| Но поелику, не знаю почему, некоторые не обращают на это внимание, и многие, исполненные бесчисленных грехов, видя наступивший праздник, как будто побуждаясь самим этим днем, приступают к святым тайнам, на которые и смотреть не должно находящимся в таком состоянии, то тех, которые известны нам, мы сами непременно удалим, а неизвестных нам, предоставим Богу, знающему тайны помышлений каждого; теперь же постараемся исправить то, в чем все явно согрешают. В чем же состоит этот грех? В том, что приступают не с трепетом, но с давкою, ударяя других, пылая гневом, крича, злословя, толкая ближних, полные смятения. Об этом я часто говорил и не перестану говорить. Не видите ли, какое бывает благочиние на олимпийских играх, когда распорядитель проходит по площади, с венцом на голове, одетый в длинную одежду, держа в руке жезл, а глашатай объявляет, чтобы было тихо и благоприлично? Не нелепо ли, что там, где торжествует дьявол, бывает такое спокойствие, а там, где призывает к Себе Христос, бывает великий шум? На площади безмолвие, а в церкви крик? На море тишина, а в пристани волнение? К чему ты, скажи мне, беспокоишься, человек? Что гонит тебя? Необходимые дела, конечно, призывают тебя? В этот час ты особенно сознаешь, что у тебя есть дела, особенно помнишь, что ты находишься на земле, и думаешь, что обращаешься с людьми? Но не каменной ли душе свойственно думать, что в такое время ты стоишь на земле, а не ликуешь с ангелами, с которыми ты воссылаешь таинственное песнопение, с которыми ты возносишь победную песнь Богу? Для того Христос и назвал нас орлами, сказав: «идеже... труп, тамо соберутся орли» (Мф. XXIV:28), чтобы мы восходили на небо, чтобы парили в высоте, возносясь на крыльях духа; а мы, подобно змиям, пресмыкаемся во прахе и едим землю. Хотите ли, я скажу, отчего бывает этот шум и крик? Оттого, что мы не на все время запираем для вас двери, но позволяем прежде последнего благодарения стремительно выходить и уходить домой. Это и само по себе выражает великое пренебрежение. |
| Теперь в Праге по берегу Вислы в закрытых местах поставлены были наши пушки, а пред мостовым укреплением расположена главная артиллерия. Во все остальное время дня (24 числа), и даже ночью с вечера, шум, крик и вопль, нередко с ружейными выстрелами, неслись к нам чрез Вислу — Варшава буйствовала. Изредка днем и часа два вечером зависленская неприятельская батарея посылала к нам приветствие ядрами, гранатами и дальнею картечью. На это доброе их к нам расположение наши ни одним выстрелом не отдарили их. Так было приказано от Александра Васильевича. — Ночь прошла у нас спокойно, но в высочайшей осторожности. В это время предмостное неприятельское укрепление нашими переделано и обращено было в нашу главную батарею. Наша рота с егерями прикрывала этот главный пункт. Вдруг около полуночи, с 24-го на 25е число, слышим звук труб и бой барабана; с неприятельской стороны давали знать о чем-то важном. При свете их фонарей мы увидали кучу народа и белое знамя; две лодки с несколькими людьми, отчалив от своего берега, плыли к нам; то были посланники от польского несчастного короля с письмом к Александру Васильевичу. Их было человек шесть в национальном и в военном платье. Ф.Ф. Буксгевден и наш начальник, премьер-майор Харламов, приняли их со всем уважением, и отправили в стан к Александру Васильевичу. Толпы народа безоружного со светочами покрывали левый берег Вислы. Они ждали назад своих посланников. В это время с их стороны не было ни одного выстрела; и шум и крик в Варшаве умолк. 