| – Во имя Льва, радуйтесь! Дальше вверх и дальше вглубь! Тириан увидел, как король Питер, и король Эдмунд, и королева Люси бросились вперёд и встали на колени, приветствуя Мыша и восклицая: «Рипичип!» У Тириана перехватило дыхание: он понял, что перед ним один из величайших героев Нарнии, Мыш Рипичип, что сражался в великой битве при Беруне, а после ходил на край света с королём Каспианом Мореплавателем. Он замер, поражённый, и тут почувствовал, как крепкие руки обняли его, и к щеке его прижалась мягкая борода, и знакомый голос произнёс: – Ну как ты, сынок? Вырос и похудел с тех пор, как мы расстались. Это был его собственный отец, славный король Эрлиан, но не такой, каким видел его Тириан в последний раз дома, бледным и израненным после боя с великаном; и даже не тот седовласый воитель, каким Тириан помнил его в последние годы. Это был молодой и весёлый король, которого он знал в раннем детстве, когда маленьким мальчиком играл с ним летними вечерами перед сном в дворцовом саду в Кэр-Паравале. Он вспомнил даже запах хлеба и молока, которые ему давали на ужин. Алмаз сказал себе: «Пусть они поговорят, а потом я подойду и поприветствую славного короля Эрлиана. Немало сочных яблок получил я от него жеребёнком». Но в следующую минуту он думал уже о другом: из ворот вышла лошадь, могучая и благородная, и даже единорог оробел бы в её присутствии, – огромная крылатая лошадь. Она взглянула на лорда Дигори и леди Полли и заржала: «Братец! Сестричка!», – и оба с криком «Стрела! Стрела!» бросились её целовать. Мыш снова поторопил их. Они прошли через золотые ворота в сладостное благоухание под деревьями, где мешались свет и тени и земля пружинила под ногами, и шли они по белым цветам и дивились, что внутри гораздо просторнее, чем казалось снаружи. Но никто не успел об этом подумать, потому что со всех сторон шли встречать их. Кажется, здесь были все знакомые вам создания (если вы помните историю Нарнии). Здесь были Сова, и квакль Хмур, король Рилиан, Спасенный от Чар, и его мать, дочь Звезды, и его великий отец, король Каспиан. |
| Всё это внешнее, больше похожее на забаву, на весёлый карнавал. Но в сегодняшнем празднике всё же чувствуется и другая какая-то нота. Должно быть, «колос ржи» многим напомнил о наших грехах перед народом, у многих, должно быть, шевельнулась совесть: вспомнили, что весь сытый Петербург создан теми, кто добывает ржаные колосья, как крот всю жизнь свою живёт в землянках, в сырости, в холоде, – и в благодарность за весь труд свой, за всё страдание своё не имеет даже куска хлеба. Барышни подходили и говорили: пожертвуйте на голодающих! И я не видел никого, кто бы «отвернулся». Я видел несколько лиц, очень взволнованных. Один господин, очень седой и почтенный, шёл по Невскому с «колосом ржи» в руках. Уронил его и сначала не заметил, – но потом быстро вернулся, поднял и стал бережно очищать от грязи. Носится в воздухе какая-то серьёзная дума, к «колосу ржи» отношение как к символу. Точно этот маленький колос выражает собой страдание народное, и к нему подходят с уважением и с чувством вины своей. На плакатах надписи: «Каждый, кто опустил хотя бы 5 коп., накормит одного голодного, пострадавшего от неурожая». Эта надпись придаёт особый, «обязательный» смысл каждому опускаемому пятачку. И Петербург, видимо, спешит, несмотря на всю холодность свою, оплатить хоть маленькую часть своего долга голодному «мужику». Петербург – вспомнил о мужике. Слава Богу! «Каждый купивший хотя бы на 5 коп. – накормит одного голодного». Слова эти огненными буквами должны были бы гореть на нашей совести всегда, каждый день, а не только в день «праздника» колоса ржи. Ведь как немного надо? Всего 5 коп. – и один голодный – сыт. И спросите по совести любого петербуржца: жалко ли ему этих 5-ти копеек, даже если бы давать их каждый день. Я уверен, что почти все ответят: Не жалко. Почему же не дают? Не по злости, не по скупости, а по страшной русской халатности: покуда не укажут как, не подойдут с кружкой – сам по себе никто пальцем не пошевельнёт. Не стоит возиться – и без нас сделают. Велики ли деньги – 5 копеек. Всё равно всех не накормишь. |
