| Великий Князь изъявил сожаление о внезапной кончине знаменитого, умного Владимирка, основателя могущественной Галицкой области, но требовал доказательств искреннего дружелюбия от Ярослава – то есть, возвращения городов Киевских, и видя, что ему хотят удовлетворить только ласковыми словами, а не делом, прибегнул к оружию. Войско Галицкое стояло на берегах Серета: Изяслав, пользуясь густым утренним туманом, перешел за сию реку. Мгла исчезла, и неприятели увидели друг друга. Юный Князь Галицкий сел на коня. Усердные Вельможи сказали ему: «Ты у нас один: что будет, если погибнешь? Заключись в Теребовле: мы сразимся; и кто останется жив, тот придет умереть с тобою». В сражении упорном и кровопролитном победа казалась сомнительною. Сын и братья Изяславовы не могли устоять; но Великий Князь одолел на другом крыле. С обеих сторон гнались и бежали; обе стороны взяли пленников, но Изяслав более. Он поставил на месте битвы знамена неприятельские и схватил многих рассеянных Галичан, которые толпами к ним собирались, обманутые сею хитростию. Видя малое число своей дружины и боясь вылазки из Теребовля, Изяслав велел ночью умертвить всех несчастных пленников, кроме Бояр, и с покойною совестию возвратился в Киев, торжествовать второй брак свой. Невестою его была Княжна Абазинская, без сомнения Христианка: ибо в отечестве ее и в соседственных землях Кавказских находились издавна храмы истинного Бога, коих следы и развалины доныне там видимы. Мстислав, отправленный отцом, встретил сию Княжну у порогов Днепровских и с великою честию привез в Киев. Готовясь к новому междоусобному кровопролитию (ибо непримиримый Князь Суздальский стоял уже с войском в земле вятичей, близ Козельска), Изяслав с прискорбием видел бесчестие своего меньшего сына, Ярослава, изгнанного Новогородцами, которые – в 1149 году положив на месте 1000 Финляндцев, хотевших ограбить Водскую область, – в течение пяти лет не имели иных врагов, кроме самих себя, и занимались одними внутренними раздорами. Избранный сим легкомысленным народом, Ростислав Смоленский, в угодность ему, отправился княжить в Новгород, а Ярослав в Владимир Волынский, на место умершего Святополка Мстиславича. |
| Будущий князь Переяславский и Новгородский, Великий князь Киевский и Владимирский Ярослав-Федор, правнук Владимира Мономаха и сын Всеволода Большое Гнездо от чешской княжны Марии Шварновны, родился 8 февраля 1191 года в Переяславле-Залесском. Выполняя волю своего великого отца, в десятилетнем возрасте, в 1201 году, начал княжить в Переяславле Русском (Южном) – столице Переяславского княжества, прикрывавшего подступы к Киеву со стороны половецких степей. В двенадцать лет князь Ярослав вместе со многими другими князьями участвовал во главе полка в карательном походе против половцев, часто беспокоивших пограничные русские земли. Кимаки или кыпчаки сложились как тюркоязычный народ из потомков племен хуннов, кочевавших в Средней Азии, и европеидного племени динлинов, обитавших в эпоху бронзы на Алтае и Минусинской котловине. Кипчаки расселились в бассейне рек Иртыша и Тобола, а середине XI века проникли в Приднепровье и Северное Причерноморье. На Руси за светлый цвет волос их называли «половцами» (по-русски полова означает солома), а на Западе – команами или куманами. На границах Киевской Руси половцы появились в 1054 году, после занятия хазарских территорий к западу от Днепра. До 1115 года попеременно победы одерживали то половецкие, то русские войска, пока наконец великий киевский князь Владимир Мономах , получив полную власть, не перенес войну в степи и разгромил половцев объединённым войском Киевской Руси. После этого половцы и Дневнерусское государство часто начали выступать и как союзники. К 1116 году половцы окончательно разгромили и покорили печенегов. С этого времени половцы стали единственными хозяевами степей Северного