| Скоро виноградное вино показалось слабым, и появились другие опьяняющие напитки ( Ис. 5, 22 ). Они распространялись у всех народов. Древние египтяне фабриковали жэипт, крепкое вино из ячменя, индусы – «сому», китайцы, едва ли не первые в этом деле, – крепкое питье из финиковой пальмы. Через арабов рецепт этих напитков был доставлен в Европу и разработан здесь в средние века сперва в пресловутое снадобье якобы от всех страшных случаев и болезней (до чумы, холеры и старости включительно), в так называемую «воду жизни» (aqua vitae, l " eau de vie), или спирт по-теперешнему, а потом, когда люди узнали, что гораздо интереснее прописывать его себе как средство для «расширения человеческой личности» 309 в более легких случаях и жизненных затруднениях, чем предсмертные болезни и старческое бессилие, то алкогольные напитки получили самое широкое распространение. • Степень влияния Если и всегда страсть к вину была распространенной 310 мало кто укрылся от этого «зелия» (как назывались возбуждающие напитки у нас в Древней Руси), когда к нему приложила свою руку посредством современных знаний и изобретений культура. Даже гениальные ее «светочи» и «двигатели» не устояли. Примеры: 1 . Гете в знаменитом погребке Ауэрбаха в Лейпциге пишет несколько сцен из Фауста, а Гейне – свое знаменитое обращение к бременскому ратскеллермейстеру. 2 . Расин часто засиживается в кабаре «Белого барашка», где хозяйкой была знаменитая «la veuve Bertin». вдова Бертэн (франц.)) 3 . Виктор Гюго, Тьер, М. Фурнье, Беранже и другие сходятся за этим же делом у «la тиге Saguet» 311 мамаша Сагэ (франц.)) 4 . Наш славный Пушкин 312 следующим образом заканчивает письмо к Ф. Вигелю из Одессы (1823 г., ноябрь), по обыкновению уснащенное кощунствами и площадными выражениями: «...У нас холодно, грязно – обедаем славно – я пью, как Лот Содомский, и жалею, что не имею с собой ни одной дочки. Недавно выдался нам молодой денек – я был президентом попойки, все перепились и потом поехали по ». Так образуется неразрывная цепь порока, внутренние связи между отдельными звеньями которой столь хорошо вскрыты всеми святыми отцами: 1) чревоугодие, или – по приемлемой терминологии Лескова – «жратва» 313 2) вино и 3) женщины – но их наименование в терминологии Пушкина уж вовсе непристойно. |
| Бруно, богослов 12 века, основатель Картезианского ордена, разумея под Римским царством христианское царство, где бы оно ни находилось, утверждает, что когда мир отложится, как от светской власти этого царства – царей, так и от духовной – папы, тогда будет подготовлено антихристу владычество над неверными, которые, будучи членами антихриста, содействуют своему главе в разрушении веры. И когда это отступление совершится, тогда придёт антихрист, в удобное для себя время. Этот мерзкий глава уже производит тайное беззаконие через своих членов, предшествующих ему. Но держай препятствует его открытию, его пришествию; это – христианская власть и единство веры. И они будут задерживать его пришествие дотоле, пока не будут взяты от среды, т. е. пока не будут устранены из общества. Или так; христианская власть и единство веры задерживают пришествие антихриста дотоле, пока беззаконие, которое теперь совершается скрытно, будет из среды, т. е. из общества, так что как теперь вера на виду в обществе, а беззаконие сокровенно: так, наоборот, во время антихриста вера будет в сокровенности, а беззаконие на виду; потому что члены антихриста будут стыдиться действий беззакония не более, чем действий благочестия, и будет очень мало имеющих веру 549 . По мнению Гуго-а-сен-Виктора, известного схоластика 12 века, под отступлением можно разуметь отпадение или от земного Римского царства, или от духовного царства Римской церкви, или от веры, или же оно означает самого антихриста. Слова же Апостола о тайне беззакония означают то, что в Нероне и в других злых уже действует скрытно дьявол, который в антихристе будет свирепствовать явно. Почему же говорится, что в Нероне дьявол действовал тайно, между тем как Нерон явно отвергал Христа и знал тех, которые проповедовали Его? Потому, что Нерон делал это по некоторому коварному внушению; или, что лучше, гонение то было как бы тенью и прообразом того гонения, которое будет через антихриста и которое будет гораздо более тяжким в сравнении со всеми предшествующими ему гонениями 550 . |
