| Наконец, надевая фрак, почтенный муж совершенно ободрился и начал поглядывать на себя в зеркало с некоторым уважением. — Куда ж это ты везешь меня, Марья Александровна? — проговорил он, охорашиваясь. Марья Александровна не поверила было ушам своим. — Слышите! ах ты, чучело! Да как ты смеешь спрашивать меня, куда я везу тебя! — Матушка, да ведь надо же знать… — Молчать! Вот только назови еще раз меня матушкой, особенно там, куда теперь едем! Целый месяц просидишь без чаю. Испуганный супруг умолк. — Ишь! ни одного креста ведь не выслужил, чумичка ты этакая, — продолжала она, с презрением смотря на черный фрак Афанасия Матвеича. Афанасий Матвеич наконец обиделся. — Кресты, матушка, начальство дает, а я советник, а не чумичка, — проговорил он в благородном негодовании. — Что, что, что? Да ты здесь рассуждать научился! ах ты, мужик ты этакой! ах ты, сопляк! Ну, жаль, некогда мне теперь с тобой возиться, а то бы я… Ну да потом припомню! Давай ему шляпу, Гришка! Давай ему шубу! Здесь без меня все эти три комнаты прибрать; да зеленую, угловую комнату тоже прибрать. Мигом щетки в руки! С зеркал снять чехлы, с часов тоже, да чтоб через час всё было готово. Да сам надень фрак, людям выдай перчатки, слышишь, Гришка, слышишь? Сели в карету. Афанасий Матвеич недоумевал и удивлялся. Между тем Марья Александровна думала про себя, — как бы понятнее вбить в голову своего супруга некоторые наставления, необходимые в теперешнем его положении. Но супруг предупредил ее. — А я вот, Марья Александровна, сегодня сон преоригинальный видел, — возвестил он, совсем неожиданно, посреди обоюдного молчания. — Тьфу ты, проклятое чучело! Я думала и бог знает что! Какой-то сон! да как ты смеешь лезть ко мне с своими мужицкими снами! Оригинальный! понимаешь ли еще, что такое оригинальный? Слушай, говорю в последний раз, если ты у меня сегодня осмелишься только слово упомянуть про сон или про что-нибудь другое, то я, — я уж и не знаю, что с тобой сделаю! Слушай хорошенько: ко мне приехал князь К. Помнишь князя К.? — Помню, матушка, помню. |
| …Миллером, или «Полным собранием шуток». — Популярный актер XVIII века Джо Миллер был автором анекдотов, острот, шуток; в середине века, после смерти Миллера, был издан сборник приписывавшихся ему анекдотов, по большей части — весьма дурного вкуса. 55 …пир, на котором было подано две тысячи рыбных блюд… — Рассказ доктора Блимбера о пиршествах римлян безусловно навеян главой XLIV известного романа Тобайаса Смоллета «Приключения Перигрина Пикля» (Смоллет был один из самых любимых писателей Диккенса). Упомянутая глава «Пикля» посвящена рассказу о «пире в подлинном древнеримском вкусе», устроенном одним знатоком древности. 56 этот, эта, это (лат.) 57 бык (лат.) 58 …некоего ученого Гая Фокса или хитроумное пугало, набитое схоластической соломой. — Сравнение с Гаем Фоксом подсказано Диккенсу народным обычаем — 5 ноября, в годовщину Порохового заговора, носить по улицам соломенное чучело, изображающее одного из главных участников заговора — Гая Фокса, — и сжигать чучело на костре. 59 Победа над икенами — победа римских легионов над одним из племен бриттов — икенами, которые были покорены Римом в I веке н.э. 60 От «личного глагола» до «того, кто более всего походит на лебедя» (лат.) Simillima cygno — конец известного афоризма Ювенала (Сатиры VI, 165): «Rara avis in ferns, nigroque simillima cygno» — «Словом, редчайшая птица земли, как черная лебедь». 61 Уокер. — Мисс Блимбер ссылается на авторитет известного филолога и лексикографа, автора «Критического словаря произношения» Джона Уокера (1732—1807). 62 …принадлежала принцу-регенту. — Легковерный Тутс полагал, будто приобретенная им банка нюхательного табаку в самом деле раньше принадлежала Георгу, принцу-регенту (с 1811 года, вследствие сумасшествия его отца, короля Георга III), известному кутиле и фату, ставшему королем Георгом IV в 1820 году. 63 …о затее короля Альфреда… — Измерение времени по отметкам на горящей свече было предложено королем англосаксов Альфредом Великим (IX в. н.) 64 …поймает взгляд спикера… — то есть получит слово в палате общин, ибо председатель палаты (спикер) кивком головы предоставляет слово очередному оратору. 65 |
