| 35 Deo annoente (annuente), felis pedatura Susti (Justi) votum posuit. Martigny, Diction. p. 521 37 В рукописном сборнике XVII в. Флорищевой пустыни 102–675 лл. 198–201) нам встретилась любопытная и довольно подробная «Роспись мощем, которые сохраняются во граде Рим в церкви глаголемой Святая Святых». Своим содержанием и характером она напоминает ту часть статейного списка посольства боярина Бориса Петровича Шереметева в Краков, Венецию, Рим и Мальту в 1697–1690 гг., в которой рассказывается об осмотре нашим благочестивым послом более известных римских церквей и о святынях, виденных им в каждой из них (Древн. россйск. Вивлиолики ч. V, стр. 336–340. Москва 1788). Сведения, сообщенные автором статейного списка о мощах и реликвиях римской церкви Святая Святых, сравнительно кратки, а главное несколько не сходственны с теми, которые содержатся в Росписи Флорищевского сборника. Представляет ли последнее лишь иную, быть может, черновую редакцию той части статейного списка Шереметева, где перечисляются св. мощи римской церкви Всех Святых, или же она есть извлечение из неизвестного доселе описания путешествия в Рим какого-либо русского паломника XVII века, – окончательно решать не беремся. Принимая во внимание отличие «Росписи» от статейного списка Шереметева, также то обстоятельство, что непосредственно за нею в сборнике Флорищевой пустыни следует незначительный, без конца, отрывок, начинающийся словами: «Книга, в которой поведаются таинства, учинены от Бога и пресвятыя Богородицы» и повествующий о назаретском доме богоотец Иоакима и Анны, в котором пребывали Богоматерь со Своим божественным Сыном, мы склонны предполагать в «Росписи» извлечение из неизвестного доселе памятника древне-русской паломнической литературы. Имея в виду небольшой объем «Росписи» и ее прямое отношение к занимающему нас вопросу, мы приводим ее здесь с некоторыми, впрочем, опущениями по не совсем исправному списку Флорищевой пустыни. «Роспись мощем, которые сохраняются во граде Рим в церкви глаголемой Святая Святых. |
| В «повести о блаженной жизни преосвященнейшего Илариона митрополита суздальскаго» рассказывается, что когда Никон разослал приказ служить по новоисправленным книгам, то преподобный, бывший в то время настоятелем Флорищевской обители, «зело усомневашеся о том, . —385— глаголя: писано есть: аще кто прибавит или убавит, анафема да будет, и начат о том со слезами ко Господу Ногу молитися прилежно, да ими же весть судьбами открыет ему о сем... Бог же не призре моления раба своего, откры ему сицевым образом»: когда Иларион решился отслужить по новоисправленным книгам одну обедню, и, по окончании ее стал вытирать губою святой патир, то увидал, что внутри патира выступила кровь, «выступила та же кровь и на внешнюю сторону патира». Тогда недоумевающему о явлении Илариону был глас: «елико крови обретеся внутри чаши, толико и на внешней стране чаши; тако разумей и о исправлении книжном и о прочем: аще по прежним, или по новоисправленным служебникам, обаче ни чим же новоисправленная служба меньши первыя». Уверившись таким чудесным образом в одинаковом достоинстве новоисправлевных книг с старыми, Иларион не только сам стал служить по новым книгам, но и требовать того же от своих учеников. Одни повиновались ему, «овии же упорством многим возразишася, и даже до смерти совещается в своем упорстве стояти, укоряюще самого преподобного, якобы самому ему с правого пути совратимся, глаголюще ему со укоризною: яко самому тебе прежде учити нас даже до смерти о сем стояти. Преподобный же некоего ученика – Пестяковца проста и письма не умеющего, многим постом и поклонами и плинфы на выю его повесивше, смиряше» 1998 . Но подобного чудесного уверения в одинаковом достоинстве старых и новых книг удостоивались, конечно, очень и очень немногие, большинство же колебалось и не знало чего ему следует держаться. Очень живую и яркую картину нестроений, колебаний и пестроты в отправлении разных церковных служб рисует нам современник – суздальский священник Никита Добрынин (Пустосвят) в челобитной государю. «Во многих градех твоея благочестивые державы, наипачеже в селех, пишет он государю, церкви Божии зело возмущены, еже есм много ходах, и не обретох дву, или трех церквей, чтобы в них единочинно действовали и пели, но во всех разнствие и велий раздор: в той цер- |
