| Начало бронзового века в Ирландии восходит к местной культуре Фуд-Вессел, для которой характерна ингумация останков в скорченном положении в деревянных колодах, или цистах – каменных ящиках. Самыми характерными находками раннего бронзового века являются бронзовые топоры. Их на территории Ирландии найдено более 2-х тысяч экземпляров. С культурой Фуд-Вессел преемственно связана культура «погребальных урн» среднего бронзового века, хронологически относящаяся ко второй половине II тысячелетия. Поздний бронзовый век в Ирландии представлен культурой Даурис, которой принадлежат многочисленные находки бронзовых, золотых и медных изделий незаурядного художественного качества и высокого технического совершенства. Это ожерелья, торквессы, браслеты, а также утилитарная утварь – бронзовые котлы, крюки для разделывания мясных туш. Около 700 г. до P. X. в Ирландии появляются артефакты гальштата – культуры железного века. Самыми частыми находками галынтата являются железные мечи. Затем, уже в середине I тысячелетия, в Ирландию из континентальной Европы, а также, возможно, из Британии проникает культура Ла-Тен. Особенно изящными артефактами этой культуры являются гравированные бронзовые ножны для железных мечей и декорированные бронзовые уздечки. С появлением в Ирландии латенской культуры связывают начало господства на острове гойдельского языка, принадлежащего к одной из двух групп кельтской языковой семьи, а именно к группе Q, к которой относится также язык близкородственных ирландским гойделам гэлов Шотландских гор, в отличие от валлийского и бретонского языков из группы Р, преемственно восходящих к языку бриттов. В Галлии, как, вероятно, и среди кельтов центральной Европы, преобладали языки или диалекты группы Р, но, по словам Т. Пауэлла, «Q-keльmckue элементы все же прослеживаются в названиях на территории Галлии и Испании, а также в... эпиграфическом материале, касающемся римской эпохи» 1125 . Некоторые археологи само появление кельтов в Ирландии возводят к культуре Ла-Тен и, следовательно, относят уже только к середине I тысячелетия до Р. |
| Серединой бронзового века (от 1800 до Р.Х.) датируется крепостной вал, связанный с укреплениями, которые штурмовал Тутмос III. Массивные ворота Мегиддона с мощеным проходом, три метра в ширину, достаточно широким для выезда боевых колесниц, характерны для позднего бронзового века. На уровне пятого ряда камней в кладке башни сохранились следы сгоревших деревянных брусьев. Фундамент башни построен из базальта – самого твердого из камней. После разрушения города в конце бронзового века ворота были заложены, а въезд в город сделан в другом месте. Одним из наиболее выразительных археологических памятников Мегиддона является упоминавшийся круглый алтарь ханаанского святилища эпохи ранней бронзы. Он имеет в окружности 9 м, высотой 1,5 м, к нему ведет спиральная лестница в семь ступеней. Судя по большому числу костей животных, найденных вокруг алтаря (в том числе кость царя зверей – льва), здесь совершались обильные жертвоприношения. Тексты XIV в. до Р.Х. из сирийского приморского города Угарита дают подробное описание богов древнего Ханаана. Главным был Эл, который с супругой Аштарот считался повелителем всех богов и богинь. Ему противостояли, однако, Ваал (владыка земли), Мот (владыка преисподней) и Ям (бог моря). Несколько культовых статуэток, найденных близ алтаря и датируемых XVIII–XVII вв. до Р.Х., являются изображениями богини Аштарот. Ее имя (в форме Астарта) хорошо известно из Библии: борьба с ее культом, которому евреи научились от ханаанцев, – постоянная тема пророков. Примерно с XV в. фигуры женской богини встречаются реже, единственным персонажем религиозно-языческой пластики становится сидящий, вооруженный бог. Археологи связывают это с расцветом культа Ваала – серьезнейшего конкурента Яхве, Бога Израиля, даже во времена Илии Пророка (см. 3Цар. 18 ). Мы, конечно, не знаем точно подробностей языческих культов древнего Мегиддона. Очевидно, цикл праздников и жертвоприношений был тесно связан с аграрно-магическими представлениями. Неотъемлемой частью культа была храмовая проституция, воплощавшая идею плодородия. |