Причерноморья. Известно одиннадцать колен половцев. Название каждого колена менялось вместе с именем хана. По смерти старого хана половцы избирали нового, как правило из того же рода. Поначалу хан не обладал сильной властью, она была у народного собрания. Арабские источники называли половцев «кипчаками», а место их расселения – «Дешт-и-Кипчак», включающая в себя степь от Днепра до Волги, Предкавказье, часть Хорезма, почти все Северное Причерноморье и Крым. Живший в XII веке раввин Петахья писал, что в хорошую погоду половцы могли различать предметы, находившиеся на расстоянии дня пути. |
| Рече же князь великий брату своему князю Владимеру: «Поспшим, брате, противъ безбожных половцовъ, поганых татаръ и не утолимъ лица своего от безстудиа ихъ; аще, брате, и смерть нам приключится, то не проста, ни безума нам сия смерть, нъ жывотъ вчный». А самъ государь князь великий, путем дучи, призываше сродникы своа на помощь – святыхъ страстотръпецъ Бориса и Глба. Слышавъ же то князь Олегъ Резаньскый, яко князь великий съвъкупися съ многыми силами и грядеть въ стртение безбожному царю Мамаю, и наипаче же въоруженъ твръдо своею врою, еже къ Богу Вседръжителю вышнему творцу всю надежу възлагаа. И нача блюстися Олегъ Резаньскый и с мста на мсто преходити съ единомысленики своими, и глаголя: «Аще бы нам мощно послати всть къ многоразумному Олгорду Литовъскому противу такова приключника, како иметь мыслити, но застали нам путь. Азъ чаях по преднему, яко не подобаеть русскым князем противу въсточнаго царя стояти, и нын убо что разумю? Откуду убо ему помощь сиа прииде, яко противу трех насъ въоружися?» Глаголаша ему бояре его: «Намъ, княже, повдали от Москвы за 15 дний, мы же устыдхомся теб сказати: како же в вотчин его есть, близ Москвы, жыветь калугеръ, Сергиемъ зовуть, велми прозорливъ. Тъй паче въоружи его и от своих калугеръ далъ ему пособники». Слышавъ же то, князь Олегъ Резанскый начатъ боятися и на бояре свои нача опалатися и яритися: «Почто ми не повдали преже сего? Тъ азъ бых послалъ и умолилъ нечестиваго царя, да ничтоже бы зло сътворилося! Горе мн, яко изгубих си умъ, не азъ бо единъ оскудх умом, нъ и паче мене разумне Олгордъ Литовскый: нъ обаче онъ почитаеть законъ латыньскый Петра Гугниваго, аз же, окаанный, разумх истинный законъ Божий! Нъ что ради поплъзохся? И збудется на мн реченное Господомъ: “Аще рабъ, вдаа законъ господина своего, преступить, бьенъ будеть много”. 379 Нын убо что сътворих? Вдый законъ Бога, сътворителя небу и земли, и всея твари, а приложихся нын къ нечестивому царю, хотящу попрати законъ Божий! Нын убо, которому моему худу разумнию вдах себе? Аще бы нын великому князю помоглъ, тъ отнудь не прииметь мя – всть бо измну мою. Аще ли приложуся к нечестивому царю, тъ поистинн яко древний гонитель на Христову вру, тъ пожреть мя земля жыва, аки Святоплъка: не токмо княжениа лишенъ буду, нъ и жывота гоньзну и преданъ буду въ гену огненую мучитися. Аще бо Господь по них, никто же на них. Еще же молитва выину о нем прозорливаго оного мниха! Аще ли ни единому помощи не сътворю, тъ въ прокъ от обоих како могу прожыти? И нын азъ то мыслю: которому ихъ Господь поможеть, тому и азъ приложуся!» |
| Кроме того, что не найдено никаких настоящих следов Кпприанова перевода Кормчей, само по себе вовсе невероятно предполагать, чтобы он предпринял новый перевод при существовавших переводах, потому что он не мог иметь к этому никаких побуждений. Если бы в его время вошла у Греков в употребление новая редакция Кормчей, отличная от тех (двух), которые были дотоле в славянском переводе, тогда его новый перевод был бы понятен. Но этого не было, а потому и новый перевод того, что уже давно было переведено, не имел бы смысла. Что Киприан собственноручно написал список Кормчей и именно написал, находясь в Константинополе, это весьма вероятно: мы имеем свидетельства, что он любил заниматься