| Кирилл также писал некоторым Восточным епископам, давая им свое изложение спора. От Акакия Веррейского (которому теперь было 110 лет от роду), от Иоанна Антиохийского и других он получил ответы, в которых они не одобряли того, что было сказано Несторием и особенно Дорофеем, но просили его избегать открытого разрыва 1966 . Иоанн, от имени нескольких других епископов, писал Несторию, выражая полное доверие к его православию и советуя ему не настаивать на ненужных тонкостях касательно спорного слова, и так как Несторий заявил свою готовность держаться учения Отцов и допускать в известном смысле слово Феотокос, то патриарх Антиохийский льстил себя надеждой, что мир легко будет восстановлен. Спустя некоторое время Кирилл препроводил римское послание к Несторию, вместе с письмом, написанным от имени Александрийского собора, в котором от епископа Константинопольского требовалось отречься от своих заблуждений и которое заканчивалось двенадцатью анафемами, предлагавшимися ему для подписи. На это письмо Несторий отвечал подобным же числом противоположных анафем, на которые в свою очередь дан был гораздо более подробный ответ Марием Меркатором, ревностным Западным мирянином, который в то время прибыл в Константинополь и уже заявил себя своей энергичной борьбой против пелагианства. Из предложений, таким образом выставленных с каждой стороны, некоторые в действительности противоречили друг другу, а другие, в намеренно противоположных словах, выражали различные стороны одной и той же истины. Главной целью Кирилла было установить единство личности Спасителя, между тем как целью Нестория было остерегаться смешения в Нем естеств. Кирилл обозначал соединение естеств словом единение, а Несторий – словом сочетание 1967 . Александрийские анафемы произвели великое возбуждение на Востоке, где оно понималось в том смысле, что, будто бы, отвергали различие естеств в Спасителе. Иоанн Антиохийский желал, чтобы они торжественно были осуждены, как аполлинарианские, и против них написаны были трактаты Андреем, епископом Самосатским, и Феодоритом, епископом Кирским 1968 . |
| Народ, составляющий предмет настоящих очерков, представляет собою остаток великой и широко распространенной церкви, которая теперь составляет лишь тень её прежнего величия. Основанная, как говорит Предание, св. ап. Фомой, в сотрудничестве с св. Адаем, одним из семидесяти апостолов, и св. Марием, его учеником, эта церковь в средние века обнимала всю центральную Азию и дала Европе рассказ о пресвитере Иоанне. В первые века, эта « церковь востока», как она себя называла, находилась в зависимости от патриархата антиохийского. Об этом свидетельствуют её собственные исторические летописи. Она основана была в восточном округе Римской империи, с его главной резиденцией в Селевкии-Ктезифоне, двойственной столице Персии. Епископы её подчинены были Антиохии; но, с течением времени, вследствие политического разъединения стало невозможным и церковное единение. Вследствие трудности посылать избранника в митрополичий сан для посвящения, как это требовалось обычаем прежнего времени, в патриарший город на берегах Оронта, Селевкии дана была известная независимость, и её митрополит с этого времени стал известен под названием католикоса. Это разделение было на руку персидскому правительству, и потому когда в Римской империи возникла несторианская ересь и патриарх константинопольский Несторий был отлучен собором Ефесским в 431 году, персы с радостью воспользовались благоприятным случаем положить грань разделения между христианами, побудив под их владычеством христиан порвать всякое общение с своими западными