| Без этих добродетелей спасение невозможно. Камнем преткновения для стяжания этих добродетелей обычно бывает любое самооправдание. Человек никак не может признать себя виноватым. Иногда уже дело так ясно, что он сам виноват в чем-нибудь, – ан нет, сейчас же он постарается вывернуться, подобно ужу или вьюну, и наговорить тысячу всяких вздорных слов (конечно, с обвинением других), лишь бы только не сделать одного поклона и не сказать: «Прости меня, я согрешил... Я ошибся». «В английской биографии И. С. Тургенева, написанной J. Lloyd " ом, приводится следующий рассказ нашего писателя об одной его беседе с Виктором Гюго. «Будучи однажды в гостях у Гюго, – рассказывает Тургенев, – я заговорил о немецкой лирике. Виктор Гюго, не любивший, чтобы кто-нибудь говорил в его присутствии, прервал меня и стал набрасывать портрет Гете. – Его лучшее произведение, – сказал он олимпийским тоном, – безусловно, Валленштейн». – Извините, дорогой метр, – сказал я, – Валленштейн» написан не Гете, а Шиллером. – Для меня это безразлично: я не читал ни того, ни другого. Но я знаю их лучше, чем те, которые учили их наизусть»» 423 Одних этих слов: «Для меня безразлично... я не читал, но знаю лучше других» – для разумного человека достаточно, чтобы оплевать все мирское, всю светскую мудрость и славу и уйти в пустыню для вычищения из сердца своей собственной подобной гнили... Самооправдание, чтобы утвердиться в человеке и не дать самоукорению возвыситься над собою, выискивает всяческие предлоги. «Раз я не виноват, и он не за дело меня бранит, то в чем же мне себя укорять?» – говорит иной. Но мы так говорим из незнания духовной жизни. Мы оземлянились и, что особенно свойственно XX веку, воспитались в материалистических понятиях. (Особенно это относится к интеллигентам, которых с ранних лет начинают пичкать сведениями о разных законах физики, химии, биологии. Таким образом, люди, сталкиваясь с известными явлениями духовной жизни как в теории, так и на практике, ищут для них ближайших, поверхностных причин и, найдя, все дело ими одними и объясняют). Упала чашка на пол – значит, ее уронили, столкнули, потому что «она сама падать не может» 424 показалось, что такой-то или такая-то чем-нибудь грешат, начинаем утверждать уже как непреложный факт: «Ведь я собственными глазами видел», – с запальчивостью отстаивает иной свою «правоту» 425 |
| И в том, и другом состоянии свойства человеческой природы совершенно одинаковы. Различие между этими состояниями только формальное. Первозданный человек, в своём естественном состоянии, не подлежал гневу Божию и наказанию. Падший человек подлежит. Естественное состояние первого человека, если бы только оно было уделом его по воле самого Бога, с самого первого момента его бытия, не призывало бы на него гнева Божия и наказания, потому что все недостатки и несовершенства, свойственные человеку в этом состоянии, не зависят от его воли, а вытекают из самых принципов природы, сотворённой Богом. Напротив естественное состояние падшего человека призывает на него гнев Божий и наказание, потому что такое состояние стало уделом его вследствие преступления заповеди Божией. Только в одном пункте относительно этого учения схоластические богословы разногласили между собой, именно по вопросу о том, когда первозданному человеку сообщён благодатный дар сверхъестественной правоты. Из предположения о возможности для первого человека естественного безблагодатного состояния сам собою возникал вопрос, было ли такое возможное состояние действительным для наших прародителей, хотя бы на самое короткое время? Гуго С. Виктор, Пётр Ломбард, Александр Галес, Бонавентура и Дунс-Скот со своими последователями думали, что человек создан был и некоторое время действительно находился в естественном, безблагодатном состоянии (in natura, in puris naturalibus), а потом уже, спустя некоторое время по сотворении, однако же, прежде падения, сообщён был ему сверхъестественный дар первобытной правоты 26 . При этом высказывалась мысль, что этот дар человек должен был заслужить и получить его в виде награды за свою верность заповеди и послушание (als Lohn seiner Treue und seines Gehorsams) 27 . Но это последнее предположение не могло мириться с мыслью о том, что свобода человека была совершенно бессильна водворить в человеке мир между разнообразными его стремлениями. Непонятно, каким образом человек мог заслужить себе Божественное благоволение, когда свобода его была бессильна покорить низшие стремления высшим. |
