| Мы (кажется) не ошибёмся, если скажем, что в основе наших поступков лежат добрые или злые влечения (стремления), приобретающие внутреннюю силу не иначе, как под влиянием других психических факторов – то чувства, то воображения, то разных индивидуальных настроений и наклонностей сердца. На этом основании самую страсть можно рассматривать, как порок, достигший высшей степени своего развития, т. е. как эгоистическое желание, сделавшееся привычкой под влиянием сложных психических причин. Общее и характерное объяснение всякой порочной жизни есть похоть, раздуваемая воображением, которая «заченши, по выражению апостола, рождает грех», – «заченши», т. е. получив свою оплодотворяющую силу от деятельности воображения. Но несомненно, что и другие стороны психической жизни влияют на область злых, порочных дел. Недаром вся вообще гауэру, закон основания составляет общее выражение всех априорных форм нашего сознания (времени, пространства и причинности), то, спрашивается, каким образом мы можем не следовать ему в каком угодно нашем естественном познании? Раз существует познание, оно должно иметь те или другие основания, – ложные или истинные – безразлично, но всё таки основания, на которые оно может опираться, а это приводит к тому, что закон основания, как форма познания, должен всегда и неизменно служить нам основой в нашем логическом мышлении: без него мы не можем ступить шагу во всём, что касается познания объективного порядка вещей. Но он необходим также и в приложении к человеческим поступкам, как основание, почему мы действуем в жизни так, а не иначе и, если без него немыслимо познание объективного мира вещей, то тем более не может быть мыслима всякая вообще разумная деятельность, потому что действовать разумно – значит действовать по закону основания, т. е. иметь в голове ясный, твёрдо обоснованный принцип наших действий. Правда, многие живут, не отдавая себе ясного отчёта в основаниях своих действий и руководясь чисто инстинктивными внушениями своего сердца, но здесь речь не о том, как бывает, а о том, что должно делать в тех случаях, когда является нужда осмыслить свою жизнь, понять её светлые и тёмные стороны и определить тот принцип, который мог бы послужить основанием для целей нравственно-разумной жизни. Правда, наконец, и то, что в самом законе основания нельзя найти того содержания, из которого черпается материал для разумно-духовной деятельности (ибо он по существу своему формален), но за то с помощью его мы можем ориентироваться в познании, почерпаемом из разных источников, и путём частных логических операций восходить к общим началам нашей деятельности и жизни, носящей нравственный характер, а это уже – немаловажная его заслуга. Если таково вообще значение закона основания в деле нравственной жизни, то неизвестно, почему у Шопенгауэра с представлением закона основания соединялось представление несомненного зла? Собственно говоря, как закон, или точ- |
| И мучи, сказано, Господь казньми великими лютыми Фараона, и дом его, Сары ради жены Аврамли (ст. 17). Что значит: мучи? Значит - наказал за дерзость и злое покушение. Казньми великими; не просто мучи царя, но казньми великими. Так как преступление было не маловажное, напротив, даже весьма великое, то и наказание велико. И дом его, сказано; (наказал) не его только, но и дом его. А почему, когда согрешил один царь, наказание разделяли с ним все домашние его? Это делается не без цели, но чтобы этим сильнее поразить царя: нужен был очень тяжкий удар, чтобы пораженный им отстал от беззакония. Но справедливо ли, скажешь, за него наказывать и тех? Не за него одного они терпели наказание, но, вероятно, за то, что и сами содействовали и помогали преступному замыслу. Ты слышал, как выше Писание сказало, что видевше ю князи Фараони, похвалиша, и введоша ю в дом Фараонов. Видишь, что сделали они с женою праведника из угождения царю? Поэтому не он один (наказывается), но и все близкие к нему участвуют с ним в наказании, дабы познали, что причинили обиду не простому страннику, не обыкновенному человеку, но мужу, возлюбленному Богом и пользующемуся таким покровительством Его. Так вот, почему (Бог) столь тяжким наказанием поразил душу царя, отвлек его от гнуснаго порока, удержал его неразумное стремление, остановил невоздержную волю, связал неукротимую похоть, обуздал неистовую страсть! 