| Потом хлопцев, конфисковав денежки, отправляют рыть окопы... Так строится советская власть на местах. Надо добавить, что «добрый» наврал: увезу, мол, тебя в Россию. Он местный, с Луганщины, и в органах никогда не работал. Просто весёлый человек. А вообще таких не жалко - сколько сотен парней отправлено через наркоту на тот свет... Сколько разбито семей, брошено детей... и только из-за денег. Бизнес. Следствие на Украине Это для сравнения с нашими «артистами» приведу. Из рассказа Сергея Фокина (что помещен выше), как там держат даже не наших пленных, а пойманных гражданских: « Четко понимая незаконность своих действий, идеологи карательной операции АТО, посреди воинской части, где находилась наша яма с пленными, поставили плакат, на котором удобряющий почву Новороссии украинский солдат подтирался Женевской Конвенцией! Более сильной наглядной агитации для организации конвейера избиений, увечий и смертей не только для пленных, но и для всех безоружных людей, придумать было сложно. И конвейер заработал с первых же секунд нашего пребывания в данном месте! Это было прямое насилие над связанными людьми ради ощущения власти и получения удовольствия от избиения. Выгрузив из машины, стянули с глаз и скрутили на шее полотенце, сорвав православный крестик, а затем разогнали и врезали головой в забор, разбив голову и сильно разодрав кожу. По лицу старались не бить по понятным причинам, но по голове досталось всем. Как и от ударов ногами по телу...» Ополченцы рассказывают Что есть какая-то шахта, где всякого оружия с советских времён зарыто немерянно и кто туда зайдёт, тот и победит. Но зайти туда никак не можно, ибо заминировано всё, а последних мужиков, которые знали, где и что... Их хлопнули специально. Рассказ женщины из-под Молодогвардейска Когда они (укры - А. Г.) на Изварино заходили, страшно было. Танки шли, бомбили, градами били... Вот, казалось чуть - и Луганск захлебнётся... Зачистят всё... И вот наши их накрыли. Наши говорили: - Сдавайте оружие, выходите... - Солдатики молодые хотели выйти. - Нет, - командир их, - Я тут лягу и они со мной! |
| — А ты слышал, что он сказал, когда ты стал ему плести про книгу и икону? — Нет. Да и не говорил он ничего. — Э-э… Ты, как глухарь, только себя слушаешь. Его так качнуло слегка, он головой о косяк опёрся и простонал: «О, ужас…». — Да ладно, не было такого. — Было. Ты просто, как на комсомольском собрании, как почесал о своих достижениях рассказывать, так батюшка сразу и погрустнел. — А он и до этого не сказать, чтобы весёлый был. — А чего ему веселиться? Это ж наш, русский батюшка… Он сейчас твои песни послушал и сразу представил, насколько надо молитвенный подвиг о России усиливать… Ладно, не переживай, — Алексей Иванович явно обрадовался возможности поставить меня на место, — пойдём чай пить. Мы прихватили рюкзаки и спустились в трапезную. Вообще-то это была большая кухня, посредине которой стоял длинный стол, за которым вполне могли уместиться человек двадцать. Одну стену занимали кухонный гарнитур с холодильником и раковиной, здесь уже не было дедовского рукомойника, а блестели краны, правда, только с холодной водой. И холодильник был не «Саратов» глухих времён, а большой двухкамерный, импортный. Гарнитур тоже был современный. Напротив