| Но появился один человек, которого зовут Слава Лён, тоже поэт, который предложил идею Бронзового века русской поэзии. Он об этом много выступал, писал, даже вышла Антология. Надо сказать, что составил он её довольно давно, но опубликована она была лишь в 2013 году. Судя по всему, не очень-то её принимали эту концепцию. Слава Лён исходил из того, что после смерти Сталина ситуация изменилась и в культуре. И с 1953 года начался период Бронзового века русской поэзии, который завершился в 1989 году: когда завершилась Перестройка, Союз распался и дальше наступили совершенно иные времена и эпохи. Но всё, что писал и говорил Слава Лён, – очень интересно. К поэтам Бронзового века он относил послевоенных поэтов. Тех молодых людей, которые родились в 1945 году (плюс минус пару лет), их детство прошло в поствоенную эпоху. Их тело помнит голод, они помнят карточки, нищих на деревянных каталках, весь этот " марлевый уют " , как писал замечательный бард Борис Алмазов. У него есть песня о послевоенном времени, где есть выражение: вдовий марлевый уют. Занавесок не было и женщины на окошки вешали марлю. И вот эти ребята возмужали уже в 1960-е годы. И вдруг они начали писать по-другому. Вообще-то война, в иной ситуации, не в советской ситуации, должна была породить всплеск религиозной поэзии. Но мы жили в условиях искусственного атеизма и этого не произошло явным образом. И религиозность в поэзии не вышла наружу, а осталась как бы втуне. Но на самом деле, она присутствовала и очень серьёзно присутствовала. Я приведу пример. Конец войны, победа 1945 года, смерть Сталина, – эти события, которые не могли не повлиять не только на строй мышления этих молодых тогда поэтов, они должны были затронуть их душу. И они затронули. В 1970 годы был такой поэт Владимир Бурич, и он написал стихотворение: послевоенные люди послевоенные вещи нашёл среди писем кусок довоенного мыла не знал что делать мыться плакать Довоенная эра – затонувшая Атлантида И мы уцелевшие чудом. Давид Самойлов, прочитав это стихотворение, был вне себя. Для него подобный взгляд на войну был сродни кощунству, религиозному кощунству. И полное неприятия подобного рода строки вызывали не только у Самойлова, но и у поэтов его круга. |
| А.Н. Наумов Е. И. Гак, О. А. Герасимова. Поселенческий памятник позднего бронзового века красное 1А на реке Мокрая Табола (предварительные результаты исследований) В 1997 году при инвентаризации памятников бронзового века, проводившейся отрядом Верхне-Донской археологической экспедиции ГИМ, у деревни Красное Кимовского района Тульской области были обнаружены остатки крупного поселенческого объекта, который из-за непосредственной близости к ранее известному местонахождению Красное 1 С. 9] получил название Красное 1А. Открытый памятник занимает пологий, сильно удаленный от воды участок совхозного поля, расположенный на правом берегу реки Мокрая Табола (левый приток Дона), и маркируется многочисленными обломками грубой лепной посуды, распространявшимися на площади более 0,7 га. В пределах этой территории были зафиксированы отдельные скопления керамики, соответствующие, как предполагалось, жилым или хозяйственным зонам древнего поселка. Геофизическая съемка, произведенная в местах наибольшей концентрации находок специалистами географического факультета МГУ под руководством М. Я. Каца, дала обнадеживающие результаты. Однако, как выяснилось позже в процессе раскопок, все магнитные аномалии, выявленные с ее помощью, относились к антропогенным сооружениям поселения древнерусского времени, относящегося к XIII в., которые частично перекрывают материалы эпохи бронзы. Работы по изучению непосредственно памятника эпохи бронзы велись в двух направлениях: археологическом и природном (почвенном). Археологические исследования, связанные с вскрытием его площади, проводились в течение четырех полевых сезонов (1998–2001 гг.) Первобытным отрядом Верхне-Донской экспедиции ГИМ при поддержке ГВИ и ПМЗ «Куликово поле» и охватили участок, равный 608 кв. м. Уже на начальном этапе раскопок было установлено, что на памятнике сохранился культурный слой, верхняя часть которого уничтожена многолетней распашкой, а нижняя представляет собой неповрежденный однородный, стратиграфически выраженный горизонт мощностью 0,3–0,4 м, сложенный темно-серым сильно гумусированным суглинком. Дальнейшие исследования поселения Красное 1А показали, что образование культурного слоя здесь связано с одним строительным периодом, о чем свидетельствуют не только особенности залегания и планиграфического распределения находок, но и следы стационарных антропогенных сооружений. |