писанием книг 614 и положительно знаем, что он занимался этим во время своего долговременного пребывания в Константинополе 615 . О не дошедшем до нас списке Киприана должно думать, что из двух редакций Кормчей, существовавших на славянском языке, он представлял ту редакцию, которая для России была приобретена митрополитом Кириллом из Болгарии в 1262 году и которая теперь известна у нас под именем редакции Рязанской или Иосифовской, ибо эта редакция была тогда в общем употреблении у Болгар и Сербов, у которых мог брать Киприан оригиналы для списывания во время своего пребывания в Константинополе. Перевод этой редакций было делом св. Саввы сербского , и должно думать, что Киприан позаботился приобрести от кого-либо из сербских епископов список для списывания по возможности исправный. Одной из грамот великий князь подтверждает митрополиту так называемые уставы Владимира и Ярослава. Вот эта необширная по объёму грамота в полном виде и слово в слово: «Се яз князь великий Василий Дмитреевич всея Руси, сед с своим отцом с Киприаном митрополитом киевским и всея Руси, управил есмь по старине о судех о церковных, изнашед (вариант «въземшем» т. е. нам) старый номоканон, как управил прадед мой, святый князь великий Володимер, и сын его, князь великий Ярослав всея Руси; как управили они, сед с митрополиты, о судех церковных и списали номоканон по греческому номоканону, что суды церковные и вся оправдания церковная, как пошло издавна: по тому же и мы нынеча управили, оже бы то неподвижно было, николи наперед впрок (в прочее, в будущее время) ни умножити бы, ни умалити, но тако бы то и стояло неподвижно, как те велиции святии князи вписали и укрепили» 617 . |
| Да он так устал, перетяжелился ото всего происходящего, что охотно бы сейчас и ушёл в отставку. Но – не сказано было покинуть пост, и не мог его отставить военный министр. А что войска отдают Занкевичу – так и легче. Хабалов передал Беляеву эту благоразумную мысль, передавшуюся ему от измайловцев: а не следует ли войти в сношение с Председателем Государственной Думы? Маленький, почти лысый Беляев смотрел через пенсне остро настороженно. Но ничего не выразил, никак не понять. А пока генералы занимались между собой – оказывается, в градоначальство прибыл великий князь Кирилл Владимирович, и его принял Балк. Великий князь уселся в кресло за столом, выговорил градоначальнику, что тот ему систематически не докладывал, – и потребовал подробного отчёта о положении. Все десять-пятнадцать великих князей всегда нависали как сверхштатные генералы самой неопределённо высокой должности. Градоначальник доложил, как понимал: что дела вовсе худо, и он полагает, что к ночи вся столица будет в руках бунтовщиков. Стройный Кирилл Владимирович, бритый, лишь с пушистыми усами, налитою шеей и лицом, и маленькими, требовательными глазами, допрашивал как имеющий власть. А как же войска из окрестностей? Да всего два эскадрона, и те бездействуют. А другие ещё не подошли. А казаки? Да не выводим, не надёжны. Великий князь почти закрыл глаза. Закинул голову. И – почти простонал: – Да-а-а… Все великие князья просили его дать конституцию – но он и слышать не хочет. Узнал, что тут Беляев. Прошёл к нему. И посоветовал как спасение государства: немедленно сменить Протопопова. И Хабалову выразил неудовольствие: почему не докладывает о военном положении? Хабалов, как мог, промычал великому князю о происходящих действиях. (Если бы он сам мог понять их!) Великий князь спросил, что ему делать с гвардейским экипажем. Осмелился Хабалов: если Его Императорское Высочество уверены, что экипаж против мятежников действовать будет, – то пусть он присоединяется к резервам у Зимнего дворца. А если заявит, что против своих стрелять не будет, – то лучше пусть остаётся в казармах. |
