| И все сидели — кто на плитах, кто на опалубке для плит, кто на земле прямо. Говорить-то с утра язык не ворочается, каждый в мысли свои уперся, молчит. Фетюков-шакал насобирал где-тось окурков (он их и из плевательницы вывернет, не погребует), теперь на коленях их разворачивал и неперегоревший табачок ссыпал в одну бумажку. У Фетюкова на воле детей трое, но как сел — от него все отказались, а жена замуж вышла: так помощи ему ниоткуда. Буйновский косился-косился на Фетюкова, да и гавкнул: — Ну, что заразу всякую собираешь! Губы тебе сифилисом обмечет! Брось! Кавторанг — капитан, значит, второго рангу, — он командовать привык, он со всеми людьми так разговаривает, как командует. Но Фетюков от Буйновского ни в чем не зависит — кавторангу посылки тоже не идут. И, недобро усмехнувшись ртом полупустым, сказал: — Подожди, кавторанг, восемь лет посидишь — еще и ты собирать будешь. Это верно, и гордей кавторанга люди в лагерь приходили… — Чего-чего? — не дослышал глуховатый Сенька Клевшин. Он думал — про то разговор идет, как Буйновский сегодня на разводе погорел. — Залупаться не надо было! — сокрушенно покачал он головой. — Обошлось бы все. Сенька Клевшин — он тихий, бедолага. Ухо у него лопнуло одно, еще в сорок первом. Потом в плен попал, бежал три раза, излавливали, сунули в Бухенвальд. В Бухенвальде чудом смерть обминул, теперь отбывает срок тихо. Будешь залупаться, говорит, пропадешь. Это верно, кряхти да гнись. А упрешься — переломишься. Алексей лицо в ладони окунул, молчит. Молитвы читает. Доел Шухов пайку свою до самых рук, однако голой корочки кусок — полукруглой верхней корочки — оставил. Потому что никакой ложкой так дочиста каши не выешь из миски, как хлебом. Корочку эту он обратно в тряпицу белую завернул на обед, тряпицу сунул в карман внутренний под телогрейкой, застегнулся для мороза и стал готов, пусть теперь на работу шлют. А лучше б и еще помедлили. Тридцать восьмая бригада встала, разошлась: кто к растворомешалке, кто за водой, кто к арматуре. Но ни Тюрин не шел к своей бригаде, ни помощник его Павло. И хоть сидела 104я вряд ли минут двадцать, а день рабочий — зимний, укороченный — был у них до шести, уж всем казалось большое счастье, уж будто и до вечера теперь недалеко. |
| И он прибег за утешением к бутылке портвейна; через несколько минут она была уже пуста, а он спал мертвым сном; голова его свалилась на руки, взлохмаченные волосы свесились на стол, и капли сала от оплывающей свечи падали на них и застывали, свиваясь длинной белой пеленой. Глава V Шакал В те дни выпивка не считалась зазорным делом, и большинство мужчин привыкли пить много. С тех пор нравы значительно улучшились, и люди настолько отстали от этой привычки, что если бы подсчитать в среднем, какое количество спиртного вливал в себя за один вечер какой-нибудь джентльмен — без всякого ущерба для своей репутации порядочного человека, — то ныне это показалось бы диким преувеличением. В этой приверженности Бахусу ученые служители закона, разумеется, не отставали от представителей иных профессий. А мистер Страйвер, усердно пробивавший себе путь к широкой и доходной практике, не отставал от своих ученых собратьев ни в этих возлияниях, ни на более сухом поприще служения закону. Любимец Олд-Бейли, равно как и его выездных сессий, мистер Страйвер начал уже потихоньку отсекать нижние ступеньки лестницы, по которой он проворно пробирался вверх. И сессиям и самому Олд-Бейли ныне приходилось всячески умасливать своего любимца, дабы залучить его в свои объятья; проталкиваясь все ближе и ближе к лучезарному лику Верховного Судьи, мистер Страйвер пустил крепкие корни в Королевском суде , и его цветущая