| И как привлекательна для обитающих в монастыре эта высшая степень совершенства иноческого, когда душа, отрешившись от всех страстей и попечений земных, всецело устремляется к Богу на крыльях молитвы и уделяет земле внимания лишь настолько, чтобы тело могло выносить этот молитвенный пламень и чтобы пребывание человека на земле было источником назидания и утешения для прочих братьев и сестер! Все мы, посвятившие себя иноческому подвигу, должны желать достигнуть такой высоты. Если кто предварил нас, это не должно смущать нас; мы должны радоваться об успехах соратников наших в духовной брани и их успехами поддерживать в себе веру в возможность успеха и для нас. В монастыре много степеней духовного преуспеяния, и блажен тот, кто более и более подвигается по ним вперед и вперед. Соответственно внутреннему преуспеянию существуют в обителях и различные внешние степени от низших до высших. Эти внешние чины монашеские не сами по себе имеют значение, не сами по себе привлекательны: они составляют как бы знак, как бы печать той духовной высоты, на какой стоим мы. Поэтому возвышение брата или сестры по этим внешним степеням ни в каком случае не должно возбуждать зависти или ненависти или какого бы то ни было недоброго чувства в отношении к достигшим в тех, кто еще не достиг. И внешнее может прийти, и если кого-нибудь из нас люди забыли отметить своим благоволением, его венчает Бог милостью и щедротами, ибо Он знает Своих рабов и рабынь. Его духовная высота под спудом не скроется и окажет возвышающее действие на всех, кто будет с ним соприкасаться. Один поревнует ему в добродетелях, его украшающих; другой поучится у него особенно смирению и терпению и презрению к славе мира сего; иной прославит Бога, премудро ведущего рабов Своих к почестям небесным. Никто из обитающих в монастыре пусть не ищет внешнего возвышения, а лучше пусть позаботится о внутреннем преуспеянии – не ради славы, а ради спасения своего: внешняя высота не всегда свидетельствует о том, что человек и по духу высок. Будем же все молить Бога, чтобы Он имиже весть судьбами помог нам обновиться духом, сердцем на небо устремиться и в будущем веке венец нетленный приять со всеми Ему благоугодившими. Аминь. |
| – Что же это мы все никак не можем собраться в Оптину? Сколько ты мне наговорил о ее духовной красоте, о ее старцах, о живописности ее местоположения, а как ехать туда, так ты все оттягиваешь. Напиши о. игумену Варсонофию, что собираемся к ним погостить. Я так и сделал. Вскоре от обоих старцев я получил ответ, с любовью нас призывающий под покров Оптинской благодати на богомолье и на отдых душевный, сколько полюбится и сколько поживется. Мы наскоро собрались и поехали. На жену Оптина произвела огромное впечатление. Про меня говорить нечего: я не мог вдосталь надышаться ее воздухом, благоуханием ее святыни, налюбоваться на красоту ее соснового бора, наслушаться ласкающего шепота тихоструйных, омутистых вод застенчивой красавицы Жиздры, отражающей зеркалом своей глубины бездонную глубину оптинского неба... О, красота моя Оптинская! о мир, о тишина, о безмятежие и непреходящая слава Духа Божия, почивающая над святыней твоего монашеского духа, установленного и утвержденного молитвенными воздыханиями твоих великих основателей!... К Успеньеву дню мы готовились, а на самый велик день Богоматери удостоились быть причастниками Святых Таин. На следующий день, 16 августа, был праздник Нерукотворенному Спасу... Нас встречает иеромонах о. Сергий и, преподавая нам свое благословение, неожиданно для нас говорит: – Как жаль, Сергей Александрович, что вы от нас так далеко живете! – А что? – Да вот видите ли, есть у нас помысл издавать «Оптинские листки» вроде «Троицких»: жили бы вы где-нибудь поблизости, были бы нашим сотрудником. – Зачем же, – говорю, – дело стало? Мы, слава Богу, люди свободные, никакими мирскими обязанностями