| Дело о Епископе Евфимии представляет большую важность в историческом отношении, но, к сожалению, рассказ летописи, при видимых подробностях, в сущности весьма неудовлетворителен; ибо в нем не объяснено самое, важное, в чем именно был виноват Евфимий; выражения: многие вины тяжкие и неудобоносимые, слишком общи и невразумительны для того, чтобы из них понимать что либо определенно; не более ясны и слова: раздор и мятеж церковный; из них можно только догадываться, что Евфимий был виноват, может быть, в упорстве и неуступчивости своего характера, в следствие чего власть церковная стала в борьбу с властью Государственною, с Князем, – вот раздор и мятеж церковный, и тем более, что прочее духовенство держалось стороны Князя; тяжкие же и неудобоносимые вины или были сущая клевета, как их и называет Никоновская летопись, или не имели надлежащих доказательств для правильного и законного осуждения обвиняемого; в противном случае, Митрополит не только не стал бы склонять Князя к примирению с Епископом, но сам бы первый начал преследовать виновного, на основании церковных правил; ибо, как мы уже видели, Киприан не думал как-нибудь потворствовать Евфимию, и еще после первых обвинений, не оканчивая суда, запретил ему священнодействовать. А уклонения и продолжительные отказы вновь назначенного Епископа Арсения ясно говорят, что, собственно, преступлений в поведении Евфимия не было и не открыто при всем старании обвинителей; ибо в летописи прямо сказано, что Арсений не соглашался принять Епископства, бояся вражды и браней многих. 20 Следовательно, он сознавал невинность Евфимия и, может быть, внутренно обвинял Князя и себе ждал Евфимиевой участи. Но мы не можем обвинить, вместе с Арсением, и Князя. Конечно, в настоящее время, при ясной определенности прав и обязанностей церковной власти, для нас непонятна правильная ссора Епископа с Князем; по нашим понятиям, в таком случае которая-либо сторона непременно должна быть виновна; но в XIV и даже XV столетиях, это было далеко не так. Власть Епископская тогда была слишком неопределенна; Епископ в то время принимал участие в делах не только гражданских, но и чисто Государственных: так, например, в 1287 году Князь Владимир Василькович, во время болезни своей отправляясь из Владимира Волынского в Любомль, оставил во Владимире, вместо себя, Епископа Марка: «И пребыв мало дней во Владимере, и нача молвити Княгини своей и боярам: хотел был доехать до Любомля; а се мене место епископ же Марк» (Ипат. |
| Немедленно по прибытии во Владимир, Александр, вместе с Князьями Борисом Васильковичем Ростовским и Андреем Ярославичем Суздальским, отправился в орду для окончательных переговоров с Улавчием и другими Ханскими сановниками 68 . Здесь ум Александра и подарки, розданные кстати, привели дела к возможно желанному концу; закон Мункэ о налогах и почтах разрешился в форме более или менее благоприятной для России. Сановники Монгольские, убежденные и подкупленные Александром, успели представить Хану дела в таком виде, что он согласился ограничить определение отношений России к Монголам почти единственно исчислением народа и раскладкой условной дани и некоторыми повинностями под надзором особых чиновников, заведовавших собственно сбором податей и исправным отправлением повинностей, с тем чтобы всеми прочими делами по управлению заведовали утверждаемые Ханом природные Русские Князья, которым даже предоставлено было право вести войну и заключать мир с кем угодно, без всяких отношений к Хану, как Государям самостоятельным и независимым. До нас не дошли ни ярлыки (или утвердительные грамоты) Хана, данные Александру и другим Князьям его современникам, ни ярлыки, которые давались последующим Князьям; впрочем, мы имеем несколько ярлыков, данных в разное время Русскому духовенству, хотя и не ранних, но, тем не менее, указывающих, что они писались на основании первых ярлыков, ибо в них постоянно повторяют Ханы: «не изыначиваем первых ярлыков, по первым грамотам нашим, первых царей великих грамотам и дефтерем». Эти ярлыки духовенству в некоторой степени достаточно могут руководить нас в определении тех отношений Руси к Монгольским Ханам, в которые она была поставлена стараниями и умом Александра Ярославича. Так в ярлык Узбека, данном Митрополиту Петру, Хан освобождает церковные имения Руси от влияния баскаков, таможников, данщиков, поборщиков, писцов, и изъемлет их от платежа тамги, поплужного, мыта, яма и мостовщины, и от отправления повинностей войны и охоты, а также от взноса даней, запросов, кормов, подвод; или в грамоте Алютяка Митрополиту Михаилу, в которой Алютяк также ссылается на уставы прежних Ханов, Русское духовенство не обязывалось платить ни поминков, ни поклонного, ни выходу, ни полетнего, ни станового, ни въездного, ни мимоходного по дороге послам, баскакам или другим каким пошлинникам. |