входной двери у стены под окошком стояла газовая плита, а вдоль другой стены — вешалки. Дух на кухне, что нетрудно предположить, обитал холостяцкий. Честно говоря, пока не женился, я так и считал, что кухня существует для того, чтобы приготовить еду и тут же съесть её, ну, раз в неделю помыть скопившуюся посуду. У жены получилось неуловимо легко преобразовать «хрущёвскую» кухню в комнату, в которой приятно находиться и в не обеденное время. Причём первое время её лёгкие движения тряпкой мне напоминали манипуляции фокусника. Потом привык. Но здесь я вернулся в беспечную молодость, когда нет смысла убирать со стола после завтрака сушки с мёдом, если всё равно будешь их есть на ужин. И чайник — тоже пусть будет под рукой. Ну вот разве что чашку ополоснуть. В общем, всё что нужно — хлеб, сушки, мёд, джем — находилось на столе. Электрический чайник — на кухонном столе на расстоянии вытянутой руки, рядом — коробочка с чайными пакетиками, чашки — над раковиной. |
| Эти выводы невольно представляются уму при рассмотрении постоянных успехов князя Мадатова против сил несравненно превосходных, важных последствий, достигнутых им с весьма ограниченными средствами, необыкновенно малой потери, понесённой войсками его в самых блистательных победах. В молодости весёлый нрав приобрёл ему любовь товарищей; с подчинёнными он был ласков, при соблюдении строгой дисциплины, любил солдат, имел о них всегдашнее попечение, воспламенял их дух, обхождением возвышал их нравственную силу и тем вселял в них к самому себе ту доверенность, которая ведёт к успехам. Счастливый во всех своих предприятиях, он верил своему счастью, и оно никогда ему не изменяло. Эту веру в свою звезду часто замечали в великих полководцах. Поверхностные наблюдатели смеются над ней; более глубокомысленные уважают её, ибо в ней соединяются и истинная сила, и чувство силы. Прибавим, что он верил в душу Русского солдата и в сочувствие его с начальником, и оттого под его начальством войска шли весело, говоря: «Мы знаем, что с ним ни один человек даром не пропадёт». С капитанского чина князь Мадатов брал грудью все отличия, все награды: так говорил он сам, и так скажут все, знавшие его службу. Он жил и умер, как верный сын отечества, неизменный в преданности к своему Государю, в постоянной заботливости о славе России. Из писем А.С. Хомякова к княгине С.А. Мадатовой «Се n’est qu’une pierre tumulaire là où j’aurais voulu voir un mausolée. Telle est l’action des circonstances et de la gêne, qu’impose un sujet où l’on doit taire tout ce qui mériterait d’être dit et où l’on ne peut pas rendre justice, parce qu’en jugeant un illustre mort il faudrait aussi juger des vivants médiocres et jaloux». «Le tout est ce que cela pouvait être. Il servira à conserver la mémoire d’un brave, digne du souvenir de la patrie; mais, comme je vous l’avais dit dès le commencement, il ne lui rend pas entièrement justice, parce qu’elle ne peut lui être rendue que par la comparaison de ce qu’a fait le Prince avec ce que les autres n’ont pas fait, ou avec ce qu’ils ont gâté. La lecture de l’ouvrage, et surtout des pièces justificatives, m’a prouvé que la Géorgie a été témoin des même choses qui se sont passées sous mes yeux en Turquie. De grandes erreurs étaient commises, le Prince venait les réparer, et puis, quand il avait cueilli les lauriers, arrivaient des ordres qui l’empêchaient d’achever la couronne». |