не связанные: найдется для нас в Оптиной помещение – вот мы и ваши. – Ну что ж, – говорит Старец, – Бог благословит. Переговорите с о. Архимандритом и с о. Варсонофием: благословят они – и поселяйтесь с нами: что может быть лучше нашей Оптинской жизни? Мы были вне себя от неожиданной радости. ... Когда-то в Оптиной проживал на временном «покое» один из ее знаменитых постриженцев, впоследствии архиепископ Виленский Ювеналий (Половцев) . Во внешней ограде монастырского сада он выстроил себе в конце 70-х годов прошлого столетия отдельный корпус со всеми к нему службами, прожил в ней лет десять и оттуда был вызван на кафедру Виленской епархии. С тех пор корпус этот, перешедший в собственность Оптиной, стоял почти всегда пустой, изредка лишь занимаемый на короткое летнее время случайными дачниками. Вот об этом-то корпусе, вернее, усадьбе я и вспомнил после знаменательного для нас разговора с о. Сергием... Решили пойти его смотреть... |
| Из наставлений, которые О. Моисей давал брату своему О. Антонио еще в 1823 году, когда сам был только начальником Скита и монастырским духовником, видно, как он был велик в этом отношении. «Немощи душевныя», говорил он О. Антонио, исповедавшему ему свою скорбь на одного брата, «должно носить благодушно, без огорчения. Ибо если кто болен телом, то не только на него не огорчаемся, но еще и служим тому всяким образом; то таким образом надо и в душевных недугах поступать». «Батюшкою (О. Моисеем) замечен я», записал О. Антоний в своем дневнике 39 , «очень жестоким касательно ношения немощей братских и благонадежности в их исправлении на лучшее». В заключение он сказал мне: «В каком бы кого порочном положении ни видел, не должно тому удивляться и сомневаться в его исправлении; ибо многие наконец из пьяниц сделались трезвыми, из буйных кроткими, из блудников целомудренными, и проч. А Св. Златоуст сказал: «Об исправлении того, только должно сомневаться, который во аде находится с бесами». – Когда же, через несколько времени, О. Антоний опять объяснил своему брату и Старцу, «что недостатки братий невольным образом сердцу приносят огорчение», то на это услышал от него: «Я всех Вас недостатки сношу великодушно и никаким немощам Вашим не удивляюсь; а ежели бы всем, тем огорчаться и взыскивать по должности моей строго, то совсем бы себя давно расстроил». Таков был О. Моисей еще в 1823 году, при самом начале своего настоятельского поприща. Можно себе представить, каково было его великодушие и снисхождение к недостаткам ближних, когда он состарелся в трудах настоятельских и подвигах монашеских, когда после многоразличных испытаний и скорбей почти сорокалетнего настоятельства возрасла и созрела в нем духовная опытность и мудрость, когда после полувековой подвижнической жизни, смиренный образ мыслей и сознание своей худости и немощи обратились ему в неотемлемый навык... В последние годы жизни, когда кто-нибудь с огорчением говорил ему, о каких-либо беспорядках или безчиниях, О. Архимандрит кратко отвечал: «Да, уж сам-то я хуже всех», и говорил это с таким искренним смирением, что разговор о немощах братских невольно прекращался. |
| Другой случай был следующий: в одно время я заметил, по некоторым сделанным мне намекам, что в монастыре распространилось обо мне несправедливое мнение. Я сильно огорчился этим и смутился мыслями, Старцу медлил сказать об этом, вместо того я пробовал объясниться с двумя из более близких ко мне братий, но один из них уклонился от объяснений, а другой старался только успокоить меня. В это время, мне случилось быть у О. Архимандрита, говоря о чем то, он коснулся в разговоре предмета, подобного мнения обо мне, и пристально взглянул мне в глаза; при этом предложил вопрос, не касавшийся меня лично, я ответил, – он в это время еще взглянул на меня. После этого, лицо его из задумчивого сделалось совершенно спокойным; тоже спокойствие