| – Вы все годы вашей совместной жизни трудились только при храме? – Нет, я с юности и в первые годы нашей совместной жизни работала в ателье. Меня и мою двоюродную сестру отец Савва благословил. Нам предлагали работу на первых ЭВМ. Родственники наши там работали и предложили. Правда, надо было учиться. Мы отца Савву спросили, а он не благословил, сказал: «Шейте, как Божия Матерь шила». Я шить не любила, а с раннего детства любила танцевать. Танцевала дома и во время танца пела благодарение Богу. В пять, шесть, семь лет. И соседи приходили смотреть. Один из них, генерал, служил в ГДР, но иногда приезжал в отпуск. Он уговаривал маму отдать меня в балетную школу, говорил: это будущая звезда. Мама поехала в Киево-Печерскую лавру , там пошла к одному известному старцу. Дверь открыл его келейник, а старец в это время стоял у икон и пел. Пропел, поворачивается к маме и говорит: «А детей на сцену не пускать!» Ну не чудо ли? Мама еще вопрос не задала, а он ей уже ответил. Шить я не любила, но раз благословили, приняла благословение, а когда стала шить, полюбила это дело. Отец Савва учил нас: «Вы должны шить так, чтобы людям нравилось, чтобы они надевали и говорили: ох, как хорошо!» Мы с сестрой старались так и работать. Работали в хорошем ателье на Кутузовском проспекте. Даже иностранцы иногда туда приходили и что-то заказывали. Но работа была очень тяжелая. Первая смена начиналась в семь утра, заканчивалась в полчетвертого, а вторая начиналась в полчетвертого и заканчивалась в полдвенадцатого ночи. И добиралась с «Киевской» в Люблино, где мы тогда жили. Силы иссякали, я превратилась в тоненькую жердочку, и батюшка, и все вокруг говорили, что надо уходить. И я уволилась из ателье, пошла учиться церковному пению. Пела в хоре Елоховского собора у известного регента Виктора Степановича Комарова. Когда родилась Машенька, ушла, а когда Машенька чуть подросла, года три-четыре ей было, меня пригласили в храм в Сокольниках. В 1983 году Коля родился, опять прервала пение, и уже когда батюшке дали приход в Царицыно, пела и там. |
| Исследователи, которые изучают традиционную культуру разных народов, давно выяснили, что, не сговариваясь, в разных частях земли люди представляли себе потусторонний мир устроенным точно так же, как наш посюсторонний, только перевернуто: солнце там ходит с запада на восток, левое там – правое, правое там – левое, верх там – низ, низ там – верх. И есть масса бытовых каких-то правил, которые эту перевернутую структуру потустороннего мира выводят наружу. Например, если вы заблудились в лесу, то нужно сделать простую вещь – вывернуть на себе одежду, надеть правый сапог на левую ногу, левый – на правую, и тогда точно выйдете. По какой логике? Вы показываете хозяину леса, что вы с ним одной крови, вы тоже знаете, как надо. Ну вот идет человек сдавать экзамен, мы ему говорим: «Ни пуха, ни пера». Что это за выражение? Это так охотнику говорили. В чем логика? Он идет за пухом и перьями, надо бы сказать: «Давай, тебе больше пуха и больше перьев». А мы говорим: «Чтоб ты никого не убил». Потому что эти слова должны перевернуться в том самом мире, в котором живут те, от кого зависит эта удача. Если вы встречаете человека, и у вас есть подозрения, что это не просто человек, а какой-то, допустим, леший, что надо делать? Во-первых, у него есть свойство такое, когда он приближается, он становится, в отличие от обычного человека, меньше, а удаляется – больше. Но если подозрения остаются, что тогда? Я заканчивал университет по кафедре фольклора и много ездил в экспедиции, поэтому могу сказать, что советуют бывалые люди: стать к нему задом, поклониться и посмотреть на него в перевернутом состоянии сквозь свои ноги, тогда вы точно узнаете, кто это. Или взять похороны, момент, в который человека готовят к жизни в новом