| — Никакое чучело с пластырем на глазу не может мне приказывать и решать за меня, — сказала Мерри. — Вот вам! И все-таки мистер Джонас сдержался и не ответил. — В будущем месяце, это уж самое раннее; назначать день я подожду еще до завтра; а если вам не нравится, то и никогда этого не будет, — сказала Мерри, — а если вы не перестанете ходить за мной по пятам и не оставите меня в покое, то и совсем этого не будет. Вот вам! И если вы не будете слушаться и делать все, что я вам велю, то и совсем никогда этого не будет. Так что не ходите за мной по пятам. Вот вам, чучело! С этими словами она ускользнула от него и скрылась за деревьями. — Ей-богу, сударыня, — сказал Джонас, глядя ей вслед и раскусывая соломинку с такой силой, что она вся рассыпалась впрах, — я вам это припомню, когда вы будете замужем! Сейчас еще ладно, как-нибудь потерпим пока что, и вы это тоже понимаете, а потом я вам отплачу с лихвой. Ну и скучища же адская сидеть тут одному. Я всегда терпеть не мог старых, заброшенных кладбищ. Как только он свернул в аллею, мисс Мерри, которая уже ушла далеко вперед, вдруг оглянулась. — Ага! — сказал Джонас с мрачной улыбкой и кивком головы, которые предназначались не ей. — Пользуйтесь временем, пока оно не ушло. Убирайте сено, пока солнце светит. Поступайте по-своему, покуда это еще в вашей власти, сударыня! Глава XXV отчасти профессиональная; сообщает читателю ценные сведения относительно того, как надо ухаживать за больными. Мистера Моулда окружали его домашние божества. Он наслаждался отдыхом в лоне своего семейства и взирал на всех спокойно и благожелательно. День стоял душный, окно было открыто, и потому ноги мистера Моулда покоились на подоконнике, а спина опиралась на ставень. На блестящую лысину мистера Моулда был накинут платок, в защиту от мух. Комната благоухала пуншем, и на маленьком столике под руками у мистера Моудда стоял бокал этого усладительного напитка, смешанный так искусно, что глаз мистера Моулда, заглядывая в холодный прозрачный пунш, встречался с другим глазом, который спокойно взирал на него из-за сочной лимонной корочки, мерцая, как звезда. |
| Но старшину Шпатора, перемогающего вторую мировую войну и перемогшего пять лет заключения, голой рукой не возьмешь. — Нна занятия, нна занятия! Мы и не таких артистов видывали, не с такими героями управлялись, памаш. На занятиях тоже фокусы: Булдаков возьмет и учебную гранату куда-то аж за версту зазвездит — ищи ее; испортил он, испластал ножиком финского штыка чучело до бедственного состояния — чинить надо чучело; спор с командирами заведет насчет текущего момента, да такой бурный, что все занятия побоку. И все время смекает Булдаков, где и как добыть еду. Любую. Вынюхал чьи-то коллективные огороды недоубранные. “Набилизуй меня на заготовки, набилизуй, ну?!” — пристал он к Яшкину. Чтобы отвязаться от Булдакова, чтобы он не портил строй и лад занятий, убирался бы ко всем чертям, сила нечистая, помкомвзвода посылал его подальше, желал громко, чтобы он, этот обормот, вовсе сгинул, исчезнул. Рожа, на которой не горох, а бобы молотили, скалится, гогочет, ребятам подмигивает — и, глядишь, куль мерзлой брюквы, свеклы иль капусты волокет, тут же с ходу излаживает костер в сосняке, кличет к нему побратимов: кушать подано! Младший лейтенант Щусь, как бывалый воин, чаще других командиров выводивший взвод на занятия, скоро понял, что Булдакова ему не укротить, и нашел способ избавить себя, старшину Шпатора, помкомвзвода и народ от типа, разлагающего коллектив, — назначил в свою землянку дежурным. Булдаков на новом посту хорошо себя почувствовал, перезнакомился с дневальными из соседних землянок, на конюшню сходил, кого-то оболгал, обманул, чего-то наобещал или сбыл — к землянке привезли воз сухих дров. Днем Булдаков дрыхнул в землянке у взводного, явившись в казарму, на всю роту орал: возьмет вот и подастся к минометчикам — там землянки суше, коллектив не столь доходной, “занятия антиллерией — техника”, не то что здесь, во вшивой пехтуре, топай да топай, памаш, чучело с соломой деревянным макетом коли… — Да хоть к минометчикам, хоть к летчикам, хоть к бабам в прачечную, сгинь только, нечистая сила! — подняв глаза к потолку, молитвенно сложив руки, взывал к небесам старшина Шпатор. |
