренности состоит в том, чтобы каждый сообразно с силами, состоянием тела и возрастом столько пищи вкушал, сколько нужно для поддержания здоровья тела, а не сколько требует желание сытости. Кто не соблюдает одинаковой меры – то чрезмерно постится, то пресыщается – тот вредит как молитве, так и целомудрию: молитве потому, что от неядения не может быть бодрым в молитве, ибо от бессилия склоняется ко сну, а от многоядения не может чисто и часто молиться, а целомудрию – потому, что огонь плотской похоти, который возжигается от чрезмерного употребления пищи, продолжается даже и во время строгого поста (стр. 198). Посему умеренность, по мнению отцов, состоит в том, чтобы ежедневно употреблять столько пищи, чтобы после вкушения всегда чувствовать голод. Такая мера сохранит душу и тело в одинаковом состоянии, и не попустит человеку вдаться ни в чрезмерный пост, ни в пресыщение, подавляющее дух (стр. 198)». «Пост, пишет тот же св. Кассиан, приводя слова Египетского старца аввы Феона 48 , относится к числу средних добрых дел. Он не есть сам по себе благо, или сам по себе необходим; он с пользою соблюдается для приобретения чистоты сердца и тела, так, чтобы, притупив жало плоти, человек приобрел умиротворение духа; но пост иногда обращается даже в погибель души, если не благовременно соблюдается. Надобно стараться, чтобы те добродетели, которые составляют истинное добро, были приобретаемы постом, а не для поста должны быть совершаемы действия тех добродетелей. Итак, для того полезно сокрушение плоти, для того к нему должно быть присоединяемо врачевство воздержания от пищи, чтобы чрез него мы могли достигнуть любви, в которой заключается неизменное и без всякого исключения времени постоянное добро. |
|
|
