| Они на воле, они встретили первый цветок. Как печален и грустен первый весенний цветок! Сон-трава — синеглазый подснежник — глядела печально, и на тяжелых темных ресницах горела слезинка. Что огорчает ей сердце? Ждет ли кого? Или нет никого, кто бы утешил печальное сердце? У цветов есть мать, у Сон-травы — мачеха. Разбудит Яр землю. Проснется земля. Но еще спят под землею и трава и цветы. «Просыпайся, иди на землю, там светло, там все твои браться и сестры, там играют птицы!» — скажет мачеха нелюбимой синеглазой сиротке. И, послушная, она выйдет на землю одна, без братьев и сестер, одна из-под снега. Еще спят под землей и трава и цветы. Ее в колыбели никто не баюкал, ее на руках никто не нянчил, ее ласковым словом никто не забавил… Печально и грустно стоит Сон-трава — синеглазый подснежник. В тихом вечере тихим полетом плывут по теплому небу перелетные птицы. Птицы все прилетят в свои гнезда. И выйдет из леса медведь. И закукует горькая кукушка. — Руки наши крепки, глаза видят ясно, и мы полетим! — повторяет за Алалеем верная Лейла. Они на воле. Так они рады весеннему дню. И синеглазая Сон-трава печально глядит на них. — Ты, сестрица, дождешься солнца! — сказала ей Лейла, и далеко разносился ее голос по воле: — Солнце, солнышко, выгляни, высвети! Солнце, солнышко! Верба Уж заря, золотясь, осыпается розами в реку. Отошли дни потемы , потухли всполохи . Уж по заре златорукое солнце возносит руки над миром, зарное , нет ему белого облака, чтобы закрыться, захватить все небо. Небо обняло землю, горячо обнимает. И земля принялась за свой род. Первая — Верба. Верба, еще из-под снега распушив свои алые гибкие лозы, тихо подымает веки, и седые пушистые вии озолотились слезами. И куда ни пойдешь, и куда б ни взглянул, встретишь вестницу мая — печальную Вербу. «Я, последний и самый любимый, рожденный в Купальскую ночь , расскажу тебе, Лейла, о моей матери Вербе. Моя речь невнятна, — я очень долго молчал, мои слова странны, — я очень стар. Я не помню, как это было, — мои руки сухи, мои пальцы вялы, а у моей матери руки были влажны и пальцы крепки. |
| — Три ру-бля-а!.. Уж так-то одарили-об-ласкали!.. Трифоныч манит старика и ведет в закоулочек при лавке, где хранится зеленый штоф, — «на дорожку, за угольки». Михал Иванов выходит из закоулочка, вытирает рот угольным рукавом, несет жирную астраханскую селедку, прихватил двумя пальцами за спинку промасленной бумажкой, — течет с селедки, до чего жирная, — прячет селедку в сено. И Горкин сует пакетик — чайку-сахарку-лимончик. Отъезжают, довольные. Старик жует горячий пирог с кашей, дает откусить своей старухе, смеется нам белыми зубами и белыми глазами, машет нам пирогом, веселый, кричит: «Дай, Господи... гуляй, верба!..» Все провожаем за ворота. Я бегу к белочке, посмотреть. Она на окне в передней. Сидит — в уголок забилась, хвостом укрылась, бусинки-глазки смотрят, — боится, не обошлась еще: ни орешков, ни конопли не тронула. Клетка железная, с колесом. Может быть, колеса боится? Пахнет от белки чем-то ужасно крепким, совсем особенным. — дремучим духом?.. В каретном сарае Гаврила готовит парадную пролетку—для «вербного катанья», к завтрему, на Красной площади, где шумит уже вербный торг, который зовется — «Верба». У самого Кремля, под древними стенами. Там, по всей площади, под Мининым-Пожарским, под храмом Василия Блаженного, под Святыми Воротами с часами, — называются «Спасские ворота», и всегда в них снимают шапку — гуляет «Верба», великий торг — праздничным товаром, пасхальными игрушками, образами, бумажными цветами, всякими-то сластями, пасхальными разными яичками и — вербой. Горкин говорит, что так повелось от старины, к Светлому дню припасаться надо, того-сего. — А господа вот придумали катанье. Что ж поделаешь... господа. В каретном сарае сани убраны высоко на доски, под потолок, до зимы будут отдыхать. Теперь — пролетки: расхожая и парадная. С них стянули