| Поистине, усопший учитель наш, сей смиреннейший христианин-мудрец, еще на земле жил в вечности, а не во времени. Ярче всего такое парение его в пределах вечности проявлялось в отношениях усопшего к своим ученым трудам и к их оценке обществом. – Когда я занимался философией, то случалось не раз, что тщетно проискав точного и ясного определения какой-либо истины умозрения у современных и прежних знаменитостей западного мира, я совершенно неожиданно находил вполне удовлетворяющий ответ в творениях усопшего наставника; – ответ твердый, величественный в своей скромности и простоте, но с такой неотразимой ясностью раскрывающий читателю свойства человеческого духа и законы его познания и жизни, что автор его мог бы с полным правом говорить: «всяк, иже есть от истины, послушает гласа моего» (Ио.18:37). Тогда-то, бывало, я изумлялся, почему же так мало известны людям эти ответы, эти разрешения философских споров, из коих некоторым был бы положен конец, если б творения Виктора Дмитриевича были распространены шире. Как, бывало, я негодовал на равнодушие к ним наших соотечественников! С какой горечью говорил всем, что они достойнее известности, чем знакомые всей Европе труды современных германских мыслителей, и что та-же Германия, увидев их на своём наречии конечно поспешила бы их прославить на своём наречии, конечно поспешила бы их прославить по достоянию, а все образованные страны Европы перевели бы их на свои наречия, после чего и Русское общество уделило бы трудам почившего несравненно более внимания, чем ныне, когда они почти не идут далее сферы духовной. Как возмущало меня продолжавшееся и после обнародования трудов усопшего слепое самопревозношение совершенно разбитых им систем позитивизма и полуматериализма в русской печати, нагло провозглашавших себя последними словами науки! Тогда мне казалось, что наш усопший наставник, при виде такого неодолимого упорства лжи, должен бы постоянно носить в себе чувство непримиримого негодования на людей, на мир, на жизнь. Но вот чрез несколько лет я увидел тебя, философ-христианин! Увидел спокойного, мирного, любящего, снисходящего. |
| А самым достойным преемником себе он считал Виктора Дмитриевича. Ибо знал его с самых лучших сторон не только как студента и сослуживца, но и как домашнего учителя своего младшего сына, которого преждевременной кончиной были надломлены силы любящего Родителя. С его мнением согласны были и академическое Начальство и приснопамятный почивший Архипастырь наш митрополит Филарет, который еще при окончании Виктором Дмитриевичем курса в Академии обратил на него особенное внимание 1 . Живо припоминаю, как летом 1854 года к Родителю моему приходил его преемник, который тогда надеялся начать новые труды под руководством своего предшественника. Но эта надежда не исполнилась. В августе того же года скончался Протоиерей Федор Александрович. Его преемник должен был трудиться самостоятельно. В продолжение тридцати семи лет Виктор Дмитриевич преподавал философские науки. Оценку философских его трудов я должен предоставить людям более меня опытным в этом деле. С своей стороны могу сказать немногое. В слове Божием мы находим такие изречения: услышите премудрость, и умудритеся, и не отменяйте. Блажен муж, иже послушает мене, и человек, иже пути моя сохранит ( Прит.8:33–34 ). Внимание к глаголам Божественной премудрости, старание руководствоваться учением Откровения было правилом ученой деятельности Виктора Дмитриевича. Громадный требовался от него труд для изучения и правильной оценки произведений человеческой мудрости. Но сколь благотворен может быть таковый труд, – это объясняет Григорий Богослов , говоря так в надгробном слове Василию Великому : «Полагаю же, что всякий имеющий ум признает первым для нас благом ученость, и не только сию благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, емлется за единое спасение и за красоту умосозерцаемую, но и ученость внешнюю, которой многие из Христиан, по худому разумению, гнушаются, как злохудожной, опасной и удаляющей от Бога... В науках мы заимствовали исследования и умозрения, но отринули все то, что ведет... |