мире. Во всех культурах тело человека старались разъять на части, сжечь, сломать руки и ноги. Перейдя через границу, это тело вновь станет целым. Вещи, которые клали ему туда для жизни, тоже старались ломать или бить, они должны перейти эту границу и превратиться в свою противоположность. Вообще часто на похоронах веселились, плясали и смеялись, а вовсе не плакали. И вот шили одежду на покойника. Есть такой эвфемизм «шить на живую нитку», да? На самом деле, шить на мертвую нитку. Что значит шить на мертвую нитку? Это значит едва-едва скреплять. Потому что тогда в потустороннем мире эта одежда будет прочной. |
| 3-я суббота, цикл гуй-ю, знак ди. Должно: совершать жертвоприношения – цзи-сы; мыться – му-юй; очищать комнату – сау-шэ-юй; ровнять, починивать дороги – пин-чжи-дао-тху. 4-я суббота, цикл цзи-мао, знак нюй. Должно: совершать жертвоприношения – цзи-сы; ходить в училище – жу-сюэ. Не должно: рыть землю – дун-тху. 1-е воскресенье, цикл цзи-вей, знак мао. 2-е воскресенье, цикл бин-инь, знак синь. Должно: подавать прошения на имя государя – шан-бяо-чжан; открывать присутствие – шан-гуань; ходить в школу – жу-сюэ; делать визиты– хуэй-цинь-ю; сватать невесту – цзи-хунь-инь; выезжать – чу-син; переселяться – и-си; ставить в дому столбы – шу-чжу; класть перекладины – шань-лян; покупать скот – му-ян. Не должно: колоть иглою раны и чирьи – чжэнь-цы. 3-е воскресенье, цикл гуй-ю, знак фан. Должно: открывать присутственное место – шан-чуань; надевать женский головной убор, украшения – гуань-дай, сватать невесту – цзе-хунь-инь; выдавать замуж – цзя-цюй; нанимать прислугу или мастеров – цзинь-жень-коу, выезжать – чу-син; переселяться – и-си; мыться – му-юй; мыть и брить голову – цзи-тоу; шить платье – цай-и; строить дом, – сю-цзоу; рыть землю – дун-тху; ставить столбы – шу-чжу; класть перекладины– шан-лян; открывать лавки – кхай-ши; делать расчеты – ли-цюань; торговать – цзеу-и; получать деньги – на-цай; чистить комнаты – сау-шэ-юй; покупать скот – му-ян; копать ямы, могилы – по-тху; хоронить – ян-цзин. 4-е воскресенье, цикл чэн-гэнь, знак сюй. Должно: приносить жертвы – цзи-сы. Не должно: колоть игрою чирья – чжэнь-цы; садить деревья – цзай-чжун. Май, ву-юэ (5-я луна) – 1-я суббота, цикл синь-мао, знак леу. Должно: открывать присутствие – шан-гуань; делать визиты – хуэй-цинь-ю; шить платье – цай-и. Недолжно: копать, рыть землю – дун-тху. 2-я суббота, цикл – гэн-цзы, знак ди. Должно: приносить жертвы – цзи-сы; подавать челобитье государю – шан-бяо-чжан; открывать присутствие – шан-гуань; свататься и устроят брак – цзи-хунь-инь; делать визиты – хуэй-цин-ю; выдавать дочерь замуж – цзя-цюй; выезжать – чу-син; переселяться – и-си; ставить дом и спальню – ань-чуан; мыться – му-юй; шить платье – цай-и; ставить столбы – шу-чжу; класть перекладины – шан-лян; садить деревья – цзай-чжун; покупать скот – му-ян; рыть могилы, копать землю – по-тху; хоронить умерших – ань-цзин. |
| Умру, так вся семья на твоих руках останется. Ну, а по службе как? — Понемножку. Но скучаю, что настоящего дела нет. Впрочем, на днях записку составить поручили; я в два дня кончил и подал свой труд, да что-то молчат. Должно быть, дело-то не очень нужное; так, для пробы пера, дали, чтоб испытать, способен ли я. — Это и всегда так бывает на первых порах. Все равно как у портных: сначала на лоскутках шить приучают, а потом и настоящее дело дадут. Потерпи, не сомневайся. В свое время будешь и шить, и кроить, и утюжить. — Ах, папенька, как же так можно выражаться!.. — Ну, ну, пошутить-то ведь не грех. Не все же серьезничать; шутка тоже, в свое время, не лишняя. Жизнь она смазывает. Начнут колеса скрипеть — возьмешь и смажешь. Так-то, голубчик. Христос с тобой! Главное — здоровье береги! В полдень Люберцев уже на службе, серьезный и сосредоточенный. Покуда у