| Он был пилигрим. Василий Львович хорошо понимал уместность этого наряда «Пилигрим»! «Рассвет полночи»! Мистики! Халдеи! Это была пародия. Ему завязали глаза, это еще куда ни шло. Потом его повели куда-то в подвал. Это ему не понравилось. Дальше хуже. Его упрятали под шубы, уверяя, что это – «расхищенные шубы» Шаховского и какое-то «шубное прение». Он чуть не задохся. При этом – какие-то церковные возгласы: – Потерпи, потерпи, Василий Львович! Он всегда был готов терпеть, если видел в этом смысл. Здесь же он не видел смысла. Впрочем, это все и должно было изобразить бессмыслицу «Беседы». Потом его заставили стрелять в какое-то чучело, а чучело неожиданно и само в него выстрелило. Некоторые говорили ему потом, что это хлопушка. Но он упал – конечно, от неожиданности, а не от страха. Потом его купали в какой-то лохани, что вовсе не смешно, а опасно для здоровья, и провозгласили от имени «Беседы», что «Арзамас» есть вертеп, пристань разбойников и чудовищ, с чем Василий Львович почти был готов согласиться. Потом, как бы в награду, его избрали старостой. Но до избрания Сверчка – Александра староста, Вот, или, проще говоря, дядя, думал по крайней мере, что все подвергаются этим утомительным обрядностям. Так вот же Сверчка избрали заглазно. Вот тебе и обряды! Да, это было хоть и почетно, но как-то слишком молодо, не по летам, и отзывалось шутовством. И дядя в глубине души торжествовал, видя, как Карамзин, который, конечно, ничего не знал об его принятии, – а может быть, и знал – смотрит на Александра благосклонно и с каким-то интересом. В мальчике будет толк; и как из его «Опасного соседа» и всех его боев с халдеями, что ни говори, появился на свет этот иногда чрезмерно шумный «Арзамас», так и мальчик есть плод его воспитания. Вот что не мешает не забывать. 3 К нему ездили в гости, у него побывали Батюшков, Вяземский, а комната была все та: бюро, железная кровать, решетка над дверью. Он назвал ее в стихах кельею, себя – пустынником, а в другом стихотворении – инвалидом; графин с холодною водою он назвал глиняным кувшином. Теперь он был юноша-мудрец, писал о лени, о смерти, которая во всем была похожа на лень, о деве в легком, прозрачном покрывале. Он знал окно напротив, где являлась раньше торопливая тень – Наташа, лучше, чем свое собственное. Он написал стихи об этом окне. Окно разлучило унылых любовников или, напротив, тайно открывалось стыдливою рукою – месяц был виден из этого окна. Он глаза проглядел, смотря в свое окно: напротив был флигель, где жили старые ведьмы, а девы в покрывале не было: Наташу давно куда-то прогнали. Друзья напишут на его гробе: |
| Поиск же всех отличий житий Митрофана и Платона, а особенности Платоновых сокращений — задача для отдельного, весьма пространного исследования. А что Платон добавляет в текст Митрофана? Он вычисляет возраст преподобного во время ухода из Валахии на Афон и вставляет в текст Митрофана фразу: «Бе бо тогда блаженному только 24 лета от рождения!» , а к рассказу о первом годе жизни старца на Афоне добавляет: «Бе же тогда блаженному 25 лет от роду (1747 г.)» . Чуть дальше уточняет количество насельников Ильинского скита: «более бо уже более пятидесяти собрася» , рассказывая о переселении братства старца из Секу в Нямц сообщает, что путь между этими монастырями «занимает два часа» . Еще в рассказ об Афоне Платон вставляет большое, на полторы страницы текста, воздыхание об упадке подвижничества на Афоне , начинающееся словами: «Здесь, мало да потерпит слово, дондеже реку некая вкратце, плача и рыдания достойная. Достиг убо отец наш в пристанище жилищь монашеских, радовашеся духом, видя место святое, идеже бе издревле нудничество о с спасении дущи, и непрестанная брань с бесы, ветроград же и жребий Пречистыя Богоматере. Ныне же оная Гора Святая, яже в оно время яки рай цветяше богообразными и духовными старцы и добродетельными подвижниками, уже не вертоград быти является, но вертеп от бедствия и жилище разбойником» . Это не единственные прибавления, сделанные Платоном, но прочие сделаны в том же духе. Но самым показательным для сравнения образов старца Паисия, рисуемых Митрофаном и Платоном, будет сопоставление повествующих об одном и том же фрагментов этих житий. Вот рассказ Митрофана: «Что сказать и о том, что блаженный, сидя в келье и редко куда из нее куда-либо выходя, кроме церкви, знал устроение всех братий, которых никогда не видел воочию?! Однажды я был у него в келье, и во время беседы пришел один из первейших духовников и что-то сказал ему, в ответ на что блаженный произнес: — Как же вы не знаете устроение братий, каждый день приходящих к вам исповедовать свои помыслы?! Я, сидя в келье, знаю устроение всех братий, а вы не знаете! |