громадные парусинные чехлы, под которыми они спали зиму, они проснулись, поблескивают лачком и пахнут. чудесно-весело пахнут, чем-то новым и таким радостно-заманным! Да чем же они пахнут?.. Этого и понять нельзя. — чем-то. таким привольным-новым, дачей, весной, дорогой, зелеными полями. и чем-то крепким, радостной горечью какой-то. которая. нет, не лак. Гаврилой пахнут, колесной мазью, духами-спиртом, седлом, Кавказкой, и всем, что было из радостей. И вот эти радости проснулись. Проснулись — и запахли, запомнились: копытной мазью, кожей, особенной душистой, под чернослив с винной ягодой... заманным, неотвязным скипидаром, — так бы вот все дышал и нюхал! — пронзительно-крепким варом, наборной сбруей, сеном и овсецом, затаившимся зимним холодочком и пробившимся со двора теплом с навозцем, — каретным новым сараем, гулким и радостным. И все это спуталось-смешалось в радость. |
| Освящение верб давно стало доходным бизнесом цыган и предпринимателей. В этом году мне пришлось впервые увидеть в храме упакованные вербы с ценником и штрих-кодом. Все эти мысли возникли не на пустом месте. Когда я давал прихожанам целовать крест, прямо за мной стоял другой священник — он раздавал желающим вербы. И в какой-то момент мимо меня танком прошла бабуля, расталкивая прихожан, даже не думая приложиться ко кресту. Подумав, что она просто забыла об этом, я ей его протянул. Но получил такой ответ: «Зачем мне ваш крест? Я вербу пришла освятить!». Страшно, когда верба заменяет Христа. Весь день в храм шли люди с веточками. Люди эти не были на всенощном бдении, на литургии. Им не нужно было причастие — им нужна была верба… Так пушистая веточка может играть в Церкви отрицательную роль. Она выступает в роли «успокоительного» для души «захожанина». Вроде и в храме побыл, и водой его окропили, и веточку освященную дали. Все у него хорошо — можно еще годик в храм не ходить. В древней Церкви было такое понятие, как «сокрытие веры», когда вновь пришедшим людям рассказывали о сути веры по частям — по мере их подготовки и возможности воспринять информацию, знание. Кажется, есть смысл вернуться к этой практике сейчас. Хочется, чтобы люди в первую очередь знали Евангелие, а только потом — традиции христианских праздников. По данным опросов ВЦИОМ, подавляющее большинство опрошенных — 75–80 % — заявляет о православии как о своей вере. Это хорошо: значит, мы имеем моральное право в интересах большинства и на правах большинства идти на телевидение, в школы и в армию. Но с другой стороны, мы должны трезво понимать, что из тех же 80 % все знают, что такое святая вода, когда нужно освящать куличи и вербы, но лишь несколько процентов смогут внятно рассказать о Христе и таинствах Церкви. У традиции вербного воскресенья есть один положительный смысл, о котором редко задумываются люди. Верба может стать символом проповеди. Увидев в руках у верующего освященную веточку, кто-то, возможно, задумается о Церкви. Кто-то вспомнит, что давно не был на исповеди, кто-то пойдет в храм. Наверное, ради этого и стоит взять вербу домой. Фарисеи среди нас |
| Якову показалось противно, что жид запыхался, моргает и что у него так много рыжих веснушек. И было гадко глядеть на его зеленый сюртук с темными латками и на всю его хрупкую, деликатную фигуру. – Что ты лезешь ко мне, чеснок? – крикнул Яков. – Не приставай! Жид рассердился и тоже крикнул: – Но ви, пожалуйста, потише, а то ви у меня через забор полетите! – Прочь с глаз долой! – заревел Яков и бросился на него с кулаками. – Житья нет от пархатых! Ротшильд помертвел от страха, присел и замахал руками над головой, как бы защищаясь от ударов, потом вскочил и побежал прочь что есть духу. На бегу он подпрыгивал, всплескивал руками, и видно было, как вздрагивала его длинная, тощая спина. Мальчишки обрадовались случаю и бросились за ним с криками: «Жид! Жид!» Собаки тоже погнались за ним с лаем. Кто-то захохотал, потом