| – А почему ты со мной не здороваешься? – Ах, виноват, виноват! – извинился Страшила и пожал песику лапу. – Честь имею представиться: Страшила! – Очень приятно! А я Тото! Но близким друзьям позволительно звать меня Тотошкой! – Ах, Страшила, как я рада, что исполнила самое заветное твое желание! – сказала Элли. – Извини, Элли, – Страшила снова шаркнул ножкой, – но я, оказывается, ошибся. Мое самое заветное желание – получить мозги! – Мозги? – Ну да, мозги. Очень хорошо, простите, неприятно, когда голова у тебя набита соломой… – Как же тебе не стыдно обманывать? – с упреком спросила Элли. – А что значит – обманывать? Меня сделали только вчера, и я ничего не знаю… – Откуда же ты узнал, что у тебя в голове солома, а у людей – мозги? – Это мне сказала одна ворона, когда я с ней ссорился. Дело, видишь ли, Элли, было так. Сегодня утром поблизости от меня летала большая взъерошенная ворона и не столько клевала пшеницу, сколько выбивала из нее на землю зерна. Потом она нахально уселась на мое плечо и клюнула меня в щеку. «Кагги-карр! – насмешливо прокричала ворона. – Вот так чучело! Толку-то от него ничуть! Какой это чудак фермер думал, что мы, вороны, будем его бояться?..» Ты понимаешь, Элли, я страшно рассмеялся… то есть рассердился и изо всех сил пытался заговорить. И какова была моя радость, когда это мне удалось. Но, понятно, у меня сначала выходило не очень складно. «Пш… пш… пшла прочь, гадкая! – закричал я. – Нс… нс… не смей клевать меня! Я прт… шрт… я страшный!» Я даже сумел ловко сбросить ворону с плеча, схватив ее за крыло рукой. Ворона, впрочем, ничуть не смутилась и принялась нагло клевать колосья прямо передо мной. «Эка, удивил! – сказала она. – Точно я не знаю, что в стране Гудвина и чучело сможет заговорить, если сильно захочет! А все равно я тебя не боюсь! С шеста ведь не слезешь!» – «Пшш… пшш… Пшла! Ах я, несчастный», – чуть не захохотал… простите, зарыдал я. И правда, куда я годен? Даже поля от ворон уберечь не могу. И слова все время говорю не те, что нужно. |
| Дедушка говорит, что Мурка еще котенок — ей всего два года. Алка верит и не верит: хорош “котеночек”, если достает передними лапами дедушке до плеч и лижет его в лицо! В рабочем кабинете у дедушки на обрубке толстущего дерева притаилась Муркина мать. Алка знает, что это всего-навсего чучело, но оставаться одна в кабинете боится. Уж больно похожа на живую! Громадная рысь изготовилась к прыжку. Тугой пружиной свилось мускулистое тело. Могучие лапы не оскользнутся — когти глубоко вонзились в кору. Уши прижаты, пасть хищно оскалена, а глаза! Ну так и горят! Куда ни спрячься, все кажется — они следят за тобой. Отлично ведь знаешь: не настоящая она — чучело! И все равно думается: “А вдруг!..” Нет, уж лучше снова вернуться к живой Мурке. Та все еще сидит на кушетке, неподвижная, как изваяние, смотрит в окно и думает, думает о чем-то. Повеет из открытой форточки ароматом смолы, Мурка вздрогнет, поведет носом и снова окаменеет, углубляясь в свои думы… О чем она думает? Может быть, скучает о дедушке? Он еще на рассвете ушел в заповедник, обещая скоро вернуться, однако близится полдень, а его все нет. Алка снимает со стены бинокль, выходит на крыльцо и удобно пристраивается на перилах. Пусть-ка теперь гордячка Мурка потоскует в одиночестве! Алке же и без нее не скучно. Ей не надоедает часами просиживать вот здесь и уноситься взглядом в прозрачные дали. Рыхлые облака плывут в вышине, цепляясь за скалы, и синие тени их скользят по ледникам и ущельям. Там из тысяч ручейков зарождается буйная речка, что стремительно мчится по долине. Вот только горе — купаться в ней нельзя: даже в июльский зной вода в реке страшно холодна и пахнет весенним снегом. Если медленно, терпеливо вести бинокль вдоль горных хребтов, можно на каком-нибудь камне заметить дикого горного козла. Иногда в волшебном стекле промелькнет быстроногий олень или степенно прошествует стадо крутолобых зубров. Случилось видеть однажды, как осторожный медведь вышел из леса в долину, понюхал воздух, задрав морду, и не спеша повернул обратно в чащу. |