него нет определенной должности; но швейцар Никита, который тридцать лет стоит с булавой в департаментских сенях, уже угадал его и выражается прямо, что Евгений Филиппыч из молодых да ранний. — Вот, погодите, щелкоперы! — говорит он чиновникам, — он вам ужо, как начальником будет, задаст перцу! Забудете папироски курить да посвистывать! Люберцев сидит за пустым столом и от нечего делать перелистывает старое дело. Исподволь он приучается к формам и обрядам (приучается на лоскутках шить), а между тем присматривается и к канцелярскому быту. Чиновники, по его мнению, распущены и имеют лишь смутное понятие о государственном интересе; начальники отделений смотрят вяло, пишут — не пишут, вообще ведут себя, словно им до смерти вся эта канитель надоела. Многие даже откровенно зубоскалят; критикуют начальственные распоряжения, радуются, когда в газетах появится колкая заметка или намек, сами собираются что-нибудь тиснуть. Директор департамента приходит поздно, засиживается у «своей» (так, по крайней мере, говорят чиновники) и совершенно понапрасну задерживает подчиненных. И у него на лице написаны усталость и равнодушие. — А все-таки машина не останавливается! — размышляет про себя Генечка, — вот что значит раз пустить ее в ход! вот какую силу представляет собой идея государства! Покуда она не тронута, все функции государства совершаются сами собой! В этих присматриваньях идет время до шести часов. |
| ЛЕНОСТЬ Не твори на молитве угодия ленивой плоти – не торопись: плоть, скучая и тяготясь святым делом, поспешает скорее к концу, чтобы успокоиться или заняться делами плотскими, житейскими (1). Баня и продолжительный сон, все вместе взятое, очень не благоприятствуют духовной жизни и развивают леность и сладострастие. Избегай всячески нежить плоть и обращайся с нею сурово ради Царствия Божия (4). И душевные, и телесные силы человека совершенствуются, умножаются и укрепляются упражнением их. Упражняй руку часто в письме, в шитье, в вязанье – набьешь, как говорят, руку: хорошо будешь писать, шить, вязать; упражняйся чаще в сочинении – будешь сочинять легко и хорошо; упражняйся в делании добрых дел или в побеждении страстей и искушений – и дела добродетели будешь со временем делать легко и сладостно, будешь побеждать страсти удобно при помощи вседействующей благодати Божией. Но не стань писать, шить, вязать или пиши, шей, вяжи редко – будешь дурно писать, шить и вязать; не сочиняй ничего или сочиняй очень редко, живи в одних материальных заботах жизни – и, пожалуй, несколько слов связать будет трудно, особенно о чем-либо духовном: заданное сочинение будет египетской работой; не стань молиться или молись редко – тебе и противна, и тяжела будет молитва, как пятипудовая тяжесть; не стань воевать на страсти или воюй только изредка и слабо – и очень трудно будет бороться с ними, будешь часто побеждаем от них; не будешь иметь от них покоя и жизнь свою отравишь ими, не научившись побеждать этих домашних, злейших, внутренних, всегда в твоем сердце сидящих врагов твоих. Так всем необходим труд и деятельность: жизнь без деятельности и не есть жизнь, а что-то уродливое, какой-то призрак жизни. Потому борьба с леностью плоти, постоянная, упорная, есть долг всякого человека; сохрани Бог от потворства ей всякого христианина. Те, которые Христовы, ленивую, злую, грехолюбивую «распяли плоть со страстями и похотями» ( Гал. 5:24 ). «Имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» ( Мф. 25:29 ) (6). |