| «Верный Руслан» Вадимова, «Софья Петровна» Гинзбург, «Жизнь и судьба» Гроссмана, «Белые одежды» Дудинцева, книги Солженицына и Шаламова, — разоблачения советского периода только начинались. Читали даже те, кто не имел к этому привычки. Повесть Василя Быкова «Карьер» прочитали двое моих знакомых. А дальше, как снежный ком, — именно этот журнал передавали друг другу. В итоге повесть прочитали 18 человек. Журнал обтрепался и стал похож на библиотечные книжки из детства. Журнал «Огонёк» раньше покупали, в основном, для разгадывания кроссворда. Теперь же в каждом номере печатали статьи о позорном советском прошлом. Воздух свободы буквально сбивал с ног. Думать некогда, надо успеть прочитать, посмотреть, послушать. Один классик сказал: «Человек перестает мыслить, когда перестает читать». Другой: «Есть очень много людей, которые читают только для того, чтобы не думать». Прочитанные книги содействовали приобретению иммунитета от либеральных писаний, но уже позже, когда я начал думать. Архитекторы перестройки вывалили столько лжи на советский период истории, что в итоге получили обратный эффект. Но было уже поздно, — СССР катился в пропасть. Больше гласности, хорошей и разной. Я ознакомился с хатха-йогой, дзен-буддизмом и китайской философией. Прежде чем сделать первый шаг, ты уже у цели. Прежде, чем открыть рот, ты уже все сказал. Прозрение приходит прежде, чем успеешь понять. Так ты узнаешь, что всему есть исток. А-а-а-а! Какая мудрость! Появились в продаже книги Карлоса Кастанеды и «Роза мира» Даниила Андреева. Конечно, я их прочитал. Несколько моих знакомых серьёзно увлеклись экстрасенсорикой. Точка сборки, считывание информации, эманации и трансцендентность, — одно звучание этих слов будоражило. Видимо, и этим нужно было переболеть. Думаю, что никакая научная статья в тот момент не повлияла бы на мой интерес к мистике. Попался весёлый рассказ академика Александрова о сёстрах, — они ещё до революции занимались спиритизмом. Отец высмеял модное увлечение: «Я еще могу поверить, что вы можете вызвать духи Льва Толстого и Антона Чехова. Но чтобы они с вами, с дурами, по два часа разговаривали — я в это никогда не поверю!». Посмеявшись, я вспомнил одну из любимых фраз своего старшего брата: «Стоп себе, думаю, а не дурак ли я?» |
| Но мой собеседник, не философ и не поэт, а офицер и начинающий дипломат, ощущал Россию совсем не только интересной и оригинальной народной душой, но большой фактической силой, великой державой, фактором европейской жизни, с которым всем остальным странам Европы если не сегодня, то завтра придется очень и очень считаться. После мрачных рижских ощущений, после только что пережитых чувств стыда и вины, я никак не мог понять настроения моего собеседника, которое отнюдь не звучало только его личным и случайным мнением... Какая же мы в европейских глазах можем быть сила, когда мы проиграли войну и подписали позорнейший Брестский мир, когда в несколько лет промотали свою страну до последней нитки, когда терпим издевательства большевиков над всеми национальными святынями, когда все вразброд взываем об иностранной помощи и не умеем сами себе помочь!.. Однако чем больше длился наш разговор, тем все яснее становилось в чем, собственно, дело. Да, мы проиграли войну, но у нас были блестящие победы. «Если бы вы имели нашу организацию, — говорил мне мой собеседник, — вы были бы много сильнее нас». Наших солдат немцы «стадами» брали в плен, но в плену они все-таки рассмотрели, что бородатые русские мужики совсем не простая скотинка, что они «очень сметливы, очень хитры, хорошо поют, а в весёлый час по-азиатски ловки на работу». Несмотря на всё уважение к Толстому, Европа этих русских мужиков до войны и до революции никак себе не представляла. Народ русский был для неё ещё не вочеловечен, он сливался с бескрайностью русской равнины, с непроходимостью русских лесов, с топью русских болот... был какою-то непонятною, безликою этнографической базой «блистательного европейского