| Земля обращается около оси своей 34 от запада 35 на восток в 24 часа; a по сему и кажется нам, якобы солнце и звезды текут от востока к западу. Больший попершник земли содержит в себе 1720 миль; а годовое 36 ее течение около 37 солнца простирается на 121, 304, 240 миль; следовательно, пробегает она в одну секунду 3 мили. – Самое большее расстояние ее от солнца бывает на 21 миллион миль, а самое меньшее на 19 миллионов. – Относительно движения земли около солнца, возражения были различные. Некоторые спорили ежели бы земля двигалась толь чрезвычайно скоро; то бы легко можно было приметить сие на облаках и на птицах, кругообразно по воздуху летающих. – Думать надобно, что таковые мудрецы или вовсе не знали или забыли, что воздух окружающий землю, всегда обращается совокупно с нею; и что по сему имеет он сразмерное тому движение. – Из всех возражений, какие токмо были против сего движения земли, важнейшее есть следующее. Тяжелый шар, низпущенный с верху высокой башни, упал бы весьма далеко от подошвы оной; ежели бы земля с башнею, так как перебегает она в одну секунду больше трех миль, совершила в то время немалый путь; но поскольку тот шар падает у самой подошвы башни; следовательно земля не тронулась и с места. – Сколь сие выражение ни имоверно, но оно удобно опровергается тем, что низпададющий тот шар получает от движения земли соразмерное оному склонение; и поскольку не пременяет он склонения сего в начале падения, то неминуемо надлежит ему сохранить оное и до конечного низпадения своего на землю. – Что истина сего умозрения неоспорима, в том удостоверить нас может наипаче следующий опыт. – Во время безостановочного путеплавания корабля, низпускают сверху мачты его тяжелый шар. Доколе шар упадет на палубу; корабль без сомнения совершает уже некоторое течение; однако не взирая на сие, и притом как бы корабль тогда ни шатался, и сколько бы крат сей опыт повторяем ни был; шар всегда упадает у самой почти подошвы той мачты. Ибо склонение, которое получил шар от стремления корабля, нудит егои в падении держаться того же самого направления, по которому корабль бежит. |
| Таким образом, человечество переходило с шара первого, на ментальном плане, на шар второй, на плане астральном, с этого последнего – на шар третий, Марс, а затем уже на шар четвертый – нашу Землю; затем оно перейдет на шар пятый, Меркурий, а потом на шар шестой, снова на астральном плане, а оттуда на шар седьмой, на ментальном плане. Все эти переходы завершают собой Великий Эволюционный Круг – так теософия называет весь процесс жизни. Таким образом, теософия рисует пантеистическую картину мира, в котором каждая частица материи духовно-материальна. Дух и материя составляют неразрывную пару, и одна сторона не может существовать без другой. «Материя есть дух на седьмом плане, дух есть материя на низшей точке своей деятельности» 792]. 464 Вся Вселенная подчинена одним и тем же законам: от минералов до человека, от сверхчеловека до Абсолюта. «Вселенная вырабатывается и устремляется изнутри наружу, как вверху, так и внизу, как на небе, так и на земле, и человек, и микрокосмос и миниатюрная копия Макрокосмоса, есть живой свидетель этому Вселенскому Закону и его способу действий» 342], 465 – таков в принципе основной закон космологии оккультизма или, как выразился теософ А. Клизовский: «Все во всем – вот основная идея Единства Космоса и Единства Жизни» 77]. 466 Правда, хотя материя и дух существуют биполярно, но предпочтение теософия отдает все-таки духу, он является гарантом единства. А материя только потому обладает ценностью, что ей присуще сознание. «Все в этой Вселенной, во всех ее царствах, обладает сознанием, – разъясняет Е. Блаватская, – но это сознание имеет свои особенности. Так, каждый вид или форма проявления Вселенной обладает сознанием, присущим его виду и на его плане познания. Если мы не улавливаем признаков сознания, скажем, в камнях, то все же мы не имеем права говорить, что сознание отсутствует в них» 341]. 467 Хотя по учению теософии все сущее обладает сознанием, каждой планетой управляет разум, но все это духовное поле безлико, оно лишено атрибутов личности, даже Абсолют – это некий безликий разум. |
