| Так оставшись после старца Амвросия один, старец Иосиф не затруднялся в делах, как в вещественных, так и духовных; решал их с силою и властью, что очень благотворно и успокоительно действовало на относившихся к нему с верою. При этом бывали поразительные случаи, когда батюшка о. Иосиф получал непосредственные указания от своего наставника – старца Амвросия. Однажды о. Иосиф отпустил одну монахиню, по её просьбе, к родным. Вдруг во время послеобеднего отдыха, он ясно слышал голос покойного старца: «Не нужно ей ездить, – скажи, чтобы осталась». О. Иосиф послал за монахиней и объяснил ей волю старца, которую она приняла со слезами умиления. Старец Амвросий не благословлял в Шамордине сёстрам строить отдельные кельи и жить по одной. Года через два после его кончины, одна монахиня, по слабости здоровья и по любви к одинокой жизни, выпросила у настоятельницы и у старца Иосифа разрешение построится одной. Старец уступив настойчивому желанию монахини, как сам после рассказывал, сделался неспокоен духом и вдруг видит вьявь старца Амвросия, строго сказавшего ему: «Нарушаете благословение». В Шамординскую обитель была пожертвована машина месить хлеб, но она оказалась слишком тяжелой, и сёстры не могли её употреблять. Об этом сказали старцу, пояснив, что знающие люди советуют к этой машине сделать конный привод. Старец как-то нерешительно на это ответил: «Надо подумать». Через несколько времени сестра заведующая в обители постройками приехала к старцу с разными другими деловыми вопросами, но старец не слушая её сказал с оживлением: «Нужно непременно привод в хлебной устроить, этого батюшка Амвросий желает». Сестра с удивлением взглянула на старца, а он отвечая на её недоумение продолжал: «Я целую ночь лежал и думал о приводе, не зная, на что решиться, и вдруг слышу, батюшка Амвросий мне говорит: «Непременно нужно привод сделать». Привод сделали, и машина очень хорошо работает. К старцу Иосифу многие относились и заочно и получали от него письменные ответы, и ни в каких случаях своей жизни не решались поступать без его совета, зная по опыту, что с его благословением всё выходило хорошо. |
| Вчера, 7 июня, только могла поговорить подробно с батюшкой о своих делах. Велел мне предаться совершенно воле Божией и ждать только от Него помощи, которую Он, когда нужно будет, и пошлет, как Ему угодно, а не по-человечески; почему велел продать билет выигрышный, говоря, что это – надежда человеческая, а не Божия. Также относительно квартиры велел ждать, пока откроется вакансия там, где я ожидаю; впрочем, не стеснил, если можно будет, переехать и на другую, более удобную. Советовал мне жить капиталом, если очень недостает на жизнь из процентов; лишь бы не стеснять себя и не брать ничего сверх сил. Всё неприятное, по его словам, у меня происходит от того, что беру не по силам. Привел слова из Священного Писания, что «Господь велит давать благодушно столько, сколько можешь, и этот дар приемлет; а если хочешь иметь совершенство, то тогда отдай всё, да и ходи с рукой, прося милостыню, и не огорчайся уже тем, что не имеешь ничего и люди неблагодарны. Смиряйся больше духом, – смирение и дела заменяет. Терпи все невзгоды и предавайся Господу». Насчет Е. велел не заботиться очень, а предоставить ее попечению Божией Матери, Которая, если взялась за нее, то и управит. Насчет проявления ее болезней, – считал это указанием ей на неусердное и рассеянное повеленное ей чтения акафиста и молитвы к Божией Матери. «Наставляй ее и направляй, – говорил он, – очень не тревожься и не заботься, а только напомни ей всякий раз, когда ей хуже будет, что, верно, она читала рассеянно и невнимательно». Вообще велел мне больше искать мира и спокойствия сердечного. Аферами положительно запретил заниматься: «К чему это? – говорил старец, – чтоб еще больше найти себе забот и уж окончательно лишиться мира душевного! Положись на Господа, и Он подаст и поможет там, где и не ожидаешь». Насчет же моего замечания о трате на прожитие капитала, что я его оставляю Е., он сказал: «Ну если что останется, то и ее будет». На замечание одной знакомой, при первой нашей встрече с батюшкой, что Е. еще в первый раз делает такое дальнее путешествие и что я ее привезла в телеге на почтовых, батюшка ответил: «Что же? Лучше начать телегой, потом повозкой, а кончить каретой, чем наоборот – начать каретой, а кончить телегой». III. Из воспоминаний одной духовной дочери незабвенного Оптинского старца отца Амвросия |