| Известно, с одной стороны, об отказе о. Илиодора от приглашения служить соборне, а с другой – о его готовности служить в одиночку. «Другую неделю хлопочу, чтобы мне одному, без богомольцев, разрешили служить литургию три раза в неделю в одной маленькой пустующей церковке», – писал он еп. Гермогену . Однако архиеп. Николай не позволил. Таким образом, узник остался и без храма, и без священнослужения. Свято-Успенская Флорищева пустынь была основана в XVIIb. на левом берегу р. Лух, а с 1764 г. считалась заштатным монастырем. На 1912 г. здесь жили 80 человек братии, из них 20 иеромонахов. Монастырь находился в глуши, среди «непроходимых и необозримых дремучих лесов», отделенный 35 верстами от ближайшего жилого места – г. Гороховец. «Здесь все точно отрезаны от мира», – писал корреспондент, приехавший с о. Илиодором . Уединенное расположение Флорищевой пустыни способствовало тому, что она стала играть роль ссыльного монастыря. К приезду о. Илиодора здесь находилось еще 12 ссыльных монахов. Режим монастыря на вид казался строгим. Трижды в день братия собиралась в церкви, где два монашеских хора пели по столбцам. «Братья молится усердно. Служба совершается истово», – писал о. Илиодор под впечатлением от первого флорищевского всенощного бдения . Но, познакомившись с жизнью монастыря ближе, он переменил свое мнение. Уже на шестой день проживания в пустыни о. Илиодор говорил: «До моего прибытия сюда братия вела жизнь совсем не монашескую» . Через девять месяцев пребывания в монастырских стенах он писал, что до его приезда «озорные послушники устраивали кулачные бои, форменное мордобитие» . Впоследствии же Сергей Труфанов дал монастырю следующую убийственную характеристику: «Флорищева пустынь – это не обитель, а дом терпимости. Здесь почти каждый монах имеет женщину, а то и две» . Будь это свидетельство единственным, его можно было бы отнести на счет озлобленности автора, известного своей привычкой к клевете. К тому же оговорки о. Илиодора о перемене порядков с его приездом показывают, что он писал с чужих слов. Но ему вторил некий аноним, подписавшийся как «сельский иерей, ревнующий о благе Церкви, близкий от Флорищ»: |
| «И в этом году, – писал о. Илиодор, – я с яростью восстал за честь Их [т.е. Императорской четы], ибо Священный Престол Их был для меня великой святыней, идеалом государственного устройства. Если я всегда готов был пролить за Них кровь свою, то как я мог умолчать, когда видел, что честь Их подвергается опасности. Только то печальное обстоятельство, что Они окружены людьми, не говорящими Им правды, клевещущими на меня и трепещущими пред Ними не из чувства благоговения, а из-за страха, как бы их неправда не открылась Им, – соделало меня преступником пред Ними. Я же свое " преступление " считаю подвигом» . Однако противоречие между этим «подвигом» и отношением властей смущало о. Илиодора. «Те, во имя кого я пламенел, бросили меня сюда, как котенка», – негодовал он . Он был оскорблен не только за себя, но и за «Великого епископа Гермогена». Их, «блюстителей чистоты и невинности Невесты Христовой», «изобличителей» Распутина, члены Синода «с ожесточенной злобой отдали на пропятие» . Поставленная перед выбором между развратником и двумя великими подвижниками, высшая духовная власть предпочла первого. Приблизительно так видел положение флорищевский узник. Таким образом, два главных авторитета о. Илиодора – православие в лице Синода и самодержавие – были поколеблены одним-единственным человеком. «На святыни мои Гришка наплевал, гад корявый!..» – восклицал иеромонах . В конце февраля С.С. Кондурушкин, известный тогда писатель, выпустивший два тома «Сирийских рассказов», прислал иеромонаху письменную просьбу о встрече. Очевидно, о. Илиодору польстил интерес такой важной особы к его персоне. Он был знаком только с одним писателем – И.А. Родионовым, который стал одним из его лучших друзей и написал о нем небольшую книжку. Пусть и этот пишет. И изнывающий от одиночества о. Илиодор поспешил пригласить Кондурушкина во Флорищи. «Мне хотелось с вами по душе поговорить...», – обмолвился иеромонах . Явившись в монастырь, писатель имел удовольствие испытать на себе новый режим свиданий, установленный для узника. Беседовать полагалось в трапезной при свидетелях. Однако о. Илиодор ловко уклонился и от трапезной, и от свидетелей в лице пожилого игумена, которого узник с чрезвычайной почтительностью убедил сначала остаться в коридоре, а затем и вовсе уйти из-под двери. |