25-го числа, часу в восьмом утра разнесся слух, что Варшава безусловно покоряется Александру Васильевичу, и просит помилования. Вскоре за сим польские посланники возвратились к берегу с радостными лицами, и севши на лодки, отправились в Варшаву. Народ, покрывавший левый берег реки, радостно с криком удовольствия принял их, и на руках своих вынес из лодок на берег. Еще с средины, реки кричали ему посланники: Pokuy! Pokuy! т. е. покой! мир! и радостный гуд народа, понесшись к Варшаве, оглашал наш берег. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 2 голоса: 5.0 из 5) Тью любил слушать звуки! Все они были разными. Вот протяжный шум моря — вуууххх, вуууух, — так волны бьются о большие камни на берегу. А вот шум его большой семьи: гур-гур-гур, тиу-тиу-крик-крик. Эти звуки издаёт множество пингвинов! Одни сидят в гнёздах из камней, другие топчутся по снегу, а некоторые даже танцуют. Вереницы черно-белых птиц повсюду в снежных просторах! Да, пингвин — это птица. А вы не знали? У них есть небольшие крылья и крепкие лапки, забавный черный клювик c яркой оранжевой полоской и умные глазки в белом ободке. «Хрусть-хрусть-хрусть». — Это папа переступает лапами по снегу. Папа Тью – большой красивый пингвин. А маленький Тью сидит у него в кармашке между лапами. Здесь тепло и уютно. Иногда малыш забавно высовывает круглую головку и смотрит кругом. Но серый пух пингвиненка не такой теплый, как папины перья, – и Тью снова прячет свой любопытный носик в папин кармашек. Однажды солнечным утром малыш услышал новый звук. Ему так понравился этот хрум-хрум-хрум-хрум! Это были шаги, и они приближались! Тью почему-то сразу стало весело. И не зря — это вернулась из дальнего плавания мама пингвиниха. Она добыла в океане много вкусной еды для Тью и папы. Малыш выглянул из-под папиного животика: мама вытянула длинную красивую шейку навстречу папе, а он ласково протянул ей крылышко. — Как вырос наш Тью! – воскликнула пингвиниха. — Да, подрос разойник, да и кушать стал больше! – ответил ей папа-пингвин. А вы знаете, что едят пингвины? – Мелкую рыбешку и криль — маленьких раков. Но деткам не дают сырую еду. Когда рыбка и раки полежат у папы или мамы в животике, то превращаются в густое птичье молочко, похожее на кашу – вот им то и кормят они пингвинят. Мама тоже решила покормить сыночка Тью. Она раскрыла свой красивый большой клюв и дала ему в его маленький ротик кусочек. Малыш ухватил его – как вкусно! Он так увлекся едой, что не заметил, что незнакомая большая птица кружит все ближе и ближе. Это был поморник – огромная чайка Антарктики. Поморникам непросто добывать еду в ледяном океане – вот они и подворовывают ее у пингвинов. |
| «Не прошло десяти минут, после того как молодых заперли одних в зале, как вдруг послышался раздирающий крик, не отрадный крик, а самого злокачественного свойства. Вслед за криками послышался шум, треск, как будто падение стульев, и вмиг в комнату, еще темную, неожиданно ворвалась целая толпа ахающих и испуганных женщин во всевозможных дезабилье… Все эти почтенные и прозорливые женщины уже с четверть часа как пробрались из кухни через коридор на цыпочках и подслушивали в передней, пожираемые самым необъяснимым любопытством. Между тем кто-то наскоро зажег свечку, и всем представилось неожиданное зрелище. Стулья, не выдержавшие двойной тяжести и подпиравшие широкую перину только с краев, разъехались, и перина провалилась между ними на пол. Молодая хныкала от злости; в этот раз она была до сердца обижена. Нравственно убитый Пселдонимов стоял как преступник, уличенный в злодействе. Он даже не пробовал оправдываться. Со всех сторон раздавались ахи и взвизги. На шум прибежала и мать Пселдонимова, но маменька новобрачной на этот раз одержала полный верх. Она сначала осыпала Пселдонимова странными и по большей части