| Не то денежки, что у бабушки, а то денежки, что в запазушке. 110 Не тот хлеб, что в поле, а тот, что в сусеке. Не тягайся с богатым, не борись с сильным: коза с волком тягалась, хвост да шкура осталась. Не умеешь шить, не пори. Не угонишь, где утонешь. Не указывай подмазывать, сами горазды. 115 Не у рук стряпня, пичканье. Не хвали в три дни, а хвали в три года. Не хвались началом, похвались концом. Не хвалите, бесами не стравите. Не хвастай, корова, есть конь поваровей. 120 Не хочет коза (курочка) на бойню идти, да за рога (за хохол) тянут (тащут). Не худо, что просфира в полпуда. Нечего руками рассуждать, коли Бог ума не дал. Не евши, не пивши, и поп умрет. Нищета не отнимает ни чести, ни ума. 125 Новгородцы и псковичи, якоже хотят, тако и творят. Ночная кукушка всегда денную перекукует. Ношаемое носится, держаемое держится (Вологод.). Нужда вежлива, а голь догадлива. Нужда нужду ведет, а горе сводит. 130 Ну-ка мы за вино, не прокисло ли оно. Нынче народ кобылка. Ныне, что полжешь, то и поживешь. Ныне Тита, много пито; завтра Карпа, нет ни капли. Немец научит шить, а не кроить. 135 Нет греха бодливому сломать рога. Нет такого горя, которого бы человек не перетужил, и нет такого командира, которого бы не переслужил. Нет такого мудреца, что перемудрит винца (Вологод.). Нету дерева, где бы птица не сидела; нету и мужика, кой бы был без греха. О 1 Обманешь на полтине, не поверят и алтына. Обманом и города берут. Обротка (ум. от óброт) снята и воля дана. Общая овечка волку корысть. 5 Об малом судиться, большее потерять. Обещанное три года ждется. Обещанная (также оброчная) скотина не животина. Овца мала, да мила, а слон велик, да гадок. Одинку (одинокому) где хлеб, там и угол (Арханг.). 10 Один воин в поле не воин. Один в воду, другой на дно, обоим стало равно. Один от Золотой Орды, другой от рыжей бороды (Смолен.). Один хлеб приедается (приедчив). Одна голова не бедна, а и бедна, да одна (Тверск.) (ср. Р.Н .П. О-87). 15 Одна остуда лучше двух. Одна работа не (кормит) накормит. |
| Алиса понимала, что, даже соглашаясь отвезти письмо королевы, она совершает по крайней мере ошибку. На самом деле ее в XV beke не было и быть не могло. И вместо нее королева должна была поручить это дело другому человеку. Но Алиса не очень расстраивалась из-за этого, потому что нарушение было невелико и наверняка за несколько столетий все утрясется. — Иди к себе, — велела королева. — Лиззи даст тебе нитку и иголку. Ты умеешь с ними управляться? — Умею. — Зашьешь письмо себе в куртку. Ты ведь поедешь в одежде мальчика? — Конечно. — Только зашивай как следует, чтобы было незаметно. — А когда мне ехать? — спросила Алиса. — Сейчас уже вечер, путнику нечего делать на дороге. Поедешь завтра с рассветом. Я велю принести вам с Лиззи ужин в комнату. А Дик переночует у меня. Утром мы не увидимся, тебя проводит Джейн. Королева протянула Алисе обе руки и сжала ее ладони своими сухими, тонкими пальцами. А потом вдруг привлекла Алису к себе и прижала к груди. — Я виновата перед тобой, — сказала королева. — Не дело девочке одной нестись через полстраны. Но у меня нет выхода. Прости меня, Алиса. — Вы совсем не виноваты, — возразила Алиса. — Если бы я не хотела или боялась, то никогда не поехала бы. А мне даже интересно. И хочется вам помочь. Мне кажется, что вы немного похожи на мою маму. — Вот это забавно! — воскликнула Лиззи. — Как может быть королева похожа на обыкновенную женщину? Ты, Алиса, не забывайся! По натуре Лиззи была не злой, но сильно избалованной. Попрощавшись с королевой, Алиса и Лиззи поспешили по темному, пыльному коридору в комнату принцессы. Навстречу им топали два рыцаря в железных безрукавках, которые называются кирасами, и в высоких шлемах. Они спешили к дверям королевской спальни. Девочки закрылись в темной комнате. Джейн принесла два канделябра, и от свечей стало уютно и даже тепло. Другая фрейлина разожгла камин. — Что еще я могу для вас сделать? — спросила Джейн. — Принесите нам нитки и иголки, — сказала Лиззи. — Мы будем шить. — Негоже принцессам шить, — возразила фрейлина. — Скажите мне, и я прикажу все сделать. |