| «…Флорищевская братия до ссылки туда о. Илиодора тихо там почивала, пила, ела. Во главе с своим архимандритом по коровнице имела. Уж очень нравственно распущена. Там все живут с бабами. Существует у них скотный двор, и там коровниц уж слишком много» . Другие источники делают более скромные, но тоже весьма неблагоприятные для братии замечания. Сотрудник «Старого Владимирца» вспоминает, как, проезжая Флорищи и отъехав уже от стен монастыря, обратил внимание, что по пути встречаются пешие женщины, и у каждой под мышкой четверть водки. «– Куда несете? – спросил я женщину. – Во Флорищи, барин. – Обыкновенная здесь история, барин, – заметил ямщик, – носят послушникам» . Даже сам архиеп. Николай в одном из рапортов мимоходом признает наличие в числе флорищевской братии «иеромонаха с небезупречным прошлым» и неких лиц «отчасти и недостаточно твердых в жизнеповедении» . Следует еще раз подчеркнуть, что Флорищева пустынь была местом ссылки. В 1908 году, рассуждая о другой, игравшей ту же роль, пустыни – Китаевской, – архиеп. Антоний Волынский писал: «Судить по ней о русском монашестве не то же ли значит, что судить об армии по дисциплинарному батальону?» . Таким образом, он косвенно признавал, что ссылаемые лица могли приносить в монастыри неблагочестивые нравы. Не вдаваясь в подробности чудовищных обвинений, предъявлявшихся современниками к Флорищевой пустыни, приходится заключить, что атмосфера, в которую угодил о. Илиодор, существенно отличалась от традиционной монастырской в худшую сторону. Режим узника определялся инструкциями, присланными настоятелю архиепископом Николаем. Св. Синод же медлил с распоряжениями, отдав, таким образом, иеромонаха во власть местного духовенства. Келья для о. Илиодора была приготовлена особой комиссией еще 22 января. Сначала хотели предоставить ему две комнаты, но затем отдали их охране, а для о. Илиодора выбрали соседнее помещение, в одну комнату, с трехаршинной передней. Расположенные в отдельном небольшом корпусе-просфорне, эти келии были избраны, очевидно, в силу их обособленности, а отведённое иеромонаху помещение находилось в конце коридора, за последней дверью. Два окна о. Илиодора, выходившие на лес и реку, были закрыты железными решетками, третье, с видом на монастырский двор, оставалось нетронутым. |
| Однако аскетические упражнения о. Илиодору теперь не давались. «Силы телесные настолько упали, что десять поклонов положу, и уже голова кружится», – сообщал он преосв. Гермогену 4 марта . Поэтому досуг флорищевского узника мало-помалу перешел в сугубо светскую плоскость. «Старый Владимирец» сообщал, что о. Илиодор целыми днями читает и пишет . Что же он читал? Сам он сообщал Бадмаеву, что «получает почти все столичные газеты» . Читал, кроме того, московские и царицынские. Упоминал, например, о левом «Раннем утре», об октябристском «Голосе Москвы». Кроме газет, о. Илиодор читал «массу писем», приходившую на его имя, и «охотно» отвечал. «Вот, смотрите, письма пишут, жалуются, плачут, деньги шлют» . Но главным направлением его работы был не эпистолярный жанр. В первые же недели своего заточения о. Илиодор стал писать книгу о Григории Распутине. Ее замысел был подсказан запиской, наспех набросанной в бадмаевском доме. Уже родилось и название – «Святой черт». Очевидно, флорищевские наброски затем легли в основу знаменитого памфлета. По-видимому, о. Илиодор подумывал также написать мемуары: он говорил Кондурушкину о другой своей книге и спрашивал, можно ли собрать все газетные статьи о себе за прежнее время. Если верить журналу «Рампа», иеромонах не гнушался и художественным словом: во время заключения он написал пьесу «В весеннем саду» на сюжет из монастырской жизни, «в спокойных элегических тонах» . С архиепископом Николаем (Налимовым), в чье ведение поступил теперь о. Илиодор, его отношения сразу же не сложились. Труфанов уверял, что почва была создана завистью робкого архиерея, «сбежавшего с Кавказа во время революции», к яркому проповеднику: «Не переваривал моей деятельной натуры». Кроме того, оказалось, что в 1908 г. преосв. Гермоген выступил против назначения брата архиеп. Николая, протоиерея Тимофея Налимова, ректором Санкт-Петербургской духовной академии . Познакомившись, преосв. Николай и о. Илиодор быстро невзлюбили друг друга. Личность своего последнего архиерея Труфанов описывал с присущей ему злобой: «Епископ Николай – человек больной, невменяемый, подвержен пьянственному пороку» . |
