| Если мы, оставивши землю и земледельческий труд, обратимся к другим природным явлениям, то заметим следующую особенность: относясь религиозно ко всем явлениям природы, крестьянин ко многим из них относится не по-христиански. Так, нет ничего христианского в многочисленных остатках религиозных языческих празднеств, в плясках, играх, прыганьи через костры, завивании венков, чем обычно сопровождаются различные моменты в жизни природы. Для крестьянина стихийные духи, духи воды, леса, дома – личные живые существа. Светлые они силы или темные? Во всяком случае, не светлые. Ни один православный не вздумает, обращаясь с молитвой к домовому, помянуть Бога или святого; когда в доме расшалятся духи (а это бывает весной, когда домовой меняет шкуру или бесится, потому что хочет жениться на ведьме), крестьянин не обратится к попу – он пойдет к знахарю. Но эти силы не всегда и злые силы. Тот же домовой обычно считается добрым духом дома; он подметает пол, кормит скотину, смотрит за домом, предупреждает крестьянина о несчастии, доставляет ему изобилие во всем и богатство. И не только домовой может помогать крестьянину. Вот, например, молитва крестьянки Смоленской губернии, обращенная ко всем стихийным силам: «Хозяин-батюшка домовой и хозяюшкаматушка домовая! хозяин-батюшка лесовой и хозяюшка-матушка лесовая! хозяин-батюшка водяной и хозяюшка-матушка водяная! хозяин-батюшка полевой и хозяйка-матушка полевая! Простите меня грешную и недостойную (поклон на четыре стороны). Помогите, пособите от внутренних наносных и от нудных переговорных; дайте доброго здоровья!» Но еще чаще бывает, что эти духи делают зло человеку, посылают на него болезнь, неурожай на его поле, падеж на его скотину. Это – нечисть, погань, нечистая сила и проч. И крестьянин, сознавая себя православным и сыном Церкви, чувствует себя сильнее этих духов, редко он обратится к Церкви для избавления от них. Правда, иногда он ограждается молитвой или кропит святой водой углы, но чаще идет к колдуну, знахарю, страшному человеку, рожденному женщиной от такого же природного духа, не бывающему у причастия, начинающему свои заговоры с многознаменательной формулы: |
| Данилов, по рассказам его, был из сословия духовного. На последнем курсе медицинской академии стал во главе противников власти и до окончания курса выслан был в Восточную Сибирь для борьбы с оспой, губившей алеутов. В Камчатке принят был лекарем на корабль, наполненный цинготными. С ними он пришел в Грецию и в лимонной роще вылечил всех. Ему последовали чины и награды. Женился в Николаеве; имел хорошую практику в Херсоне. Но при постройке дома подрядчика, забравшего деньги и не исполнившего работ, среди улицы высек плетьми. За это был судим и уволен от должностей, какие занимал тогда. Детей у Данилова не было; но у свояка его, интенданта Языкова, их было до 9. Жена Языкова, Надежда Петровна, любила проводить время в обществе и детей оставляла на нянек. Одна из дочерей, трехлетняя девочка недостатком правильного ухода доведена была до английской болезни. У нее живот был большой, ноги тоненькие; она не могла ходить — и ее выкинули в кухню. Приезжает в Николаев Данилов. Наутро идет умываться в кухню. Там ползает хорошенькая девочка в английской болезни. Он осмотрел ее и, узнав, что это племянница, поласкал ее. Когда стал умываться, девочка подползла к нему и поцеловала его ногу. Он ухватил ее на руки и, потребовав теплой воды, вымыл ее. Глядит: девочка с прекрасным окладом лица, красивым правильным носиком, большими глазами, длинными ресницами, кожею белою, светящейся насквозь, и волосами черными, как смоль. Он не утерпел, чтобы не поцеловать. Взяв на руки, он принес ее к родителям и стал просить, чтобы они подарили ему больное дитя. Те с охотою отдали негожее им. Данилов привез ее в Херсон и, сажая на разогретый солнечным зноем песок, питал ее хорошими бульонами и хорошим молоком и, каждый день моя ее в теплой ванне, скоро довел дитя до того, что живот уменьшился, ножки окрепли, и оно стало ходить. Это была Пашенька. Чтобы не скучно было ей расти, Данилов взял к себе и меньшую сестру ее, Дунечку, курносенькую, но миловидную девочку. От употребления горячих пуншей в большом количестве у Данилова в сильной степени развилась водяная болезнь. |