единоверцами. Но каковы бы ни были причины этого, во всяком случае кафедра Селевкии окончательно стала на сторону Нестория и отказалась признать осудивший его собор. В то же время или вскоре после того католикос принял титул патриарха. С того времени Сиро-халдейская церковь начала отчуждённую от остального христианского мира жизнь. В истории её был период высокого процветания и могущества так что в IX -XI веках влияние её простиралось на Китай, Индию, центральную Азию и другие страны востока, и несториане представляли собою наиболее многочисленную церковь в христианском мире 2 . |
| Сей есть истинный Бог и жизнь вечная ( 1Ин.5:20 ), и через Него и с Ним Богу и Отцу слава со Святым Духом во веки веков. Аминь. Перевод с древнегреческого, вступительная статья и примечания К. Б. Юлаева 1 De incarnatione Unigeniti (Περ τς νανθρωπσεως το Μονογενος) 678:1–714:4. TLG 4 9 0/2 6 (PG 75, 1189–1254; Durand 1964. Ρ. 188–301). 2 De sancta et consubstantiali Trinitate 383:1–659:40. TLG 4 090/23 (PG 75, 657–1124; SC 231, 237, 246). 3 Durand 1964. P. 35– 36. В этом отношении к диалогу близки два других христологических трактата святителя, написанных после 431 г.: диалог «О том, что Христос один» (Quod unus sit Christus 714:1–778:21. TLG 4 090/27 [PG 75, 1253–1362; Durand 1964. P. 302–515]) и «Схолия на вочеловечение Единородного» (Scholia de incarnatione Unigeniti). Последнее сочинение целиком известно лишь в латинском переводе, выполненном в V веке Марием Меркатором, возможно, еще при жизни св. Кирилла (Mahé 1938. Col. 2490 ). Этот перевод издан в патрологии Ж.-П. Миня (PG 75, 1369–1412). Фрагменты греческого текста сохранились у Иоанна Кесарийского и свт. Фотия (см.: АСО 1, 5, 1, 219:1–231:28. TLG 5000/2 ). 4 De recta fide ad Theodosium (Πρς τν εσεβστατον βασιλα Θεοδσιον προσφονητικς περ τς ρθς πστεως τς ες τν Κριον μν ησον Χριστν). ACO 1, 1, 1, 42–72. TLG 5000/1 (PG 76, 1133–1200). 5 De recta fide ad reginas (PG 76, 1201–1336) и De recta fide ad reginas oratio altera (PG 76, 1335–1420). Вопрос об адресатах этих двух посланий долгое время был предметом спора. В настоящее время общепринятым является высказанное еще в VI веке мнение Иоанна Кесарийского, который уточнял, что первое из этих посланий адресовано «царевнам», младшим сестрам императора Феодосия, Аркадии и Марии, второе – «царицам», т. е. его супруге Евдокии и старшей сестре Пульхерии (Quasten 1986. Р. 126). С этим соглашается и Э. Шварц, издатель АСО, который называет их соответственно De recta fide ad dominas (ACO 1, 1, 5, 6 2 – 118. TLG 5000/1) и De recta fide ad augustas (ACO 1, 1, 5, 26–61, в издании Э. |
| Таково сказание в сокращения из актов в Деяниях св. (Jun. V. 13). В греческих прологах царь называется Рикс; вероятно, из латинского: rex, сделано собственное. В Деяниях св. поименованы следующие мученики, усеченные после Лукии и Авпея: Антоний. Ириней, Феодор, Дионисий, Аполлоний , Апамий, Проник, Котей, Ориов, Папик, Сатур Виктор и 9 не поименованы, так что всех кроме Лукии и Авцея замучено 21. Они пострадали в 301 году; ибо в сем году был префектом Елий Дионисий. В синаксаристе Никодима с Лукиею пострадавших перечислено 15 лиц и имен, кроме Рикса. В славянском прологе Лукия производится из Сицилии по смешению с другою сицилийскою (13 дек.), но месяцеслов Василия начинает сказание об ней: Христова мученица Лукия, отличная от Лукии сицилийской и проч. По греческому прологу и славянскому мученики пострадали в Кампании, а не в Риме, но надобно отдать предпочтение актам. Муч. Коинт . Святой мученик сей был родом из Фригии; пришел в Эолиду (по мес. Василия в город Киму), где помогал бедным и