| Блажен, кто с юности презрел Сей мир и суетный и ложный С его гордынею тревожной И всей пустыней его дел; Кто к Богу ревностью горел И жаждал вечного спасенья; Не ведал злобы и сомненья, И под покровом вышних сил, И полный светлых упований, Без малодушных колебаний, В обитель иноком вступил... Блажен, кто веру сохранил В свое высокое призванье! Кому за подвиг в воздаянье Всевышний быть определил Начатком будущих созданий, И как наследнику небес, Послал дар веденья высокий Своей премудрости глубокой, Своих таинственных чудес! Блажен, кто среди бед и зол Соблюл евангельский глагол; И плоть распял с ее страстями, И свергнул беззаконий гнет, И к свету вечному идет Непреткновенными ногами; И чуждый дольней суеты Стремится в вечную обитель, – Обитель вечной красоты, Где в славе царствует Спаситель С Отцом и Духом, и пред Ними Поют немолчно херувимы, И с ними лики горних сил Невечереющих светил! Старец Амвросий (Прижизненный портрет работы иеромонаха Даниила Болотова) Шамординские сестры, готовя книжку стихотворений старца Варсонофия к печати после его кончины, придали этому стихотворению заголовок: «Памяти в Бозе почившего старца Оптиной Пустыни иеросхимонаха о. Амвросия» («Духовные стихотворения Оптинского старца Схи-Архимандрита Варсонофия» в Шамординской типографии были изданы дважды: в 1914 и 1915 годах), – они воспользовались публикацией стихотворения в «Душеполезном чтении» за 1893-й год (майский номер), где этот заголовок появился впервые 10 . Летом 1891 года поехал Павел Иванович в Оренбург взять благословение у матери на иночество. Потом подал в отставку, и дело не сразу сделалось, возникли какие-то помехи по службе, которые устранить стоило больших трудов. В сентябре решил съездить в Оптину и получить уже окончательное благословение от Старца на поступление в Скит, а потом, вернувшись, завершить все мирские дела и мир этот оставить навсегда. Проезжая через Москву, остановился ненадолго в ней. Ехал как-то на извозчике по Театральной площади, сидел задумавшись, опираясь руками и грудью на шпагу. Лошадь бежала быстро. И вдруг кто-то невидимый выхватил шпагу из его рук, прямо на ходу... Осмотревшись, никого не увидел на пустынной площади. Потом рассказал он об этом старцу Амвросию, и тот заметил: «Что ж удивительного? Шпага более вам не нужна. А вот вам меч духовный...» – и подал ему четки. Приехав в Скит, Павел Иванович узнал, что старец Амвросий находится в Шамординской обители. Поехал туда. Увидев Старца, он попросил его благословения на поступление в Скит; о. Амвросий благословил и стал расспрашивать о разных обстоятельствах. Узнав, что мир сопротивляется его уходу, улыбнулся: «Ничего, отпустят. Вашу судьбу Сам Господь решил». Павел Иванович напомнил ему о присланном из Казани стихотворении. Ответ отца Амвросия был немного странен: |