| Дорогой и незабвенный наставник, глубокочтимый всеми нами Виктор Дмитриевич! Почивай мирно, телом на месте последнего упокоения, а бессмертный великий дух твой да вселит Господь в горние обители свои, и да даст Он тебе упокоение от трудов твоих, полное удовлетворение твоих пытливых исканий истины в общении с Ним, высочайшей и абсолютной истиной. Твои благодарные ученики сохранят память о тебе на веки. Почивай мирно, Господь с тобою, великий муж! Слово, сказанное во время отпевания студентом 2-го курса Ф. Преображенским перед Блаженными Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят. (Мф.5:8). Не в аудиторию, столько лет бывшую безмолвной свидетельницей тех уроков христианской мудрости, которые преподавал нам почивший философ, собрал он нас теперь; не с кафедры, которую столько лет украшал он, вещает он нам теперь свои жизненные заветы. Но христианство и храм Божий превращает в благолепную аудиторию, где раздается всегда проповедь глаголов живота вечного и гроб христианина делает кафедрой, с которой предлагается для всех глубоко назидательная проповедь тайны жизни христианской и сама жизнь почившего представляется самым лучшим, самым поучительным уроком из всего сокровища его мудрости. Какие же уроки предлагаются почившим с этой траурной кафедры и какие заветы вещаются от его лица в этой божественной аудитории? Поразмыслим и поучимся, ибо для нас, с тяжелой скорбью окружающих гроб нашего дорогого покойника, что может теперь быть утешительнее, как не воспоминание об его прекрасной жизни, в которой, в благородном сочетании нравственной красоты и величавого истинно-христианского духа, так прекрасно, так неподражаемо воплотился идеально-чистый образ истинного христианского философа! Почивший наставник наш был истинным христианским философом. Это значит, что он не изучал только и не преподавал только философию с кафедры, – нет, это был философ и в жизни, человек с глубокими религиозными и философскими убеждениями соединявший привлекательное благородство истинного христианина и философа в жизни. |
| Во имя любви к почившему потщимся осуществить их. Аминь. Речь, сказанная во время отпевания студентом 4-го курса И. Николиным Дорогой и любезный наш наставник! Позволь мне, меньшему из сих, сказать несколько слов на прощание с тобой. Не изображение твоего духовного образа, твоего внутреннего облика будет целью моей речи, – это сделают витии, искуснейшие меня в слове, не оценка твоей светлой и богато одаренной личности, – это дело истории. Задача моя скромнее – передать и живописать ряд тех впечатлений, которые западали нам в нашу душу от тебя, тех чувств, которые возбуждали в нас твои отношения к нам – твоим ученикам и почитателям. – Отрадны эти впечатления, с удовольствием и любовью остановится каждый из нас даже чрез длинный, длинный ряд лет на сложной нити чувств, связанных с именем дорогого покойного. Какой теплотой, задушевностью и сердечностью веяло от них, и как прочно укоренились они в нашем сердце!.. Еще в семинариях было знакомо нам имя почившего. О нем мы чаще и преимущественно пред другими слышали от своих преподавателей. Всегда оно произносилось с чувством глубокого почтения. Образ покойного еще тогда окружался в нашей душе светлым ореолом. Имя его становилось близким не только устам нашим, но и сердцу. Так зарождались наши симпатии к почившему, западали первые семена глубокого уважения к нему… Близились для нас последние дни семинарской жизни. Пробуждались мечты об Академии. Быстрой вереницей мелькали они в наших головах. Мысль о Московской академии почему-то связывалась с именем Виктора Дмитриевича. Расхватывались брошюры его, с горячностью и вниманием читались и перечитывались статьи его. Без знакомства с ними не решались ехать в М. академию. Они рассматривались, как один из тех талисманов, пред которыми гостеприимно открываются двери академии. Живо помню то время, когда мы, не уверенные, смущенные, подъезжали впервые к Академии. Тревожно билось сердце. С трепетом, не преувеличу, если скажу с благоговением, вступали мы под кров Академии. Она казалась нам храмом, святилищем. С нами случилось так, что на пороге Академии нам встретился маститый патриарх ее – Викт. Дмитриевич 5 . Да, именно впечатление «патриарха» он произвел на нас, при первой встрече с нами, своим высоким умным челом, типичными чертами лица, трогательной добротой, которая привлекала к нему и покоряла сердца. Какой ласковой простотой, радушной приветливостью, любезной предупредительностью дышал его прием! Одно из первых академических впечатлений было самое светлое и оно связано неразрывно с личностью нашего дорогого почившего… |