изгонял нечистых духов. Претор Руф, принуждавший его к принесению языческих жертв, подвергся беснованию, исцелен святым и отпустил его с дарами. Но он схвачен был кимейцами и мучен. После землетрясения, потрясшего по молитве мученика город и низвергшего храм и идолов, язычники оставили святого в покое. Через 40 дней после землетрясения новый начальник Клеарх приказал сокрушить ему голени, но он исцелен и после сего 10 лет ходил по разным странам, исцелял больных, помогал бедным и умер в мире. (Деян. св. Mart. I. 129 2 числа). В Парижском манускрипте вместо поврежденного имени Неолиды стоит Эолида – это была область в Малой Азии между Иониею и Мизиею, граничившая в востоку с Лидиею. Город Кима на морском берегу был на самом севере митрополии ефесской (См. Wiltssh и Шпрунера атлас). В некоторых прологах говорится, что претор Руф принуждал его в язычеству при импер. Аврелиане (270–275), отсюда мирную кончину его спустя 10 лет можно полагать ок. 283 года. Коинт, полатине Квинт, значит пятый. Муч. Исавр и дружина . Из службы им видно, что мощи их источали чудеса. В стихире говорится, что рака их источает чудеса, а в каноне говорится о раке с телом одного Исавра. Город Аполлония – ныне в Албании Поллина. У Никодима в синаксаристе говорится, что Исавр, Василий и Иннокентий пошли из Афин в Аполлонию к пещерным пустынникам при императоре Нумериане в 284 году, следовательно кончину их надобно полагать в конце 3 или в начале 4 века. Муч. Марин и дружина . В Деян. св. (Iann. II. 214) Изданы акты их на латинском языке, которые издателями считаются весьма достойными веры . Они же и в славянской минее. О мощах св. Марфы и о чудесах от них говорит св. Григорий Двоеслов (кн. 3. Разгов. гл. 30). Мощи их на западе во многих местах. Болландисты Марина называют Марием. Бароний думает, что персидское имя его Мар или Марис. Мощи Марина и Марфы и чад их находятся ныне в церкви Иоанна Кущника в Риме (Мордвин. стр. 178), мощи Валентина в церкви Правседы (стран. 333). |
| По героико-романтическому настроению рассказ его близок видениям героя «Белых ночей»: «Прежде в юношеской фантазии моей я любил воображать себя иногда то Периклом, то Марием, то христианином из времен Нерона, то рыцарем на турнире, то Эдуардом Глянденингом из романа „Монастырь“ Вальтер Скотта и проч., и проч. И чего я не перемечтал в моем юношестве . Не было минуты в моей жизни полнее, святее и чище. Я до того замечтался, что проглядел всю мою молодость». Возможно, что одним из прототипов главного героя явился друг писателя А. Н. Плещеев, которому Достоевский посвятил повесть. В исповеди героя переосмыслены некоторые мотивы плещеевской лирики. Повесть создавалась в дни тесной дружбы Достоевского и Плещеева, членов кружка А. Н. и Н. Н. Бекетовых, а затем социалистических кружков М. В. Петрашевского и С. Ф. Дурова. В момент работы Достоевского над «Белыми ночами» Плещеев обдумывал свой вариант повести о мечтателе «Дружеские советы». Неудовлетворенность окружающей жизнью, стремление уйти в идеальный мир от убожества повседневности сближает Мечтателя «Белых ночей» с гоголевским Пискаревым из повести «Невский проспект» (1835), мечтателями Э. Т. А Гофмана, В. Ф. Одоевского и других представителей западного и русского романтизма. Перекличка со многими романтическими персонажами подчеркнута в повести при характеристике «восторженных грез» героя («Ночь вторая»). В самом названии повести, делении ее на «ночи» Достоевский в известной мере следовал романтической традиции: ср. «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» А. Погорельского (1828), «Русские ночи» В. Ф. Одоевского (1844). Но у романтиков тема мечтательства сливалась с темой избранничества. Герой же Достоевского, обреченный на мечтательство, глубоко от этого страдает. За один день действительной жизни он готов отдать «все свои фантастические годы». «Белые ночи» — одно из самых светлых и поэтических произведений писателя. Молодой чиновник-разночинец и юная девушка, оба чистые и ясные душой, изображены здесь на фоне петербургских каналов, озаренные сиянием белых ночей. |