физиономия, словно громадный подсолнечник, неизменно обращенный к солнцу, высоко поднималась над грядами париков, теснившихся вкруг него, наподобие буйного чертополоха. Было время, когда в судейской среде поговаривали, что, хотя мистер Страйвер и очень дошлый человек, ловкач и проныра, и язык у него подвешен неплохо, — однако он не способен толком разобраться в деле и выхватить из него быстро самую суть, а ведь это и есть то, первейшей важности, качество, по которому узнается хороший адвокат. Однако с некоторых пор с мистером Страйвером произошла разительная перемена. Чем больше он набирал себе дел, тем искуснее он их распутывал, и как бы поздно ни засиживался он по ночам за бутылкой с Сидни Картоном, утром он уже прекрасно знал, как надлежит повернуть дело в суде, и все у него было как на ладони. |
| Когда же наступит теплое время, они просыпаются, встают и снова начинают жить, питаться и плодиться. Во всякое же время года в одной и той же местности могут жить только те животные, которые способны по своей природе переносить все перемены тепла и холода. Однако, не смотря на все передвижения животных, каждая страна имеет своих постоянных жильцов. Так, в жарком поясе, говорит Фольгер, «леса и рощи кишат необозримыми стаями пестрых птице, здесь кривляются чудно разнообразные виды обезьян, ночью порхают кровососущие летучие мыши, здесь квартируют самые отважные, самые быстрые хищные звери, великолепнейшие жвачко-жующие, исполинские толстокожие, панцирные ящерицы, огромные змеи, электрические рыбы, бесчисленные виды насекомых, раков, пауков, червей, мягкотелых. Как не обширно пространство, оно все населено живыми существами». 233 В нашем умеренном поясе живут известные нам олень, сайта, медведь, волк, лисица, шакал, дикая кошка, рысь, выдра, куница, зайцы, белки, хомяк, ежи, кроты, мыши, а также лошади, быки, овцы, козы, свиньи и т.д.; кроме того, живут разные птицы, пресмыкающиеся и насекомые. В соответствующих же широтах в Азии и Америке живут такие же, подобные нашим, животные разных родов и видов, хотя несколько и измененные; при этом, однако же, каждая часть света имеет и свои отдельные виды. Далее, на холодном севере поселились очень немногие животные, из жвачных только два вида – олень и буйвол, из грызунов – лемминги и ледяной заяц, из зверей – эскимосская собака, белый медведь, ледяная лисица и немногие другие виды. Птицы, преимущественно, морские плотоядные и очень редкие зерновыя. Водяной же мир изобилует множеством рыб, моржей, тюленей, дельфинов и т.п. Все выше исчисленные животные живут на земном шаре самою разнообразною жизнью: одни плавают в воде, другие ползают, третьи летают, иные лазят по деревьям, бегают или ходят по Земле, по горам, лесам и степям, зарываются в землю, скрываются в пещерах. Словом, ведут такую жизнь, которая, по сложению их, наиболее им удобна и полезна; приноравливаясь к местностям, которые наиболее подходят к цвету их шкуры и прижимаясь иногда к окружающим предметам так плотно, что при взгляде невозможно отличить их от неодушевленных предметов, чрез что и спасаются иногда от взора хищников. |
| — Ну?! — сдавленным от ярости голосом спросил Шукуров, когда они вытянулись перед ним. — Мы патруль ходили, да, — хлюпая носом, сказал первый солдат. — А потом пришел этот человек… — Какой человек?! — В военной форме такой, — пояснил второй, едва не плача. — Говорит: вы замерзли, наверное, пошли чай пить… — Ну?! — Мы пошли, да… Он нас привел туда… — Первый неопределенно махнул рукой. — Там дом такой… — Караулка ихняя… — Там стали спрашивать, кто такой… Откуда приезжал… Мы говорил: вам помогать приезжал… — Спрашивал, сколько вас тут, кто командир