| — Это прекрасно! — воскликнул Матиуш. — Пусть Бум-Друм пришлет сюда сто негров, наши портные научат их шить одежду, наши сапожники научат их шить сапоги, а наши каменщики — строить дома. Пошлем им граммофоны, чтобы они научились красивым мелодиям, пошлем трубы, барабаны и флейты, потом скрипки и рояли. Научим их нашим танцам и подарим им зубные щетки и мыло. — Когда негры привыкнут мыться, может быть, они не будут такими черными. Хотя, по правде говоря, это совсем не мешает. — Я знаю, что я сделаю, — воскликнул Матиуш, — я устрою в столице Бум-Друма беспроволочный телеграф! Тогда можно будет вести с ними дела, потому что каждый раз ездить так далеко очень трудно. И Матиуш вызвал королевских мастеров и приказал сделать для Бум-Друма двадцать костюмов, двадцать пар сапог и двадцать шляп. Парикмахер остриг ему волосы. И Бум-Друм на все соглашался. Ему было только немножко не по себе, когда он съел тюбик зубной пасты и кусок душистого мыла, которое было дано ему для мытья. С той поры четыре лакея следили за Бум-Друмом, чтобы он снова не сделал какой-нибудь оплошности. 33 На другой же день после приезда Матиуша старший министр созвал совещание, но Матиуш просил, чтобы его отложили. Как раз выпал красивый пушистый снег, в королевском саду собралось около двадцати мальчиков; были между ними и Фелек, и Стасек. Они играли так весело, что у Матиуша сжималось сердце, когда он смотрел на эту игру. — Господин старший министр, — сказал Матиуш, — я только вчера возвратился из трудного и опасного путешествия. Я все устроил хорошо. И разве мне нельзя, хоть я и король, один денек отдохнуть? Ведь я маленький мальчик и люблю играть. Если нет ничего особенно важного и можно один день подождать, то я предпочел бы, чтобы совещание было завтра, а сегодня я буду весь день играть с мальчиками. Такой хороший снег, наверно, уже последний в этом году. Старшему министру стало жаль Матиуша, потому что хотя Матиуш и не просил у него разрешения, а только интересовался, можно ли, но так вышло, что Матиуш просит его разрешения поиграть. |
| И я ограничилась законным вопросом: — Как же это тебя угораздило? — А мячик… — Откуда у вас мячик? — А Сашка из дому принёс. Теннисный. Ему дома попадёт, если потеряет. Вот он и говорит: «Тоха, залезай!» — А чего же он сам не полез? — Так он же толстый! Кабан! Да он — боится… — И ты — полез. — Угу. Да я бы не упал, это кроссовки у меня…. И Тоха поднял ногу. Кроссовка была разорвана до середины стопы. И видно, уже давно. — А чего же ты воспитателю не говорил, что у тебя такие кроссовки? — Говорил. Только у них нету ничего. В кладовой — ничего нету. Сорокового размера — только тапки. А что я, в тапках, что ли, буду ходить? Пока шёл наш немудреный разговор, мы с Надеждой успели снять с Тохи куртку и рубаху. Мы смыли ему кровь с головы, с волос. Руку же — пока подвесили на косынку, и я повела Тоху в процедурную. — Когда упал — сознание не терял? — Не-а… — И всё твёрдо помнишь — как упал, как приземлился, как очнулся? — Да. Вроде бы… — Так да, или вроде бы? — Да. — Тошнота была? — Немножко. И сейчас — мутит. — Понятно. Ну, давай голову. Рана на