| Ты спрашиваешь, что у нас нового. Решительно ничего. Почти все разъехались. Из нашего класса осталось только пятеро: Маня Турусова, Адя Иванова, Катя Савина, Женя Мейер и я. Катя Савина все такая же жадная, как и была: целыми днями что-нибудь жует и очень располнела; Женя Мейер и летом постоянно учится; Адя Иванова со всеми ссорится, всем надоедает и подлизывается только к тем, у кого есть гостинцы. А я скучаю, скучаю и скучаю. Тем более что и наша милая добрая мадам Фрей свободна и уехала на целый месяц в отпуск. Время проводим мы очень однообразно: встаем в 7 часов, целое утро или шьем передники, или вяжем чулки. В это время нам читают. Затем до 12 часов гуляем по парам. После обеда занимаемся или французским, или немецким. Вечером нам позволяют поочередно играть в крокет или бегать на гигантских шагах. Больше писать нечего. Пиши мне больше. Ты ведь дома, а нашу жизнь ты знаешь хорошо. Целую тебя бессчетное число раз. Твоя верная подруга Надя Барыкова. 30 мая 1895 года. Институт. IV Письмо от Наташи Славиной к Дези Островской Милая Дезичка, я надеюсь, что теперь вы уже на даче, и ты напишешь мне обо всем интересное письмо. Мы же с Лизой до сих пор не можем нарадоваться, что мы дома, и не видим, как летят дни. Сначала мы садили в саду цветы, затем досаживали в огороде некоторые овощи. У нас всех есть свои гряды, где посеяно всякой всячины, и мы очень гордимся ими; кроме того, приходится присматривать и за братниными грядками. С первого июня мы «вступили в должности», как шутя говорит папа. Я тебе, кажется, рассказывала, что папа и мамочка находят, что институт мало знакомит нас с жизнью. Поэтому летом мы должны учиться стряпать, шить на машинке, хозяйничать, присматривать за домом и за братьями. Мы дежурим поочередно на кухне и в комнатах. Хотя не скажу, чтобы было приятно возиться за стряпней в кухне, особенно в жаркое время, но я бываю очень довольна когда папа, мама или гости похвалят мою стряпню, а главное, всего дороже, когда наша радость-мамочка говорит: «Приехали мои милые помощницы, теперь я вздохну свободнее; слава Богу, что дочки выросли, да какие заботливые, славные, теперь мне живется легче». Кроме того, мамочка учит нас шить на машинке и кроить самое простое белье и платья. Это очень интересно:- шить на машинке, и мы с сестрой немало наработаем за лето, особенно для братьев. По вечерам мы или ходим с папой гулять, или бегаем с братьями, играем в палочку-воровку, или отправляемся в гости к соседям. В трех верстах от нас большое и богатое имение «Михайловка», и мы очень любим там бывать. Михайловы такие добрые и простые. У них так много гостит всегда молодежи, огромный дом, отличный фруктовый сад, большая библиотека и всякие развлечения. Но все-таки ни с чем не сравню нашу маленькую и небогатую «Хижинку». Мне всего лучше бывает дома, и никаких людей мы не можем так горячо любить, как папу и мамочку, и никакое самое красивое имение, как нашу родную «Хижинку». |
| Аграфена ничего не ответила, но завернула нитки и ножницы опять в полотно и снова все это положила в коробью, и тут, нагнувшись над коробьею, вдруг зарыдала. Я робко приблизился к ней и, сам плачучи, обвил руками ее шею, но она меня отодвинула и сказала: — Не замай! не замай! — и опять заголосила. Мне показалось страшно с нею оставаться, и я пошел домой, где теперь все были заняты судьбою Васёнки, и притом всякий по-своему: матушка отрезала холст на саван Васёнке, а девушки шили эту никогда до той поры мною не виданную вещь «на живую нитку». Матушка каждой из них напоминала, чтобы непременно шить «на живую нитку». Я очень интересовался, почему девушки должны были шить на живую нитку, когда им в других случаях такое шитье ставилось в вину, и мне объяснили, что это такое правило, что «на мертвых всегда надо шить на живую нитку». Я тогда был в таком возрасте, когда дети «набираются впечатлений», и все новое меня очень интересовало. Я давно слыхал слово «саван» и привык чувствовать в его звуке что-то зловещее, но никогда савана не видал, и теперь напрасно всматривался, как его шили, потому, что ничего не мог разобрать в кучке полотна, которая вертелась у швеи на коленях; но