| Следы этого непрекращающегося производства то и дело встречаются при раскопках города и его загородного раннесредневекового некрополя. Например, в 1901 г. на территории храмового комплекса Западной базилики, расцвет которого пришелся на VII–IX вв., были найдены различные церковные принадлежности: «бронзовый крест грубой работы на заклепке; верхняя часть тройной толстой цепи в виде бронзовой звезды, шесть лучей которой изогнуты на концах; кусок толстой бронзовой цепи; кусок тонкой бронзовой цепочки; 2 бронзовые пуговицы в виде бубенчика», типичные для раннего Средневековья 1742 . К VIII в. Н.П. Кондаков относил обнаруженные в Херсоне медные кресты-энколпионы с изображением на одной стороне распятого Христа, одетого в коловий – безрукавную рубашку до ступней, а на другой – Богородицы и евангелистов в кругах на концах перекрестий 1743 . Находки таких релик-вариев, традиционно относимых к сирийско-палестинскому, а точнее, ближневосточному производству, не единичны и во всяком случае едва ли могут быть позже IX–X вв., когда стало распространяться изображение обнаженного Христа в набедренной повязке 1744 . Связывать их наличие в Херсоне только с миссионерской деятельностью Херсонской церкви – значит искусственно сужать сферу использования подобных портативных складней-мощехранительниц, объединявших в себе три главные христианские святыни: крест, икону, реликвию 1745 . Формочка из сланца для отливки аналогичных крестов, найденная в ходе раскопок обширного средневекового общественного «здания Г» недалеко от Южных ворот города, свидетельствует в пользу соответствующей работы местных мастеров, а не только о привозных образцах 1746 . В засыпи большого водохранилища довольно часто встречались разнообразные изделия из металла: многочисленные пластинки, бесформенные куски железа, бронзовые крючки для рыбной ловли и для плетения сетей, наперстки, колокольчики, пряжки конца VII–VIII в. с крестовидным щитком, трехчастный держатель лампад с крючками для их подвешивания 1747 . Еще более показательны находки отходов металлургического производства (шлака, железных криц, бронзовых слитков, бракованных византийских пряжек), глиняных форм для отливки, в частности, колец, матрицы из мраморовидного известняка для изготовления круглых свинцовых грузил, литейной формы из известняка для производства прямоугольных поясных пряжек, известных лишь во второй половине VII–VIII в. |
| Ориентация на топонимический анализ и установление связи совр. араб. названий с упомянутыми в Библии еврейскими была абсолютизирована в разработках Олбрайта и его школы во 2-й трети ХХ в., на их гипотезах основаны мн. совр. пособия по Г. б. Если ученые XIX в. имели в распоряжении топонимику и данные поверхностных разведок, то в 1-й пол. ХХ в. к этому добавилась керамическая стратиграфия, позволившая датировать уровни обживания памятников. Однако увеличение археологических данных зачастую приводило к тому, что падала обоснованность идентификаций библейских мест. Мн. гипотезы и мнения не выдержали со временем критики (напр., утверждения Олбрайта, что Давир не может лежать южнее Хеврона, т. к. там нет подходящих памятников, что Хирбет-Сеймуния нельзя отождествить с Симооном (Συμοων) из LXX Нав 19. 15). Становится ясно, что с учетом всего множества данных вне библейских и археологических источников установление географического положения библейских объектов не всегда надежно и понять смысл и генезис наименования, фиксируемого в XIX-XX вв., зачастую не удается. Большое количество первичных определений, к-рыми оперирует совр. Г. б., введено в научный оборот исследователями XIX в. без проверки. Гипотетические отождествления могут переходить из области дискуссии профессионалов в учебную, справочную и популярную лит-ру. Так случилось с ошибочным отождествлением Телль-эль-Фулль с Гивой Сауловой и со знаменитым Телль-эль-Хеси. Ранние исследователи (У. М. Питри , Ф. Дж. Блисс ) считали его Лахишем, но, когда получила распространение т. зр., что Лахиш - это нынешний Телль-эд-Дувейр, Олбрайт предложил считать Телль-эль-Хеси Еглоном ; однако др. исследователи (Нот, А. Ф. Рейни и др.) полагали, что Еглон - это Телль-Этон (между Лахишем и Хевроном), и не приняли новой версии; в итоге Телль-эль-Хеси, большой укрепленный центр Ханаана, остался не отождествленным с определенным библейским городом. Эти проблемы хорошо иллюстрирует дискуссия о завоевании и заселении Ханаана на рубеже бронзового и железного веков. Места мн. городов из списка, приводимого в Книге Иисуса Навина, идентифицированы с высокой степенью уверенности и отчасти раскопаны, но они не дают материалов эпохи, с к-рой соотносят завоевание Ханаана. Среди них такие памятники, как Арад , Хисбан, Иерихон (уничтожен в сер. XVI в. до Р. Х., есть слабые следы обживания в сер. XIV в. до Р. Х. и в раннем железном веке), Гай , Гаваон, Иерусалим (заселен в позднебронзовом или в начале железного века, но следов захвата израильтянами не обнаружено), Иармуф , Хеврон (заселен в конце бронзового - начале железного века, нет следов захвата), Вефиль (многократно подвергался уничтожению в конце бронзового - начале железного века). Т. о., из названных в Библии городов только археология Лахиша и Асора позволяет более-менее уверенно соотносить их с рассказом о завоевании Ханаана. |