7. После этого, смотри, с какою уже кротостию царь разговаривает с странником, властитель - с тем безприютным пришельцем, у котораго он дерзнул отнять даже жену. И хорошо сказано, что мучи Фараона и дом его Сары ради жены Аврамли. Наказание вразумляет (Фараона), что это была жена праведника, и действительно, она, хотя и была введена в дом Фараона, но пребыла женою праведника. призвав же, сказано, Фараон Аврама, рече ему: что сие сотворил еси мне (ст. 18)? Смотри, какия слова произносит царь: что сие сотворил еси мне, - говорит он. Я тебе сделал, я - странник, никому неизвестный, приведенный сюда голодом, тебе - царю, властителю, правителю Египта? Что я сделал тебе? Ты отнял у меня жену, как у странника, презрел меня, пренебрег, поставил ни во что; ты совершенно предался влечению страсти, и хотел исполнить свое желание. |
| Не довольствуются люди и обычными одеждами, в которых нуждается их тело, лишённое покрова волос, но «сперва покупают одеяние из шерстей и притом более блистательных, подбирая и самый цвет шерсти, потом от сих одежд переходят к приготовленным вместе из льна и шерсти, после сего делают одежды шёлковые, и те сперва простые, а потом испещрённые изображениями сражений, зверей и всяких историй» 18 . С постепенно возрастающей роскошью в одежде первоначальная разумная потребность отодвигается на задний план, уступая место удовольствию, получаемому от неё. Страсть к роскоши возводит в потребность излишние и прямо ненужные вещи, без которых легко можно было бы обойтись. Сами не замечая того, в своих стремлениях к роскоши люди доходят до абсурда. Преп. Нил Синайский с замечательной ясностью мысли прославивший это возрастающее безумие роскоши, между прочим упоминает о серебряных и позолоченных сосудах, служащих не только для пиршеств, но в излишестве поставляемых для животных и ещё того хуже употребляемых для бесчестных потребностей (стр. 89 ibid.) 19 . По словам Григория Нисского «раб удовольствий необходимые потребности делает путями страстей: вместо пищи ищет наслаждений тела; одежде предпочитает украшения, полезному устройству жилищ их многоценность, вместо чадорождения обращает взор к беззаконным и запрещённым удовольствиям. Посему то широкими вратами и вошли в человеческую жизнь и любостяжание, и изнеженность, и гордость, и суетность, и разного рода распутство» 20 . Страсть извращает не только органические влечения человеческой природы, но вместе с тем и высшие влечения разумной и чувствовательной сил. В человеке есть, напр., влечение к добру. Сообразно с ним ему врождена любовь к себе подобным и ненависть ко злу, о которых подробно говорят отцы 21 . Врождённая любовь к добру и совершенству ведёт человека на истинный путь жизни, полный горних испытаний, а ненависть ко злу отвращает его от ложного пути, поддерживая в нём «мужество, терпение и воздержание» 22 . При исключительной и неразумной привязанности к телу, к наслаждению чувственными благами, любовь к людям не могла не утратить свой бескорыстный характер. Она изменилась в любовь к себе самому – в самолюбие. С изменением природной потребности любви к ближним, связующей человеческое общество, в жизнь людей вошли – зависть, ненависть, злоба и другие злые, вносящие вражду и разделение, чувства, которые могут обращаться в навыки и страсти. Так любовь к Богу и людям может превратиться в любовь к миру, скверную похоть, в желание всяких нечистот. «Похвальные свойства природы превратили мы в страсти, говорит Иоанн Лествичн. Напр., от природы в нас раздражение на змия; а мы обратили оное на ближнего. Есть в нас ревность для соревнования в добродетели, а мы соревнуемся во зле» 23 . |