| Первое время, когда старец имел больше сил, он сам во время бдения произносил возгласы и читал Евангелие. Один раз в две недели отец Амвросий причащался Святых Таин. Он постепенно угасал и всё чаще прикровенно говорил окружающим о своей смерти. Когда на Новый год все сёстры пришли к отцу Амвросию поздравить его и получить благословение, он вышел к ним, благословил всех, затем сел на диван и очень серьезно произнес начало стихотворения: «Лебедь на водах Меандра песнь последнюю поёт...», а потом прибавил: «Лебедь на водах Шамордиандра песнь последнюю поёт». С особой радостью шамординские сестры встретили Святую Пасху: их любимый старец был с ними. Всю Светлую седмицу они пели в келье у старца утреню, часы и вечерню. Батюшка пел вместе с сестрами, младенческая радость сияла на его лице. В пятницу на Светлой седмице, благодаря сестёр за то утешение, которое они ему доставили, отец Амвросий ласково сказал им: «Спаси, Господи», а потом прибавил: «Будете вы вспоминать эту Святую». Наступила осень 1891 г. 21 сентября, в субботу, как всегда, приехал иеромонах из Оптиной для совершения бдения в келье старца, но в этот день он настолько ослаб, что не смог слушать службу; у него появился озноб. Тревожная весть, подобно молнии, облетела обитель и встревожила всех. Все понимали, что для старца, истощённого многими трудами, любая болезнь может быть очень опасна. На следующий день у отца Амвросия заболели уши; в течение нескольких дней боль усиливалась, и он почти совершенно потерял слух. В эти дни старец сказал одной из прислуживающих ему сестёр, что «это последнее испытание». Болезнь постепенно прогрессировала; к боли в ушах прибавилась боль в голове и во всём теле. Встревоженная настоятельница послала телеграмму в Москву известному врачу с просьбой срочно приехать к больному старцу. 27 сентября нарыв в ухе отца Амвросия прорвался, и боль стала утихать. Вечером приехал доктор и успокоил всех, сказав, что болезнь не опасная. Старец действительно стал поправляться и даже принимал некоторых посетителей. |
| «Истина без смиренномудрия основывается на злопамятности. Истина значит – кто ставит ланиту и обращает другую; а на злопамятности – кто оправдывается, что невиноват». «У тебя всегда была эта страсть, злопамятность; она скрытна и тонка». «Внутренняя скорбь значит: например, памятозлобствовать или терпеть отсечение своей воли, потому что другой никто не может знать, что у тебя внутри. А внешняя скорбь со стороны других». N.N. чтобы старшая была тебе. Убытку не будет. Ты всё та же будешь. Только кто к тебе придет и что спросит, ты скажи: как N.N., – а без нее ничего не делай, а как она скажет». «Кто будет спрашивать у тебя совета, отказываться должно: не знаю, что сказать». «Смеяться поменьше, а то от этого недолжные помыслы приходят». «Смех изгоняет страх Божий». «Если кто будет смешить, тому уменьшить одну чашку чаю». «За столом не смеяться. Надо знать время на всё. Ежели рассмеются, то одна сжала бы губы и вышла в сени, положив там три поклона». «Если помыслы будут говорить: никаких больших грехов нет, что смеетесь много, – (большой грех)». «Дерзка и смела от смеха – страха Божьего, стало быть, нет». «Если перебивать разговор, то это дело дерзости». «Если кто шутя до кого дотронется, то десять поклонов положить». «Господь тебя избавит от всех недолжных помыслов; только смиряйся». Молитва: «Господи! За молитвами старца Макария избави меня от помыслов. И меня (старца Амвросия), пожалуй, если хочешь, помяни». «Если придут хульные помыслы и осуждающие других, то укоряй себя в гордости и не обращай на них никакого внимания». «Когда найдет день, что будто хорошо живешь – весело и покойно, а вдруг сделается беспокойство, и помыслы будут тебя смущать, тогда скажи себе: что ж ты теперь смущаешься? А помнишь, когда была покойна?» Вопрос: как стяжать страх Божий? Ответ: «Должно всегда иметь Бога пред собой. Предзрех Господа предо мною выну ( Пс.15:8 )». «Страх Божий приобретается еще исполнением заповедей Божиих и чтобы делать всё по совести». «Против рассеянности надо иметь страх Божий. Читай у аввы Дорофея о страхе Божием, о хранении совести и о смиренномудрии». |