несправедливыми упреками на тему: “Какой ты, батюшка, муж после этого? Куда ты, батюшка, годен, после такого сраму?” – и прочее и, наконец, взяв дочку за руку, увела ее от мужа к себе, взяв лично на себя ответственность назавтра перед грозным отцом, потребующим отчета. За нею убрались и все, ахая и покивая головами своими». Вот так – трезво и безжалостно, без всяких условностей и экивоков – изобразил Достоевский зону риска, в которую вступает человек, ведомый гордостью, с наивным намерением сделать хорошее дело вне ситуации долженствования. Немало подобных «анекдотов» видел и Конфуций в своей раздробленной Поднебесной. Потому и выступил с учением о необходимости следовать ритуалу. Слово «ли», которое традиционно переводят на европейские языки как «ритуал» или, реже, «этикет», изначально означало обувь, надеваемую при совершении религиозных обрядов. Специфика конфуцианского употребления образовала крайне интересную поэтику (систему неявных значений) слова «ли». |
| И Гаврош взял маленького за руку, протянув свою через голову его брата. Тот прижался к этой руке и почувствовал себя успокоенным. Мужество и сила обладают таинственным свойством передаваться другим. Вокруг них снова воцарилась тишина, шум голосов напугал и отогнал крыс; когда через несколько минут они возвратились, то могли бесноваться вволю, – трое мальчуганов, погрузившись в сон, ничего больше не слышали. Ночные часы текли. Тьма покрывала огромную площадь Бастилии, зимний ветер с дождем дул порывами. Дозоры обшаривали ворота, аллеи, ограды, темные углы и, в поисках ночных бродяг, молча проходили мимо слона; чудище, застыв в своей неподвижности и устремив глаза во мрак, имело мечтательный вид, словно радовалось доброму делу, которое свершало, укрывая от непогоды и от людей трех беглых спящих детишек. Чтобы понять все нижеследующее, нелишним будет вспомнить, что в те времена полицейский пост Бастилии располагался на другом конце площади, и все происходившее возле слона не могло быть ни замечено, ни услышано часовым. На исходе того часа, который предшествует рассвету, какой-то человек вынырнул из Сент-Антуанской улицы, бегом пересек площадь, обогнул большую ограду Июльской колонны и, проскользнув между досок забора, оказался под самым брюхом слона. Если бы хоть малейший луч света упал на этого человека, то по его насквозь промокшему платью легко было бы догадаться, что он провел ночь под дождем. Очутившись под слоном, он издал странный крик, не имевший отношения ни к какому человеческому языку; его мог бы воспроизвести только попугай. Он повторил дважды этот крик, приблизительное понятие о котором может дать следующее начертание: – Кирикикиу! На второй крик из брюха слона ответил звонкий и веселый детский голос: – Здесь! Почти тут же дощечка, закрывавшая дыру, отодвинулась и открыла проход для ребенка, скользнувшего вниз по ноге слона и легко опустившегося подле этого человека. То был Гаврош. Человек был Монпарнас. Что касается крика «кирикикиу», то, без сомнения, он обозначал именно то, что хотел сказать мальчик фразой: «Ты спросишь господина Гавроша». |
| Душа ГРЕХАМИ оставляет Христа, а без ПОМОЩИ ПОГИБАЕТ Видишь, что делается, когда солнце от нас отыдет; наступает тьма и покрывает всю поднебесную: человек ничего не может делати, осязает как слепый, блудит, спотыкается и падает и всего опасается. Тако делается с душею человеческою, которую Христос, Солнце праведное, оставляет: никаких богоугодных дел не может творить, якоже Сам рече: «без Мене не можете творити ничесоже» ( Ин. 15, 5 ). Понеже покрывает ее тьма духовная, и тако заблуждает, осязает как слепый, спотыкается и падает от греха в грех, пока в ров вечныя погибели не