Петербурга» и «азиатского курьёза Москвы». Но вот грянула солдатская революция, невероятная по размаху, головокружительная по темпу; понеслись события последних лет, обнаруживая в каждом новом этапе новые и новые стороны русского народного бытия. С первых же дней революции вопрос России стал осью европейской жизни. До падения Временного правительства в центре европейского интереса стоял вопрос о боеспособности русской армии, после его падения — вопрос о заразительности коммунизма. Но и в первый период, и во второй Россия была надеждой одних и ужасом других. Росли надежды, рос и ужас. Россия же в европейском сознании росла и вместе с растущими надеждами, и вместе с растущим ужасом. Росла — и выросла. Столкнувшись после десятилетнего перерыва с первым европейцем, я это ясно почувствовал. Я почувствовал не только повышенный интерес к себе как к русскому человеку, который я вместе с моржами вызывал и в Аугсбурге, но и уважение как к русскому гражданину; эффект для меня совершенно неожиданный. |
| А вокруг шатра дружинники стоят. У них платье дорогое, суконное, пояса шелковые, шляпы пуховые. На них сапожки зелёные, подбиты гвоздями серебряными, застёгнуты пряжками золочёными. Соловей Будимирович по кораблю похаживает, кудрями потряхивает, говорит своим дружинникам: - Ну-ка братцы-корабельщики, полезайте на верхние реи, поглядите, не виден ли Киев-город. Выберите пристань хорошую, чтобы нам все корабли в одно место свести. Полезли корабельщики на реи и закричали хозяину: - Близко, близко славный город Киев! Видим мы и пристань корабельную! Вот приехали они к Киеву, бросили якоря, закрепили корабли. Приказал Соловей Будимирович перекинуть на берег три сходни. Одна сходня чистого золота, другая серебряная, а третья сходня медная. По золотой сходе Соловей матушку свою свёл, по серебряной сам пошёл, а по медной дружинники выбежали. Позвал Соловей Будимирович своих ключников: - Отпирайте наши заветные ларцы, приготовьте подарки для князя Владимира и княгини Апраксин. Насыпайте миску красного золота, да миску серебра, да миску жемчуга. Прихватите сорок соболей да без счёта лисиц, гусей, лебедей. Вынимайте из хрустального сундука дорогую парчу с разводами-пойду я к князю Владимиру. Взял Соловей Будимирович золотые гусельки и пошёл ко дворцу княжескому. За ним идёт матушка со служанками, за матушкой несут подарки драгоценные. Пришёл Соловей на княжеский двор, дружину свою у крыльца оставил, сам с матушкой в горницу вошёл. Как велит обычай русский, вежливый, поклонился Соловей Будимирович на все четыре стороны, а князю с княгиней особенно, и поднёс всем богатые дары. Князю дал он миску золота, княгине-дорогую парчу, а Забаве Путятишне - крупного жемчуга. Серебро роздал слугам княжеским, а меха - богатырям да боярским сыновьям. Князю Владимиру дары понравились, а княгине Апраксин ещё больше того. Затеяла княгиня в честь гостя весёлый пир. Величали на том пиру Соловья Будимировича и его матушку. Стал Владимир-князь Соловья расспрашивать: - Кто такой ты, добрый молодец? Из какого роду-племени? Чем мне тебя пожаловать: городами ли с приселками или золотой казной? |
| Миша покраснел и встал. Бросил взгляд в мою сторону и кротко отошёл от киоска. Сел на бордюр рядом с колонкой. Сидит. Голову опустил. Мужчина из иномарки подходит ко мне второй раз: «Налейте, пожалуйста, ещё кофе». Я глубоко вздыхаю. Мысленно прощаюсь с полюбившимся мне послушанием и отвечаю: «Простите, но я не могу налить вам кофе, пока вы не извинитесь перед моим братом, которого вы только что обидели». Мужчина поражён: – Перед вашим братом?! – Да, Миша – мой брат. И ваш брат. Он очень расстроен. Утешьте его. Я смотрю в глаза мужчине. Добавляю мягкости