| секретаря оной, хотя-бы то подручных (?), какие были бы причины этому запущению; к тому же, видя, что и архив консистории не приведен в назначенный уставом порядок, а иные из членов, при настоятельных, непосредственных разведаниях моих, поставляли не раз в виду, что промедления долговременные происходят с их стороны то за недоставлением справок канцелярских, либо архивных, то за невозможностью отыскать потребные к решению известного денежного обстоятельства бумаги, по нахождению их при делах другого рода, но не делавшимся в свое время отметкам о том, по не снятию принадлежных копий, по бывшим иногда назначениям расхода или прихода не на бумаге, а словесно, по неимению в свое время достаточного числа писцов, по опасениям ныне ошибки в присутственных суждениях от неполноты и неточности в делопроизводствах своего времени, допущенной по неопытности канцелярии на службе нового рода и необычной с другими местами губернскими. После ревизии Венедикт жил недолго. Еще со второго года пребывания своего в Петрозаводске он начал жаловаться на состояние своего здоровья; сначала писал, что у него худо стали служить глаза и руки 264 и что всякое напряжение приводит его в изнеможение; потом, что у него болят и ноги, и руки, и грудь. 265 Болезнь – как видно, водяная – все более, и более усиливалась и с 1849 года, после описанного выше припадка, здоровье его более не поправлялось, как видно из письма его от 30-го сентября 1850 года к своему брату, протоиерею Григоровичу, в котором он писал следующее: «Опишу вам, братец, о себе очень невеселое: с половины прошлого 1849 года стал я очень слабеть в силах своих; глаза тупеют, ноги часто подкашиваются, одышка одолевает часто. От последней, которая особенно беспокоила меня до половины минувшего августа, стал я отпиваться, как теленок, сливками парными и чувствую себя посвежее, в дышании посвободнее. Что Бог даст далее, да будет Его святая воля! Местных болей в теле нигде и никаких не ощущаю, благодарение Господу, но часто находящее ослабление, изнеможение в общих силах обеспокоивает тем не менее. |
| В 1780 году Прохор тяжко заболел, и все тело его распухло. Ни один врач не мог определить вида его болезни, но предполагали, что это сделалась водяная болезнь. Недуг длился в продолжение трех лет, из которых не менее половины Прохор провел в постели. Строитель о. Пахомий и старец о. Исайя попеременно ходили за ним и почти неотлучно находились при нем. Тут-то и открылось, как все, и прежде других начальники, уважали, любили и жалели Прохора, бывшего тогда еще простым послушником. Наконец стали опасаться за жизнь больного, и о. Пахомий настоятельно предлагал пригласить врача или, по крайней мере, открыть кровь. Тогда смиренный Прохор позволил себе сказать игумену: «Я предал себя, отче святый, истинному Врачу душ и телес, Господу нашему Иисусу Христу, и Пречистой Его Матери, если же любовь ваша рассудит, снабдите меня, убогого, Господа ради, небесным врачевством – причастием Св. Тайн». Старец Иосиф по просьбе Прохора и собственному усердию особо отслужил о здравии больного всенощное бдение и литургию. Прохор был исповедан и причащен. В скором времени он выздоровел, что