у вас тут, — уже чуть более бодро вставил второй. — Плохой человек: оружие отбирал, по щекам бил… — Вы сказали? — спросил Шукуров, явственно скрипя зубами. — Сказали, да… — Ну?! — Офицер говорил: э, молодец! Говорил, земляк должен друг друга уважать… Конфет давал… чай давал… Через три минуты рота Шукурова построилась. Провинившиеся солдаты стояли, опустив головы. По щекам текли слезы. — Товарищи солдаты и сержанты! — выкрикнул Шукуров. — Эти два бойца нарушили присягу. Они добровольно сдались первому встречному! Они рассказали все, что знали о наших задачах! Они не выполнили приказ и являются преступниками. А по закону военного времени преступники подлежат расстрелу на месте! И он начал вытягивать из кобуры пистолет. — Во дает! — невольно пробормотал Плетнев. — Неужто пристрелит? — Вообще-то есть за что, — заметил безжалостный Аникин. — Сержант Садыков! Старший сержант Мирзаев! — крикнул Шукуров, потрясая пистолетом. — Приказываю привести приговор в исполнение! Солдаты упали на колени и громко завыли, размазывая по щекам слезы и грязь. Установилась мертвая тишина. Стало слышно, как где-то вдали подал свой тоскливый голос шакал, пробужденный, вероятно, от сна парным воем приговоренных. Сержанты, испуганно озираясь и, похоже, сами едва держась на ногах от ужаса, вышли из строя и стали медленно приближаться к своим жертвам. Один из преступников мягко повалился набок и замер. — Обморок, — с сожалением констатировал Аникин. Второй по-прежнему рыдал, закрывая лицо ладонями. |
| Шухов вытянул из нутряного карманчика свой кисет и перевалил туда самосад из стакана. – Ладно, – решился он, не желая первую сладкую папиросу курить на бегу. – Набивай уж второй. Ещё попрепиравшись, пересыпал он себе и второй стакан, отдал два рубля, кивнул латышу и ушёл. А на двор выйдя, сразу опять бегом и бегом к себе. Чтобы Цезаря не пропустить, как тот с посылкой вернётся. Но Цезарь уже сидел у себя на нижней койке и гужевался над посылкой. Что он принёс, разложено было у него по койке и по тумбочке, но только свет туда не падал прямой от лампы, а шуховским же верхним щитом перегораживался, и было там темновато. Шухов нагнулся, вступил между койками кавторанга и Цезаря и протянул руку с вечерней пайкой. – Ваш хлеб, Цезарь Маркович. Он не сказал: «Ну, получили?» – потому, что это был бы намёк, что он очередь занимал и теперь имеет право на долю. Он и так знал, что имеет. Но он не был шакал даже после восьми лет общих работ – и чем дальше, тем крепче утверждался. Однако глазам своим он приказать не мог. Его глаза, ястребиные глаза лагерника, обежали, проскользнули вмиг по разложенной на койке и на тумбочке цезаревой посылке, и, хотя бумажки были недоразвёрнуты, мешочки иные закрыты, – этим быстрым взглядом и подтверждающим нюхом Шухов невольно разведал, что Цезарь получил колбасу, сгущённое молоко, толстую копчёную рыбу, сало, сухарики с запахом, печенье ещё с другим запахом, сахар пиленый килограмма два и ещё, похоже, сливочное масло, потом сигареты, табак трубочный, и ещё, ещё что-то. И всё это понял он за то короткое время, что сказал: – Ваш хлеб, Цезарь Маркович. А Цезарь, взбудораженный, взъерошенный, словно пьяный (продуктовую посылку получив, и всякий таким становится), махнул на хлеб рукой: – Возьми его себе, Иван Денисыч! Баланда да ещё хлеба двести грамм – это был полный ужин и уж конечно полная доля Шухова от цезаревой посылки. И Шухов сразу, как отрезавши, не стал больше ждать для себя ничего из разложенных Цезарем угощений. Хуже нет, как брюхо растравишь, да попусту. |