голове была примерно сантиметра три длиной, но края были не совсем хорошими, слегка раздробленными. Кости черепа, наощупь, были целы. — Понятно, — сказала я. — Что понятно? — Спросил Тоха. — Надо шить. Надо рану твою обработать, как следует. — Не надо! Не надо ничего шить! Я уже эту голову раз десять разбивал. На мне всё заживёт, как на собаке! — Тоже мне, волкодав! — сказала я. Дворняга ты наша! — вступила в разговор Надежда, выходя из ванной, где она вытирала кровь. — Двор-терьер. — Да ладно вам, — обиделся Тоха. — Ладно, — сказала я. — Немецкая овчарка. И мы рассмеялись. — Давай руку. Очень похоже на перелом лучевой кости. Смещения отломков, по всем признакам, нет. В принципе — можно наложить пока шину, тугую повязку… Пожалуй, так я и сделаю. День-два, а там видно будет. Даст Бог, заживёт. Я здесь таких чудес насмотрелась… Я перекрестилась. Теперь-то вот — помоги мне, Господи. Помоги мне, Господи, всё правильно сделать. Так… Начать-то с чего… Сейчас. Начать надо — с начала. |
| Бриколаж, обеспечивающий непротиворечивость структуры и ее стабильность, может служить объяснением сосуществования суеверий и примет, по сути противоположных друг другу. Сберегается сам образ и мифологическая модель, наполняемая новым содержанием на новом витке спирали. Так, существующий фетиш иглы и нити сегодня может трактоваться и как оберег, и как одно из наиболее вредоносных, «порчевых» средств, могущих повлечь за собой даже смерть. В таких моделях суеверий упоминаются игла и нить, шьющая девушка, возможность «пришить к себе навсегда кого-либо», или «пришить к себе болезнь, беду, смерть». Многочисленны заговоры с нитью и узлами. Процесс завязывания трактуется как процесс наведения или снятия порчи: «нитью обвязывается больной человек, следовательно, и болезнь обвязывается, человек завязан – завязана и болезнь, снимается нить с человека, с нею снимается и болезнь; нить бросается, зарывается в землю, кладется в отверстие дерева, которое затем забивается, с нитью бросается и зарывается в землю связанная болезнь» с.174]. И если пояс, красная нить на руке и т.п. – обереги, то нитки, завязанные в узлы и найденные на одежде – знак порчи на смерть. Шить на себе – к болезни, спасением же выглядит белая нитка, которую нужно держать во рту во время шитья. Появляются и новые приметы – нельзя, якобы, шить в самолете, во время перелета, в воздухе. Вероятно, на шитье перенеслись негативные коннотации способа наведения порчи путем протыкания иглой куколки с изображением человека (или фотографии), хотя традиционно «острые предметы заключали в себе силу оборонительную, ими очерчивался, например, магический круг вокруг стада» с.154]. Вспомним и смерть Кощея, заключенную, по сказочной версии, в игле (функция магического оберега). Согласно блестящему обоснованию акад. Б.А. Рыбакова , перевод греческого понятия «мифос» в русском варианте дохристианской Руси – «кощун» – басня, легенда. «Кощунить» только после принятия христианства станет означать «колдовать, рассказывать непотребное» (откуда – кощунствовать). «Кощей» буквально означает мифологическое божество, былой идол, а с учетом христианских коннотаций, «кощное» приобретает семантические оттенки тьмы кромешной, преисподней, где Кощей, Кощуй – его повелитель. Оберег такого мифологического божества начинает сам переоцениваться как фетиш вредоносной, порчевой магии, предмет колдовства, но сохраняется как образ в суевериях. Вероятно, в любом случае, память о магических свойствах иглы и нити, двух важных фетишей славянской обрядовой практики, закрепилась в коллективном бессознательном как форма, а содержательное наполнение ее бриколажно наслаивается. |