весьма удивило всех. Никто не понимал, как мог он столь скоро оправиться, и только впоследствии о. Серафим открыл тайну некоторым, и в том числе любимой сестре Дивеевской общины, церковнице Ксении Васильевне (монахине Капитолине). После причащения Св. Тайн ему явилась Пресвятая Дева Мария, в несказанном свете, с апостолами Иоанном Богословом и Петром, и, обратясь к Иоанну лицом и указывая перстом на Прохора, Владычица сказала: «Этот от нашего рода!» «Правую-то ручку, радость моя, – говорил о. Серафим церковнице Ксении, – положила мне на голову, а в левой-то ручке держала жезл, и этим-то жезлом, радость моя, и коснулась убогого Серафима; у меня на том месте, на правом бедре-то, и сделалось углубление, матушка, вода-то вся в него и вытекла, и спасла Царица Небесная убогого Серафима; а рана пребольшая была, и до сих пор яма-то цела, матушка, погляди-ка, дай ручку!» «И батюшка сам, бывало, возьмет да и вложит мою руку в яму, – прибавляла матушка Ксения, ныне Капитолина, – и велика же она была у него, так вот весь кулак и взойдет!» Много душевной пользы принесла Прохору эта болезнь: Дух его окреп в вере, любви и надежде на Бога. |
| А кто из его учеников не испытал его Авраамова гостеприимства? Это удивительное благородное качество имело в нём достойного представителя. Он был звеном, крепко связывавшим всё учёное Троицкое братство. «Как человек, Пётр Спиридонович был великий хлебосол, и квартира его постоянно была открыта для всех, желавших приятно провести вечер, поиграть в карты, к которым он сам имел склонность, и весело поболтать, особенно со старшим сыном его, Петром Петровичем, великим смехотворцем и говоруном, который был наставником Вифанской духовной семинарии и жил при отце» . «Отлично владея русским языком, Пётр Спиридонович имел большую способность к стихотворству; он написал оду на приезд в Лавру Императора Николая после его коронации» . Домашняя жизнь его протекала тихо и скромно. Он не любил входить в мелкие житейские заботы, чужд был изысканности в пище и одежде. С того времени, как в 1853 г. он овдовел, попечения об удовлетворении его житейских потребностей взяли на себя его дети, поэтому он, как и прежде, оказался свободен от суетных попечений. Распорядок жизни у него сохранялся строгий, спал он мало, вставал непременно до рассвета: в зимнее время в 5 часов, в летнее — в 4, и тотчас принимался за работу. Спать же ложился только в 11 часов. Конец жизни и смерть В последние годы Пётр Спиридонович очень хотел дожить до 50-летнего юбилея Академии, но Промысл Божий судил иначе: скоротечная болезнь оборвала труды профессора на 69 году жизни. Служба протоиерея Петра при Академии продолжалась сорок пять лет. Вот что вспоминает о нём академик Е. Е. Голубинский : «В наше время Пётр Спиридонович представлял из себя высокого тучного старика, тяжело волочившего ноги… Как ни придёшь, бывало, к нему, он сидит в кабинете на своем страшно просиженном диване и поправляет переводы. В переводах иных наставников Пётр Спиридонович не оставлял живого слова» . Священник И. Артоболевский вспоминает: «Умер Пётр Спиридонович буквально как воин, “на своем посту”: последняя его лекция была 24-го октября 1863 г., а через месяц с небольшим (30-го ноября) его уже не стало» . А так пишет о последних днях Петра Спиридоновича его ученик, архиепископ Савва (Тихомиров), викарий Московской епархии: «В конце 1863 г. профессору стало совсем тяжко. В конце октября он провёл последнюю лекцию… 7 ноября ректор Академии прот. А. В. Горский пишет: ”Старец наш Пётр Спиридонович очень недугует. Давно уже гнездящаяся в теле его водяная болезнь начинает одолевать его организм. По свидетельству доктора, она есть уже и в груди. И наша медицина в недоумении пред решительными мерами. Ей нужно более опытности, более авторитета”» . Несмотря на старания облегчить болезнь доктора медицины Осипа Васильевича Варвинского , 30 ноября профессор скончался в шестом часу, накануне соборовавшись и причастившись . |