| Не могу передать, как меня это смутило; и само объяснение для меня было ужасно неприятно, навело какую-то тяжесть и раздражение. 23 августа. Сего дня, слава Господу, исповедовалась у любвеобильного отца Амвросия. Тягота сошла; так стало хорошо и отрадно. Он велел мне соблюдать пост по средам и пятницам. Объяснил прекрасно, в чём состоит пост. На мои слова, не всё ли равно Богу – какая пища, он ответил: «Не пища имеет значение, а заповедь. Адам изгнан из рая не за объедение, а за вкушение только запрещенного. Почему и теперь в четверг или вторник можно есть что хочешь, и не наказываемся за это, а за среду и пятницу наказываемся, потому что не покоряемся заповеди. Особенно же важно тут то, что через послушание вырабатывается покорность. «Путь твой, – сказал мне старец, – странствие. Странница! Любишь Господа? А Он что делал? – странствовал. Ну и ты тоже за Ним странствуй». Когда же я ему сказала о моих малых средствах к жизни, он прибавил: «Ну на странствие достанет. Такой жизнью вырабатывается смирение, – будешь равно с уважением относиться ко всем, и высшим и низшим». На мое же замечание, что при странствии очень трудно держать пост, – ведь не везде готовят постное и это стесняет хозяев, – он сказал: «Попроси, чтоб тебе сварили кашицы, и довольно; а если не захотят, то не оставайся там, чтобы не нарушить заповеди Божией». 26 мая. Сего дня батюшка опять принял меня. Я говорила ему о своем раздражении и осуждении других. «Нужно смиряться, – сказал он, – раздражение и осуждение происходят от гордости». Нарисовал цепочку колечками и указал, что грехи, подобно цепочке, связываются один с другим и происходят один от другого. На мои слова, что хотелось бы пожить в уединении своею самостоятельной жизнью, он ответил: «Когда Лот жил в Содоме, был свят, а когда вышел в уединение, пал. Осуждать не нужно потому уже, что не знаешь чужой души. На себя больше смотри и, читая святые книги, к себе применяй и себя исправляй, а не других. А то будешь и много знать, да будешь, пожалуй, хуже других». |
| Вскоре после этого разговора батюшка неожиданно стал посылать меня в Воронеж и Задонск помолиться угодникам Божиим Митрофану и Тихону. Детей же моих велел оставить при себе в Шамордине. Поездки этой я не ожидала, и мне не хотелось уезжать от старца так далеко. Накануне моего отъезда в Воронеж он позвал меня к себе в келью. Это было во время келейного всенощного бдения, которое служилось у старца. Когда я вошла к нему, запели: «Величит душа моя Господа... Честнейшую Херувим». Батюшка ручкой остановил меня, чтобы я не подходила к нему близко, а сам стал молиться. Я же, остановившись посреди кельи, не полагала поклонов, а всё смотрела на батюшку. Во время пения «Честнейшей» он стоял, наклонив голову почти к земле. Когда окончилось пение, батюшка строго сказал мне: «Отчего ты не клала поклонов, а стояла так?» Я ответила: «В миру я всегда кладу шесть поклонов, когда поют «Честнейшую Херувим», а тут опасаюсь, – никто не кладет». Батюшка опять строго сказал: «Чтобы вы с дочерью всегда клали поклоны! Какое вам дело, что никто не кладет? Вы знаете, один видел, как во время пения «Честнейшей» Сама Царица Небесная явилась и подходила к Своей иконе. Вы всегда кладите». Мне даже стало жутко. Уж не видел ли это, подумала я, сам старец, когда стоял с таким благоговением, наклонившись почти к земле. Уходя от старца, я просила у него благословения повидать воронежского владыку Анастасия, которого уважала. А батюшка вместо этого сказал мне: «Увидишь там слепого владыку, побывай у него». Что же? Приехав в Воронеж, я не застала своего знакомого владыку Анастасия, – он уехал на целый месяц по епархии, а, придя в храм, прямо встретила старца, слепого владыку Иосифа. Не добившись, за множеством народа, его благословения, я попросилась к нему на дом. Встретивший меня его келейник спросил, желаю ли я одна видеть владыку или со всеми. Я в душе никогда не желала ни о чём и никого спрашивать, кроме своего старца, а потому и вошла к нему со всеми за одним только благословением. Владыка встретил меня вопросом: «Ты кто такая и откуда?» Я ответила и тут же добавила: «Сейчас же я приехала из женской общины старца Амвросия». |