впадет, аще покаянием не исправится. Оставляет же Христос тую душу, которая сама прежде оставит Его: иначе Христос никого не оставляет, яко «просвещает всякаго человека, грядущаго в мир» ( Ин. 1, 9 ). Сей случай научает нас держаться Христа и последовать Ему верою и любовию, да и не нас духовная тьма и бедствие тое обымет (2:60). Исправление души невозможно без помощи Божией (3:334, см. ПОМОЩЬ БОЖИЯ , 737). Душа бедствует и плачет без помощи слова Божия (2:15, см. СЛОВО БОЖИЕ , 902). Для спасения души необходимо изучать слово Божие (5:61, см. СЛОВО БОЖИЕ, 919). Душа питается словом Божиим (2:14, см. СЛОВО БОЖИЕ, 901). Душа должна слушать глас Божий, т. е. слово Божие, научающий творить благое (2:10, см. СЛОВО БОЖИЕ, 897). Душа голодает, когда лишается слова Божия (2:14, см. СЛОВО БОЖИЕ, 901). Слово Божие, вселяясь в душу, обновляет ее (4:70, см. СЛОВО БОЖИЕ, 908). Душа, если не живет по слову Божию, то она глухая (4:67, см. ХРИСТИАНИН , 1114). Душа страдает ГЛУХОТОЙ, когда слышит СЛОВО БОЖИЕ, но не исправляется Знаки душевныя глухоты: 1) Когда христиане слышат слово Божие, и не исправляются. 2) Любовь мира сего, т. е. чести, славы, богатства, роскошей и сластей. Сию глухоту сатана шептанием своим соделовает, дабы люди не могли слышать слово Божие, и так бы погибли (4:69). Душа, увлеченная мирскими ПОПЕЧЕНИЯМИ, не слышит СЛОВО БОЖИЕ Когда в храмине различный глас, шум, крик и мятеж бывает, тогда, что ни говорится человеку, не слышит; ибо шум тот препятствует ему и заключает слух его: тако и в душе бывает. Когда ее различный мирских похотей шум и мятеж беспокойствует, тогда она не может слышати слова Божия; ибо мирския ПОХОТИ, которыя «воюют на душу» ( 1Пет. 2, 11 ), ее окружающия, не допущают до нее придти Божию слову, и отражают и отгоняют его от нея. Что в таком шуме глас слова Божия успеет? Как глухому музыка: тако таковым шумом объятой душе Божие слово (4:69). |
| и поутру, в день самого представления, одна часть мужчин, долженствующая представлять диаволов, уезжает из селения на два дня, или более, под видом промысла зверей; а другие, остающиеся дома, когда наступит поздний вечер, вдруг, как будто в каком-то испуге, начинают прислушиваться или представляют, что они будто что-то предчувствуют худое и тем наводят страх на женщин, которых отнюдь не выпускают на улицу, будто бы из опасения. Спустя несколько времени после первого действия испуга, слышен бывает глухой необыкновенный шум, происходящий на улице; тогда мужчины избирают из среды своей храбреца и посылают на улицу посмотреть, что там такое. Тот едва успеет выйти, как в ту же минуту вбегает назад, в величайшем страхе и ужасе, и говорит: скоро явятся дьяволы. Со словом его, в ту же минуту, на улице, со всех сторон, начинается страшный стук и шум, так что кажется, что юрта хочет рассыпаться в прах – и с тем вместе необыкновенный рев и крик отвратительным и неизвестным голосом; тогда все находящиеся в доме мужчины встают в оборонительное положение и говорят друг другу: держись, крепись, не давайтесь. После того вдруг видят, что кто-то страшный необыкновенного роста, вышиною до самой высокой части потолка, с ужасным свистом и ревом, спускается в юрту в одно из отверстий, служащих вместо окна и дымной трубы. Страшилище это есть не что иное, как человек, нарядившийся в травяную огромную чучелу, похожую на уродливого человека. Тогда мужчины кричат: скорее гасите огни; и как скоро сделается темно, то в юрте и вне оной начинается ужасный стук, вой, свист, крик; один из находящихся в юрте, командует: боритесь, бейтесь, выгоняйте; и со словом его, стук и крик увеличиваются, и поднимаются странный скрип, писк, ломка и, словом, слышны всевозможные звуки. Такая кутерьма продолжается несколько времени; и потом будто бы мужчины одолеют чертей и выгонят их вон, и за ними выходят сами с таким шумом и криком, которые потом мало-помалу затихают, и наконец, замолкает все. После того изгонители чертей входят в юрту и велят засветить огня; и когда осветится юрта, то начинают свидетельствовать, все ли живы и целы из мужчин; и обыкновенно всегда не находят кого-нибудь одного. |