| Этот раз, когда О. Архимандрит Моисей поведал свою скорбь Преосвященному Герасиму, был, как нам достоверно известно, именно последним, в мае месяце 1862 года. – Верно, Старец предчувствовал свою близкую кончину, потому что перед отъездом из Калуги, на слова монаха его сопровождавшего 56 : «Батюшка! Вы благословили напомнить Вам о покупках», – отвечал: – «Нет, уж теперь не время этому». – 24 мая вечером О. Архимандрит выехал из Калуги, по своей привычке ездить преимущественно по ночам. По возвращении в Обитель 25 мая утром оказалось, что из небольшой опухоли на спине образовался нарыв величиною в яблоко. Пригласили уездного врача, который при осмотре нашел, что это нарыв – карбункул, еще не развившийся; прописал мазь и, уезжая, сказал братии: берегите Старца, болезнь опасная. На другой день, 26 мая, хотя боль усиливалась, но О. Архимандрит сделал было распоряжение служить самому на праздник Св. Троицы, и, только по убеждению врача, перед самою всенощною отменил это распоряжение, назначив вместо себя другого 57 . К вечеру болезнь усилилась и О. Архимандрит слег в постель. Для облегчения боли врач решился сделать операцию, после которой больной получил некоторое облегчение, но только на время. 29 мая больной причастился Св. Таин, которые были принесены после ранней литургии из церкви, в сопровождение всего находившегося там братства. Между тем, по желанию врача, послали приглашение в Билев к другому доктору, который и прибыл вместе со своим сыном молодым медиком. Однако, не смотря на все их усилия и пособия, болезнь развивалась, нарыв все более и более увеличивался, так что, наконец, сделался величиною в полоскательную чашку. К нему присоединилась неожиданно, и развилась чрезвычайно быстро, водяная в желудке, которая внутреннею тягостью увеличивала внешнюю боль от нарыва и удвоивала страдания. 31 мая вечером О. Архимандрит опять причастился Св. Таин и с этого дня до самой кончины причащался уже ежедневно, а в пятницу 1 июня особоровался св. елеем. Таинство елеосвящения совершал, после ранней литургии, родной брат О. |
| - Эй, — закричал опять Егорша, поравнявшись с новой кучкой сплавщиков, на этот раз состоящей почти исключительно из мужиков и подростков. — Есть пекашинские! - Нету. Дальше они. Егорша посмотрел вдаль на крохотных человечков, бродивших посреди реки, и выругался. Ах, олухи пекашинские! Не могли отвертеться. Загнали-таки на Артюгину плешь, от которой еще в войну все, как от чумы, отпихивались. Потому что ревматизм тут верный. Негде обогреться и обсушиться, ежели сверху дождь. А в такую жару, как нынешняя, тоже не курорт. Сгоришь к чертовой матери. Шкура клочьями сползет. И поэтому раньше, в те годы, как делали? Требовали, чтобы кадровых рабочих на Артюгину плешь занаряжали. Неужели Мишка забыл про это? Егорша еще не меньше полукилометра отшагал по жаре, по скрипучему, раскаленному песку, затем бросил пиджак на пружинистый куст ивняка, сполоснул лицо, прополоскал горло и только тогда, сложив руки ковшиком, прокричал на реку. Мишка, по счастью, услышал сразу. - Иду-уу! И вот уже отделилась от острова знакомая сутуловатая фигура — и тяп-тяп по песчаной отмели. И были видны белые, сверкающие на солнце ступни, и отсюда, с берега, казалось: человек идет по воде. - Ты как Христос расхаживаешь, — сказал Егорша и, очень довольный этим неожиданным для самого себя сравнением, рассмеялся. - Христос, мать его за ногу! — Михаил, выйдя из воды, с трудом разогнулся. - Что, опять