| Высшею монетною единицею была гривна – кусок металла в известной форме, равный известному весу, носившему то же самое название – гривны. Что гривна была ходячею монетою, это очевидно из следующего, хотя позднейшего (впрочем, не очень) известил: в 1288 году волынский князь Владимир Василькович велел серебряные блюда, золотые и серебряные кубки перед своими глазами побить и перелить в гривны. Кроме гривен существовала еще серебряная монета – сребреники; о ее существовании есть ясное свидетельство летописи под 1115 годом: «Повеле Володимер режючи паволокы, орници, бель, разметати народу, овоже сребреники метати». О существовании кожаных денег имеем ясные свидетельства иностранцев и своих; в одном хронографе прямо говорится: «Куны еже есть морд куней». В доказательство противного, что подкупами и белью разумелись монеты металлические, золотые и серебряные, приводят следующее место из летописи под 1066 годом: «Двор же княж разграбиша безчисленное множество злата и сребра, кунами и белью». Приводя все эти слова в тесную связь и соответствие, полагают, что кунами и белью есть необходимое дополнение и объяснение к злата и сребра. Но, во 1) мы знаем, что летописец употребляет конструкцию очень свободную, вследствие чего кунами и белью может стоять совершенно независимо от злата и серебра; во 2) бель означает мех, шкуру известного животного, или, как думают некоторые, ткань особого рода: так, под 1116 годом говорится, что Мономах велел резать бель и бросать народу; и тут же бель ясно отличается от серебряной монеты, от серебреников; в 3) в приведенном месте Ипатьевский список имеет: скорою (шкурами) вместо белью, вследствие чего мы имеем полное право принимать здесь под именем кун деньги вообще, а под именем бели – меха. Наконец еще известие, впрочем, позднейшее: в 1257 году Даниил Романович галицкий велел взять дань на ятвягах «черные куны и бель сребро». Ясно, что здесь слова бель и сребро должны быть принимаемы совершенно отдельно, ибо летописец не имел никакой нужды объяснять, что бель означает серебро; но позднейшие переписчики, не понявши дела, в соответствие черным кунам поставили бело сребро, как читается в некоторых списках. |
| Для объяснения этого служит следующее место летописи, находящееся под 1254 годом: «В та же лета, времени минувшу, хронографу же нужа есть писати все и вся бывшая, овогда же писати в передняя, овогда же возступати в задняя; чьтый мудрый разумеет; число же летом вде не писахом, в задняя впишем по Антивохыйскым сором алумпиядам, грьцкыми же численицами, римськы же високостом, якоже Евсевий и Памьфил, инии хронографи списаша от Адама до Хрестоса; вся же лета спишем росчетше во заднья». Здесь слова «овогда же (нужа) писати в передняя, овогда же возступати в задняя» показывают нам, что летописец тяготился хронологическим порядком, который заставляет прерывать нить однородных известий, понимал, что иногда нужно вести рассказ сплошь в продолжение нескольких лет и потом опять возвращаться назад к другого рода событиям. Должно прибавить также, что рассказ о кончине князя Владимира Васильковича обличает современника-очевидца, писавшего в княжение преемника Владимирова, Мстислава Даниловича; на это указывают следующие слова в обращении к Владимиру: «Возстани, видь брата твоего, красящаго стол земли твоея; к сему же вижь и благоверную свою княгиню, како благоверье держит по преданью твоему». Касательно образованности волынского Летописца мы должны заметить, что он знает Гомера; так, под 1232 годом читаем: «О лесть зла есть! якоже Омир пишет, до обличенья сладка есть, обличена же зла есть». Русский язык остался господствующим, письменным и правительственным, и после утверждения власти князей литовских в Западной Руси. На русском же языке продолжались писаться и летописи, следы которых можно отыскать в XIV веке: до нас дошла летопись от первой половины XV века, в которой говорится, что она есть сокращение древнейших; рассказ ее отличается особенною наивностию. На великой Северо-Восточной равнине, на перекрестном открытом пути между Европою и Азиею и между Северною Европою и Южною, т. е. между новою Европою и старою, на пути из Варяг в Греки, основалось государство Русское. «Земля наша велика и обильна», – сказали племена призываемым князьям; но они не могли сказать, что великая и обильная страна их хорошо населена. |