| Больше всего у Джоя нарушается дыхание. С усилением голода в образовавшемся хаосе появляется собственный порядок. Джой начинает дышать чаще, сильнее и резче.. Активизируются голосовые связки, и мы уже слышим плач. Но пока голод не стал полноценным хозяином, дыхание Джоя («ветер») и крик («звуки») еще не объединены. Временами он дышит, не подавая голоса. Временами коротко вскрикивает в конце выдоха, пока еще не перекрывая криком всего выдоха целиком, а иногда кричит на выдохе так долго, что начинает задыхаться. Это нарушение координации между дыханием и криком воспринимается Джоем подобно тому, как если бы ветер и его звук отделились друг от друга. «Порывами и толчками они ищут друг друга». Издаваемые Джоем яростные крики и резкие движения вносят свой вклад в фазу мучительного хаоса. Движения его рук и ног не скоординированы между собой, с его криком и дыханием. Для Джоя «мир распадается». Это диффузное ощущение отражает глубинное изменение его самочувствия. Но затем, по мере того как голод нарастает и начинает переживаться где-то внутри, в месте, которое Джой ощущает как «центр», происходит следующее: из неопределенного беспокойства всплывает ясное чувство голода, схватки голода изменяют режим функционирования нервной системы Джоя. Он отдается теперь мощному ритму крика «во все горло». Это и есть «пульсирующие волны». Такой плач – не хаотичное состояние. Напротив, это поведение, организованное центральной нервной системой. В этом состоянии поведение Джоя вновь скоординировано в соответствии с его собственными законами. Новый порядок «плача во всё горло» заключается в быстром, глубоком и жадном вдохе («втягивание назад к центру») и следующем за ним длинном выдохе, сопровождающимся громким криком («выбрасывание наружу»). Дыхание и голос Джоя, наконец, объединились, и его мир снова начал упорядочиваться. «Ветер, звуки, куски неба – все стягивается к центру. Там они встречаются друг с другом и снова соединяются для того, чтобы снова быть выброшенными наружу». По мере того как крик становится громче, он поглощает все действия и переживания Джоя и упорядочивает их. Мощный, сопровождаемый криком выдох, вероятно, дает Джою минутное облегчение боли – подобно тому, как крик и подпрыгивание на одной ноге «облегчают» боль от ушибленного пальца. Теперь он действует упорядоченно. Усилия и производимый им шум также помогают отвлечься. Плача, Джой будто снова и снова отбрасывает чувство боли. А в промежутках между вдохами и выдохами это ощущение внутри него вновь сгущается. «Пульсирующие волны вздымаются и заполняют все целиком. Все взрывается и разлетается на части». Обрушившись, все «несётся назад к пульсирующему узлу боли». |