водяная болезнь? - Да, замучили чирьи. Они легли в тень под ивняк. От Михаила пахло сырью, прелой одеждой. Кожа на ногах, размытая водой, была белесо-розовая, дряблая. Он болезненно щурился и мигал. Это от солнца, от слепящего зеркала воды — чисто сплавная болезнь. - Дозвольте доложить, — начал Егорша шутливо, но в то же время и не без гордости, — тракторист Суханов-Ставров вернулся с десятимесячных курсов. Вот моя книжица. Он полез в один карман, полез в другой, и вдруг лицо его сделалось белым, как мука. - Неужели я их где выронил? - Чего выронил? - Права! — закричал, зверея, Егорша и быстро-быстро начал разгружать карманы. |
| Служа для всех примером трудолюбия и неся великие внешние подвиги, о. Антоний не забывал и того, что телесные труды по учению св. отцов суть, собственно, только орудия добродетелей, и наиболее преуспевал в молитве и смирении. К добровольным трудам и подвигам монашеским о. Антония вскоре присоединился и невольный крест тяжкой болезни. От непомерных подвигов развились в нем разные тяжкие недуги, от которых он и страдал до самой кончины. От продолжительного стояния на молитве сперва заболели ноги; потом, получив в ногах облегчение, он стал чувствовать головокружение; затем подступила к глазам темная вода, так что на некоторое время лишался зрения. Когда и от сего получил исцеление, возобновилась болезнь в ногах, потом открылась водяная и т. д. В 1833 году многоразличные недуги так усилились, что о. Антоний, оставив заботы об управлении скитом, отправился на время в ближний город Белев, чтобы там полечиться у знакомого врача Б. Но впереди ожидал о. Антония тягчайший недуг. В 1836 г. в день святой Пасхи (29 марта), в самую полночь, поспешая по лесной тропинке из скита в монастырь к утренней службе, он крепко ушиб себе правую ногу о дубовый пенек, но, несмотря на весьма чувствительную боль, понудил себя выстоять всю пасхальную утреню. От ушиба на ноге открылась рожа. Не поняв болезни, усердные лекаря растравили ее разными примочками, отчего сделалось сильное воспаление, которое потом обратилось в скорбут, и никакие средства не помогали. Более полугода больной не мог выходить из келлии; потом, хотя и получил некоторое облегчение, но болезнь осталась неизлечимою, и около 30 лет причиняла самые сильные страдания, которые о. Антоний переносил с изумительным благодушием. Едва о. Антоний получил некоторое облегчение от тяжкого своего недуга, он продолжал по-прежнему трудиться в звании скитоначальника. Но впереди ожидало его еще тягчайшее испытание. Не изнемог о. Антоний от неимоверных трудов, лишений и подвигов; с благодушием и благодарностью нес крест болезни. И вот, Господь, един испытуяй сердца и утробы, и полезное всем подаваяй, возложил на него новый крест, под бременем которого едва не изнемог и столь мужественный подвижник. Крест этот был – игуменский сан. |
| На другой день 26–го мая, хотя боль усиливалась, но больной сделал было распоряжение служить самому на праздник Святой Троицы, и уже по убеждению врача, пред самою всенощною отменил это распоряжение, назначив другого вместо себя. К вечеру болезнь усилилась, о. архимандрит слег в постель. Для облегчения боли врач решился сделать операцию, после которой больной получил некоторое облегчение, но только на время. 29–го мая больной приобщился Святых Таин, которые были принесены по ранней литургии из церкви в сопровождении всего находившегося там братства. А между тем, по желанию врача, послали приглашение белевскому доктору г. Б., который и приехал с сыном своим, молодым медиком. Но не смотря на все их пособия, болезнь развивалась в опасной степени. Нарыв все более и более принимал характер карбункула и постоянно увеличивался, так что наконец величиною был в полоскательную чашку. К этой болезни неожиданно присоединилась и развивалась чрезвычайно быстро водяная в желудке, которая внутреннею тяготою навершала внешнюю боль от нарыва и усугубляла страдания. 