| — К нам — к нам, к нам — к нам, к нам — к нам… Птица скрылась, окошко захлопнулось, заиграла шарманочная музыка. И занавес поднялся… Никто, даже папа Карло, никогда не видывал такой красивой декорации. На сцене был сад. На маленьких деревьях с золотыми и серебряными листьями пели заводные скворцы величиной с ноготь. На одном дереве висели яблоки, каждое из них не больше гречишного зерна. Под деревьями прохаживались павлины и, приподнимаясь на цыпочках, клевали яблоки. На лужайке прыгали и бодались два козленка, а в воздухе летали бабочки, едва заметные глазу. Так прошла минута. Скворцы замолкли, павлины и козлята попятились за боковые кулисы. Деревья провалились в потайные люки под пол сцены. На задней декорации начали расходиться тюлевые облака. Показалось красное солнце над песчаной пустыней. Справа и слева, из боковых кулис, выкинулись ветки лиан, похожие на змей, — на одной действительно висела змея-удав. На другой раскачивалось, схватившись хвостами, семейство обезьян. Это была Африка. По песку пустыни под красным солнцем проходили звери. В три скачка промчался гривастый лев, — хотя был он не больше котенка, но страшен. Переваливаясь, проковылял на задних лапах плюшевый медведь с зонтиком. Прополз отвратительный крокодил, — его маленькие дрянные глазки притворялись добренькими. Но все же Артемон не поверил и зарычал на него. Проскакал носорог, — для безопасности на его острый рог был надет резиновый мячик. Пробежал жираф, похожий на полосатого, рогатого верблюда, изо всей силы вытянувшего шею. Потом шел слон, друг детей, — умный, добродушный, — помахивал хоботом, в котором держал соевую конфету. Последней протрусила бочком страшно грязная дикая собака-шакал. Артемон с лаем кинулся на нее, — папе Карло с трудом удалось оттащить его за хвост от сцены. Звери прошли. Солнце вдруг погасло. В темноте какие-то вещи опустились сверху, какие-то вещи надвинулись с боков. Раздался звук, будто провели смычком по струнам. Вспыхнули матовые уличные фонарики. На сцене была городская площадь. Двери в домах раскрылись, выбежали маленькие человечки, полезли в игрушечный трамвай. Кондуктор зазвонил, вагоновожатый завертел ручку, мальчишка живо прицепился к колбасе, милиционер засвистел, — трамвай укатился в боковую улицу между высокими домами. |
| Примерный материал: слон, верблюд, тигр, лев, медведь, крокодил, носорог, волк, лиса, жираф, лось, шакал, заяц, барсук. Игра «Цепочка» Цель: развивать умение подбирать слова по одному слогу. Описание : воспитатель произносит: «Окно». Дети делят это слово на слоги. Далее дети подбирают слово, которое начинается с последнего слога в слове «окно» (но-ра). Затем придумывают новое слово, начинающееся слогом ра (ра-ма) и т. д. Выигравшим считается тот, кто последним закончил цепочку и больше всех назвал слов. Игра «Зашифрованная азбука» Цель : закреплять знание алфавита и его практическое применение. Описание : воспитатель выбирает несколько наиболее часто встречающихся в словах букв алфавита, каждой из них присваивает свой номерной знак. Например: А О К Т С И Н Л Д М 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Педагог показывает ребенку, как можно записывать слова, заменяя цифрами: 9 2 10 (дом), 5 6 8 1 (сила) и т. п. Пронумеровать все буквы алфавита. Предложить ребенку поиграть в «разведчиков», посылая друг другу зашифрованные письма. Игра «Помоги Буратино» Цель: закрепить умение выделять гласные и согласные буквы. Игровой материал и наглядные пособия: две коробки, карточки с гласными и согласными буквами. Описание : к детям приходит в гости Буратино. Он поступил в школу и просит проверить его домашнее задание: в одну коробку Буратино сложил карточки с гласными буквами, в другую — с согласными. Проверить, все ли буквы разложены верно. Ребенок берег