| — И где спрятан этот шар, — добавила Алиса. — Еще и друг друга перебили, — сказал Громозека. — Тоже непонятно. Жили бы, развивались… — Но как развиваться! — возразил Селезнев. — Ведь на Бродяге нет гор и нет настоящей земли. Из чего ты прикажешь добывать руду или нефть? Где доставать камень, чтобы строить города? Жить-то на Бродяге можно, а вот развиваться нельзя. И как только людей становится больше, их трудно прокормить. Это же хоть и очень большой, но все-таки только корабль. — А может, они просто хвастались? — спросила Алиса. — Прилетели к нам, захотели покорить, но наши рыцари их выгнали. Им стыдно стало, они вернулись домой и говорят: мы просто не хотели. У нас в классе есть такой парень Пашка. Если у него задача не решилась, он всегда говорит, что ему не хотелось ее решать. — Может, они и хвастались, — сказал Селезнев не очень уверенно. — А может, у них был какой-нибудь план. — Кому нужен план через двадцать шесть тысяч лет? — спросила Алиса. — Мне, например, трудно планировать на два дня вперед. — Громозека, — попросил Селезнев, — прочти слово в слово то место, где написано про шар. Громозека достал желтый листок и прочел: — «И оставлен в тайном месте лиловый шар. И когда в следующий раз наш мир придет в близость с той планетой, шар сделает свое дело. И планета будет готова сдаться без боя нашим победоносным воинам. И нам достанутся все их земли и горы, и будем мы хозяевами всего, и не будет у нас врагов». Профессор Селезнев внимательно выслушал перевод. — Знаешь, Громозека, это мне не нравится, — сказал он. — Пустяки, — рассмеялся Громозека. — Давно уже нет никого из этих завоевателей, а Земля живет и процветает. — И все же, — не сдавался Селезнев. — А что же это такое — лиловый шар? — В свое время узнаем, — сказал Громозека. — А когда будет свое время? — спросила Алиса. — Скоро, моя девочка. — Ты, Громозека, не обижайся, — сказала Алиса. — Но твоя планета далеко, и на ней разбойники никогда не оставляли лиловых шаров. — Может, и оставляли, — сказал Громозека. — Но и этот шар давным-давно сгнил. Заржавел и рассыпался. Он, наверное, был каким-нибудь заколдованным пугалом, которое придумали их жрецы. |
| – А ты, дурак, молчи! Этим не шути! – сказал кучер. – Жалеть человека надо, а он… – Матушки! – закричал кто-то пронзительно. – Вскочил, никак! Француз подпрыгнул, схватился за трапецию под шаром, раскачался и, ловко перевернувшись вниз головой, сразу сел на трапецию. Сел и опять послал поцелуй. – Ну, могуч! – сказал кучер. – Что за отчаянный, беда!.. Да, француз ничего не боялся. Даже принялся раскачиваться, словно это ему одно удовольствие. Покачивался и покачивался под музыку, а шар подымался и подымался на канатах толчками. Был он теперь порядочно от земли: упади – разобьешься. Господин в цилиндре глядел на француза, задрав голову, и что-то кричал не по-нашему. Француз подергал за веревочку от какой-то кишки сбоку шара. Эта-то кишка и был тот зонтик, на котором он должен был швырнуться на землю, – сложенный и смятый, как повисшая серая тряпка. – Стой! – крикнул господин солдатам. – Ну, ежели у его голова закружится… – пугающим голосом сказал кучер. – Шабаш тогда! Нет, у француза голова не кружилась. Он весело крикнул: «Адьё!» – плюнул