выразилось и в его голосе. Из этого я заключил, что О. Архимандрит отвергнул подозрение против меня; это было первым укреплением, для страдавшей тогда души моей, и после этого я не замечал ни малого подозрения против меня. – Слегка коснуться предмета и двух взглядов для О. Архимандрита было достаточно, чтобы отвергнуть подозрение или сомнение; меня это довольно успокоило или покрайней мере ободрило. – Когда я бывал, отягчен помыслами, то в последние годы жизни О. Архимандрита от одного благословения его, мне случалось получать облегчение помыслов. При скудости средств, О. Архимандриту необходимо было посылать некоторых из братий за сбором. Отправляя их, он советовал, чтобы входя в каждый дом они читали внутренне молитвы: «Отче наш», «Достойно есть» и прочие, какие знают на память, но «Отче наш» непременно. Один из сборщиков рассказывал замечательный случай с ним, бывший в Туле. Пришел я в дом тогдашнего откупщика Молчанова. Вхожу в переднюю, человек тут бывший, спрашивает меня: «Что Вам нужно? – Да, вот я со сборною книгою на Обитель. – Никого здесь нет и не найдете». С этими словами он сам вышел, а я стою и думаю: идти и мне, чтобы не случилось еще какой-нибудь неприятности, а другая мысль говорит: да исполни же слова О. Игумена, прочитай сперва «Отче наш». Я и начал читать мысленно эту молитву. Не успел еще окончить ее, как из боковой двери вышла дама хорошо одетая и спросила меня: «Батюшка, что Вам угодно? – Я собираю на Обитель с книгою. – Подождите немного», – и вошла опять в ту же дверь. Слышу, что она громко говорит кому-то. «Там монах пришел за сбором. – Ну, подай ему», – отвечал другой голос. Щелкнул замок от ящика. – «Да тут мелких нет, только десять рублей. – Ну, отдай их ему». Дама эта и вынесла мне, вовсе ей незнакомому, десять рублей. Это для сборщика немалая редкость и радость, а уйди я, не исполнив слова О. Игумена, ничего бы и не получил. Такова была сила его слов! |
| Настоятель Обители О. Моисей всех принимал с любовью и, помещая в братство, поручал духовному назиданию Старцев, ибо знал, что они возвещали своим слушателям по истине «глаголы жизни вечной». Поучали их тому, что, произволяющим положить твердое начало иноческой жизни и преуспевать в оной, необходимо идти узким путем отсечения своей воли и разумений, и не только удерживать себя от действий по внушению какой- либо страсти, но исторгать и самые корни страстей, очищая сердце от страстных помыслов молитвою, самоукорением и по возможности частым покаянным объяснением этих помыслов духовному Отцу и наставнику. Ради духовных советов начали приходить к Старцам из городов и селений люди разного рода: дворяне, купцы, мещане и простой народ обоего пола и все были принимаемы ими с любовью и отеческим вниманием к их сердечным нуждам. Раскрывавшие, пред ними свои душевные недуги и раны отходили вразумленными, утешенными, а часто и совершенно исцеленными. С каждым годом стечение народа к Оптиной Пустыни значительно умножалось, а с тем вместе увеличивались и средства к процветанию Обители. Хотя в духовном назидании братий и прочих лиц, приходивших в Оптину Пустынь, главными действующими лицами были Старцы: О. Леонид, а потом О. Макарий, но и О. Моисея заслуга и участие, в этом деле весьма велики. Не будь настоятель, муж поистине духовный, не содействуй он введению Старчества, оно не могло бы утвердиться в Обители. О. Моисей с любовью принял Старцев и водворил их в своей Обители. Он лучше других понимал высокое значение и силу их благотворной деятельности, и, судя обо всем не по человеческим толкам и понятиям, а с духовной точки зрения, он с редким доброжелательством и беспристрастием, содействовал трудам Старцев всеми зависевшими от него мерами: без их совета не определял и не постригал никого; новопоступивших и новопостригаемых поручал их руководству 36 (последних, в то время и исключительно О. Макария); сам во многом советовался со Старцами касательно внутреннего благоустройства Обители и избрал О. Леонида своим духовником. |