| Быков утвердил Орбакайте на главную роль не из-за ее мамы, как судачили тогда в Москве. Кристина, как и тысячи девчонок со всей страны, участвовала в пробах на роль Бессольцевой, и, как и тысячи девчонок, она эти пробы провалила. «Быков сначала сказал, что с такой внешностью, как у меня, надо командовать ротой солдат», – смеется сегодня Кристина. Ежедневно по 12 часов Быков проводил пробы, искал главную героиню. «Приходили такие лисички, которые прикидывались одними, но были другими, – это ощущалось», – говорит вдова режиссера Елена Санаева. И, уже совершенно отчаявшись, Ролан Антонович снова решил попробовать Орбакайте – и на этот раз утвердил, причем сама Кристина об этом узнала в свой день рождения. Но съемки подарком судьбы не стали. Быков работал с детьми, как со взрослыми. Они месили грязь, бегали по обрывам, но самое главное – режиссер по-настоящему заставлял их страдать. Ксения Филиппова, сыгравшая в фильме Железную Кнопку, до сих пор с содроганием рассказывает о методах Быкова в работе с детьми: На съемках фильма «Чучело»; «Чтобы заставить меня зареветь, он говорил: вот представь себе, ты идёшь по улице и видишь красивое лицо, любуешься им, и вдруг на твоих глазах и на глазах этого человека машина сбивает ребенка, ребенок умирает, а лицо этого человека остается прекрасным. Быков – невероятно тонкий психолог. Нервы у всех были в клочья. Но это стоило того». На долю Орбакайте тяжелых эмоциональных сцен выпало больше всего. Она не скрывает – преодолеть ей тогда пришлось многое: слезы, истерики и даже многочисленные погружения в воду. По сценарию, Бессольцева летала во сне. Снять полет кинематографисты пытались по-разному, в том числе в бассейне. «Меня учили нырять, с тех пор я не ныряю вообще», – признается она. Быков действительно потратил немало сил и нервов на съемках, однако еще больше ему пришлось натерпеться от киноначальства. Оно не пропускало ту самую сцену, которая далась тяжелее других – сожжение чучела Бессольцевой. Редакторам она показалась слишком жестокой. Впрочем, цензуре не понравился весь фильм, и руководство студии готовилось его причесать, вырезав все «опасные» сцены. |
| Таким образом, мотивы «Московского сборника» звучали во всем литературном творчестве К.П. Победоносцева . Последовательный в проведении своих политических взглядов, непоколебимый в своей правде, проницательный мыслитель – наконец, полемист, мастерски владевший пером, он был самым серьезным противником ненавистников исторической России, скрывавшихся под личиной либералов или революционеров. Бессильные опрокинуть стройные ряды его мыслей, они отказались от прямого, честного сражения с подлинным Победоносцевым. Вместо этого вылепили себе некое чучело, внешне похожее на него, обклеили его разными ярлыками и стали лупить. И лупили с таким неистовством, что, кажется, в конце поверили, что лупят не чучело, а настоящего Победоносцева. Александр Блок, поэт милостью Божьей, писал во вступлении ко второй части своей поэмы «Возмездие»: «В те года дальние, глухие В сердцах царили сон и мгла: Победоносцев над Россией Простер совиные крыла, И не было ни дня, ни ночи, А только – тень огромных крыл; Он дивным кругом очертил Россию, заглянув ей в очи Стеклянным взором колдуна...» Любопытно, что в этих словах А. Блока тогдашние либералы увидели карикатуру на всесильного временщика эпохи правления Александра III. Подобный взгляд на приведенный стих Блока о Победоносцеве, к сожалению, присутствует и в современной литературе 112 . Между тем на самом деле Блок не только не «окарикатурил» Победоносцева в приведенном стихе, а напротив – окутал его облаком симпатии и даже восхищения. Сова еще с древних времен является символом мудрости. Победоносцев – мудрец, который «дивным кругом очертил Россию, заглянув ей в очи...»! И колдун, трясущийся над своим сокровищем, и это сокровище – конечно же, Россия. Его драгоценная Россия, смысл всей его жизни, главный объект его помыслов, единственная и неповторимая – ради которой он жил и творил! В русском общественном сознании К.П. Победоносцев всегда воспринимался прежде всего как государственный деятель и идеолог. При этом в тени оставалась другая, не менее интересная его роль – ученого-правоведа. |