| Важное, плотное и регулярное соприкосновение с детьми и их родителями началось и продолжалось на наших приходских праздниках. На Рождество, на Пасху, на Троицу (последнее не всегда получалось – летом дел больно много) мы силами прихода устраивали праздники для детей и взрослых. Все они были разные, но все – радостные. На один из последних собралось человек 80 – мы сами не ожидали такого наплыва гостей! Подарков без них какой же праздник? слава Богу, всем хватило! На каждый праздник, который мы устаивали в нашем ДК, помимо традиционных стихов, игр, хороводов, всегда старались («гвоздем программы»!) поставить маленькую пьеску или разыграть сценку, посвященную празднику. Практически сразу стало ясно, что готовые сценарии, во-первых, весьма сложны – как по смыслу, так и по тексту, а во-вторых, требуют большого «актерского состава». Приход наш маленький, ролей получалось больше, чем участников. Опять же: трудно было собирать артистов на репетиции, когда их много, живут в разных деревнях, да еще когда они на каникулах. Поэтому решили ставить пьесы и сценки собственного сочинения, сделанные, так сказать, на «местном материале». Пригодился мой небольшой сценический опыт: в 1980-е годы я некоторое время подвизался в кукольном театре «Деревянная лошадь». Сами писали сценарии, сами делали кукол, сами играли… На Рождественском празднике. Вполне естественно, что первые постановки были кукольными. На марионетки мы не «замахивались», сделали простейшие тростевые куклы (на одной трости – голова из папье-маше, расписана гуашью или акриловыми красками; костюмы сшили из ненужных лоскутков). Ширмой служила портьера, музыкальное сопровождение – простой проигрыватель, включаемый в нужный момент. Когда выезжали «на гастроли» (в другие деревни), играли вообще без ширмы – получалось не хуже. Хорошо проходили викторины с небольшими призами для тех, кто правильно ответил. Поначалу таковых почти и не было, подсказывать приходилось, вопросы «наводящие» задавать – мало это помогало: никто не мог сказать – сколько лет назад родился Спаситель; не знал никто, что такое «вертеп», «ладан», «смирна», кто такие волхвы… Не знали ни о разбойниках, распятых со Христом, ни о Пасхе, ни почему воскресенье называется именно так, а не иначе… Вопросы из года в год, из праздника в праздник старались не усложнять, а повторять прежние – потихоньку дело сдвинулось! И взрослые участвовали с не меньшим интересом, чем их чада! |
| Марка? Где основание утверждать, что слово διδασκειν, искуственно будто бы вставленное Марком в свое повествование, взято не иначе, как из Луки? Действительно Марк не говорит о ежедневном учении Спасителя в храме, которому, по Луке, дивился народ, но почему он не мог, не прибегая к натяжке, назвать учением те обличительные слова, которые произнес Спаситель, изгоняя из храма продающих и покупающих, – именно: «не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов; а вы сделали его вертепом разбойников? Чем же, как не учением были эти слова в устах Спасителя, который, произнося их пред всем народом, хотел внушить ему подобающее уважание к дому Божию и выяснить всю тяжесть проступка тех, которые из дома молитвы сделали разбойничий вертеп и далее – почему же эти слова при всей их краткости, не могли произвести сильного впечатления на народ и расположить его в пользу Спасителя, о чем говорит Марк? Слова эти были сказаны с необыкновенной силой в духе величайшей ревности по славе Божией, так что те, кому были они сказаны, не осмелились возразить на них