потом мне удалось его увидать. Когда большие девушки пошли обедать, резвая девчонка Роська, остававшаяся дежурной по девичьей комнате, наложила Васёнкин саван на себя и стала перед отворенными дверями в нашу детскую, так что мы ее увидали, и сначала мне показалось, будто я вижу «козу», которая ходит плясать с медведями, но потом я понял, что это и есть саван… Я испугался и, закричав отчаянным голосом, убежал к старшим. Васёнку я не видал в ее погребальном уборе, приготовленном для нее на живую нитку; но когда я лег спать, то, прежде чем заснуть, мне привелось услыхать разъяснение, как она попала на чердак. Всему делу виновницею оказалась ее мать, Аграфена, или, точнее сказать, ее «сибирный карахтер» (так доносила матушке старостиха Домна). «Аграфена узгордилась, чтобы никто на нее не смел думать, что она дочке шматок теста от господской дежки берет». И она будто Васёнку взяла и выгнала, чтобы та шла в общую людскую избу, пока хлеб высидится, а сама Аграфена к сестре на деревню пошла и там задержалась, потому что сестре горшок накидывала; а Васёнка побоялась идти в людскую избу, потому что там в сенях белая телка, которая бодалась, и спряталась на чердак в гнезда и там застыла. |
| Бог меня создал и даровал мне по благости Своей жизнь; Он и подает мне всё для поддержания жизни душевной и телесной. Ничего нет и естественнее, и вернее такого суждения. Что же мы беспокойно заботимся о том, что нам есть? или что пить? или во что одеться? Зачем мы скупимся? Разве не весть (деятельно, не так, как мы знаем и не делаем, или знаем, да не можем помочь) Отец Небесный, яко требуем сих всех [ Мф. 6, 31–32 ]? Поддержать нашу жизнь Господь поставляет, если можно так сказать, таким же долгом, как изволил, признал за благо и сотворить нас. Творение и промышление для Него одно великое дело Его благости; мы в своих мыслях разделяем сотворение и промышление, или сохранение созданных тварей в бытии и деятельности их, а у Господа нет такого разделения: сотворить у Него значит и промышлять о сотворенном, ибо всё сотворенное без промышления существовать не может. Душевные и телесные силы человека совершенствуются, умножаются и укрепляются упражнением их: упражняй руку часто в письме, в шитье, в вязании – набьешь, как говорят, руку и хорошо будешь писать, шить, вязать; упражняйся чаще в сочинении – и будешь сочинять легко и хорошо; упражняйся в делании добрых дел или в побеждении страстей и искушений – и дела добродетели будешь со временем делать легко и сладостно, и будешь побеждать страсти удобно, при помощи вседействующей благодати Божией. Но не стань писать, шить, вязать или пиши, шей, вяжи редко – будешь дурно писать, шить, вязать; не сочиняй ничего или сочиняй очень редко, живи в одних материальных заботах жизни – и, пожалуй, несколько слов связать будет трудно, особенно о чем-либо духовном, и заданное сочинение будет египетской работою; не стань молиться или молись редко – и тебе противна и тяжела будет молитва, как пятипудовая тяжесть; не стань воевать на страсти или воюй только изредка и слабо – и очень трудно будет бороться с ними и часто будешь побеждаем от них, и покоя не будешь иметь от них, и жизнь свою отравишь ими, не научившись побеждать этих домашних, злейших, внутренних, всегда в твоем сердце сидящих врагов твоих. |