даже, – и Васька видел, и кузнечонок, – махнул красным платочком, и… я подумал, что он свалился. Но это нарочно он, чтобы попугать. Он вдруг соскользнул с трапеции, словно падал, ухватился одной рукой за палку трапеции и повис в воздухе. Мало того! Чтобы еще сильнее удивить и напугать, он подтянулся, вцепился зубами в палку да так и повис, покачиваясь. Так все и завыли внизу, а кузнечонок завизжал: – Нет, не расшибется! В этот жуткий момент господин в цилиндре крикнул: «Пускать!» – шар рванулся, хлестнули по воздуху четыре конца веревок, и шар с французом потянул вверх и вбок, за музыкантскую беседку. Концом веревки плеснуло по крыше беседки, и пошел шар выше и выше, подгоняемый загремевшими литаврами и еще громче зазвеневшими трубами. Мы задирали головы и колыхнулись с толпой, куда-то бежавшей. Но не надо было бежать: шар был хорошо виден. Француз уже сидел на трапеции и обеими руками, ничуть не держась, посылал нам воздушные поцелуи. И вдруг уронил платочек. Как красная птичка, поплавал платочек в воздухе и плавно опустился на свеженькую березку. Какие-то мальчишки уже полезли за ним, стаскивая друг дружку. Уже не помню, что было дальше. Мы были в небе! Француз выламывался под шаром и теперь казался маленьким мальчиком. Шар становился не больше куля с овсом, потом вдруг… |
| Пуше торжествовал. Теория биогенезиса как будто была поколеблена описанным опытом. Но тогда против Пуше выступил человек, гению которого суждено было оказать величайшие услуги человечеству, человек этот был Луи Пастер. Пастер показал, что Пуше в своем опыте забыл очистить ртуть, а между тем пылинки, оседающие на поверхности ртути, проникают внутрь её и затем оказываются в склянке. Заключая в себе или даже представляя собой зародыши, эти пылинки, принеся их в склянку, предоставляют им полную возможность развиться в благоприятной среде, вследствие чего у Пуше и появилась плесень. Сам Пастер производил такие опыты; он брал стеклянный шар с длинной шейкой, наполнял его кровью или молоком, вообще жидкостью, которая легко портится, кипятил жидкость, и когда затем она начинала охлаждаться и сжиматься, впускал в шар воздух чрез раскаленные платиновые трубки (убивавшие зародыши) и затем шары запаивал. Микроорганизмов в этих шарах не появлялось. Что зародыши проникают в питательную среду из воздуха, Пастер доказал следующими опытами: он пропускал струю обыкновенного воздуха через вату или через горный лен (асбест) и затем кусок ваты или горного льна бросал в обеззараженную жидкость, и в ней немедленно появились зародыши. Отстаивая самозарождение, Пуше объяснял опыт Пастера предположением, что воздух заключает в себе некоторую способность давать жизнь минеральным веществам (разве не может быть в воздухе какой-нибудь, доселе неизвестной нам силы – подобной озону, магнетизму, электричеству, спрашивал Пушэ) что и жизненное свойство воздуха Пастер уничтожал прокаливанием. На это возражение Пастер ответил таким опытом: он взял стеклянный шар с длинной шейкой малого диаметра, наполнил шар портящейся жидкостью, прокипятил жидкость и, подвергнув шейку шара действию высокой температуры, придал ей очень извилистую форму и оставил открытой. Через шейку в шар проникал обыкновенный воздух. Но так как шейка была очень длинна и влажна, то все механические примеси, находящиеся в воздухе, оставались на ней, а в шар проходил лишь чистый воздух. Микроорганизмов в шаре не появилось. |