что-либо; за тем они были направлены против таких действий, которые без сомнения возмущали многих истинно благочестивых людей из среды народа, и которые доселе не встречали себе противодействия даже со стороны книжников и фарисеев – этих представителей внешней праведности. Притом нужно заметить, что евангелист Марк, назвавши учением обличительные слова Спасителя, не сказал, что учение Его, которому дивился народ, состояло единственно из этих слов. Поэтому очень возможно предположить, что Марк, говоря о удивлении народа учению Спасителя, разумел здесь не одни Его обличительные слова но и другие наставления, хотя эти наставления Марк и не поместил в своем рассказе. Предположение это имеет в свою пользу то, между прочим, что Марк вообще в своем евангелии имеет в виду более события из жизни Спасителя, нежели Его учение. А что Спаситель после обличительных слов, обращенных Им к изгнанным из храма, предложил и другие наставления, – об этом не без основания можно заключать из 19,47 Луки, откуда, по Бауру, Марк заимствовал выражение – διδασκειν, именно здесь Лука, непосредственно за приведенными им обличительными словами Спасителя, говорит: «и учил (Иисус) каждый день во храме (и почему же не допустить что в самый день очищения храма), но при этом не излагает самого учения. |
| Главными из ворот, которые вели во двор женщин, были восточные или Никаноровы ворота. Они были покрыты медью и потому иногда назывались Красные (Деян 3:2-10). Все дворы разделялись стенами. Между двором язычников и другими дворами была особо высокая стена, за которую фанатичные евреи под страхом смертной казни никого из не евреев не пускали (Деян 21:27–29, ср. Еф 2:14). Поскольку храм со всеми его дворами занимал значительное пространство, равное нынешней площади Харам, через него, сокращая путь, люди иногда проходили из одной части города в другую. Это строго запрещалось. Не разрешалось также что-нибудь проносить через храм (Мк 11:16), ходить в грязной обуви. Этот величественный, но без Бога и превращенный в вертеп разбойников (Мф 21:13) храм как и предсказал Господь (Лк 13:2) при взятии Иерусалима Титом был разрушен и сожжен, а его богатства вывезены в Рим. На его месте вскоре был построен храм Юпитеру, а в 691 г. — мусульманское святилище, сохранившееся доныне и известное как мечеть Омара. Книга Ездры Ездры повествует о событиях в конце вавилонского плена. В еврейской библии помещается только одна книга Ездры, которая и называется просто «Ездра». В греческой библии Семидесяти толковников и в славянской есть еще две «неканонические» книги Ездры, всего три. Главное содержание книги Ездры — возвращение иудеев из плена вавилонского. Первое возвращение иудеев последовало после указа Кира в 536 г. под предводительством Зоровавеля и первосвященника Иисуса. Тогда началось возобновление храма. Второе возвращение иудеев было под предводительством Ездры при Артаксерксе Лонгимане . Ездра , внук первосвященника Сараии, убитого Навуходоносором, был приближен ко двору персидского царя и состоял воспитателем Артаксеркса Лонгимана. Артаксеркс издал в 7-й год своего царствования (457 до Р. Х.) указ, по которому предоставлялось Ездре возвратиться с желающими иудеями из Вавилона в Иерусалим и там заняться восстановлением города и религиозным просвещением иудейского общества. После 14 лет управления народом Ездра всю власть передал Неемии , а сам сосредоточил свою деятельность на обучении народа Закону Божию и на собирании в один кодекс книг Св. Писания. Им основана была «Великая Синагога» — общество, при помощи которого под руководством последних пророков Аггея, Захарии и Малахии Ездра совершил пересмотр и исправление Священного Писания, собрав их в один состав и, таким образом, закончил составление канона ветхозаветных книг . Книги, написанные после Ездры, в список Священных книг не попали и потому называются «неканоническими», хотя пользуются большим уважением и во многих переводах Библии помещаются. Большинство этих книг после Ездры были написаны на общеупотребительном тогда греческом языке. Книга Неемии |