| По характеру своему эта живая и неискоренимая в падшей природе сила греха является всюду силой эгоистической, так что может быть определена ещё понятием наследственного, природного эгоизма. Каждый искушается собственною наследственною похотью, и эта похоть «заченши» рождает все грехи ( Иак.1:14–15 ). «Каждый из нас приходит в свет сей с семенем всех страстей – самолюбием. Се семя потом жизнью и свободною деятельностью развивается, растёт и раскрывается в большое дерево, которое ветвями своими покрывает всю греховность нашу, или всю область грехов, потому что всякий грех непременно уже укрывается под ним или висит на какой-либо ветке» 237 . Первородный грех должен иметь одинаковую с источником своим сущность; относительно же грехопадения прародителей известно, что они нарушением заповеди осуществляли своё внутреннее стремление к независимости от Бога, своё желание быть «яко бози» ( Быт.3:5 , Сир.10:15 ). То же влечение в той или другой степени свойственно от природы и всем их потомкам. Победа над греховным самолюбием есть в то же время победа и над первородным грехом, почему для спасения человека заповедуется отвергаться себя ( Мф.16:24 , Лк.14:25 . Ин.12:25 ), не себе угождать и не для себя жить ( Рим.15:1 . 2Кор.5:15 ), не своего искать ( Флп.2:4–6 ). Эгоизм, как источник всякого греха, нельзя заменить врождённой любовью к миру (Дорнер) 238 . В действительности самолюбие и любовь к миру тесно между собою связаны. Любовь к миру в существе своём есть выражение эгоизма. Она есть, так сказать, «овеществлённое самолюбие» 239 , т. е. самолюбие, наполненное чувственным содержанием – помыслами и желаем мирских удовольствий и наслаждений. Переход от самолюбия к плотолюбию или грехам чувственности самый естественный. В грехах чувственности человек любит себя, свою плоть, в них ищет для себя сильных, осязательных удовольствий. Эгоистическое расположение так естественно, всеобще, сильно, неотразимо, что нет необходимости заменять его другим каким-либо началом. В наследственном эгоистическом расположении кроется и чувственное, и только впоследствии, под влиянием различных условий воспитания и жизни человека, они по степени своей относительной силы разграничиваются (в грехах духа и тела) одно от другого. |
| «И к мужу твоему влечение твое» ( Быт. 3, 16 ). Это относится не только к жене, но и к мужу, Адаму. Но для жены это означает еще порабощение мужу: «И он (муж) будет господствовать над тобою» (т. ж.). Порабощение было обоюдное и означало порабощение человека его низшей природе, со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до полного метасхематизма (извращения) всей человеческой тримерии. Другим объектом извращенного человеческого эроса становится мир, как третий член Бытия. Любовь к миру, к мирским вещам, вызывает заботу об этих вещах, заботу о мирском ( μριμναν τα χο κσμου), стремление обеспечить себя этими мирскими благами. Отсюда – самоуверенность, доверие к себе ( πεποιθνε εαυτν), гордость своими достижениями. Любовь к мирскому или желание мирского ( επιυμεν), вместе с заботами о нем, определяют все мысли и все поведение человека, что лежит в основе «плотскости», составляет жизнь по плоти ( πεποιθναι εν σαρκη) ( Рим. 8, 13 ), доверие к плоти. Так возникают дела плоти ( ργα της σαρκς), «плотское делание», делание мира сего. Ап. Иоанн отмечает злой, гедонический, страстный аспект всего мирского: «Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего» ( 1Иоан. 2, 16 ). Космофилия усиливает и углубляет отчуждение от Бога ( Ефес.4. 18 ). «Эпитимайн» и «меримнан» – первые и главные проявления не только эксцентризма и космофилии, но и греха вообще. За ними следует третий член греха: похвальба, самовосхваление, самодовольство, «кавхезиз» ( καυχτα). Апостол отвергает эту похвальбу хвалящихся ( καυχμενος) ( 2Кор. 11, 12 и 10, 8). Космофилическая плотскость имеет свою религию и свою мудрость, «плотскую мудрость» ( σοφα σαρκικ) ( 2Кор. 1, 12 ). Она имеет своих мудрецов, самоуверенных и самовлюбленных ( 1Кор. 1, 26 ). Отсюда – метафизическая потребность, ментальная страсть, философствование и спекулятивизм, стремление проникнуть в сферу тайн духа силою душевного ума. И как плод этой страсти – так называемая «древняя мудрость», о которой ап. Павел говорит: |