| Наши летописи представляют множество примеров подобного явления. Когда ослепленный Василько получил снова Теребовль, отнятый прежде у него, то «наставши весне», пошел вместе с братом Володарем – мстить Давиду Игоревичу за свое ослепление. Давид затворился во Владимире. «Онема же (то есть, Васильку и Володарю) ставшима около Всеволожа, и взяста копьем град и зажгоста огнем; и бегоша людье огня. И повеле Василько исечи вся, и створи мщепье на людех неповинных, и пролья кровь неповинну» 62 . Несколько времени спустя, он пришел к городу Владимиру вытребовать какого–то Туряка, Василия и Лазаря, которые будто «намолвили» Давиду ослепить Василька. Туряк успел бежать в Киев, а Василий и Лазарь были схвачены и выданы, и «заутра, по зари, повесиша Василя и Лазаря и растреляша стрелами Васильковичи... Се же второе мщение, – прибавляет летописец, – его же не бяше лепо створити; дабы Бог отместник был, и взложити было на Бога мщенье свое» 63 . В истории борьбы Изяслава II с Юрием Долгоруким из–за Киевского стола, был, между прочим, подобный же случай: Изяслав из мести сжег городок у Юрия; Юрий собрал войско и сказал: «Сожег мой городец, то и я отожгу противу» 64 . Русская проповедь того времени глубоко сознавала весь нравственный вред от господствовавшего в догдашнем русском обществе духа мести, действовавшего в разрез с понятием о христианской любви к ближним, которая предписывает скорее платить добром за зло, нежели мстить, – и потому сильно восставала против укоренившегося противу – христианского обычая мести. Так, еще Лука Жидята ( 1059) в одном из своих поучений трогательно взывал к своей пастве: «Претрьпите брат брату и всякому человеку, а не вздати зла за зло» 65 . В одном древнем сборнике поучений, проповедник, глубоко возмущенный испорченностью людей, с прискорбием говорит, что такая нравственная порча происходит, между прочим, от того, что «вста... лютость на кротость, вста гнев па тихость, на любовь – ненависть... обида на смирение, разбои на братолюбие... Темже, – прибавляет он, великое есть требе вздержание» 66 . |
| Те, кто бывал в Белоруссии или просто интересовался ее историей, знают, что одним из символов белорусского государства является знаменитая Белая вежа – мощная крепостная башня, возвышающаяся посреди древнего Каменца неподалеку от Беловежской пущи – заповедных древних лесов, получивших свое название, по одной из версий, как раз от близкого соседства с башней-крепостью. «Вежа» по-белорусски башня, а белой ее называли потому, что некогда она была побелена известью (этот факт, правда, почему-то упорно отрицают отдельные исследователи). С Каменцом также связана и история Каменецкой иконы Божией Матери. И Белая вежа, и православная святыня связаны с именем известного Волынского князя Владимира Васильковича (1250–1288). Князь Владимир Василькович был человеком образованным и набожным, любил чтение, часто предавался размышлениям о жизни и предназначении человека. Время то было сложное: Русь совсем недавно пережила опустошительное разорение от монголо-татар. Волынь только начала оживать после запустения. Владимир Василькович, ревностный православный христианин, в свободное от государственных дел время (что случалось не часто) предавался любимому увлечению: он был искусным иконописцем. Наверное, в наше время это могло бы показаться странным, но в княжестве к такому занятию князя относились с большим уважением – монголо-татарское разорение заставило людей повернуть свои души к Богу. Об этом «княжеском деле» упоминает известная Ипатьевская летопись, где говорится, что во Владимире-Волынском князь Владимир Василькович расписал храм святого Димитрия Солунского , а также начал роспись построенной им же каменной церкви святого Георгия и Богородицы в Любомле, но из-за болезни так и не завершил задуманного. В 1268 году Владимир Василькович пишет образ Божией Матери, который именовался сначала Каменецко-Руськой, затем Каменецко-Литовской и наконец Каменецкой иконой Божией Матери – под этим именем она известна и нашим современникам. Укрепив княжество, Владимир Василькович задумывается уже не только о восстановлении разрушенного монголо-татарами, но и о постройке новых городов и пограничных укреплений. В 1276 году он строит Каменец. Само название, как некоторые считают, связано с тем, что в том месте, где возводился новый город, была каменистая, твердая почва. Впрочем, большинство исследователей полагает, что дело не в почве, а в строительстве могучей крепостной башни. |