| – Черниговцы долженствовали идти к Ростову и встретить Великого Князя на берегах Волги. Оставив Владимира в столице, сына своего в Переяславле, а Ростислава Георгиевича послав в Бужск, чтобы охранять тамошние границы и спокойно ждать конца войны, Великий Князь отправился в Смоленск к брату, веселился с ним, праздновал, менялся дарами и расположил военные действия. Он поручил всю рать Смоленскому Князю, велел ему идти к берегам Волги, к устью Медведицы, и приехал в Новгород. Там начальствовал уже не брат его, а сын, Ярослав: ибо Святополк, утратив любовь народную, был переведен Изяславом в область Владимирскую. Граждане давно не видали у себя Великих Князей и встретили внука Мономахова с живейшею радостию. Многочисленные толпы провожали его до городских ворот, где стояли все Бояре с юным Князем. Отслушав Литургию в Софийском храме, Изяслав дал пир народу. Бирючи или Герольды ходили по улицам и звали граждан обедать с Князем. Так называемое Городище, доныне известное, было местом сего истинно великолепного пиршества: Государь веселился с народом, как добрый отец среди любезного ему семейства. На другой день ударили в Вечевой колокол, и граждане спешили на Двор Ярославов: там Великий Князь, в собрании Новогородцев и Псковитян, произнес краткую, но сильную речь. «Братья! – сказал он. – Князь Суздальский оскорбляет Новгород. Оставив столицу Русскую, я прибыл защитить вас. Хотите ли войны? Меч в руке моей. Хотите ли мира? Вступим в переговоры». «Войны! Войны! – ответствовал народ: – ты наш Владимир, ты Мстислав! Пойдем с тобою все, от старого до младенца». Ратники надели шлемы. Псковитяне, Корелы собрали также войско, и Великий Князь на устье Медведицы соединился с братом своим, Ростиславом. Напрасно ждали они возвращения Посла, отправленного ими к дяде еще из Смоленска: Георгий задержал его и не хотел ответствовать на их жалобы. Напрасно ждали и Князей Черниговских, которые остановились в земле Вятичей и хотели прежде видеть, кому счастие войны будет благоприятствовать. 1149 г. Мстиславичи вступили в область Суздальскую: села и города запылали на берегах Волги до Углича и Мологи; жители спасались бегством. Новогородцы разорили окрестности Ярославля, и война кончилась без сражения: ибо весна уже наступала, реки покрывались водою и кони худо служили всадникам. Изяслав, проводив Новогородцев, весновал в Смоленске и благополучно возвратился в столицу, к искренней радости народа. Семь тысяч пленников свидетельствовали его победу. |
| Благословенный игуменом Исидором (который собственною рукою препоясал ему меч), Князь новыми подвигами геройства заслужил удивление и любовь Псковитян; десять дней бился с Немцами; ранил Магистра. Между тем Новогородцы с Князем Юрием Андреевичем приспели и заставили Рыцарей отступить за реку Великую; вошли в переговоры с ними и согласились дать им мир. Те и другие остались при своем, потеряв множество людей без всякой пользы. Тогда Великий Князь Ярослав прибыл в Новгород и, досадуя на многих чиновников за сию войну кровопролитную, хотел их сменить или немедленно выехать из столицы. Граждане объявили решительно, что они не согласны на первое, но молили его у них остаться, ибо мир, заключенный с Немцами, казался им ненадежным; сведав же, что Великий Князь действительно уехал, отправили вслед за ним Архиепископа, который наконец уговорил Ярослава возвратиться из Бронниц. Чиновников не сменили, однако ж, в угодность Князю, граждане избрали в Тысячские одного преданного ему человека, именем Ратибора, и начали готовиться к войне. Князья Суздальских Уделов и полки Ярославовы собралися в Новгород, куда приехал и великий Владимирский Баскак, Татарин Амраган. Сей чиновник Хана – имея, кажется, участие и в наших государственных советах – одобрил намерение Россиян идти к Ревелю; но Датчане и Немцы, ослабленные претерпенным ими уроном, не захотели новой войны и, добровольно уступив нам все берега Наровы, обезоружили тем Ярослава. 