| Случалось, что некоторые лица знакомые Оптинским Старцам, или только слышавшие о них, приезжали в Обитель и спешили по приезде своем прямо к Старцам, чтобы перед ними излить свои духовныя нужды и скорби, и только на другой день, успокоившись мысленно, вспоминали, что они еще не видели Настоятеля, не принимали его благословения. Но О. Моисей таких упущений, со стороны своих гостей будто не замечал, и когда бы кто ни являлся к нему, всех принимал с одинаковою приветливостью и ласкою, и все уходили от него утешенные его благодушием и духовною мудростью. Но особенно смирение О. Игумена Моисея и величие его духа видно в том, что он сам обладал и даром слова и знанием сердца человеческого и ведением Св. Писания и Отеческих книг, и духовною мудростью и потому, как мы уже говорили, весьма мог быть духовным наставником других; но с одной стороны, понимая как трудно в одном лице совместить эти две обязанности: настоятеля и Старца, и с другой вполне доверяя О.О. Леониду и Макарию, он не обнаруживал своих духовных, старческих дарований. С посетителями, вел он обыкновенно какой-либо общий, назидательный разговор, зная, что они, по личной духовной потребности своей, верно уже слышали или еще услышат от Старца должное наставление. Даже с бранями, искренно относившимися к Старцу, О. Моисей избегал брать на себя наставничество, а только при случае, вкратце, делал им как настоятель нужное замечание. Случалось, что во время какой либо поездки О. Игумена Моисея, по благочинию или с другою целью, сопровождал его кто-либо из братий, имевших близкое отношение к Старцу; и в продолжение многих дней, О. Игумен, не скажет ему бывало ни одного слова, собственно к его назиданию, зная, что у него есть наставник, которого он должен держаться. Многие и не подозревали, что тот, которого они считали только хорошим хозяином, и мудрым настоятелем, был вместе с тем и мужем по истине духовным, в полном значении этого слова. Другие, хотя и знали это, но не могли подвигнуть его оставить любимое свое молчание и только изредка, по просьбе немногих лиц, соглашался он объяснить то или другое неудобопонятное место из Св. |
| Келейникам своим он не раз говаривал: «Почаще надобно нам читать седящу и ангелам стоящимъ, трубе гласящей, пламени горящу, что сотвориши душе моя, ведома на судъ? Тогда бо лютая твоя предстанут и тайная обличатся тем же прежде конца Боже, очисти мя и спаси мя! " Случилось ему как-то беседовать с молодым человеком, который описывал ему разные беспорядки и злоупотребления в мире, и с большою ревностью доказывал, что для общего блага следовало бы принять такие-то меры, а что многие действуют так-то, по таким-то побуждениям и т. д. Молча выслушал О. Архимандрит оживленный монолог и ничего не возражал, а когда восторженный патриот кончил свою речь и думал, что убедил О. Моисея, так как молчание есть знак согласия, то Старец тихо сказал: «Да, уж, Апостол говорить: нова небесе и новы земли чаемъ, в нихже правда живетъ; ( 2Пет. 3:13 ) а между нами грешными какой искать правды?» На всех и на все в жизни О. Архимандрит Моисей старался смотреть как христианский философ, во всем видел прямое или попустительное действие промысла Божия, и ничего с тревогою не принимал к сердцу, стараясь особенно о том, чтобы сохранить мирное устроение души. «Взыщи мира и пожени й» ( Пс. 33:15 ), повторял он как-то особенно выразительно. Зная, что где нет мира душевного, там и все делание духовное теряется и человек не преуспевает, О. Моисей всячески старался избегать всего, что могло нарушить его душевное спокойствие. И в том, что близко до него касалось, он не позволял себе возмущаться, даже и под предлогом благой ревности. Мы уже приводили выше замечательные слова, сказанныя им О. Антонию еще в 1823 году. «Я всех вас недостатки сношу великодушно и никаким немощам Вашим не удивляюсь, а ежели бы всем тем огорчаться и взыскивать по должности моей строго, то совсем бы себя давно расстроил». Такого же христианского любомудрия держался О. Моисей и среди скорбных испытаний, постигавших его самого, близких к нему лиц или всю Обитель. Во всех таких случаях он успокоивал себя упованием на милость Божию и смиренно принимал все скорбное и неприятное как заслуженное или посланное к очищению грехов. |