| Свобода превращается в своеволие, которое неизбежно ведет к тотальной несвободе (не уверен, что это нужно объяснять, настолько это очевидно – как очевидна несвобода шофера, оказавшегося вместе с деформированным автомобилем в кювете). А также в навязывание своей воли другим – начиная от семьи, и заканчивая авторитарным правлением в целых государствах. Способность любить перерождается в эгоцентризм и эгоизм. Естественное влечение к другому полу для создания семьи (заповедь Творца – «плодитесь и размножайтесь»; «нехорошо быть человеку одному») перерождается в похоть и блуд. Желание пищи (рай дан человеку как трапеза Господня) и необходимость насыщения, вместо поддержания физико-эмоциональных сил – в употребление еды как самоценный процесс, даже во вред здоровью. Дар творчества используется так, что угрожает разрушением цивилизации, причем как в духовном (вырождение на уровне культуры), так и в физическом плане (техногенные катастрофы). В человеке было заложено стремление к духовному развитию – но теперь это оно ведет к тому, что магия и оккультизм оказываются повседневным явлением. Жажда Бога приводит к созданию идолов, ложных религий, культов, сект. Вложенное стремление к счастью заменяется гонкой за удовольствиями, через которые так легко манипулировать, — и оборачивается зависимостью от наркотиков, азартных игр и пр. Заповеданное Творцом обладание миром извращается – в стремление к власти, богатству, роскоши. Радость от самосознания и от развития своих способностей – вырождается в гордость и тщеславие… Список можно продолжать. Это и есть грех – раздробленность, страстность, смертность, потеря ориентации, когда человеком управляют его собственные влечения, которые не подчиняются разуму и духу, а «несут» и «заносят» человека. Что же касается разума и воли, то они стали инструментом для реализации страстных наклонностей. Разум – обдумывает, как реализовать влечение победившей страсти, воля – направляет действия человека к ее реализации. Все зависит от того, какая из страстей сейчас сильнее других. Не я уже живу – а мною живут . Каждая страсть может «считать себя» самодостаточной – и «конкурировать» за обладание человеком и его волей с другими. Например, жадный может захотеть «покрасоваться» перед значимыми для него людьми, и совершит благотворительную акцию – в нем победило тщеславие. Гордый может заставить себя «подстраиваться» под начальство – в целях достижения власти: «Я готов унизиться, лишь бы к сладкой цели хоть чуточку приблизиться». |
| Отрицательные проявления желательной силы: непостоянство, беспорядочность, своеволие в желаниях и делах, осуществление греховных намерений, подавление совести, похоть, неумеренность, жадность, властолюбие, гордость, а также «чревоугодие, прожорство, пьянство, блуд, прелюбодеяние, нечистота, распутство, корыстолюбие, вожделение пустой славы, золота, богатства и плотских удовольствий. К уврачеванию же и исцелению от оных служат пост, воздержание, злострадание, нестяжательность, расточение денег на бедных, стремление к будущим благам, желание Царства Божия, вожделение всыновления» 135 . В связи с желательной силой души необходимо кратко остановиться на такой важнейшей антропологической категории, как воля (θλιμα). Воля – это неотъемлемый атрибут любой разумной природы. Человеческая воля есть особый душевный инструмент личности, позволяющий ей осуществлять целенаправленную деятельность. Полный волевой акт – это комплексное явление, включающее в себя ряд промежуточных этапов, которые часто также именуются проявлением воли. Рассмотрим кратко каждый этап. 1. Возникновение потребности . Под потребностью (θλησις) понимаются естественные стремления человека восполнить ограниченность своей природы. Человек изначально является несамодостаточным существом и должен «питаться» Богом (Его