1270 г. Оставив в покое Эстонию, Великий Князь хотел было вести полки свои в землю Корельскую, чтобы утвердить ее жителей в послушании; Новогородцы просили его не тревожить сих бедных людей, и Князь отпустил войско, не предвидя для себя опасности. Уверенный в преданности некоторых чиновников, а может быть и в покровительстве Татар, он худо исполнял заключенный им договор с Новогородцами: действовал иногда как Государь самовластный: слышал ропот и не уважал его. Общее неудовольствие возрастало. Вдруг, к изумлению Князя, ударили в Вечевой колокол: настал грозный час суда народного, и люди со всех сторон бежали к Св. |
| А произошло вот что. Князь Владимир был мужественным и очень жестоким правителем. Так в то время и бывало: чем больше власти человек имел, тем больше он проявлял несокрушимую силу и жестокость. Князь действовал решительно и не всегда справедливо, и многих оставлял вдовами и сиротами. Никто не мог перечить великому князю, и он правил единолично, твердо и жестоко. Многие приветствовали подобный образ правления, потому что Владимиру удалось достичь многого, хоть и не всего. Ему никак не удавалось окончательно объединить русскую землю, найти внутреннюю силу для поддержания этого единства. И удивительным образом, приняв Христа не по каким-то политическим и прагматическим соображениям, князь Владимир в первую очередь меняет свою жизнь. Он распускает гарем, он освобождает невольников, он венчается браком с царевной Анной, принадлежавшей Константинопольскому императорскому двору. Он настолько меняется внутренне, что пораженный народ, который трепетал от страха при виде своего правителя, начал называть его Красным Солнышком. Не мог народ так назвать своего правителя из чувства страха — так можно назвать только из чувства любви. А любят люди не тех, кто внушает страх, а тех, от кого любовь исходит, ведь страх разделяет, а любовь соединяет. И князь Владимир, опираясь на великую силу христианского послания миру, применив к себе нравственные нормы Евангелия, преобразовал не только себя, но и Древнюю Русь, ставшую единым мощным государством, народ, который вдохновлялся словом Божиим. Великий князь Владимир должен быть примером для всех правителей — как в наших странах, так, может быть, и во всем мире. Особенно сегодня, когда на просторах исторической Руси, Руси князя Владимира, возникают междоусобные брани, страшные конфликты, сопровождающиеся проявлениями жестокости и злобы. И очень важно, чтобы правители думали о необходимости объединять свой народ вне зависимости от взглядов и убеждений людей, чтобы правители руководствовались любовью и христианской мудростью, чтобы их личность и политическая деятельность были притягательны для народа. |
| г.] Наконец Великий Князь и Владимир ободрили победами унылый дух своего народа. Они, к сожалению, начались вероломством. Долговременные несчастия государственные остервеняют сердца и вредят самой нравственности людей. Вожди Половецкие, Итларь и Китан, заключив мир с Мономахом, взяли в тали, или в аманаты, сына его, Святослава. Китан безопасно жил в стане близ городского вала: Итларь гостил в Переяславле у Вельможи Ратибора. Тогда недостойные советники предложили Князю воспользоваться оплошностию ненавистных врагов, нарушить священный мир и не менее священные законы гостеприимства – одним словом, злодейски умертвить всех Половцев. Владимир колебался; но дружина успокоила его робкую совесть, доказывая, что сии варвары тысячу раз сами преступали клятву... В глубокую ночь Россияне, вместе с Торками, им подвластными, вышли из города, зарезали сонного Китана, его воинов и с торжеством привели ко Владимиру освобожденного Святослава. Итларь, не зная ничего, спокойно готовился поутру завтракать у своих ласковых хозяев, когда сын Ратиборов, Олбег, пустил ему в грудь стрелу сквозь отверстие, нарочно для того сделанное вверху горницы; и несчастный