| В 1269 г. вместе с Ростовским еп. Игнатием и своим сыном кн. Глебом Васильковичем М. М. присутствовала при пострижении «в черньци и в скиму» юрьевского св. блгв. кн. Димитрия Святославича , сына Владимирского вел. кн., суздальского и юрьевского св. блгв. кн. Святослава (Гавриила) Всеволодовича . Умиравший был военно-политическим союзником Александра Невского; по-видимому, М. М. и ее сын кн. Глеб Василькович стали его душеприказчиками (кн. Димитрий был похоронен в Юрьеве-Польском во имя арх. Михаила муж. мон-ре - Приселков. 1950. С. 329-330). М. М. скончалась в ростовском Княгинином мон-ре в праздник Зачатия прав. Анной Пресв. Богородицы (см. ст. Иоаким и Анна ), когда во всем городе шла литургия. При ее кончине присутствовали ростовский кн. Борис Василькович, его жена кнг. Мария Ярославна и внуки М. М.- князья Дмитрий и Константин Борисовичи (ПСРЛ. Т. 1. Вып. 3. Стб. 525). Белозерский кн. Глеб Василькович в это время был в Орде. «Благовернаа христолюбивая княгыня Васильковая», как отмечал летописец, «предасть душу тихо и нетрудно и безмятежно». Прощаться с М. М. пришли жители Ростова, еп. Игнатий, настоятели обителей, все черное и белое духовенство. Они «певшее над нею обычныа песни, и погребоша ю у святого Спаса, в своем еи манастыри с многими слезами» ( Приселков. 1950. С. 331). Имя М. М. было внесено в синодики ростовских соборов и мон-рей. Согласно синодику ростовского Успенского собора 1642 г., здесь читалась «Бл(а)говерному кн(я)зю Василию Константиновичю Ростовьскому оубиеному от окаяннаго Батыя за веру хр(и)стианскую и княгине его Марие вечная память» (РГБ. Ф. 344. Собр. Шибанова. 99. Л. 42 об.; Конев. 1995. С. 100). В посл. трети XIII-XV в. М. М. почиталась местно как представительница правящей в Ростове династии, а также как основатель и ктитор ростовского Княгинина жен. мон-ря. В кон. февр. 1279 г. рядом с М. М. по благословению еп. Игнатия и при одобрении правителя Ростова кн. Дмитрия Борисовича были перезахоронены из ростовского Успенского собора кн. Глеб Василькович и его жена кнг. |
| 412. Брячислав, князь полоцкий, чей сын неизвестно. – Выдал свою дочь, Александру 7), за Александра Ярославича, князя новгородского, впоследствии Невский, а по смерти святой 12), и венчал их в Торопце, в 1238 г. – Никаких других сведений о нем нет. 413. Брячислав Борисович 413. Брячислав Борисович, по Карамзину, князь изяславльский, сын Бориса-Рогволода Всеславича князя полоцкого 396). – Но это едва-ли так. Дело в том, что Карамзин принял летописного Брячислава ( без отчества ), князя изясланльского, попавшегося в руки своему шурину (женину брату) Изяславу Мстиславичу, князю курскому 106). в 1127 г, – за Борисовича . А так как другой Борисович же, Рогволод ). был женат на дочери этого самого Изяслава, то, разумеется, трудно допустить брак двух родных братьев на родных же тётке и племяннице. Впрочем, ошибку Карамзина исправить легко, если его Брячислава Борисовича , в родословных не существующего, заменить родословным Брячиславом Давидовичем 415). 414. Брячислав Василькович 414. Брячислав Василькович (Васильевич).князь изяславле-витебский, один (второй?) старший из четырех сыновей Басилька (Василия) Всеволодовича, князя полоцкого 512). от брака с неизвестной. – О времени иг месте его рождения сведений нет; получив от Рогволода Борисовича, князя друцко-полоцкого ), Изяславль, был в нём захвачен и закован Глебовичами, князьями полоцкими, но освобожден тем же Рогволодом в 1159 г.; вместе с другими князьями кривскими (полоцкими), ходил на Владимира Мстиславича, князя дорогобужского 552), к Слуцку, в 1162 г.; будучи уже князем витебским, ходил к Друцку, на помощь Святославу Всеволодовичу, князю киевскому ), отлившемуся против Ростиславичей смоленских, в 1180 г.; когда умер и где погребено тело его – ни из чего не видно. Был женат на неизвестной, от брака с которой имел сына Васильке, князя витебского 508) Примечание, Князь Брячислав Василькович, в некоторых родословных, почитается тестем св. Александра Невского, – что едва-ли справедливо, так как он начал уже действовать исторически почти за восемьдесят лета до свадьбы Александры Брячиславовны, княжны полоцкой 7). с св. Александром Невским 12). – Слич. 512 и 515. 