по одной карточке и проверяет правильность выполнения задания. Намеренно можно перепутать буквы, в коробку с согласными положить несколько гласных и наоборот. Когда все ошибки будут исправлены, Буратино прощается и идет в школу. Игра «Разведчики» Цель : развивать фонематический слух, логическое мышление, речевые навыки. Описание : воспитатель показывает еще один способ шифра — по первым буквам строк: Ящерица живет в пустыне. Животные могут быть дикими и домашними. Декабрь — зимний месяц. Утром мы завтракаем. Темная туча заслонила солнце. Если снег растаял, значит, наступила весна. |
| Простейшая форма жертвы, милостыня, – любимейшая нравственная обязанность буддийской этики. Она внушается, можно сказать, во всех повестях, 4080 при каждом удобном случае: благодетель ранних общин Анатапиндика простирает щедрость до обнищания; 4081 сам бодхисатва («великий купец Виссиия») раздает свои богатства до последнего гроша, до последней вещи в доме, а «затем отдает просящим свой поденный заработок, пока не сваливается полумертвым от истощения». 4082 «Бодхисатвы ненасытны в раздаче милостыни»; но «дороже жертвы богатства жертва сердца!», 4083 и вот, дальше уже идет жертва собственной жизни для спасения других. Много раз свершает этот подвиг бодхисатва во время своих разнообразных перевоплощений. 4084 Вдумчивы и поучительны мно- —719— гие из этих басен; вот два-три примера. У великого охотника, царя бенаресского, был парк, переполненный газелями, вождем которых, в своем тогдашнем «рождении», был бодхисатва. Ежедневно для стола царского полагалось убивать по одной газели. Как-то раз дошла очередь до одной из них, беременной; пожалевши её, бодхисатва, взамен её, склоняет свою голову на плаху. Умиляется царь невиданным зрелищем и, выслушавши объяснения мудрого животного, освобождает его от смерти, а затем, под влиянием дальнейшего поучения, отказывается от истребления каких бы то ни было живых тварей. 4085 Другой раз бодхисатва был богом Индрою: напали асуры на богов; неожиданно было нападение, стремителен натиск; бежали боги; бежал и Индра… Но вот он замечает, что от сотрясения его грузной колесницы падают с придорожных деревьев гнезда лесных пташек и ушибаются малые птенчики… Жалко их стало, и, чтобы не губить их, рискуя сам погибнуть от уже настигающих врагов, Индра останавливает колесницу; спешились и спутники; ободрились; грянул новый бой, и победа увенчала подвиг сострадания к меньшим братьям по общему бремени бытия. 4086 В другой раз бодхисатва-отшельник отдает себя на съедение тигрице готовой с голода растерзать новорожденных детенышей. 4087 Или еще – «повесть о мудром зайце Шаше», одна из любимейших сказок буддийского мира: в глухом лесу жили-были четыре друга: обезьяна, шакал, речная выдра да заяц; днем каждый промышлял по своему; по вечерам сходились на беседу; Шаша, мудрый заяц, поучал товарищей добродетели: «надо давать милостыню, хранить заповеди, соблюдать обряды упосат»… И вот однажды, как раз в день упосаты, когда он только что присоветовал отдать дневное пропитание первому просящему, бог Сакка, чтоб испытать мудреца, явился сам к лесным друзьям в виде ко- |