| Поистине о нем можно повторить слова Псалма: блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его. Поступив в Академию в 1848 году, Виктор Дмитриевич необыкновенными дарованиями своими, трудолюбием и скромностью обратил на себя общее внимание наставников, которые и в то время усматривали в нем великого мыслителя. Его прилежание заслуживало особенного уважения и, потому что он не отличался крепким здоровьем, а иногда подвергался болезням. По окончании курса он определен был на должность преподавателя в Академии Ветхозаветной Библейской Истории и Греческого языка. Должно заметить, что в те времена господствовало какое-то особенное увлечение мнениями Германских философов, которое отчасти проникало и в стены Академии. Некоторые из нас предполагали, что новый преподаватель будет пользоваться философскими взглядами при объяснении значения событий Ветхозаветной Истории. Но таковые предположения оказались напрасными. 31 октября 1852 года мы собрались в первый раз слушать лекции нового наставника нашего. Тогда же он прямо заявил нам, что характер его лекций будет строго исторический, что он будет стараться раскрывать именно то значение событий Ветхозаветной Истории, какое дает сама Библия . Три следующие лекции Виктора Дмитриевича были особенно занимательны для нас, потому что, обладая сведениями по естественным наукам, он основательно и вместе весьма ясно излагал и опровергал мнения неверующих ученых по вопросам о сотворении человека и о всемерном потопе. Далее он переходит к вопросу о призвании Авраама и к последующим событиям. Лекции нашего наставника были для нас увлекательны по живости рассказа, по основательности и ясности выводов и даже по самому произношению. Исторический характер их был строго выдержан до конца. Но не долго Виктору Дмитриевичу пришлось потрудиться на этом поприще. Промыслом Божиим он вскоре призван был к трудам другого рода. Блаженной памяти родитель мой, Протоиерей Федор Александрович Голубинский, тридцать шесть лет преподававший философские науки в нашей Академии, чувствуя большой упадок сил, нашел необходимым для себя летом 1854 года просить увольнения от должности. |
| Балякин Илья (упом. 1769), иконописец из Палеха 168, 310 Баранов Павел Дмитриевич (упом. 1873), иконописец из Холуя 183, 184 Барсков Я. Л. 90, 96, 108, 356, 459 Барсов Елпидифор Васильевич (1836–1917), фольклорист, историк литературы 72, 88, 122, 124, 148, 460 Барсуков С.Г. 96, 320, 407, 460 Бассано Якопо (ок. 1517–1529), итальянский художник 305 Баталов А. 460, 471 Батас Ф. (XVI в.) греческий иконописец 305 Бахрушин Алексей Александрович (1865–1929), театральный деятель, коллекционер 439 Бахтин Михаил Михайлович (1895–1975) литературовед, теоретик искусства 330, 459 Безмин Иван, живописец Оружейной палаты 365 Безобразов Владимир Павлович (1828–1889), экономист, публицист 19, 24, 32, 160, 166, 176, 193, 194, 206, 208, 211, 212, 236, 295, 449, 459 Бек Г. 7, 461 Бекенева Н.Г. 458 Белоброва О. А. 93, 461 Белоусов Василий Васильевич, иконописец из Палеха 184, 251 Белоусов Василий Евграфович (середина-вторая половина XIX в.), иконописец из Палеха, владелец мастерской 184, 249, 251 Белоусов Иван Васильевич (вторая половина XIX в.). иконописец из Палеха 184, 251 Белоусов Николай Фещорович (конец XIX – начало ХХ в.), иконописец из Палеха 300 Белусовых иконописная мастерская, в Палехе 168, 172, 175, 248 Беляев (XVIII в.), иконописец из Палеха 168 Бендеманн Эдуард (1811–1889), немецкий художник 295 Бенуа Александр Николаевич (1870–1960), художник, историк искусства 236, 350, 443, 459 Бердяев Николай Александрович (1874–1948), религиозный философ 237, 239, 459 Бессонов И., историк искусства 278, 279, 417, 423, 460 Бимингтон Дж. 31, 454, 460 Благовещенский Николай Александрович (1837–1889), писатель 460 Блинничев Михаил Викторович (начало ХХ в.), иконописец из Холуя 256, 443 Богатырев П.Г. 193, 208, 212. 292, 293, 433, 460 Богданов Д.И. (начало ХХ в.), иконописец, реставратор 270 Богомолов П.Г., художник 409 Богоявленский Сергей Константинович (1872–1947), историк, архивист 203, 214, 460 Божков А. 29, 460 Большаков Сергей Тихонович (1842–1906) торговец рукописями, старопечатными книгами и иконами, собиратель 38, 134, 136, 137, 141, 145, 283, 284, 460 |
|
|