| Поистине страшна смерть подобных мне грешников! Итак, когда настал час разлучения души моей от тела, я увидела вокруг моей постели множество эфиопов, черных как сажа или смола, с горящими как уголья глазами. Они подняли шум и крик: одни ревели как скоты и звери, другие лаяли как собаки, иные выли как волки, а иные хрюкали как свиньи. Все они, смотря на меня неистовствовали, грозились, скрежетали зубами, как будто желая меня съесть; они готовили хартии, в которых были записаны все мои дурные дела. Тогда бедная душа моя пришла в трепет; муки смертной как будто не существовало для меня: грозное видение страшных эфиопов было для меня другою, более страшной смертью. Я отворачивала глаза, чтобы не видеть их ужасных лиц, но они были везде и отовсюду неслись их голоса. Когда я совершенно изнемогла, то увидела подходивших ко мне в образе красивых юношей двух Ангелов Божиих; лица их были светлы, глаза смотрели с любовью, волосы на голове были светлые как снег и блестели как золото; одежды были похожи на свет молнии, и на груди они были крестообразно подпоясаны золотыми поясами. Подошедши к моей постели, они стали около меня с правой стороны, тихо разговаривая между собой. Увидев их, я обрадовалась; черные же эфиопы затрепетали и отошли подальше; один из светлых юношей обратился к ним со следующими словами: " О бесстыдные, проклятые, мрачные и злые враги рода человеческого! Зачем вы всегда спешите придти к одру умирающих, производя шум, устрашаете и приводите в смятение каждую душу, разлучающуюся от тела? Но не радуйтесь очень, здесь вы ничего не найдете, ибо Бог милостив к ней и нет вам части и доли в этой душе " . Выслушав это, эфиопы заметались, подняв сильный крик и говоря: " Как мы не имеем части в этой душе? А это грехи чьи,- говорили они, показывая на свитки, где были записаны все мои дурные дела,- не она ли сделала вот это и это? " И сказав это, они стояли и дожидались моей смерти. Наконец, пришла и сама смерть, рыкающая как лев и очень страшная по виду; она похожа была на человека, но только не имела никакого тела и была составлена из одних голых человеческих костей. |
| 4. Тут воздвигается скиф, вытаскивающий саблю ( κοπδα) 303 , чтобы отсечь женщине голову, ибо он считал, что она поносит его, делая явными их ночные действия 304 . Он и в самом деле думал, что дела их остаются все еще скрытыми, ибо не было ни одного из видевших [их сборы], кто осмелился бы их обличить. И железо сделало бы свое дело. Но тут появился некто – или бог, или почти бог; выглядел он, однако, как человек. И он возмущается открыто, и отвлекает на себя скифа, и бросается навстречу нападавшему, и – опережая удар – обхватывает его и бросает оземь. На него бросается другой скиф и с ним немедленно происходит то же. 5. Поднимается крик, сбегаются люди: с одной стороны – это варвары, бросающие своих навьюченных мулов, поскольку события застали их в момент выхода (одни собирались пройти ворота, другие уже минули их и возвратились помочь своим как можно скорее). С другой стороны собралась большая толпа горожан. И вот уже один из них убит, а другой убивает скифа, тогда другой скиф убивает убийцу товарища: непрерывно кто-нибудь гибнет, с обеих сторон люди убивают друг друга. Народ вынужден хвататься за любое случившееся оружие, у убитых скифов забирали мечи и отнимали их у живых; толпа была многочисленнее иноземцев, некоторые из которых расположились лагерем как можно дальше от города, боясь засад, которых не было, но которые Бог показывал им, чтобы отвести от города, центр которого был в их руках. Другая, меньшая часть скифов пошла в город, где жили многие из них, за пожитками, чтобы ничего не оставить. 6. Будучи куда более многочисленны, горожане бросились на уступающих им в числе солдат, защищавших ворота, вступая в бой также и с теми, которые постоянно подходили, желая выйти из города. Поднялся великий крик, и присутствие богов стало явственно. Поскольку каждая из двух сторон уже давно опасалась нападения другой, то когда шум услышали в городе – столь велик этот шум был – когда он достиг лагеря иноземцев, каждый человек из народа решил, что пробил решающий час для Египта; варвары же решили не допустить действий, которых пришлось бы стыдиться. |
|
|