свистнул, собаки залаяли громче и дружнее… Затем, должно быть, собака укусила Ротшильда, так как послышался отчаянный, болезненный крик. Яков погулял по выгону, потом пошел по краю города куда глаза глядят, и мальчишки кричали: «Бронза идет! Бронза идет!» А вот и река. Тут с писком носились кулики, крякали утки. Солнце сильно припекало, и от воды шло такое сверканье, что было больно смотреть. Яков прошелся по тропинке вдоль берега и видел, как из купальни вышла полная краснощекая дама, и подумал про нее: «Ишь ты, выдра!» Недалеко от купальни мальчишки ловили на мясо раков; увидев его, они стали кричать со злобой: «Бронза! Бронза!» А вот широкая старая верба с громадным дуплом, а на ней вороньи гнезда… И вдруг в памяти Якова, как живой, вырос младенчик с белокурыми волосами и верба, про которую говорила Марфа. Да, это и есть та самая верба – зеленая, тихая, грустная… Как она постарела, бедная! Он сел под нее и стал вспоминать. На том берегу, где теперь заливной луг, в ту пору стоял крупный березовый лес, а вон на той лысой горе, что виднеется на горизонте, тогда синел старый-старый сосновый бор. По реке ходили барки. А теперь все ровно и гладко, и на том берегу стоит одна только березка, молоденькая и стройная, как барышня, а на реке только утки да гуси, и не похоже, чтобы здесь когда-нибудь ходили барки. Кажется, против прежнего и гусей стало меньше. Яков закрыл глаза, и в воображении его одно навстречу другому понеслись громадные стада белых гусей. |
| Моих седых касается волос. Он просто любит всех людей на свете, Не различая классов и чинов, И кротко ждёт, что кто-нибудь ответит На безконечную Его любовь. Отвечу, я отвечу, Боже правый! Ты только разреши мне рядом быть, И в отблесках Твоей небесной славы Я хоть немного научусь любить. И в образе любого человека, С которым встречусь на своём пути, Сиянье «жизни будущаго века» Я постараюсь, Господи, найти. Ещё не скоро верба расцветёт, Под солнцем распушив свои серёжки... И день пройдёт, и жизнь, как день, пройдёт, Не предложив протоптанной дорожки. Ещё идти в преддверии Поста, В преддверии сердечных искушений, Сомнений, боли, горьких размышлений... Но не начать всё с чистого листа. – А как же верба? – Верба будет цвесть И, значит, жизнь свою продолжит снова. И будет Пасха. И Благая Весть Любовью воскрешающего Слова. К Великому посту Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Оставьте комментарий Закрыть Закрыть Сообщение для редакции Закрыть Закрыть Кадров нашел нового куратора в Российский университет спецназа В Чебоксарах около многоэтажки нашли труп молодой девушки В России женщина сделала около 30 абортов:к чему привело Видео «голого прыжка» девушки с моста в Петербурге: смотреть Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta |
| — Что это такое, мама? — Это солнце,— отвечает Воробьиха.— Когда оно всходит, то наступает день. Из своих норок выползают букашки. — Какое оно хорошее, солнышко!— чирикали птенцы. Воробьиха вылетела из гнезда, принесла червячков. Детки поели и снова просят: «Лети за червячками, ведь солнце светит». Полетела опять Воробьиха за букашками. Принесла, проглотили птенцы и снова просят. Целый день, пока светило солнце, летала Воробьиха за едой. Наступила ночь. Уснули птенцы. А перед рассветом проснулись и просят: — Мама, лети за букашками. А мама отвечает: — Еще не взошло солнышко. Долго ждали детки солнышка. Наконец-то оно показалось из-за горизонта. И мама сразу же полетела за червячками. Возле пруда Миновал горячий июльский день. Заходит солнце. Мы сидим на берегу пруда. Вода неподвижная, как зеркало. В ней отразился голубой небосклон. Смотришь в воду и видишь солнце. Вот оно дотронулось до пруда, и вмиг вода вспыхнула, стала огненной рекой. Пылающий солнечный круг все больше и больше опускается в водную глубь. А пруд горит, пылает. Спряталось, зашло солнце, и огненная река вдруг погасла. Зеркало стало нежно-голубым. На