| И еще: пусть сам праздник именин будет отличаться тишиной, а не разгульным весельем до упаду. Такая тишина очень желанна каждому из нас, просто мы не всегда себе в этом признаемся. И если мы идем на взрослые именины, тоже неплохо об этом помнить. Начать трапезу с молитвы святому, поговорить о чем-то высоком и уж, конечно, не опуститься в этот день до банального «Наливай!». Мы закладываем традицию – с нас особый спрос. Знаю одну маму. которая каждые именины привозит своего мальчика в Троице-Сергиеву лавру. Мальчика зовут Сергий. В этот день он прикладывается к мощам преподобного Сергия и просит его о чем-то своем, потом они кормят голубей на площади перед Лаврой, набирают воду в святом источнике. Потом десятилетний Сережа одаривает денежкой нищих. Они возвращаются домой поздно и очень устают, сил на застолье уже не остается. Но его и на другой день перенести не грех – так и делают. В ближайшее воскресенье приходят к Сергею принаряженные Настеньки, Кириллы, Дениски. Они уже знают, как вести себя на именинах, Сережина мама научила. Зажигается лампада перед иконами, сам именинник читает коротенькую молитву своему святому: «Моли Бога о мне, Святый угодниче Божий Сергие, яко аз усердно к тебе прибегаю, скорому помощнику и молитвеннику о душе моей». А уж после молитвы – за стол. Сережина мама большая мастерица печь пироги и изобретать салаты. Каждый день в Русской Православной Церкви посвящен памяти какого-то святого. И каждый день есть у нас именинники. Наверное, надо напоминать друг Другу, если засуетимся да зазеваемся, – скоро у тебя именины, не забудь. Что значит это «не забудь»? А то и значит, что надо, отложив кесарево, отдать Богово Богу. Надо поднять голову от земли к небу, туда, где наш покровитель, как и мы, ждет своего праздника. Отцы Церкви говорят, что в этот день существует особая молитвенная связь именинника со своим покровителем. Так разве вправе мы эту связь нарушать? Вот и будем готовиться к светлому дню Ангела. Как? Традиционно. Ничего нового изобретать не будем. А будем шить именинные наряды. Летящие юбки с оборками и без оных, умопомрачительные блузки, костюмы как классических, так и смелых форм. И платья, платья, платья… «Вы полагаете, все это будет носиться? Я полагаю, что все это следует шить». Чем утешить умирающего? |
| На следующий день снова начались работы, занятия пошли своим обычным чередом. По правде сказать, почти все девочки довольно лениво принимались за дело, но всех хуже вела себя Анна. За первым же уроком рукоделья она беспрестанно опускала работу на колени, бесцельно глядела во все стороны, ковыряла иголкой стол вместо того, чтобы шить. Несколько раз кричала на нее Марья Семеновна: – Анна, работай! Анна, не зевай по сторонам! – но на всякое замечание она отвечала сердитым ворчанием. Наконец, когда Марья Семеновна приказала ей распороть и переделать вновь дурно сшитый шов, она вскочила с места, смяла работу и бросила ею прямо в лицо помощнице надзирательницы. Нина Ивановна видела её поступок и решила, что его невозможно оставить безнаказанным: это значило бы и обидеть Марью Семеновну, и дать дурной пример остальным детям. Она велела Анне, во-первых, сесть со своей работой за отдельный стол, подальше от подруг, и, во-вторых объявила, что после обеда, когда все воспитанницы пойдут играть на двор, она должна будет остаться в классе и исправить дурно сделанный шов. Наказание было не жестоко, девочка выносила гораздо более тяжелые, но Нина Ивановна смотрела на нее так строго, таким суровым голосом сказала ей, запирая дверь класса: «сиди здесь одна, дурная девочка!», что