| После революции в Введенском храме по-прежнему проходили богослужения. Не смогли уберечь только колокола, их сбросили с колокольни в 1930-е годы. Правда, Флорищевскую церковь всё-таки закрывали с 1939 по 1941 год, но внутри ничего не тронули. Во время войны здесь исповедовались и причащались и, конечно, молились за своих сыновей, мужей и отцов, воевавших на фронте. Удивительно не то, что храм не закрыли во время Великой Отечественной войны, а другое: в нём служили во время " хрущёвской оттепели " . В 1946 году Введенский храм был официально открыт. Последующие годы он оставался единственным действующим на два-три района. Церковь сохранила внутреннее убранство. Во Флорищенскую церковь свезли иконы и богослужебную утварь из ряда закрытых и уничтоженных в округе храмов. Так, в Введенской церкви оказалась икона Божией Матери " Державная " , которая в 1990-х годах мироточила. Со слов настоятеля церкви о. Вячеслава Буланова, она происходила из одного подмосковного храма, теперь уже неизвестно какого. В советское время рядом с храмом была школа, она прямо примыкала к церковной ограде, и дети смотрели, как люди идут в храм молиться, а ведь было время борьбы с религией, и всё же церковь не закрыли. Вокруг церкви находится церковное кладбище. Церковная территория обнесена кирпичной оградой с железными решётками и трёхчастными Святыми воротами. На четырёх углах ограды имеются четыре круглые башни, раньше на которых имелись красивые флюгеры. Каменная церковь имеет форму креста. Её длина 21,3 метра. Основной объём имеет форму восьмигранника на четверике высотой в 32 метра, а приделы в форме квадрата высотой в 7,1 метра. Колокольня в виде столпа с пилястрами и колоннами в три яруса соединена с храмом тёплой трапезной. Высота колокольни 35,5 метра. Венчает её восьмигранный шпиль высотой в 7 метров, на который водружён восьмиконечный крест. На самом храме крест тоже восьмиконечный, он сделан из меди с сохранившейся позолотой. Из-под купола летнего храма спускается массивный, двухъярусный светильник-паникадило. Оно несколько видоизменено, оснащено электрическими лампами, но сохранило свою древнюю форму. В старые времена паникадило со множеством свечей опускали к земле, зажигали и вновь поднимали наверх. Чтобы всё это мог сделать один человек, на светильнике была устроена сложная система противовесов, которая сохранилась до наших дней. |
| 661 В восстановленном виде надпись читается: Romae, Via Cornelia sanctorum marthyrum Marii et Marthae conjugum, et filiorum Audifacis et Abachum nobilium Persarum, qui Romam temporibus Claudii principis ad orationem venerant. Martigny, Diction. p. 521. 663 Deo annoente (annuente), felis pedatura Susti (Justi) votum posuit. Martigny, Diction. p. 521. 665 В рукописном сборнике XVII в. Флорищевой пустыни 102–675 лл. 198–201) нам встретилась любопытная и довольно подробная «Роспись мощем, которые сохраняются во граде Рим в церкви глаголемой Святая Святых». Своим содержанием и характером она напоминает ту часть статейного списка посольства боярина Бориса Петровича Шереметева в Краков, Венецию, Рим и Мальту в 1697–1690 гг., в которой рассказывается об осмотре нашим благочестивым послом более известных римских церквей и о святынях, виденных им в каждой из них (Древн. российск. Вивлиофики ч. V, стр. 336–340. Москва 1788). Сведения, сообщенные автором статейного списка о мощах и реликвиях римской церкви Святая Святых, сравнительно кратки, а главное несколько не сходственны с теми, которые содержатся в Росписи Флорищевского сборника. Представляет ли последняя лишь иную, быть может, черновую редакцию той части статейного списка Шереметева, где перечисляются св. мощи римской церкви Всех Святых, или же она есть извлечение из неизвестного доселе описания путешествия в Рим какого-либо русского паломника XVII века, – окончательно решать не беремся. Принимая во внимание отличие «Росписи» от статейного списка Шереметева, также то обстоятельство, что непосредственно за нею в сборнике Флорищевой пустыни следует незначительный, без конца, отрывок, начинающийся словами: «Книга, в которой поведаются таинства, учинени от Бога и пресвятыя Богородицы» и повествующий о назаретском доме богоотец Иоакима и Анны, в котором пребывали Богоматерь со Своим божественным Сыном, мы склонны предполагать в «Росписи» извлечение из неизвестного доселе памятника древнерусской паломнической литературы. Имея в виду небольшой объем «Росписи» и её прямое отношение к занимающему нас вопросу, мы приводим её здесь с некоторыми впрочем опущениями по не совсем исправному списку Флорищевой пустыни. |