| Вероятно, в эту эпоху выделяется воинская элита, люди стремились подчеркнуть личный статус с помощью оружия и украшений. Характерный элемент культуры раннего бронзового века - бронзовый топор (известно более 2 тыс. экз.), среднего бронзового века - копья, кинжалы, т. н. рапиры и алебарды (многие имели декоративный характер и могли использоваться как элемент парадного костюма или во время обрядов). Были распространены золотые украшения: торквесы, подвески, браслеты, плоские нашивки (т. н. солнечные диски). Разнообразием и техническим совершенством отличаются изделия позднего бронзового века - золотые украшения (ожерелья, торквесы, лунулы, браслеты, подвески, булавки, полые шары из золотой фольги; т. н. большой клад из Клэра включал более 146 золотых предметов), изделия из бронзы (крюки для мяса, щиты, рога-луры, котлы), деревянные и кожаные щиты. Фибула из Клонса. VIII в. до Р. Х. (Национальный музей Ирландии, Дублин) Фибула из Клонса. VIII в. до Р. Х. (Национальный музей Ирландии, Дублин) Ок. 700 г. до Р. Х. в И. проникают вещи гальштатской культуры (Гальштат С), с к-рой в Европе связано начало железного века. Железные мечи, бронзовые оковки ножен употреблялись вместе с традиц. предметами из бронзы (кранног Ратинтаун; поселение в Эмайн-Махе). В сер. I тыс. до Р. Х., возможно, произошло ухудшение климата, поэтому вещей латенской культуры в И. обнаружено мало. Различные укрепления железного века, т. н. хиллфорты, строились на возвышенностях, в т. ч. на узких мысах или холмах морского берега. Небольшие сооружения, площадью обычно до 3 га, с одним валом и со рвом (крупнейшим является укрепление в Нокнаши (графство Слайго) - 22 га), часто включали мегалитическую гробницу или курган эпохи бронзы (Фристон-Хилл, графство Килкенни). Более крупные, с 2, 3 и даже 4 валами, считаются ритуальными центрами (жилища здесь скорее исключение, как в Хохис-Форте близ Эмайн-Махи, графство Арма). Такие крупные сооружения были расположены у моря, на значительной высоте, как, напр., полукруглый Дун-Энгуса на о-ве Инишмор (графство Голуэй), который возвышается на 100-метровом обрыве над Атлантическим океаном. |
| И слышу я знакомое сказанье, Как правда кривду вызвала на бой, Как одолела кривда, и крестьяне С тех пор живут обижены судьбой. Лишь далеко на океане-море, На белом камне, посредине вод, Сияет книга в золотом уборе, Лучами упираясь в небосвод. Но семь на ней повешено печатей, И семь зверей ту книгу стерегут, И велено до той поры молчать ей, Пока печати в бездну не спадут. Поэт вглядывается в души людей, проступающие на их лицах ( " О красоте человеческих лиц " ): Есть лица, подобные пышным порталам, Где всюду великое чудится в малом. Есть лица – подобия жалких лачуг, Где варится печень и мокнет сычуг. Иные холодные, мёртвые лица Закрыты решётками, словно темница. Другие – как башни, в которых давно Никто не живёт и не смотрит в окно. Но малую хижинку знал я когда-то, Была неказиста она, небогата, Зато из окошка её на меня Струилось дыханье весеннего дня. Поистине мир и велик и чудесен! Есть лица – подобья ликующих песен. Из этих, как солнце, сияющих нот Составлена песня небесных высот. Николай Заболоцкий приходит после Серебряного века, но приходит раньше Охапкина и его современников. Именно ему и достались ключи от века Бронзового. Он стал родоначальником новой искренности и новой глубины. Это литургическое чувство, как бы " размешанное " в мире. Испытывая его, поэт поневоле становится миссионером. Ему есть о чём сказать всерьёз – не публике, которая сидит в зале, а поверх голов. Это незаметное пророчество. Заболоцкий это ощущал. И вместе с этим чувствовал все оттенки русского менталитета, выхолощенного в советскую эпоху. Это и стало одной из причин, по которой поэт был невинно осуждён. Непонятно, почему стихи Заболоцкого до сих пор не возведены в должный ранг. Ведь другие литературные " жертвы режима " получили в 1990-е свой " респект " . Открыватель Бронзового века неудобен тем, кто считает, что ХХ век обязан соответствовать образу вальяжно-декадентской, холодноватой России. Хотя " репетиция " Бронзового века заметна у некоторых долгожителей века Серебряного. В частности, у Бориса Пастернака мы находим особую теплоту причастности. И наоборот: холодность, выхолощенность религиозных образов мы видим у гениальной Цветаевой с её эгоцентричной лирической героиней. Но носители расколотого, сформировавшегося в 1990-е годы сознания упрямо ориентируются на культурную ситуацию начала ХХ века, на всё то, что выросло из грибницы артистических кабаре и " собраний " . |