| Но продолжим дневник течения предсмертной болезни батюшки отца Амвросия. 8-го числа – вторник: в шесть часов утра старец сказал, что его очень знобит, и в лице он очень изменился. Спустя несколько минут с больным сделался жар, и он забылся. Через час попросил ухи, но вдруг так ослабел, что с трудом мог назвать – чего хотел. Жар усилился, и начался бред. Сейчас же послали в скит за скитоначальником иеромонахом отцом Анатолием и за отцом Иосифом (теперешним старцем). Последний вскоре приехал и по приезде тотчас же, как замечает г-жа N. в своих записках, «торопливо прошел к старцу, а через несколько времени вышел и сказал нам всем: «Напрасно вы здесь толпитесь: ведь старец не говорит и нет надежды на его выздоровление». До той же поры нам всё подавали ее». Вскоре затем приехал и отец Анатолий. Весь этот день больной всё более и более слабел, так что уже и говорить не мог. Жар у него усиливался, доходя до 40º. Вероятно, старец испытывал в это время мучительные боли в теле, не дававшие ему спокойно лежать в постели, потому что он то и дело подавал знак бывшему при нём отцу Иосифу с келейником отцом Александром, чтобы его подняли; но лишь только поднимут, он опять давал знак, чтобы его положили в постель. Вместе с тем он трясся как в лихорадке. К вечеру возвратился московский доктор от своей родственницы, но уже нашел старца безнадежным. Ему вдруг сделалось так плохо, что думали – он уже кончается, и потому отец Иосиф прочитал для него отходную. Решено было наконец старца особоровать. Пока шли приготовления к соборованию, было уже 11 часов вечера. И вот скитоначальник отец Анатолий с отцом Иосифом и духовником старца отцом Феодором начали чин елеосвящения, во время которого батюшка лежал уже без сознания. Тяжелое хриплое дыхание его, вероятно от скопившейся мокроты, которую старец не имел сил отхаркнуть, слышно было за две комнаты. Сёстры стояли в приемной и молились. Когда кончилось соборование, стоявшие тут молитвенницы входили к старцу по три, чтобы взглянуть на свое угасавшее светило и навеки проститься с дорогим любвеобильным отцом, к которому они привыкли прибегать во всякой скорби, и который всегда так утешал их и ободрял. Едва сдерживая рыдания, боясь нарушить тишину, сёстры молча кланялись старцу в ноги и целовали без движения лежавшую его руку, которая горела огнем, заглядывали притом в лицо, желая яснее запечатлеть в себе дорогие черты, затем тотчас же выходили в противоположную дверь. У некоторых таилась еще слабая надежда, что, быть может, это еще не конец, быть может, снова откроются эти глаза и будут ласково смотреть на них, быть может, рука эта еще не раз осенит их крестным знамением или с отеческою любовью похлопает по голове виновную. Но нет, – то была напрасная надежда. |
| В последующий затем мой приезд народу было очень много, и я боялась за слабость старца, потому и стала мысленно молиться так: «Господи Иисусе Христе, спаси старца моего иеросхимонаха Амвросия и святыми его молитвами помилуй меня грешную». Не знаю, сколько прошло времени в такой моей молитве. Но раз прибежала я к старцу на благословение поздно вечером. Народ почти уже весь разошелся. Батюшка вышел в хибарку на общее благословение и сел на диванчик. Я была подле него и мысленно повторяла свою молитву. Он, подав мне свои ножки, сказал: «Переобуй меня». И когда я, наклонившись, надевала ему на ноги носочки, он на ухо мне сказал, отвечая на мою мысль: един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус ( 1Тим.2:5 ). Много припоминается мне разных случаев, и не касавшихся меня 153 , доказывающих прозорливость старца. Запишу самые выдающиеся. Так он при мне исцелил ударом своей палочки одну каширскую молодую монахиню, страдавшую страшными судорогами ног и всего тела. Одну приезжую барыню при мне толкнул народ. Она