| 21:9. За исключением слов «Сын Давидов», которые указывают на признание принадлежности Иисуса к роду Давида и отражают надежду на то, что Он — «Мессия, все остальные восклицания взяты из Пс. 117:25, 26 («осанна» означает «о, спаси!»). Гимны восхваления (Пс. 112—117; евр. Halle!) обычно воспевали во время празднования Пасхи, и они еще были свежи в памяти каждого; более поздние поколения относили этипсалмы к будущему искуплению, на которое они уповали. Иисус цитирует Пс. 117 как мессианский (в Мф. 21:42). 21:10,11. Иисуса лучше знали в Галилее, чем в Иудее. Древние источники часто подчеркивают различие между этими двумя областями. 21:12—17 Обличение храмового священства Подобно Иеремии, который в свое время сокрушил глиняный кувшин в храме (Иер. 19), Иисус совершил сходную пророческую акцию, призывая к «покаянию и предупреждая о неминуемом разрушении храма (см.коммент. к Мф. 24:1,2). 21:12. Ветхозаветный «закон требовал, чтобы гости на празднике покупали все необходимое для жертвоприношений в Иерусалиме, поэтому необходимо было организовать продажу голубей и других жертвенных животных. Поскольку гости могли прийти с иностранной валютой (даже в большинствегалилейских городов были собственные деньги), требовались и меновщики денег. Хотя древние меновщики обычно получали неплохие доходы, те, кто занимался обменом денег в храме, зарабатывали мало. Проблема заключалась не в самой торговле и даже не в том, имела ли здесь место экономическая выгода под прикрытием религии, а в том, где это происходило. На этот счет существует несколько гипотез, основанных на более поздних свидетельствах, включая и ту, которая гласит, что продажа животных была введена во «дворе язычников» достаточно поздно; однако пока это не получило подтверждения. 21:13. По ветхозаветному закону доступ в храм женщинам и неевреям не был официально запрещен, но, расширительно истолковав еврейские законы о ритуальной чистоте, архитекторы храма Ирода изгнали женщин со «двора Израиля», поместив их на более низкий уровень, а неевреев изгнали даже со «двора женщин». Неевреи могли войти в еврейскую часть храма только под страхом смерти, между тем как шумные толпы покупателей вокруг столов торговцев, несомненно, отнимали значительную часть пространства во «дворе язычников» во время религиозных праздников с большим стечением народа. Иисус здесь цитирует Ис. 56:7, где храм назван домом молитвы для всех народов, что более осведомленным читателям Матфеябыло вполне понятно. Он также цитирует Иер. 7(«вертеп разбойников»), где пророк обращается к религиозным вождям своего времени, которые считали, что их закрепленное законом право на храм защитит их от Божьего гнева, а храм от разрушения. Но этого не произошло. |
| Чтобы научиться красиво жить, красиво поступать, сделаться хорошим человеком, надо работать над собою еще более. «Я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя» ( Пс. 50:7 ), – говорит псалмопевец Давид. Мы рождаемся уже со многими грубыми задатками. Как иные тяжелые болезни, так и многие дурные навыки мы получаем по наследству. Родители передают детям не одно телесное, но и душевное сходство. Деды получили много злых навыков по наследству от прадедов; своей распущенностью, потворством всякой своей блажи развили, укрепили их и прибавили еще новых от себя. Все это передали нашим отцам. Отцы, в свою очередь, принятое еще более укрепили и кое-что вновь прибавили. Сколько, стало быть, злых семян мы носим в себе? Душа наша, выходит, не чистая земля, а густо засоренная вредными зернами. В иную пору и западет в душу доброе семя: тронет евангельское чтение, умилит церковная песнь, поразит умная книга, пленит добрый пастырь – но все это глохнет среди густой поросли зла. Требуется много труда, особенно в юные годы, много усилий воли, большая борьба с дурными навыками и задатками, чтобы расположить душу к доброй жизни, к красивым делам. Один древний мудрец говорил: «Человек, если он действительно хочет быть человеком, а не грубым животным в человеческом виде, должен работать над собою, как кожевник над кожею». Долгим трудом кожевник из толстой и грубой кожи выделывает мягкую замшу, нежную, тонкую лайку. Так