| Все доводы разума — да, я согласен, гражданин начальник! Все доводы сердца — отойди от меня, сатана! — Пётр Трофимович! А вы… сапоги умеете шить? — Как вы сказали? — Я говорю: сапоги вы меня шить не научите? Мне бы вот сапоги научиться шить. — Я, простите, не понимаю… — Пётр Трофимович! В скорлупе вы живёте! Мне ведь, окончу срок, — ехать в глухую тайгу, на вечную ссылку. Работать я руками ничего не умею — как проживу? Там — медведи бурые. Там Леонарда Эйлера функции ещё три мезозойских эры никому не вознадобятся. — Что вы говорите, Нержин?! В случае успеха работы вас как криптографа досрочно освободят, снимут судимость, дадут квартиру в Москве… — Эх, Пётр Трофимович, скажу вам поговорку доброго хлопца, моего лагерного друга: «одна дьяка, что за рыбу, что за рака». Дьяка — это по-украински благодарность. Так вот не жду я от них дьяки, и прощения я у них не прошу, и рыбки я им ловить не буду! Дверь растворилась. Вошёл осанистый вельможа с золотым пенсне на дородном носу. — Ну, как, розенкрейцеры? Договорились? Не поднимаясь, твердо встретив взгляд Яконова, Нержин ответил: — Воля ваша, Антон Николаич, но я считаю свою задачу в Акустической лаборатории не законченной. Яконов уже стоял за своим столом, опершись о стекло суставами мягких кулаков. Только знающие его могли бы признать, что это был гнев, когда он сказал: — Математика! — и артикуляция… Вы променяли пищу богов на чечевичную похлёбку. Идите. И двуцветным грифелем толстого карандаша начертил в настольном блокноте: «Нержина — списать». 11. Зачарованный замок Уже много лет — военных и послевоенных, Яконов занимал верный пост главного инженера Отдела Специальной Техники МГБ. Он с достоинством носил заслуженные его знаниями серебряные погоны с голубой окаёмкой и тремя крупными звёздами инженер-полковника. Пост его был таков, что руководство можно было осуществлять издали и в общих чертах, порою сделать эрудированный доклад перед высоко-чиновными слушателями, порою умно и цветисто поговорить с инженером над его готовой моделью, а в общем слыть за знатока, не отвечать ни за что и получать в месяц изрядно тысяч рублей. |
| Да я, даже если буду умирать с голоду, и тогда не возьму никаких денег за трезвон. Это ведь хвала Господу. А сейчас я живу, слава Богу, хорошо. Шью сапоги, хорошо зарабатываю и ни в чем не нуждаюсь " . Колокольный тон " Дядя Николай, ты говоришь: каждый колокол имеет свою ноту. Как получается эта нота? В эту ноту колокол специально отливают или она получается сама собой? " - " Думаю, что получается случайно. А потом, когда покупают колокола, выбирают их по нотам. Правда, я слышал, что есть такие колокольные мастера, которые сразу отливают колокола в нужную ноту. Не знаю, насколько это верно. Отлить колокол, чтобы он был звонкий, - это уже само по себе очень большое мастерство. А отлить его в определенную ноту - это уже почти невозможно. Ведь нота колокола зависит от многих причин: от того, какие металлы входят в сплав, от величины колокола, от его формы. У мастеров, конечно, есть свои секреты. Говорят, будто мастера в тех случаях, когда колокол не получился в требуемую ноту, " вгоняют " его в эту ноту: либо подпиливают его толщину, либо ставят в его толщину заклепки. Лить колокола - дело хитрое, не то, что шить сапоги, - рассмеялся дядя Николай и, немного подумав, добавил: - Хотя и шить сапоги, если это делать от души, оказывается, не так-то просто " . " На все ноги " " Заказчики разные, и сапоги тоже приходится шить самые разные, - продолжал дядя Николай. - Сапоги охотнику - чтобы не промокали. Старику-купцу подай сапоги со строгим скрипом, чтобы скрипели: цыц- цыц, цыц-цыц. Молодому купцу нужны сапоги тоже со скрипом, но с нежным: зи-зи, зи-зи. Гусару требуется звонкий, отрывистый скрип, да еще в тон шпор: зинь - зинь, зинь-зинь. Пехотный офицер скрипа не выносит и требует только, чтобы сапоги были красивые да попрочнее. Архиерей просит мягкие сапоги: стоять много приходится. Недавно меня благодарил владыка Феодор. " Спасибо, - говорит, - дядя Николай, тебе за сапоги: сшил такие воздушные, что нога их не чувствует: как будто и сапог нет. Многая тебе лета за твое мастерство! " Давно как-то шил по рекомендации сапоги Алексею Ивановичу Соболевскому - большой ученый, академик; живет у Горбатого моста, близ Девятинского переулка. |
|
|