| – Это прекрасный народ, восклицала Шар-планина; – И я так говорю! – отвечал Дунай шумом волн. Это был чистый лист истории, белый, как невинность. Шло время. Сменялись поколения. Много раз Дунай изливался в море, и возвращался дождем к истокам, и снова устремлялся в море. Однажды гора Шар-планина окликнула Дунай: «Дунай, Дунай, скажи мне, как живет народ на твоем берегу?» Несколько лет молчал Дунай и ответил: «Новый народ оставил старую веру и принял новую, народ чтит новую так же, как чтил старую, он неутомим в служении Господу. Но у правителей его чаши выпадают из рук, когда служат Богу и святым, ибо дремлют, когда служат Богу и народу, не дремлют только когда служат своему властолюбию. Хорошо что ты, Шар-планина, не видишь с высоты грехов, которые совершают правители этого народа в междоусобной борьбе за власть. Сыновья на смерть бьются за отцовский престол. Брат брата на пир зовет и, смеясь, наливает яд в его вино. Сын бросает отца в подземелье и оставляет гнить заживо. Матери готовят гибель одному сыну, чтобы другому, любимому, дать власть. Нужно ли говорить, что делают друг с другом дальние родственники? Единственное утешение – что народ еще не вовлечен в интриги господские. Он видит, что господа делают и плачет втайне, плачет, этот благородный народ. И в мои воды много тех слез упало. Говорит народ: «Стыдно нам за наших властителей пред другими народами. Попрали наши цари законы, друг друга преследуют до крови, один другому глаза заживо выкалывает, забыли закон и державу, законом безумие выбрали, царство на куски растерзали, семя распри горькой посеяли, племя сербское им отравили. Но пусть, потерпим, ведь они часть нашего тела, плоть от плоти и кровь от крови нашей, простим, потерпим. Терпение укрепит тело народное, мы хотим силы, силы внешней и внутренней. Мы хороший народ. Это вторая страница истории, черная, как грех. И снова шло время, сменялись поколения, и Дунай спешил в море и возвращался к истокам. Однажды увидел Дунай: дрожит Шар-планина и спросил ее: «Шар-планина, что дрожишь?» Отвечала Шар-планина: «От удивления дрожу, как скоро наш народ закончил путь свой и пал в рабство. |
| — Хорошо, — сказала Машенька. Алиса обежала все этажи, расспросила всех встречных и узнала, что мальчик, о котором она спрашивает, час назад вышел из гостиницы и не возвращался. До прихода Светланы оставалось полтора часа. Глава 4. Свня Ула При виде Алисы двери в гостиницу разошлись и выпустили ее наружу. На площади светило солнце, щебетали птицы, с голубых недалеких гор слетал освежающий ветерок. Туристы усаживались в автобус, чтобы ехать на целебные воды. Другие не спеша гуляли по площади. Несколько человек стояли посреди площади под громадным висящим в воздухе шаром. Они глядели на шар и спорили. Шар был указателем. На его боках было написано, куда пойти. К сожалению, этот шар очень понравился птицам. Некоторые успели уже прилепить к его бокам гнезда, другие стайками гонялись друг за другом вокруг шара так быстро, что в глазах рябило. Сверху шар был уже покрыт шапкой птичьего помета, словно арктическим льдом. От шапки к тропикам тянулись языки ледников. В общем, разобрать, что написано на шаре, было трудно. На другой планете прогнали бы птиц, вымыли шар, и все в порядке. Но на Пенелопе есть закон: птиц нельзя беспокоить. Поэтому жанглетонцы решили загубленный шар подарить птицам, а рядом повесить еще один, такой скользкий, что на нем ничто не удерживается. Пока суд да дело, поставили под шаром списанного по старости робота-уборщика, который как местный старожил давал разъяснения. — Что там написано черными буквами? — спросил турист с Альдебарана, которого Алиса без труда отличила от человека, потому что у него колени сзади, а локти спереди. Маленький блестящий робот отъехал в сторону, подумал и сказал: — Пенелопская Швейцария. — А что такое Швейцария? — спросил турист с Альдебарана. — Это планета, где живут швейцары, — ответил робот. Робот был похож на кастрюлю на ножках и говорил хриплым голосом. Алиса знала, что робот ошибся, но не стала вмешиваться, чтобы не обижать старика. Сама она в Швейцарии еще не бывала, живого швейцарца не видела, но знала, что в Швейцарии живут не швейцары, а швейцарцы. А это большая разница. |