и человек, если он хочет стать красивым делателем добра, должен долго и много работать над собою. Как работать? Первое условие – быть внимательным к своему внутреннему миру, храму внутреннему. Мы часто знаем улицы и площади самых отдаленных городов – и не знаем собственного сердца. Много лет подряд упорно изучаем Святое Евангелие и много делаем внешних дел, но иногда годами не подумаем: все ли в порядке у нас внутри. Наш внутренний мир для многих из нас – полные потемки, и мы там, как в густом тумане, ничего не можем разобрать. Нам мало помогает даже наша совесть. Совесть – это зеркало, в котором отражаются всякая кривизна души и каждое пятнышко сердца, но зеркало, как бы оно велико и прекрасно ни было, в потемках служить не может. Необходимо в темную горницу нашей души внести свет – свет Слова Божия. Это второе условие. При свете правды Божией мы увидим, что наше сердце – не тот храм Божий, каким оно должно быть по слову Апостола: «Вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас» ( 1Кор. 3:16 ), а может быть, и вертеп разбойников, какой-то дремучий лес со всякими страстями и пороками. Чтоб укротить их, единственное средство – не распускать себя, не потакать своим дурным чувствам. Дурные чувства и наклонности, как и все остальное, образуются не вдруг, а постепенно: большой пожар возгорается от ничтожной искры. И Москва сгорела от двухкопеечной свечи, и громадное дерево вырастает из малого зерна. Надо тушить искру пожара, вырывать корень в зародыше. |
| 1288 ПФА РАН. Ф. 36. Оп. 2. 17. Л. 1. Письмо от 26 нояб. 1908 г. Схожие по тексту письма Глубоковский направил в тот же день Г. Э. Зенгеру (МФА РАН. Ф. 504. 72. Л. 12–13) и 28 ноября П. К. Коковневу (ПФА РАН. Ф. 779. Оп. 2. 89. Л. 1–2). 1292 ПФА РАН. Ф. 176. Оп. 2. 117. Л. 21. Письмо Соболевскому от 12 февр. 1914 г. В 1909 г. Глубоковский выступил печати в защиту А. И. Соболевского в связи с делом, возбужденным против него в окружном суде по жалобе ректора, проректора и деканов всех факультетов С.-Петербургского университета. В одной из статей в «С.-Петербургских ведомостях» Соболевский обвинил университетские власти в попустительстве и укрывательстве виновников «экспроприации» 3 апреля 1907 г., совершенной из кассы университета. В свою очередь университетские власти обвинили его в клевете в печати, 3 декабря 1909 г. он был осужден на 7 дней домашнего ареста и вынужден был покинуть университет. Защищая Соболевского, Глубоковский указывал, что в период «освободительных и мракобесных смут» Соболевский вел себя достойно, и его волновала не личная судьба, а принципиальный вопрос: есть ли университет «храм науки» или «вертеп разбойников»? (Самоосужденные//Колокол. 1909. 1120, 5 дек. С. 1, подпись «Профессор»; Как искали правду на суде//Там же. 1909, 1124, 10 дек. С. 1). 1294 Там же. 870. Л. 7–7 об. Еще ранее, 17 ноября 1913 г., вопрос о съезде обсуждался на заседании Совета СП6ДА, представителем академии был избран профессор по кафедре русской гражданской истории П. Н. Жукович (ХЧ. 1915. 2. С. 173. Журналы заседаний Совета Императорской Петроградской Духовной Академии за 1913/14 год). 1296 ОР РНБ. Ф. 194. Оп. 1. 565. Л. 1. Глубоковский получил письмо 24 февраля, а 28 февраля отправил готовую справку. В тот же день он получил от Лаппо-Данилевского личное уведомление об избрании в состав Исполнительного комитета и приглашение на первое заседание 29 марта (Там же. Л. 3). 1298 Отзыв опубликован в «Записках Императорской Академии наук по историко-филологическому отделению». 1913. Т. IX. 3. С. 97–128. Было 100 отдельных оттисков в обложках. Один из них имеется в РНБ с дарственной надписью В. В. Розанову . |