| Я вернулась в саклю к постели Израила, который мирно спал сном выздоравливающего, и увидела там Бэллу. Лицо ее сияло, на губах играла улыбка. — Госпожа, — произнесла она каким-то особенным голосом. — Знаешь, где я была сейчас? — Нет, не знаю, Бэлла! Тогда она приблизилась ко мне и зашептала мне на ухо: — Бэлла пошла на утес молиться твоему Христу, благодарить за спасение князя… И теперь хорошо Балле на сердце, госпожа, Бэлла теперь ничего не боится… Твой Спаситель Христос отогнал черного ангела смерти от ложа Израила, и Бэлла хочет быть Его служанкой, его рабой, как и сестра Марием. — Что ты говоришь, Бэлла! — вскричала я вне себя от волнения. — Ты… — Тише, госпожа, не погуби Бэллу, — остановила она меня в испуге, — услышит отец — беда будет. Молчи и слушай: Бэлла хочет быть христианкой-уруской, как и сестра Марием… И Израил тоже… Мы давно думаем о том… С тех пор думали, как наиб и мулла захотели разлучить нас… Здесь в ауле и в поместье наиба нам трудно было… очень трудно… А все за то, что Аллах не дал нам детей… Бэлла не раз говорила Израилу: «Мой повелитель, хочешь взять другую жену?.. Бэлла на все пойдет, лишь тебе не было бы горя»… А он, знаешь, госпожа, что отвечал мой Израил? Он отвечал, что скорее солнце упадет в бездну и гора обрушится на аул Бестуди, чем он возьмет себе другую жену… И знаешь, что мы решили, когда бек-наиб и мулла сказали, что силой разлучат нас?.. Мы решили тогда же бежать в Мцхет и просить приюта у брата Георгия… Брат Георгий любит Бэллу и Израила, как сестру и брата, и поможет нам… Но магометанам не дело жить между урусами… Надо стать урусами, как и они… Бэлла долго не решалась, госпожа, на это, но когда черный ангел смерти подошел близко-близко к ложу Израила, Бэлла сказала себе: если Израил уйдет в селения Аллаха, Бэлла бросится в бездну, если же темный ангел не поразит его мечом, то Бэлла станет христианкой… И Бэлла долго-долго, много молилась твоему Христу, госпожа… — А Израил?.. Согласен ли он будет променять свою веру на новую, Бэлла? Ведь христианская женщина не может быть женой мусульманина. Значит, и ему придется креститься? — сказала я. |
| — Ступай, мулла! — произнес Хаджи-Магомет. — Если бек Израил почувствует себя хуже, то я приду за тобой, клянусь именем Аллаха и Магомета, пророка Его! Старик не посмел усомниться в словах своего друга, Хаджи-Магомета, и, ворча что-то под нос, вышел из сакли. — Вы не можете сказать мне, Бэлла, долго ли болен ваш муж? — спросила я красавицу татарку. Молодая женщина подняла на меня свои заплаканные глазки и, перебирая по пальцам, заговорила: — Одно новолуние… две, три… четыре соловьиных песни… Потом еще четыре и еще одна… Вспомнила, госпожа, вспомнила! Сегодня девятое новолуние… Да, девятая ночь, что мой Израил болен… «Девятая ночь. Стало быть, роковая! — вихрем пронеслось в моих мыслях. — Сегодня надо ждать перелома болезни, кризиса: на заре бек Израил или откроет глаза, или вместо него мулла найдет здесь одни холодные останки». — Бэлла, — сказала я молодой женщине. — Сегодня участь ваша решится. Скажите мне, веруете ли вы в Бога, Бэлла? — Я верую, что Аллах могуч и всесилен! Горе неверным, не признающим его! — начала она глухим и