| Из найденных на этом же чердаке предметов было создано подобие картины. Решетки от забора, из бумаги склеены полукружья — белое и черное. Это пространство было очерчено меловым кругом. Черная половина превращается мелом в белую, а бела углем превращается в черную. Затем оба полукруга превращаются в шар, который поджигается. Здесь мы видим оппозиции белое-черное, правое-левое. Т. е. это бинарность со снятием оппозиции через уничтожение. Схема здесь такая: созидание, деструкция и обнаружение третьего положения. И в предыдущих работах прослеживается эта схема. Абалакова Н.: Т. е. текст читается благодаря его поломке. Жигалов А.: Другая работа была совершена около нашего дома на Каширской. Поставлен столик со стеклом, на черном листе бумаги пишется мелом слово «снег». Это слово кладется между двумя стеклами и закапывается в снег. Это первая поэма. Во второй поэме слово «снег» извлекается из под снега. Из него делается шар и кладется под стеклянную поверхность. Затем делается снежный шар и кладется на стеклянную поверхность. Слово «снег» поджигается и от горящего слова снежный шар начинает таять. Пепел сгоревшего слова «снег» — это продукт. Это такая языковая работа. И третья поэма — на снегу пишется слово «снег». Это слово собирается и съедается. Абалакова Н.: Здесь хорошо подходит высказывание Мерло Понтии, так как это отчасти телесная практика: «…если речь идет о моем теле или теле другого, не существует никакого иного способа познать его, как только живя им, что означает только одно — принять на себя ответственность за другого, связавшись с ним в одно целое». Жигалов А.: Да, через ангину, хотя бы через совместную боль или угрозу таковой. «Черный куб» — третья работа из этой серии. Все в той же комнате выстроен черный куб, покрытый светонепроницаемой бумагой. Посередине на асбестовой пластине находится шар из газет. В дальнем углу сижу я и читаю передовицу газеты «Правда». Это происходило 19 ноября 1980 года, это был день ракетных войск. Зачитывается передовица, а присутствующие могут входить в этот куб, одна его стена открывается. После того как все присутствующие ознакомились с внутренним пространством куба, все выходят, я заворачиваю шар из газет прочитанной мной газетой и поджигаю. После этого, выйдя из внутреннего пространства, мы с Натальей запечатываем куб, где находится мощный источник света. Бритвами мы начинаем разрезать поверхность черного куба, выпуская свет и дым. Белое — черное, свет — тьма. Происходит полный демонтаж куба и сжигание его остатков на поле на Каширском шоссе. Черная серия на этом закачивается и начинается следующий цикл работ. |
| Позвольте вам напомнить сегодня о нашей истории, позвольте рассказать вам нашу историю, но рассказать не как ученые историки рассказывают, а как в миг тишины и уединения шепчет сама земля наших предков, чьи мы наследники, что она шепчет, когда мы ее спрашиваем наедине. Однажды на рассвете, а с тех пор много было рассветов, разговаривали Шар-планина и Дунай. Спросила Шар-планина у Дуная: «Почему так тихо у тебя, глубокая река, отчего это необычное затишье? Давно не вижу римских цезарей отдыхающих после побед на твоих тенистых берегах. Давно не вижу тебя в порфире кровавой, в которую люди тебя облачали. Отчего это затишье?» Дунай отвечает: «Поистине глубокое затишье, высокая гора. Не приходят ко мне римские цезари, их больше нет, их легионы, павшие на моих берегах, поросли травой и люди больше не облачают меня в порфиру. Но не