в голосе: – Пожалуйста! Выражение лица мужчины меняется. Как будто встретившись взглядом со мной, он понимает меня и чувствует мою нежность к Мише. Мужчина идёт к Мише, что-то говорит ему, хлопает по плечу. Они возвращаются вместе, и Мишу даже угощают кофе, хотя он деликатно отказывается. Мир восстановлен. Мужчина садится в иномарку, вид у него весёлый. Он машет нам рукой и кричит: «Привет Оптиной!» Мишин день кончается благополучно. Кому-то Бог даёт ум, кому-то богатство, кому-то красоту. А Мише – кроткий нрав и доброе сердце. У киоска снуют Божьи пташки. Те самые, которые не сеют и не пашут. А Господь их кормит. Всем посылает милосердный Господь на потребу. По словам псалмопевца Давида, Господь, «насытишася сынов, и оставиша останки младенцем своим!» И крох этих хватит рабу Божьему Мише… Про Сашу и его сокровища Саша замёрз. Рабочий день закончился, и мы можем спокойно выпить чаю. Наливаю Саше полную кружку горячего чая, он пьёт небольшими глотками и рассказывает о себе. Раньше Саша работал мотористом на корабле. Несмотря на свою молодость, успел побывать в 24 странах мира. Саша любил весёлые и шумные компании. Мог много «принять на грудь». С одним выпьет, тот уснёт, а Саша к другому другу отправится – ему хочется общаться. Много было у него приятелей, многих он угощал. Хорошо зарабатывал, но так же быстро тратил. И вот как-то перестал он видеть в этой весёлой жизни смысл. Чего-то Саше стало не хватать. Плачет душа, ищет чего-то, а чего – сама не знает. |
| Москва – город огромный, в автобус всякий может сесть. Но словно в утешение от расставания с Оптиной Господь послал мне в попутчики дьякона из нашего Ставропольского Александро-Невского храма. Причём домой он возвращался из Оптинского подворья в Москве! Дивны дела Твои, Господи!» Про Гену, счастливого человека Гена – высокий бородатый трудник в Оптиной. Его послушание заключается в том, чтобы привозить пирожки и хлеб в монастырский киоск, увозить пустые ящики, расставлять столы и стулья. Приходится Гене и дрова колоть, и воду таскать. Работы хватает. Но Гена неизменно добродушен и весел. Он всегда улыбается. – Ген, ты устал? – Я-то? Слушай-ка: приходит отец домой, смотрит, а сын сидя дрова колет. «Сынок, а чего это ты их сидя-то колешь?» – «Да я, батя, пробовал лёжа, да хуже получается!» И Гена смеётся счастливым смехом. Гена очень добрый. Его невозможно обидеть. Он просто не обидится, потому что кроткий человек. Особых успехов и достижений в жизни Гены не было. Алкоголик-отец бросил семью. Мама много работала и мало интересовалась жизнью сына. Её сил хватало только на то, чтобы их маленькая семья выжила, не умерла с голоду. Гена рано начал пить. А когда мама умерла и Гена остался совсем один, он стал горьким пьяницей. Работал Гена дворником. На работе его ценили, потому что работал он хорошо, на совесть. По своей доброте и кротости никогда не отказывался от дополнительной работы, ни с кем не ругался. – Гена, как же ты умудрялся работать, если сильно пил? – Дак как? Я ж напивался к вечеру. А с утра-то похмелюсь да и работаю весь день весёлый. Чего люди попросят – я и сделаю. Просят – дак как откажешь-то? Идёт народец по моей улочке – а у меня всё чисто! Пути Господни неисповедимы. Как знать, что было бы с Геной дальше, не сведи его судьба с квартирными мошенниками. Сам Гена уверен, что «не было бы счастья, да несчастье помогло». – Да это ж благодетели мои! Кабы не они, так я бы где был?! Знаешь? В земле бы давно лежал! А так я здесь, в Оптиной! Мошенники позарились на квартиру Гены, а квартира ему по наследству двухкомнатная досталась, в центре Москвы. Обмануть пьющего дворника было для бандитов делом нехитрым. Хорошо, что жив остался! |
|
|