| —720— чующего брамина и стал просить пищи. Выдра отдала ему семь рыбок, забытых кем-то на берегу и подобранных ею; шакал уступил пару кусков вяленого мяса, ящерицу, да крынку кислого молока, которые он хитроумно стащил в шалаше полевого сторожа, а обезьяна угостила странника связкой манговых плодов. У одного зайца не было ничего пригодного для путника: сено не про него, а рису, сезама и бобов, – где добыть в пустыне? И вот, жалостливый зверёк решает накормить гостя своим мясом; но, зная, что брамин не отважится сам убить его, он просит развести костер и, предварительно отряхнувшись, «чтобы, – не ровен час, – не погубить мелкую тварь в шерсти своей», прыгает в огонь, приглашая гостя изжарить его и съесть, а затем доводит неукоснительно до конца свои аскетические подвиги. Бог разумеется, отказывается от жертвы, но, в награду за неё, повелевает, чтобы луна отныне и до века носила на челе своем изображение «мудрого зайца». 4088 Проповедь самопожертвования в джатаках идет параллельно с призывом к непротивлению злу. Эта существенная черта буддийской этики установляется здесь в общих чертах гаттами Учителя: «вражда побеждается на земле не враждою, а дружбою: – таков закон мира!», «любовь даже к злому, даже к порочному превращает несчастье в счастье: – вот что разрывает цепи зла!» 4089 Это общее правило применяется в повестях о подвигах бодхисатвы без всяких соображений о несоответствии цены жертвы достоинству поводов и мотивов, вызывающих её. Так, например, жалостливый царь уступает простому подёнщику полцарства, чтобы избавить его только от труда в знойный полдень; 4090 изгнанный бунтовщиками царевич —721— Вишвантара отдает встречному брамину свою колесницу, затем другому – детей своих в услужение, не давши матери даже проститься с ними. 4091 Царь Майтрибала (бодхисатва) разрешает лесным демонам грызть его мясо и пить кровь, чтобы этим подвигом «спасти мир от круговорота рождений»; а когда злодеи каются и просят прощения, он отвечает: «мне и прощать-то нечего: вы только оказали мне помощь на пути ко благу». |
| Египет, правда, сохранял еще таинственное учение об одном верховном Боге, но к нему примешивались всевозможные политеистические представления. Бог , поэтому, был в их представлении лишь простой отвлеченностью и находился к человеку или миру лишь в том отношении, что он был творцом богов, которые были истечением из него. Для посвященных эти многочисленные боги были лишь различными названиями и проявлениями одного верховного Бога, но для народной массы они составляли бесконечную толпу божеств. Между ними солнце, под различными названиями, было предметом высшего почитания; но, по странному извращенно религиозного сознания, воплощением богов считались и многие низшие животные. В древние времена эти небесные существа будто бы обитали между людьми в виде богов – царей, но затем оставили землю, предоставив людям управляться данными им законами и правилами. С того времени они, будто бы, приняли на себя форму тела животных для того, чтобы наблюдать за ходом дел в мире, не принимая участия в них. Кошка, крокодил, змей – все это были священные формы, в который воплотились боги. Шакал, ибис, обезьяна и жук пользовались поклонением по всей стране. Ястреб, гиппопотам и даже змей были местными божествами. Особенно славились священные быки Илиополя и Мемфиса. Этим странным божествам оказывалось всевозможное почтение. Их кормили в великолепных храмах, при них было бесчисленное и блистательное жречество, в честь их совершались празднества. Всякое неуважение к одному из этих божеств считалось преступлением и за нанесенный им вред виновные подвергались смерти. Неудивительно, что Ювенал, уже спустя 1500 лет после Моисея, осмеивал столь грубое и безобразное суеверие. «Кто не знает», восклицал он, «каким только божествам не поклоняется сумасбродный египтянин? Один округ почитает крокодила, другой ужасается при виде того, как ибис проглатывает змея. Золоченое изображение священной змеи сияет издалека. Здесь целые города покланяются кошкам, там – рыбам Нила, а вон там еще кланяются собаке. У них считается великим преступлением сесть или сорвать какую-нибудь луковицу или какой-нибудь укроп. |
|
|