верю, что это продлится долго. Радуга, что изогнулась надо мной, предсказала, что скоро посетит меня новый народ. А ты, высокая гора, скажи мне, что видишь ты? Несколько веков не разговаривали мы. Вернулся ли к тебе Александр Македонский с Востока? Цветут ли роскошные Афины, о которых говорили мы последний раз? «Александр не вернулся и не вернется − отвечала Шар-планина. Афины, цвели и отцвели, боги и люди лежат в пыли афинской. Давно отцвели Афины, отцвел и Рим, а теперь вижу, как отцветает град Константина на Босфоре, что до небес поднимался в своем блеске и славе, но пал до ада во зле и жестокости. Но, вот, кто-то приближается к тебе, Дунай! Должно быть, новый народ, на который уповаешь! Как мне интересно, каков этот народ! Что уготовано ему совершить на этой славной земле? Ах только бы он грешил меньше, чем те, которых мы с тобой некогда видели, Дунай, вода дивная, которых ты и я видели» А новый народ прибывал на берега Дуная, перебираясь через него вместе со своими стадами, со своей скромной культурой, скромной, но полной радостных детских надежд на будущее. Он пас свои стада, вспахивал плодородные поля, расселяясь от Дуная до Шары. И Шар-планина и Дунай слышали молитву того народа: «О, боги, которые живете на вершине Шар-планины и в глубинах Дуная, и на лугах, и в источниках этой прекрасной земли, которую мы населили, будьте к нам милостивы, мы живем племенами и слушаемся своих старейшин, мы счастливы и довольны нашей жизнью. Помогите нам и дайте нам долгих дет. Нам другого не надо. Мы хороший народ». Так молился новый народ и Шар-планина и Дунай восхищались им. |
| — Это правда, — согласился Герасик. — Из волшебников он получше других. Совсем не хулиганит. Волшебник промолчал. И если он улыбнулся на эти слова Герасика, то Алиса этого не увидела. Алиса шепотом рассказала про лиловый шар. …— Надо быть особенно осторожными. Как только они его закопают, мне надо вернуться в будущее: Если они его разобьют здесь, то вы все погибнете… И наверное, даже будущего вовсе не будет. — Ты ошибаешься, Алиса, — сказал волшебник. — Ведь ты родилась на свет, и целый мир в твоем времени существует. А значит, в наше время они шар не разобьют.. — И все равно, — сказала Алиса, — надо быть осторожными. — Они изуродовали мой любимый ковер, — сказал волшебник Оох, — который мне подарил мой друг волшебник Кемаль ар-Рахим. Только потому, что я не был достаточно осторожным. — Дайте мне шапку-невидимку, — сказала Алиса. — Я проберусь на корабль, найду там лиловый шар и унесу его. — Ты-то будешь невидимой, — сказал волшебник. — Но шар-то останется видимым. Тогда тебя и схватят. Надо что-то еще придумать. Может, подождем, пока они лягут спать? Незаметно солнце подобралось к горизонту. Начинались серые дождливые сумерки. — Я знаю, что делать, — сказал Герасик. — Сам надену шапку и проберусь к ним. Потом найду этот шар, выйду к двери и кину его в болото. — Подожди, Герасик, — сказала Алиса. — Здесь волшебник Оох. Он лучше знает, как достать шар. Он, наверное, может их заколдовать. — Исключено, Алиса, — сказал волшебник. — Я даже тебя заколдовать не могу. Заколдовать можно только тех, кто принадлежит к эпохе легенд. Да и вообще мы, волшебники — не колдуны, мы существа солидные, и все эти колдуны, ведьмы, экстрасенсы, телепаты — для нас обыкновенное суеверие. — А я читала… — Погоди, я слушаю, — сказал волшебник. — Чего? — Слушаю, о чем это они совещаются. — Но ведь вы их языка не знаете. — Разве это так важно? Я любой язык понимаю. И людей, и нечисти, и зверей, и птиц — иначе какой я волшебник? В этот момент рядом с Алисой возник старый человек в длинном синем халате, лысый и бородатый. В руке он держал маленькую, шитую бисером шапочку. |
|
|