благодатью) и миром (воздух, вода, плоды земли и т. д.). Он также нуждается в отдыхе, сне. Это и есть его естественные потребности. Периодически возникая, они должны удовлетворяться. Если естественные потребности не искажены грехом, то в их удовлетворении нет ничего греховного. Потребности часто называют естественной, или природной, волей человека. Прп. Иоанн Дамаскин дает такое определение естественной воле: «У души есть врожденная способность желать того, что согласно с её природой, и сохранять всё то, что этой природе существенно принадлежит; эта способность называется волей (θλησις)... такую естественную волю определяют следующим образом: воля есть разумное и вместе жизненное стремление, зависящее исключительно от естественных условий. Таким образом, воля есть простая, неделимая сила, единое, себе тождественное, естественное влечение ко всему тому, что составляет природу волящего; это влечение является одновременно и жизненным, и разумным, ибо влечения животных, как неразумные, не называются волей» 136 . |
| Отсутствие любви к Богу . Истинной любви к Богу противоположны: а) Самолюбие и превратная любовь к самому себе. Самолюбие замыкается в круге своих собственных интересов и целей, и имеет в виду лишь собственную честь и пользу, а не славу Божию и общую пользу. Центр, вокруг которого вращается вся его жизнь, есть не Бог, а его собственное «я». Ему, очевидно, не достает самоотвержения и бескорыстия, без которых не может быть истинного служения Богу и истинно нравственной жизни. Если кто хочет идти за Мной, отвергнись себя, и возьми крест свой и следуй за Мной ( Мф. 16:24 ), – говорит Господь. б) Чрезмерная любовь к творению за счет любви к Творцу, т.е. заглушающая чувство любви и стремление к Творцу. Такая превратная любовь к миру неизбежно связана с отдалением человека от Бога и эгоистической любовью к самому себе. Отрешившись от Бога, человек все-таки ищет предмет для своей любви, и такой предмет представляется ему в окружающем его мире. И он тем охотнее предает ему свое сердце, что здесь все благоприятствует эгоистической расположенности его и удовлетворяет его похоть (похоть плоти, похоть очес и гордость житейскую, по слову ап. Иоанна, 1Ин. 2:16 ). Имея в виду такую превратную любовь к миру, ап. Иаков пишет: дружба с миром есть вражда против Бога (4:4). И Сам Господь Иисус Христос сказал: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит; или какой выкуп даст человек за душу свою? ( Матф. 16:26 ). Потому ап. Иоанн увещевает христиан: не любите мира, ни того что в мире ( 1Ин. 2:15 ). Любовь к миру бывает правильной и законной лишь в том случае, когда мы любим мир не как самостоятельное бытие, имеющее цель в самом себе, а как творение Божие, имеющее конечную цель свою в Творце, – и когда, следовательно, любовь к миру находится в подчинении любви к Богу. в) Леность и забвение Бога. В этом состоянии человек хотя и сознает необходимость ставить Бога выше всего и служить ему паче всего, но тяжеловесное тело и отяжелевшая душа влекут его не к верху, а к низу. Поддаваясь этому влечению, он небрежет о служении Богу; а небрежение мало-помалу ведет его до совершенного почти забвения Бога. Имея в виду эту наклонность, Господь Спаситель говорит: Смотрите же за собой, чтобы сердца ваши не отягчались объедением и пьянством, и заботами житейскими... бодрствуйте на всякое время и молитесь ( Лук. 21:34–36 ). |
| Из корня страсти самолюбия на почве человеческого сердца вырастают, как три ствола, три основные страсти – чревоугодие, сребролюбие и тщеславие, или, если привести эти понятия к единому корню, – сластолюбие, сребролюбие и славолюбие. На них, как на трех китах, основываются все существующие страсти, которые, словно темные тучи, заслоняют от человека солнце правды – Христа – и уже в этой земной жизни лишают человека радости. Именно эти три страсти завладели сердцем праматери человечества Евы, прежде чем она решилась преступить Божественную заповедь: «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание…» (Быт. 