| Бегал Котофей Котофеич в домик к Шкурке, но ни единой души не нашел в домике: Артамошка с Епифашкой в лес улизнули и там свили гнездо себе, живут-поживают, творят пакости да народ смущают. Три дня праздновали в башенке именины, и пир горой шел. На третий день, когда Кучерище объелся игрушками, а Чучело-чумичело голову потерял, прокралась незаметно в башенку старуха Буроба да за суматохой все добро и поклала себе в мешок. И лишилась Зайка серебряного золота, и черной шкатулки, и бисерных кошельков. Только наутро хватились, — туда-сюда, да, видно, уж чему быть, того не миновать. Ну хоть бы тебе что, словно в воду кануло! Мрачный ходил Котофей Котофеич, завязывал ножку у стола и снова и снова принимался пропажу искать. — Не завалилось ли куда! — мурлыкал Кот. И с отчаяния Кот обмирал на минуту и опять ходил мрачный. Ночью покликал Котофей Котофеич Чучела-чумичела. Чучело долго не отзывался. — Трудно тебе, кум, без головы-то? — соболезновал Кот. — Страсть трудно, не приведи Бог. — А я тебе, кум, мышиной мази принес, ты себе помажь шею, оно и пройдет. — Мажусь, не помогает. — А у нас, кум, несчастье. — Слышал. — Подумай, кум, выручи. — Ладно. Отошел Кот от теплого отдушника, обошел вдоль и поперек всю башенку, потрогал засовы — крепко ли держатся, — и успокоился и замурлыкал. В окне сидел Кучерище, давился, — больше не ел игрушек. Покатывался со смеху гадкий Зародыш, катался в фонарике. И шалил огонек: то вспыхнет, то не видать. А по лестнице шлепала-топала старуха Буроба с огромным мешком за плечами, шарила в потемках Буроба, метила в башенку, подымалась на пальчики, подступала тихонько к двери, отмыкала волшебным ключом тяжелый засов, приотворяла дверь… — Кис-кис! — плакала Зайка от страха. Которые дети любят поплакать, Буроба в мешок собирает. 9 Много ломал голову Котофей Котофеич с Чучелом-чумичелом: жалко им было беленькую Зайку, не было у Зайки ни кошельков бисерных, ни зайца жареного, ни козы паленой, ни «пупков Кощея», и личико у Зайки стало такое грустненькое, глазки заплаканы. |
| – Воскреснете! – хихикнул сатир. – Посмотрите на всех нас, как мы в рабстве познали друг друга, мы как в чану вываривались, мы знаем не только, у кого какая рубашка, чулки, а всякую мелочь, всякое желание знаем друг у друга. Бросьтесь в чан и получите веру и силу. Трудно только в самом начале. Чучело, в котором жил будто бы бог, властвовало над этими людьми. Пьяница, – узнал я подробности, – не только пользовался имуществом и заработком своих людей, но требовал, когда ему вздумается, их жен, и они покорно отдавались не чучелу, а богу, который в нем живет. Так жили эти люди. Я не упускал их из виду более двух лет, и на моих глазах совершилось воскресение их. Однажды они все одновременно почувствовали, что в чучеле бога уже нет, что они своими муками достигли высшего счастья, слились все в одно существо, – и выбросили чучело, прогнали пьяницу. Уступая просьбам пророка-сатира, я знакомил его с вождями религиозно-философского движения. Все признавали его необыкновенным существом, даже гениальным, демоническим. Но никто из них не пожелал броситься в чан. – Шалуны! – сказал сатир и куда-то исчез». Изгнание Розанова Мережковским в 1914 году Пришвин собирался уподобить восстанию сектантов, «счастливым наблюдателем» которого он был, и читатель может судить, насколько плодотворен был такой замысел и насколько основателен. Первое, что сделал Легкобытов после своей революции – взял шесть паспортов щетининских рабов, три мужских и три женских, и по своему усмотрению сочетал три пары («Мы с нетерпением ожидали, кому кто достанется», – вспоминал один из «брачующихся») и организовал пир на весь мир, где в качестве гостей присутствовало много разного декадентского народу и… Ефросинья Павловна, которую выдали первый раз замуж примерно таким же образом. Самого Пришвина не было – должно быть, странствовал. Но вернемся к декадентам. Идея сравнения и уподобления Розанова и Мережковского с известными ему лично людьми была для Пришвина одной из любимейших. Н. П. Дворцова, размышля о положении писателя между этими полюсами начала века (Мережковский – полюс идеи, культуры, Европы, интеллигенции, революции, богоискательства, Христа; Розанов – полюс жизни, природы, России, народа, богоборчества и христоборчества), приводит замечательную цитату из раннего Дневника, где Пришвин уподобляет двух своих учителей двум своим возлюбленным – Ефросинье Павловне и Варваре Петровне. |
|
|