| Под словом «Старчество», разумеется искреннее отношение духовных детей к своему духовному Отцу, или Старцу. Отношение, которое выражается со стороны учеников совершенным послушанием, т. е. отсечением пред Старцем не только своей воли во всем, но и своего образа мыслей, своих разумений и откровенного, полного исповедания тайн сердечных, а со стороны Старца, не старика только летами, а мужа духовно-разумеющего и обогащенного долгою опытностью, трудами и успехами на поле добродетелей, со стороны такого Старца, говорим – духовное назидание учеников с любовью и разумным снисхождением к их немощам, долготерпение, соединенное с постоянною молитвою о преуспеянии и спасении учеников, и образ действий, согласный со словами Св. Писания: «начат творити же и учити» ( Деян. 1:1 .). Такой путь послушания Старцу, в смысле духовного общения и руководства, есть без сомнения самый безопасный для инока, самый надежный и скорее других приводящий, искреннего послушника к его цели, т. е. духовному совершенству 33 . Множество иноков, как видим из Писания, Св. Отцев подвижников и из их жизнеописаний, шли этим путем и преуспевали в добродетелях, в цветущие времена монашества. Впоследствии, путь этот сделался более редким и только в прошлом столетии, просиял снова в Молдавских общежитиях, у знаменитого и поистине великого в добродетелях Архимандрита Паисия Величковского . Оттуда проникло Старчество и в наше отечество. Судя по вышеупомянутым свойствам истинного Старца, конечно, не всякий инок, хотя бы он и долгое время подвизался, может быть Старцем и руководителем других. О. Моисей без сомнения мог им быть для многих, как был для своего брата О. Игумена Антония и других в Рославльском лесу; но, при разнообразных заботах настоятельской должности, не считал этого удобным для себя. Зная по собственному опыту и плоды своей воли, хотя и на добро направленной, и плоды искреннего послушания духовному наставнику, О. Моисей несомненно желал доставить своему братству наиболее удобный путь к духовному совершенству. Смеем думать, на основании других его действий, что он и много и усердно молился о сем Богу, потому что Господь послал к нему в Обитель Старцев О. Леонида и О. Макария, бывших истинными и яркими светильниками веры, Евангельского благочестия и сокровенной иноческой жизни во Христе. |
| «От Него, Создателя», – говорил он, – «бытие наше. Им живем и движемся и от Него всякое благо и всякий дар». Изобретя великую веру, безгневие, кротость и другие добродетели, которые по учению Св. Отцев способствуют молитве и воскриляют ее, О. Архимандрит был великим любителем и делателем и сей царицы доброделетей; пребывал всегда в молитвенном соединении с Господом, ради Которого и нес описанные нами и оставшиеся от нас сокрытыми многие труды благочестия. – Стоя в храме и внимательно слушая божественную службу, нередко так углублялся в молитву, что не замечал, когда кто из братий подходил к нему и кланялся, испрашивая его благословения или прощения... Некоторые по своему объясняли такую невнимательность Настоятеля к подходившим, но от людей духовной жизни не могло укрыться высокое молитвенное настроиние Старца. Беседуя об этом с кем-то, О. Игумен Антоний однажды так выразился об О. Архимандрите Моисее : «Все, что поют и читают в церкви, он там слышит», указывая рукою на глубину сердца 50 . Сам О. Архимандрит Моисей , на вопрос одного Иеромонаха о келейном правиле, сказал раз: «Да и я прежде различные правила исполнял, а теперь мне осталось одно только правило-мытарево, (Боже! милостив буди мне грешному Лк. 18:13 )». Так смиренно выражался о себе Старец, но близко знавшие и понимавшие его жизнь видели в нем не только " деяние», но и „в восходъ», и богатство дарований духовных. Недавно скончавшаяся, достоуважаемая старица Игуменья Вера, бывшая настоятельницею Зосимовой Пустыни, сообщила нам замечательный случай молитвеннаго самоуглубления О. Архимандрита Моисея , случай, которого сама она была свидетельницею. Посетив однажды Оптину Пустынь, она, прохаживаясь около монастырской ограды, с приближенными к ней сестрами, заметила, что на встречу им шел О. Архимандрит Моисей , но как-то особенно медленно. Когда он приблизился, Мать Вера и бывшяя с нею, подошли к нему и поклонились, прося благословения. Но каково было удивление их, когда Старец, всегда приветливый и внимательный, никого не благословил, ничего не сказал и продолжал тихо двигаться вперед, не замечая никого. Мать Вера громко назвала его по имени, он очнулся, удивился, что около него целая толпа людей, стал извиняться.... Но выражение лица его, орошенного слезами, свидетельствовало в каком состоянии его застигли... М. Игум. Вера, подав другим знак, чтобы они удалились, одна продолжала путь со Старцем, который начал с нею беседу духовную, весьма замечательную, однако ни одним словом не коснулся тогда молитвы. |
| «Спаси Господи за святое послушание. Благодарствую», – бывало скажет, почитаемый Старец, и всякий с полным усердием готов трудиться в десятеро более. Назначая кому-либо занятие, или как говорят в монастырях, «послушание», О. Архимандрит старался обращать внимание брата, на внутренний духовный смысл поручаемого ему дела. Так, определяя одного послушника в должность будильщика 37 , О. Архимандрит сказал ему: знаешь ли ты, брат, какое это послушание? Ведь это дело ангельское. Как ангелы возбуждают людей на молитву, так и будильщик возбуждает братию. Помни же это и старайся по совести проходить такое послушание. Проникнутый духом писаний Св. Отцев подвижников, он старался исполнять их учение на самом деле. – Помня слова Св. Дорофея: «Если не хочешь впадать в раздражительность и злопамятность, то отнюдь не имей пристрастия к вещам... если какой-либо сосуд, случайно или по небрежению разобьется, или потеряется, не скорби». О. Архимандрит Моисей применял это к различным случаям в жизни. Бывало кто-либо из братии, при исполнении к... < отсутствуют страницы текста оригинала 96,97> опять повторил, что огурцы были, кажется мелки. Огородник опять стал оправдываться и старался доказать, что огурцы очень хороши. В течение двух недель, О. Архимандрит несколько раз повторял свое мнение об огурцах, так что огородник стал об этом горевать, буквально плакал, и наконец вздумал: пойду к нему объясняться. Пришел и начал так: «Батюшка, Вы на счет огурцев несколько раз мне говорили, что они мелки, а я все вам противоречил, простите Бога ради. – Только того я брат и ожидал», сказал О. Архимандрит, и успокоил и отпустил его с миром. Понятно, как сильно действовало такое терпение, соединенное с любовью; как одно слово такого Настоятеля глубоко проникало в сердце и на всю жизнь оставалось в памяти. По слову Апостольскому любы всему веру емлет ( 1Кор. 13:7 ), О. Моисей верил совести каждого и верил не на словах только, а на самом деле, и по вере его сбывалось. Если и попадались люди, которые не оправдывали его доверия, то таковые скоро обнаруживались и сами не могли оставаться в Обители, хотя бы их и не высылали; но за исключением подобных, весьма редких случаев, каждый из братства в душе чувствовал, что доверие Старца-Настоятеля, внутренно его связывало и не дозволяло ему уклоняться от добросовестного, по силам, исполнения послушания. |
|
|