убитым голосом. — Моя сестра Марием отреклась от Аллаха и перешла в веру урусов, и Аллах жестоко покарал ее смертью в полном расцвете молодости и красоты… Аллах жесток и не прощает обиды… Он не пощадит Израила, потому что Израил прогневил его… Так сказал мулла… — Значит, вы не можете молиться, Бэлла, не можете просить Аллаха спасти вашего мужа? — О госпожа, это бесполезно! — произнесла она печально. — Мои молитвы не будут услышаны… Темные и светлые духи борются же теперь за жизнь Израила, и лишь только темные духи одолеют — мой бек и повелитель отойдет в горние селения Аллаха. — Ну а если я помолюсь Богу, моему Богу, Бэлла, — произнесла я тихо, взяв ее руку, — если я помолюсь моему Богу, Бэлла, и Он услышит мою молитву?.. Наша религия не так мрачна и беспросветна, как ваша! Наше учение веры говорит о благом и милосердном Спасителе, который отдал свою жизнь за нас и претерпел великие мучения за грехи людей… — Сестра Марием говорила мне о вашем Христе! Я знаю, что Он благ и мудр… Я знаю, что Он запрещает проливать кровь врагов и не позволяет мстить убийцам! |
| Между русскими вождями, смело выступившими на грозный бой с Шамилем, был и мой дед, старый князь Михаил Джаваха, и его сыновья — смелые и храбрые, как горные орлы… Когда отец рассказывал мне подробности этой ужасной войны, унесшей за собою столько храбрых, мое сердце билось и замирало, словно желая вырваться из груди… Я жалела в такие минуты, что родилась слишком поздно, что не могла скакать с развевающимся в руках белым знаменем среди горсти храбрецов по узким тропинкам Дагестана, повисшим над страшными стремнинами… Во мне сказывалась южная, горячая кровь моей матери. Мама моя была простая джигитка из аула Бестуди… В ауле этом поднялось восстание, и мой отец, тогда еще совсем молодой офицер, был послан с казачьей сотней усмирять его. Восстание усмирили, но отец мой не скоро уехал из аула… Там, в сакле старого Хаджи-Магомета, он встретил его дочку — красавицу Марием… Черные очи и горные песни хорошенькой татарки покорили отца, и он увез Марием в Грузию, где находился его полк. Там она приняла христианскую веру, против желания разгневанного старика Магомета, и вышла замуж за русского офицера. Старый татарин долго не мог простить этого поступка своей дочери… Я начинаю помнить маму очень, очень рано. Когда я ложилась в кроватку, она присаживалась на край ее и пела песни с печальными словами и грустным мотивом. Она хорошо пела, моя бедная красавица «деда»! И голос у нее был нежный и бархатный, как будто нарочно созданный для таких печальных песен… Да и вся она была такая нежная и тихая, с большими, грустными черными глазами и длинными косами до пят. Когда она улыбалась — казалось, улыбалось небо… Я обожала ее улыбки, как обожала ее песни… Одну на них я отлично помню. В ней говорилось о черной розе, выросшей на краю пропасти в одном из ущелий Дагестана… Порывом ветра пышную дикую розу снесло в зеленую долину… И роза загрустила и зачахла вдали от своей милой родины… Слабея и умирая, она тихо молила горный ветерок отнести ее привет в горы… Несложная песня с простыми словами и еще более простым мотивом, но я обожала эту песню, потому что ее пела моя красавица-мать. |