Итларь, со многими знаменитыми товарищами, был жертвою гнусного заговора, который лучшему из тогдашних Князей Российских казался дозволенною хитростию! Ожидая справедливой мести за такое злодеяние, Владимир и Святополк хотели предупредить оную. В первый раз дерзнули Россияне искать Половцев в их собственной земле; взяли множество скота, вельблюдов, коней, пленников и возвратились благополучно. – Но в то же самое лето Юрьев, город на берегу Роси, был сожжен Половцами: жители его ушли с Епископом в столицу, и Великий Князь населил ими, близ Киева, особенный новый городок, дав ему имя Святополча. Олег Черниговский, вопреки данному слову, не ходил с Великим Князем на Половцев. Святополк и Владимир требовали от него, чтобы он хотя выдал им или сам велел умертвить знатного Половецкого юношу, сына Итларева, бывшего у него в руках; но Князь Черниговский отвергнул и сие предложение как злодейство бесполезное. С обеих сторон неудовольствие возрастало. Святополк и Владимир, действуя во всем согласно, вооруженною рукою отняли у Давида Святославича, брата Олегова, Смоленск, отданный ему, как вероятно, еще Всеволодом, и послали его княжить в Новгород, откуда Мономах перевел сына своего, Мстислава, в Ростов; но своевольные Новогородцы чрез два года объявили Давиду, что он им не надобен, и вторично призвали к себе, на его место, Мстислава. Лишенный Удела, Давид прибегнул, может быть, к Олеговой защите: по крайней мере ему возвратили область Смоленскую. Юный сын Мономахов, Изяслав, Правитель Курска, подал новый ко вражде случай, нечаянно завладев Муромом, городом Черниговского Князя, и взяв в плен Олегова наместника. |
| Хорошо информированный жандармский генерал А.И. Спиридович оставил следующее описание этого события: «Около 4 часов Думу облетел слух о приходе Гвардейского Экипажа, с В. К. Кириллом Владимировичем. В Гвардейском экипаже, которым командовал В. Князь, с утра было неспокойно. Матросы арестовали некоторых офицеров. Намечены были офицеры, с которыми предполагалось расправиться. Слухи из Кронштадта возбуждали матросов. Недобрым огнем горели глаза некоторых. Таково было настроение, когда в экипаж явился В. К. Кирилл Владимирович. Ему доложили, что матросы желают идти в Думу, строем с офицерами. В. Князь знал, что правительства уже в Петрограде нет. Что власть в руках Думы. А батальон уже построился по собственной инициативе, ждут офицеров, командира... И В. Князь соглашается на просьбу и ведет Экипаж в Г. Думу. На Невском Проспекте с какой-то крыши Экипаж обстреляли из пулемета. Произошел переполох. Строй нарушен. Часть матросов разбежалась. Придя в порядок, матросы продолжают путь. Великий же Князь, по приглашению какого-то студента, сел с двумя матросами в его автомобиль и приехал в Г. Думу раньше прихода туда Экипажа. В. Князь просил провести его к Родзянко. Председатель встретил его в Екатерининском зале. Великий Князь доложил, что через несколько минут придет Экипаж, который он и предоставляет в распоряжение Г. Думы. Родзянко благодарил и сказал несколько патриотических фраз матросам. В. Князя провели в одну из комнат Временного Комитета, барышни предложили чаю. У дверей, как парные часовые, встали матросы-великаны. Когда пришел батальон Экипажа, к нему вышел начальник военной комиссии Гучков. Он призывал матросов к порядку и исполнению долга перед родиной. Батальон ушел. Великого Князя обступили журналисты. Появление в Г. Думе В. Князя произвело тогда большое на всех впечатление. Многие видели в этом поступке присоединение В. Князя к революции, другие смеялись, что он выставил свою кандидатуру на престол, в чем видели продолжение того, что называли " заговор в. князей " . И если одни радовались этому поступку, видя в нем одно из доказательств успеха революции, то другие были огорчены, считая поступок изменой Государю и недостойным для члена династии». |
|
|