| В конце июля он неоднократно повторял эти настояния устно при свиданиях с навещавшими его приверженцами, убеждая их объединиться с другими и увезти его силой. «…Если я вам дорог, то придите и возьмите меня, тюрьмы не бойтесь, – только нужно знать, за что сидеть, чтобы сделать мне пользу». При этом о.Илиодор показывал гостям какой-то изобретенный им план, стоящий, по его подсчетам, только 3 тыс. р., а раз спросил, нет ли в здешнем бору поляны . Наконец, в те же дни узник написал своим приверженцам гневное послание, громя тех, кто не одобрил его затею. «Господь не потерпит с вашей стороны такой обиды мне и воздаст вам; некоторые из вас говорят, что если батюшка приедет каким-либо незаконным путем, то он тогда нам не нужен. О, Боже! да мне так рассуждающие пятьсот раз не нужны... Я мог бы вам написать целую книгу о том, что я действую непогрешительно, но сейчас не время рассуждать, а нужно действовать… Если бы любили Бога, любили меня, если бы ничего не боялись претерпеть за правду, то давно бы уже взяли меня отсюда, но вы до сих пор ноете там, я сижу без дела здесь, почему! потому, что вы не любите сильно Бога, меня и правду Христову» . Исполнение замыслов о.Илиодора легло на плечи совета царицынского отдела «Православного братского союза русского народа». По распоряжению своего брата Аполлон и Максимилиан Труфановы реформировали это учреждение, переизбрав членов совета, председателя и казначея. Теперь сюда входили только самые преданные флорищевскому узнику лица. Организацией нового побега руководил Аполлон. План был прост. Илиодоровцы, переодетые крестьянами, отвлекают стражников, подняв в лесу шум. Тем временем о.Илиодор покидает монастырь и едет на приготовленном извозчике до ближайшей деревни, а оттуда на автомобиле в Нижний Новгород. Готовясь к исполнению этого плана, заговорщики устроили в окрестностях монастыря несколько баз – лесной шалаш в трех верстах от пустыни и две квартиры в селе Мячково Гороховецкого уезда, за 25-30 верст. Один, особенно отчаянный, даже попытался внедриться во вражеский лагерь, попросившись в число братии, но не был принят. |
| 30-го ч. получено было мною письмо из Флорищевой Пустыни от Преосвященного Иакова 77 епископа Муромского. Вот что он писал мне от 28-го числа: «Неохотно поздравляю Ваше Преосвященство с новосельем. Незнающий Вас подумал бы при этом перемещении, что Вы заслужили епитимью и Вас вздумали поучить. Вы очутились в таком положении, в каком некогда находился Преосв. Иннокентий 78 , переведенный из Харькова в Вологду. Как ни крепитесь, а сердце Ваше не скоро перестанет ныть по Харькове. Жаль мне Харькова... Но благословен Господь! Он сотворил милость Тверитянам; их утешаете чрез Вас. И Вас да утешит в них! Эти речи несутся к Вам из Флорищевских лесов, которыми наслаждаюсь я, живя в пустыни с 23-го июля. Отдых испросил себе по 3-е августа и продолжаю здесь лечиться. 6-го июля скончался Конст. Никит. Тихонравов 79 , остановив жену, дочь-невесту и сына лет 15-ти идиота, без всяких средств; на похороны губернатор дал 100 руб. и после собрали по подписке семейству 150 р. Я отпевал его, по знакомству. Начальники, губернии и другие почтили его память». На письмо это отвечал я от 3-го августа: «Благодарю Вас и за «неохотное» поздравление меня с перемещением. Действительно, если смотреть на меня как на празднолюбца и сребролюбца, перемещение меня на знаменитую Тверскую кафедру есть истинная епитимия. Здесь, сравнительно с Харьковом, трудов вдвое больше, а вознаграждение за труды вчетверо меньше. К счастью высшее начальство, переводя меня с Харьковской паствы на Тверскую, руководилось при сем иными высшими соображениями, как мне об этом с достоверностью известно. Харьковская епархия, конечно, имела для меня некоторые несомненные преимущества пред епархиею Тверскою, но и эта последняя имеете свои добрые стороны. Здесь, например, я не нашел на архиерейском доме такого долга, какой нашел на Харьковском. Здесь я нашел Консисторию гораздо в большем благоустройстве, чем в Харькове. Здесь кафедральный собор благолепнее Харьковского; здесь почти втрое больше приходских церквей, чем в Харькове, при населении в два с половиною раза меньшем, и проч., и проч.»… |
|
|