| И между самыми стихотворениями Григория вышеозаглавленная сатира, направленная против нравственной распущенности большей части современного ему высшего духовенства и в особенности против крайней совестливой бесцеремонности его по вопросу о правоспособности и подготовленности к духовным должностям, стоит далеко не одинокой. В стихотворении " Εις εαυτν και περ επισκπων« [ «О себе самом и о епископах " ] мы встречаемся, например, со следующей картиной «собора» епископов. «Одни пришли от меняльного стола, другие, с загорелыми на солнце лицами, из-за плуга, третьи – от заступа или мотыги, с которой провели они весь день, иные – прямо от весел или войска, не освободившись еще от запаха морской воды или от рубцов на теле, иные же – с сажей на голове от пиротехнических упражнений» 354 . И дальше в том же стихотворении: «Как легко ныне отыскиваются предстоятели общества, которые, еще ничего не сделав, идут прямо к достоинствам! О, скоропостижное превращение!.. Вчера еще ты был на театральных подмостках в числе актеров (и что ты делал после спектакля – пусть разведает другой кто-нибудь), а ныне ты сам представляешь нам новое зрелище. Недавно еще ты был завзятым лошадником и поднимал пыль к небу, как иной возносит туда молитвы и благочестивые мысли, теперь же ты – так благонравен и смотришь так застенчиво, хотя тишком, быть может, и прибегаешь к старым привычкам. Вчера продавал ты, как ритор, право, вертел и так и сяк законы, теперь ты сделался вдруг судьей, новым Даниилом. Вчера сидел ты с обнаженным мечом на суде и воровством и насилием, и прежде всего над самыми законами, обращал трибунал в настоящий вертеп разбойников, – и как кроток ты сегодня! Трудно бы было даже поверить, чтобы кто мог так легко менять свое платье, как ты свой образ жизни» 355 . Осуждая обычай определять на епископские должности без строго испытания соискателей их, поэт говорит здесь: «Рассказывают об орле, что он весьма умно( πανσοφως) испытывает и распознает на солнечных лучах законное или незаконное происхождение ( νθον μεν και το μη) птенцов своих; а мы, не мудрствуя лукаво, легко производим в предстоятели народа( λαο προσττος) всякого, кто только пожелает, не соображаясь ни с годами его, ни со словами и делами, хорошенько не опробовав даже звука монеты. Мы избираем на епископские кафедры не тех лиц, которых способность к этому испытана уже в горниле времени, а тех, которые сами себя считают достойными епископской кафедры» 356 . |
| Если же не хотите этого, и зная (виновнаго), станете скрывать; то будьте уверены, что подвергнетесь одинаковому с ним наказанию. И Павел подвергает наказанию не только творящих зло, но и соизволяющих им (Рим. I, 32); и пророк одинаково осуждает как тех, кои крадут, так и тех, кои бегут вместе с ними (Псал. XLIX, 18); и это справедливо. Кто, зная о злодее, прикрывает его, тот дает ему повод к большему своеволию, и располагает его делать зло с большим безстрашием. Часть 2 5. Но надобно опять возвратиться к больным. Итак подумайте, с кем имеют общение постящиеся теперь? С теми, которые кричали: распни, распни (Лук. XXIII, 21); с теми, которые говорили: кровь Его на нас и на чадех наших (Матф. XXVII, 23). Осмелился ли бы ты подойти к осужденным за покушение на верховную власть и говорить с ними? Не думаю. Как же странно, - с таким старанием избегать сделавших зло человеку, а с оскорбившими Бога иметь общение, и поклонникам Распятаго праздновать вместе с распявшими Его? Это не только глупо, но и крайне безумно. А как некоторые считают синагогу местом досточтимым; то необходимо сказать несколько и против них. Почему вы уважаете это место, тогда как его надлежит презирать, гнушаться и убегать? В нем, скажете, лежит закон и пророческия книги. Что-же из этого? Ужели, где будут эти книги, то место и будет свято? Вовсе нет. А я потому-то особенно и ненавижу синагогу и гнушаюсь ею, что, имея пророков, (иудеи) не веруют пророкам, читая Писание, не принимают свидетельств его; а это свойственно людям, в высшей степени злобным. Скажи мне: если бы ты увидел, что какого-нибудь почтеннаго, знаменитаго и славнаго человека завели в корчемницу, или в притон разбойников, и стали бы его там поносить, бить и крайне оскорблять, неужели бы ты стал уважать эту корчемницу или вертеп потому, что там оскорбляем был этот славный и великий муж? Не думаю: напротив по этому-то самому ты почувствовал бы особенную ненависть и отвращение (к этим местам). Так разсуждай и о синагоге. Иудеи ввели туда с собою пророков и Моисея не для того, чтобы почтить, но чтобы оскорблять и безчестить их. |
|
|