3: 6). Самолюбивое стремление к автономному существованию сделали первозданных людей беззащитными перед чревоугодием («дерево хорошо для пищи»), сребролюбием («приятно для глаз») и тщеславием («вожделенно, потому что дает знание»). В этих страстях, как в трех соснах, доныне блуждает человечество. Почему и апостол Иоанн Богослов говорит: «Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, – не есть от Отца, но от мира сего» (1 Ин. 2: 16), то есть всё те же три основные страсти, завладевшие падшим человеком со времен грехопадения Адама. По этой причине Христос, пришедший освободить нас от греха и смерти, вынужден, прежде всего, победить искушение именно этими страстями, предваряющими любой грех. По окончании сорокадневного поста Спасителя сатана приступает к Нему, ища во Христе действие страсти чревоугодия: «Если Ты Сын Божий, то вели этому камню сделаться хлебом» (Лк. 4: 3). Затем падший херувим предлагает Господу власть над всеми земными царствами, надеясь увлечь воплощенного Сына Божия страстью сребролюбия: «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее» (Лк. 4: 6). И как к последней надежде, диавол приступает ко Христу с предложением поступить по влечению к суетной славе, то есть по тщеславию, славолюбию: «Если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею» (Лк. 4: 9–11). В лице Господа нашего Иисуса Христа человечество впервые полностью побеждает те искушения, которые не смогли преодолеть наши прародители. Христос становится не только примером победы над страстями, но и Путем, по которому следует идти человеку, желающему освободиться от греха и страстей, и Путь этот открывается нам в Церкви, которая есть Тело Христово. Но пока человек не закончил свою земную жизнь, до тех пор как среди добродетелей главными «пребывают сии три: вера, надежда, любовь» (1 Кор. 13: 13), так и среди страстей нас обуревают, прежде всего, сластолюбие, сребролюбие и славолюбие. |
| Справедливо безусловно, что похоти не ведах, аще бы не закон глаголал: не похощеши ( Рим. 7:7 ), но не менее истинно и то, что ранее я исполнял все эти пожелания с беспечальным убеждением в их легальности. Напротив, теперь обнаруживается их нетерпимость, а с нею возникает и мотив долга. И для меня он ничуть не внешнее и насильственное налагаемое иго, чуждое моей природе и враждебное ей. Совсем наоборот, ибо по внутреннему человеку я нахожу удовольствие в законе Божием и тяготею к нему. Потому заповедь показывает мне меня самого и окрыляет мои возвышенные воздыхания. В этом смысле она – светильник моей совести, оживотворяющей луч для ее заглохшей энергии. И личность охотно повинуется ей с решимостью беззаветного послушания для осуществления пребывающего в ней желания добра. Затем наступает мучительный разлад идеи и факта. При всей искренности своего стремления на практике получается страшное несоответствие, формулируемое в скорбном исповедании, что я «доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» ( Рим. 7:19 ). При всем том это тягостное противоречие уже служит неоспоримым залогом обладания идеалом и влечения к нему, поскольку я болезненно мучаюсь этим диссонансом. В самом недуге дано и исцеление, потому что «если я делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр» ( Рим. 7:16 ). Понятно далее, что к нему и должно направляться мое рвение: он оказывается бесконтрольным властелином моего нравственного созидания и в нем человек приобретает свое избавление. Это неотразимо и с другой стороны. С привхождением закона пробуждается во мне всякая похоть и грех получает в нем силу ( 1Кор. 15:56 ) для безмерного возрастания ( Рим. 7:13 ). Вся борьба с ним бесплодна и безуспешна, скорее отдаляет победу, чем приближает к ней. Однако доброе усердие во мне несомненно и удовлетворяет моим запросам; отсюда вытекает, что «если я делаю то, чего не хочу, значит делаю это не я, но живущей во мне грех» ( Рим. 7:20 ). Коль скоро это происходит и при моей хвале заповеди, здесь новое подтверждение той же истины (7:16–17). |
|
|