31–го мая вечером больной опять приобщился Святых Таин, и с этого дня до самой кончины приобщался уже ежедневно. А 1–го июня в пятницу соборовался св. елеем. Таинство елеосвящения совершал, после ранней литургии брат и духовник его о. игумен Антоний с 6–ю иеромонахами и 2–мя иеродьяконами, в присутствии братства. Больной, к удивлению всех, вышел для соборования довольно бодро из спальни в залу; потом ослабев сидел, а потом и лежал; при чтении Евангелия каждый риз поднимался, и слушал стоя; лицо его было спокойно и светло. Трогательно было, когда маститый старец, угнетенный страшною болью, смиренно поклонился предстоящим, прося прощения. После совершения обряда, присутствовавшие принимали его благословение. А когда больной несколько отдохнуть, все братия как из монастыря, там и из скита, стали приходить, желая проститься с своим настоятелем и принять его благословение. Прием продолжался до вечера; когда страдалец слишком изнемогал, прием прекращался на несколько времени; потом опять пускали к нему всех желающих, и больной прощался со всеми, всех благословлял, и не смотря на свои страдании и изнеможение, приветствовал всех – кого ласковым словом, кого искренним взором. «Как вы себя чувствуете, батюшка»? спросили его. «Да! отвечал он, «долготерпение Божие на мне продолжается». В другой раз, на подобный вопрос, он отвечал: «Да! доктора борются с болезнью, а мне только потребно терпение». |
| Когда исполнилось старцу 75 лет, начал он телесно изнемогать, особенно во время продолжительного богослужения, так что иногда из церкви приводили его домой под руки 202 . К тому же с ним часто случались мучительные – грудные спазмы. Грудная (водяная) болезнь, образовавшаяся, быть может, вследствие его сидячей жизни, какую он проводил в течение многих лет, усилилась в ноябре 1857 года и он слег в постель. Надежда на выздоровление терялась все больше и больше; он исповедался и причастился св. Таин. 25 числа того же месяца, в 12 часу дня неожиданно посетил о. Николая в Бозе почивший митрополит Филарет. Извещенный о приезде владыки, удивился трудно больной и сказал родным: «вы меня обманываете»? – «Нет, папенька, митрополит выходит уже из кареты», отвечала младшая дочь. Полчаса беседовал богомудрый святитель с заслуженным восьмидесятилетним старцем; посоветовал ему, в тяжкой болезни, прибегнуть к таинству елеосвящения и снисходительно выслушал просьбу его о назначении в преемника ему одного из родственников 203 . Вскоре больной стал оправляться и священ подействовал, но это был уже последний блеск светильника, вспыхнувшего на несколько мгновений остатком догоравшего елея, чтобы потом совершенно померкнуть. 23 февраля 1858 года, в четвертое воскресенье великого поста, по выходе из храма, о. Николай сказал церковному старосте купцу Р. И. Бурову: «чувствую, что я ныне служил последнюю литургию». Действительно, дни его были уже сочтены; он снова заболел и ни что не помогало, болезнь становилась еще хуже. 12 марта (в среду шестой седмицы поста) подписано им духовное завещание, содержание которого он сам продиктовал своему приходскому дьякону 204 . Настал светлый праздник Пасхи, а Н. П–ч тяжело дышал, чувствовал сильный жар и метался в постели. Но в сей день, егоже сотвори Господь ( Пс.117:24 ), помянул смиренного страдальца великий Филарет. Приветствие его: «Христос воскресе», посланное к больному с пасхальным яйцом, пробудило в душе истощенного и уже умиравшего старца радость о Господе воскресшем и вызвало ее наружу. |
|
|