415. Брячислав Давидович |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ВЛАДИМИР (ИОАНН) ВАСИЛЬКОВИЧ (не ранее 1248 - 10.12.1288, Любомль), кн. владимиро-волынский (ок. 1269-1288), сын владимиро-волынского кн. Василька Романовича, младшего брата вел. кн. Даниила Романовича . Род. от 2-го брака кн. Василька с кнг. Дубровкой (в Крещении Еленой), вероятно дочерью краковского и сандомирского кн. Лешка Белого. Брак В. В. с Ольгой, дочерью брянского кн. Романа Старого, в 1263 г. скрепил союз с черниговскими князьями в целях общей для галицко-волынских Романовичей политики сдерживания Литвы. Заняв владимиро-волынский стол после смерти отца, В. В. не стремился к внешнеполитической активности, действуя чаще в русле политики своего старшего двоюродного брата галицкого кн. Льва Даниловича , что видно, в частности, по составленной при дворе В. В. летописи, к-рая вошла в Галицко-Волынскую летопись . Стараясь поддерживать дружеские отношения с зап. соседом - мазовецким кн. Конрадом II (1262-1294), В. В. если и участвовал в военных действиях, то по большей части вынужденно: по приказу хана Менгу-Тимура - в русско-ордынских походах на земли Литвы в 1275 и 1277 гг., организованных кн. Львом Даниловичем; в 80-х гг.- в походах на Краковское княжество, совместных с татарами и также по инициативе Льва Галицкого. Летопись В. В. завершается пространной похвалой князю, в к-рой, несмотря на ее во многом литературно-трафаретный характер (так, в ней выявляются обширные заимствования из похвалы равноап. кн. Владимиру (Василию) Святославичу в Слове о законе и благодати митр. Илариона), очерчен впечатляющий образ князя-страдальца (в последние годы жизни В. В. был мучим тяжким недугом: «нача ему гнити исподняя устна»), просвещенного правителя («бысть книжник велик и философ, акого же не бысть во всей земли и ни по нем не будеть»), покровителя Церкви, храмоздателя, нищелюбца. Перечислены церкви, к-рые по приказу В. В. были построены и снабжены книгами, иконами, утварью: Благовещенская в Каменце (город в сев. |
| На этом месте уже находилось небольшое поселение, основанное еще отцом князя Васильком Романовичем в 1250 году, была здесь и деревянная церковь. Именно в эту церковь Владимир Василькович передал в 1268 году написанную им икону, облаченную в богатую ризу. В том же 1268 году он унаследовал княжеский престол. При строительстве Каменца Владимир Василькович возводит знаменитый Каменецкий столп – Белую вежу. Согласно Галицко-Волынской летописи, башню построили между 1276 и 1288 годами. Это было оборонительное сооружение, в котором могли поместиться несколько сот человек на каждом этаже, а всего этажей было три. Башню окружили деревянными стенами. Получался своего рода укрепленный замок. Князь любил бывать здесь, ведь Каменец находился недалеко от Беловежской пущи – заповедного места княжеской охоты. Тогда же, в 1276 году, на небольшой горке с красивым старорусским названием Кладуча (кладуча – кладбище) князь строит в Каменце вместо деревянной каменную церковь Благовещения Пресвятой Богородицы . В этой церкви Каменецкая икона Божией Матери находилась некоторое время. В 1285 году в Каменце был построен еще один храм – княжеская Рождественская церковь. Каменецкую икону Божией Матери перенесли туда, здесь она и пребывала долгих пять столетий. С Каменцом, вероятнее всего, связаны и известные Четьи-Минеи 1489 года, списанные сыном священника Березкой из Новогрудка и затем попавшие в Киев, но эти факты еще требуют подтверждения исследователей. Впрочем, сам западнорусский характер Четьих-Миней не вызывает сомнений – весь вопрос в том, списаны ли они в Каменце или же в Бресте. В 1797 году случился пожар, и Рождественская церковь полностью сгорела. Как это нередко бывает с православными святынями, икона чудесным образом избежала гибели в огне и осталась невредимой – лишь ее оборотная сторона обуглилась и закоптилась. При разборе пожарища образ обнаружил некий горожанин по фамилии Зерницкий. Дальнейшие известия о месте пребывания иконы противоречивы и неточны. По одним данным, до 1835 года она находилась в Воскресенском храме Каменца. Эта церковь была построена в середине XVI века, со временем сильно обветшала, но после пожара, уничтожившего Рождественскую церковь, Воскресенский храм отреставрировали, службы в нем возобновили. В 1835 году Каменецкую икону перенесли в Симеоновскую церковь. |
|
|