не удержалась на ногах; упала, ударившись об шкаф, и сильно вся разбилась. Когда ее привели к старцу, он стал ее шибко бить своею палочкой по спине. Она потом рассказывала, что даже оскорбилась за это на старца. Но, выйдя от батюшки, уже никакой боли не чувствовала от ушиба и тогда только поняла, что старец ее исцелил. Приехал к старцу издалека один барин вдовец с двумя молоденькими дочерями. Старшей было лет 20, а меньшей 17. Обе очень красивые девушки. Старец несколько раз звал их вместе, но всё внимание обращал на одну старшую и ей только давал советы; меньшую же только благословлял. Когда они перед отъездом прощались со старцем, он одарил иконками и книгами отца и старшую дочь, а меньшей ничего не дал. На вопрос об ней отца батюшка сказал: «Ей ничего не нужно.» Расставаясь со старцем, девушка не вытерпела и с огорчением сказала ему: «Батюшка! Что же это вы сестре моей сделали подарочек на благословение и память о вас, а мне не дали ничего?» «Да тебе ничего и не нужно, – сказал старец, – разве вот это тебе дать». |
| «По усиленной просьбе духовных детей старца, – передает г-жа N., – иеромонахом В. расшит был наглазник (большой параман), и нам показали лицо старца. Оно было чудное, светлое и с выражением привета, такое, какое бывало у батюшки, когда он встречал после долгой разлуки дорогих своих духовных детей. От жара ли свечей или тесноты даже капельки пота были заметны на светлом личике старца, как у живого. Но тут случилось со мною нечто из ряда вон выходящее. Я стояла с правой стороны гроба подле самого подсвечника, так близко, что мои руки касались края гроба; смотрела пристально на родного батюшку, стараясь запечатлеть в своей памяти навсегда черты его лица. Сзади меня неподалеку находилась дверь кельи М. Т., батюшкиной внучки, в которой последнее время часто батюшка находился и занимался с народом. Слышно, кто-то оттуда сзади подошел ко мне и с правого моего плеча нагнулся над самым моим ухом; и вот я услыхала недовольный, даже гневный, громкий голос самого батюшки отца Амвросия. Смысл слов его выражал то, зачем смотрят его лицо. Это была одна минута. Со страшным испугом я отлетела в противоположную сторону и очутилась у дверей настоятельских келий. Не скоро я оправилась от испуга. Больше я лица батюшкина уже не видала, хотя его открывали много раз до того времени, как совершен был над ним чин погребения. Я каждый раз отходила. Сказала я тогда об этом только одному батюшке отцу Иосифу. Чтобы разъяснить это обстоятельство, я должна несколько отклониться в прошлое. Почти за четыре года до кончины старца умерла матушка София, первая настоятельница Шамординской общины. Бывши еще мирской, я приезжала на похороны ее. После похорон поехала в Оптину к старцу, чтобы побывать у него лично для себя, а кстати и выразить ему сожаление о кончине его любимой ученицы монахини Софии. Попала я к батюшке поздно вечером и была принята им на общем благословении. Тут много было приехавших сестер из Шамордина. На выраженное мною сожаление о покойной батюшка сказал: «Да! Мало пожила, а заставила многих полюбить себя». На мои же слова: «Как она мертвая была хороша! Спаси Господи сестер, – они мне ее открывали и показывали, хотя я и не просила их об этом», – батюшка грустно сказал: «Прибежали ко мне все в слезах в первую минуту (матушка София скончалась в Оптиной, и тело ее перенесено было в Шамордино): позволь да позволь расшить схиму и открыть, чтобы им смотреть; а схимников по уставу открывать не следует. Я, на их горе, поддался; а теперь кто видел ее лицо и клади поклоны целый год с молитвой: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешную и прости мою неслыханную дерзость смотреть лицо схимника», – и при этом три поклона утром и вечером». Я так и клала поклоны с молитвой целый год. Вот старец и за себя был недоволен, что дерзко смотрели его лицо, а больше всех я, грешная». |
|
|