сердце девочки сжалось от горя. Одну минуту ей хотелось броситься к Нине Ивановне, хотелось закричать ей: «не сердитесь на меня, я не дурная, я ведь злюсь оттого, что вы меня не любите!» но в коридоре раздался голос Любочки: «Мама, мамочка!» и Нина Ивановна поспешила на зов дочери, не заметив движения Анны, оставив ее одну с теми печальными и злыми чувствами, которые снова овладели ею. Вместо того, чтобы тихо сидеть на месте и шить заданный урок, Анна беспокойно ходила по комнате, точно зверек, посаженный в клетку. Ей неудержимо хотелось и рыдать, и в то же время сделать кому-нибудь зло, неприятность Она колотила кулаками по столам, опрокидывала скамейки; если бы мебель была менее прочна, она наверно переломала бы ее. |
| У Риты на вечер был большой план: связать из найденных лоскутков новый половик под дверь. Лиза же умоляла сшить ей из этих лоскутков юбку. В драке победила Рита. На ужин был кефир, который Лиза пила ревмя ревя, а Рита — прижимая к себе старую наволочку, полную лоскутков. — Мне нечего носить, — всхлипывала Лиза. — У меня ни часов, ничего. Ни велосипеда. Ты посмотри, кто на улице?! Они все с часами и все катаются. Я не видела детства, у меня не было его. У всех девочек подруги и знакомые. У меня же только ты. — Интересное детство в восемьдесят пять, — сказала Рита. Лиза подавилась кефиром и замолчала. — У тебя была прекрасная старость, — сказала Рита. — И довольно с тебя. — У меня прекрасная? Вся моя старость прошла под твою дудку! — завопила Лиза. — Я сбегу от тебя. Я больше не хочу еще раз стариться у тебя в подручных. Рита ответила: — Если ты сбежишь, то обязательно попадешь в детский дом. А ты знаешь, что там хорошего для девочки твоего возраста? — Там по крайней мере много ребят, — отвечала Лиза. — Там по крайней мере кормят, и там школа. Да, я поняла, куда мне надо! — Но ты же читала в журнале, помнишь, рассказ о детдоме? — Да, они там все ждут маму и папу. Но мне-то ждать некого!.. Мамуля, папуля! — закричала бедная Лиза. — Где вы?! — И разревелась с новой силой. Рита не могла этого выдержать и отдала наволочку с лоскутьями Лизе. Лиза все плакала. — Бери свои лоскутики, — закричала Рита. — И перестань орать! — Да, а что ж ты мне не шьешь?! Ты же не шьешь! Мне юбку нужно! — Если ты сейчас почистишь зубы и ляжешь спать, я завтра начну шить тебе юбку. Разумеется, Лиза сказала: — Если ты сейчас начнешь шить мне юбку, я почищу зубы и лягу спать. Рита схватилась за голову и стала вспоминать, как в таких случаях поступала мама. Вспомнив, Рита, ни слова не говоря, повернулась и ушла в ванную. И долго стояла под душем, приходя в себя. Разумеется, когда она вышла из ванной, Лиза сидела и раскладывала лоскутки на полу. — Завтра, все завтра, — спокойно сказала Рита. — Помоги мне собрать лоскутки. Запомни, какой лоскуток с каким. |
| Полевые пути меж колосьев и трав — И от сладостных слёз не успею ответить, К милосердным Коленам припав. Мне хочется верить, что Господь, встречая меня, блудного сына, скажет вот так же: “Был ли счастлив ты в жизни земной?”, или по-другому: “Тебе понравилось? Ведь правда — жить — это так здорово!”. — Что же из этого следует? — Следует — жить! Шить сарафаны и лёгкие платья из ситца. — Вы полагаете, всё это будет носиться? — Я полагаю, что всё это следует шить! 38 1 Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде//Сумерки богов. М., 1989. С. 226. 7 Сюффрей А.–Д. Портрет о. Андре — Жана Фестюжьера (1898–1982)//Фестюжьер А.–Ж. Личная религия греков. СПб., 2000. С. 223. 