| Недалеко от Иерусалима археологи обнаружили ханаанский «храм восходящего солнца» Монументальное сооружение, построенное 3300 лет назад, стояло на вершине города Азеки ИЕРУСАЛИМ. Археологи обнаружили руины ханаанского храма, построенного в честь восходящего Солнца на вершине кургана Азека, древнего поселения в современном центральном Израиле, сообщает израильское издание Haaretz . По словам исследователей, комплекс позднего бронзового века и впечатляющие артефакты, найденные в нем, дают представление о религиозных верованиях хананеев, демонстрируя сильное влияние древнеегипетской культуры. Свидетельства насильственного разрушения храма и всего этого места также открывают окно во внезапный крах множества цивилизаций, который произошел в конце бронзового века и привел к возникновению новых культур и политических образований в Леванте, включая древний Израиль. Храм в Азеке археологи раскапывают с 2014 года. Здесь работает команда Тель-Авивского университета под руководством профессора Одеда Липшица. Их открытия на территории комплекса были описаны в марте в журнале Biblical Archeology Review . Археологи выявили два этапа в долгой истории храма, охватывающей вторую половину позднего бронзового века (16-12 века до н.э.). Первоначально, где-то в конце 14-го или начале 13-го века до нашей эры, жители Азеки создали святилище под открытым небом, построив большую мощеную платформу на вершине кургана, с которой открывался захватывающий вид на восток на долину Эла, которая позже стала местом библейской «дуэли» Давида и Голиафа. По данным команды археологов, богослужение было сосредоточено вокруг каменного алтаря и чаши для слива жидкостей из подношений, покрытых гипсом. Рядом с алтарем находился столб, распространенный культовый объект в древнем Леванте, сделанный из гладкого известняка и отражавший утренний свет. «Учитывая яркость этих поверхностей, легко представить, как лучи утреннего солнца окрашивают это пространство в яркие оттенки золота, оранжевого и розового», — пишут археологи. |
| «Мы должны отказаться от попыток связать эти храмы с одним или даже несколькими богами», — говорит Клейман. — «Это было место, куда приходили поклоняться, каждый мог прийти и совершить посвящения кому угодно: своим предкам, Ваалу, египетским богам, божеству долины Эла [что на иврите означает богиня]». Азека, примерно в 30 километрах к юго-западу от Иерусалима, представляет собой многослойный объект, известный в Леванте, который был заселен на протяжении тысячелетий – каждый новый город строился поверх старого. Сам храм эпохи поздней бронзы был построен на массивных укреплениях среднего бронзового века, которые археологи прозвали «монстром». Хотя храм когда-то стоял на вершине кургана, его руины теперь лежат (что довольно неудобно для любознательных исследователей) на крутом склоне, под руинами последующего железного века и эллинистической эпохи. В эпоху поздней бронзы Азека была большим и процветающим ханаанским городом в Шефеле, плодородной горной местности у подножия Иудейского нагорья. Он занимал стратегическое место с видом на Гат, который вскоре стал крупным филистимским городом, и вход в долину Эла. Археологи отмечают, что многочисленные признаки египетского влияния, обнаруженные в храме и других местах города эпохи поздней бронзы, подчеркивают устойчивые связи между местными хананеями и землей фараонов того времени. Исследователям давно известно, что Ханаан находился под контролем Египта в середине 15 века до н.э., и его власть над регионом продолжалась до середины 12 века до нашей эры. Это было время краха бронзового века, когда множество цивилизаций, в том числе хетты в Анатолии и микенцы в Греции, быстро исчезли по до сих пор неясным причинам, хотя считается, что ключевую роль сыграли изменения климата. Египет с трудом пережил последовавшие за этим войны и беспорядки, но покинул Ханаан около 1150 г. до н.э., и его империя так и не восстановилась полностью. Тем не менее, по словам Клейман, храм в Азеке отражает сильное египетское влияние даже в последние дни бронзового века. |
|
|