| Я жалела в такие минуты, что родилась слишком поздно, что не могла скакать с развевающимся в руках белым знаменем среди горсти храбрецов по узким тропинкам Дагестана, повисшим над страшными стремнинами… Во мне сказывалась южная, горячая кровь моей матери. Мама моя была простая джигитка из аула Бестуди… В ауле этом поднялось восстание, и мой отец, тогда еще совсем молодой офицер, был послан с казачьей сотней усмирять его. Восстание усмирили, но отец мой не скоро уехал из аула… Там, в сакле старого Хаджи-Магомета, он встретил его дочку — красавицу Марием… Черные очи и горные песни хорошенькой татарки покорили отца, и он увез Марием в Грузию, где находился его полк. Там она приняла христианскую веру, против желания разгневанного старика Магомета, и вышла замуж за русского офицера. Старый татарин долго не мог простить этого поступка своей дочери… Я начинаю помнить маму очень, очень рано. Когда я ложилась в кроватку, она присаживалась на край ее и пела песни с печальными словами и грустным мотивом. Она хорошо пела, моя бедная красавица «деда»! И голос у нее был нежный и бархатный, как будто нарочно созданный для таких печальных песен… Да и вся она была такая нежная и тихая, с большими, грустными черными глазами и длинными косами до пят. Когда она улыбалась — казалось, улыбалось небо… Я обожала ее улыбки, как обожала ее песни… Одну на них я отлично помню. В ней говорилось о черной розе, выросшей на краю пропасти в одном из ущелий Дагестана… Порывом ветра пышную дикую розу снесло в зеленую долину… И роза загрустила и зачахла вдали от своей милой родины… Слабея и умирая, она тихо молила горный ветерок отнести ее привет в горы… Несложная песня с простыми словами и еще более простым мотивом, но я обожала эту песню, потому что ее пела моя красавица-мать. Часто, оборвав песню на полуслове, «деда» схватывала меня на руки и, прижимая тесно, тесно к своей худенькой груди, лепетала сквозь смех и слезы: — Нина, джаным, любишь ли ты меня? О, как я любила, как я ее любила, мою ненаглядную деду!.. |
| Они не добились его капитуляции, но оставив часть армии продолжать осаду, с остальною решительно окружили Регий, ожидая, что если получат его в свои руки, то с легкостью переправят свою армию на Сицилию и получат контроль над богатейшим островом под солнцем. Но Гай Норбан, наместник Сицилии, незамедлительно воспользовался своей большой армией и военными ресурсами, поразил страхом италийцев величиной своих приготовлений и спас народ Регия. Затем, когда разгорелась гражданская распря между Суллой и Марием, некоторые сражались за Суллу, другие за Мария. Большинство из них погибли в столкновениях, а выжившие перешли на сторону победителя Суллы. Таким образом огонь гражданской войны был подавлен, и в тоже самое время величайшая из войн, Марсийская, наконец-то подошла к концу. Как раз когда Марсийская война подошла к концу, разразилась большая гражданская война, во главе с Суллой и Гаем Марием, младшим сыном Мария, который много раз (на самом деле, семь) был консулом. В этой борьбе многие десятки тысяч людей погибли, но Сулла возобладал, и став диктатором, он принял имя Епафродита, хвастовство, которое не оправдались, так как он одержал победу на войне и умер естественной смертью. Марий доблестно сражался против Суллы, но тем не менее, потерпел поражение и нашел убежище в Пренесте с пятнадцатью тысячами человек. Окруженный и подвергнутый длительной осаде, наконец, когда все покинули его, и не найдя путей спасения, он был вынужден обратиться к помощи одного верного раба, чтобы освободить себя от неприятностей. Раб согласился, и одним ударом покончил со своим хозяином, а затем убил себя. Таким образом гражданская война закончилась, хотя немногие остатки партии Мария, пережив войну, продолжали борьбу с Суллой еще некоторое время, пока они не погибли как и все остальные. Но едва она была потушена, поднялась другая между Помпеем и Цезарем. Она была начата первым, имеющим прозвище Великий, в уважение заслуг, которые он уже свершил или по приказу Суллы, или сам будучи главнокомандующим. |
|
|