11 В застольных обычаях некоторых народов, достаточно давно принявших христианство, прослеживается связь трапезы с Евхаристией: в строго чередующихся тостах фиксированного содержания можно обнаружить молитвенные мотивы (так наз. “тост-моление”). Можно предположить, что эта трапеза произошла от агапы, трапезы любви, по сути завершавшей общинное богослужение. Сказанное здесь никоим образом не опровергает мысли автора, скорее призвано её подкрепить. — Ред. 13 Сейчас модно быть вегетарианцем, и я думаю, что нам всем надо бы питаться только растительной пищей, но наш мир так сильно испорчен, что мы вынуждены из двух зол выбирать меньшее. Есть законы нашего падшего мира, против которых трудно идти. Если вы вегетарианец и боретесь против убийства животных, как вы поступите со своей кошкой: будете постоянно кормить её молоком или купите корм, соизволяя тем самым убийству животных, из мяса которых этот корм сделан? Даже если вы не будете держать дома кошку, этот зверь всё равно есть, и он совсем не вегетарианец. Интересно, если голодная кошка будет умирать на ваших глазах, вы тоже не отрежете ей колбасы? 14 Предчувствую возражение: в Патерике один из пустынников говорит нечто обратное: он относится к вкушению пищи не как к делу, а как к поделию, и ест всегда на ходу. Но то, что может быть нормально для пустынника, живущего в одиночестве, совершенно неуместно и глупо для всякого, кто живёт в общине или в обществе. |
| Рассказывает сестра о. Трофима Наталья: «С одной стороны, брат нас с сестренкой баловал и покупал нам красивые модные вещи. А с другой стороны, у него были свои представления о том, что можно, а что нельзя девушке. Помню, я уже работала, считая себя „самостоятельной“ и обижалась на требования брата приходить домой не позже 8–9 часов вечера. Но ослушаться я не смела, зная, что как стемнеет, брат выйдет меня встречать. Он берег нас от нечистоты. Брат очень хотел, чтобы у нас были настоящие хорошие семьи, а сам даже девушки не имел. Многим он нравился и легко знакомился. А через несколько дней говорит: „Не надо мне это. Но как объяснить?“ По-моему, он так и родился монахом. Внешне брат был веселый и общительный, но очень сдержанный и целомудренный изнутри. Брат никогда не ходил на дискотеки, хотя танцевал замечательно. В юности мы занимались с ним вместе в школе бальных танцев и брали в паре призы на конкурсах. Однажды менеджер предложил нам с братом заключить контракт для выступления на профессиональной сцене, но мы с Лёней только переглянулись и заключать контракт не пошли. Вспоминаю нашу юность и вижу одну картину — Лёня все время над книгой сидит. У него даже прозвище было в Братске — „букинист“». Рассказывает брат о. Трофима Геннадий: «Разочаровавшись в фотографии, брат затеял новое дело — шить обувь. Хорошей обуви в Сибири тогда не было, как, впрочем, и плохой. И брат решил шить фирменную обувь. Купил специальную машинку, а уж модной фурнитуры и дратвы припас столько, что у меня до сих пор дома его ящики стоят. Для начала он устроился в обувную мастерскую, и вскоре весь город к нему в очередь стоял. Вкус у брата был хороший, а уж выдумщик он был такой, что принесут ему развалившуюся обувь, какую и в починку нигде не берут, а он новые союзки поставит, аппликации вместо заплат. Фурнитуры модной подбавит. И выходила из старья обувь прочнее и наряднее новой. Работать он умел, а коммерсант из него был никакой. Говорю это как человек, которого нужда заставила заняться коммерцией и у которого свой магазин автозапчастей. Брат думал о ином — как людям помочь. И пока другие сапожники копейку гонят и десять пар перечинят, брат, смотрю, одну пару вылизывает. Я уж не говорю о том, что дома он всем соседям чинил обувь бесплатно». |
|
|