улице темнело, в небе замерцали звезды. Вода в пруду стала голубой. Вот уже звезды замерцали и в глубине пруда. Над прудом стоит старая-старая верба. Склонилась над водой — ни листочек не шелестит, ни веточка не колышется. Смотрит верба на себя в воду и горюет: пройдет горячее лето, осыплются листья, надвинутся черные тучи. Не грусти, верба! Замерзнет пруд, тебя засыплет снегом. И ты будешь ждать весну. Спас лягушат Была дождливая весна. На улице появилась большая лужа. Петрик, ученик третьего класса, видел, как в луже плавали маленькие головастики. «Откуда они взялись?» — думал он. После дождей наступило жаркое лето. На небе не было ни одной тучки. Лужа быстро высыхала. Вот уже осталось совсем немного воды. Однажды Петрик увидел, как в маленькой лужице, что еще не высохла, собралось десятка два лягушат. Они были маленькие-маленькие. «Лягушатам жарко,— подумал Петрик.— А что же будет, когда лужа совсем высохнет? Они же погибнут». |
| Они на воле, они встретили первый цветок. Как печален и грустен первый весенний цветок! Сон-трава — синеглазый подснежник — глядела печально, и на тяжелых темных ресницах горела слезинка. Что огорчает ей сердце? Ждет ли кого? Или нет никого, кто бы утешил печальное сердце? У цветов есть мать, у Сон-травы — мачеха. Разбудит Яр землю. Проснется земля. Но еще спят под землею и трава и цветы. «Просыпайся, иди на землю, там светло, там все твои браться и сестры, там играют птицы!» — скажет мачеха нелюбимой синеглазой сиротке. И, послушная, она выйдет на землю одна, без братьев и сестер, одна из-под снега. Еще спят под землей и трава и цветы. Ее в колыбели никто не баюкал, ее на руках никто не нянчил, ее ласковым словом никто не забавил… Печально и грустно стоит Сон-трава — синеглазый подснежник. В тихом вечере тихим полетом плывут по теплому небу перелетные птицы. Птицы все прилетят в свои гнезда. И выйдет из леса медведь. И закукует горькая кукушка. — Руки наши крепки, глаза видят ясно, и мы полетим! — повторяет за Алалеем верная Лейла. Они на воле. Так они рады весеннему дню. И синеглазая Сон-трава печально глядит на них. — Ты, сестрица, дождешься солнца! — сказала ей Лейла, и далеко разносился ее голос по воле: — Солнце, солнышко, выгляни, высвети! Солнце, солнышко! Верба Уж заря, золотясь, осыпается розами в реку. Отошли дни потемы , потухли всполохи . Уж по заре златорукое солнце возносит руки над миром, зарное , нет ему белого облака, чтобы закрыться, захватить все небо. Небо обняло землю, горячо обнимает. И земля принялась за свой род. Первая — Верба. Верба, еще из-под снега распушив свои алые гибкие лозы, тихо подымает веки, и седые пушистые вии озолотились слезами. И куда ни пойдешь, и куда б ни взглянул, встретишь вестницу мая — печальную Вербу. «Я, последний и самый любимый, рожденный в Купальскую ночь , расскажу тебе, Лейла, о моей матери Вербе. Моя речь невнятна, — я очень долго молчал, мои слова странны, — я очень стар. Я не помню, как это было, — мои руки сухи, мои пальцы вялы, а у моей матери руки были влажны и пальцы крепки. |
| Лицо спящей, в полусвете опочивальни, показалось мамушке бледнее, чем всегда. И плечико, которое она тронула, было такое худенькое, слабое. — Сиротинка! — вздохнула мамушка. Но медлить было нельзя. По всем теремам царевны давно уже поднялись. К выходу в Грановитую палату, поглядеть «шествие на ослята» готовятся. Пойдут с мачехой, молодой царицей Натальей Кирилловной. Не годится Федосьюшке, самой меньшой из всех, последней приходить. — Батюшка-царь сейчас из дворца на Красную площадь крестным ходом с Патриархом пойдет,— снова начала она, а царевна только на другой бочок перевернулась. Тогда мамушка на хитрость пошла. — Ну что же. Хочешь спать — спи. Я твоему сну не помеха,— притворно равнодушным голосом сказала она.— И одна я на «шествие» погляжу, погляжу и все тебе потом расскажу: и какая верба была, и какой… Но царевна, откинув васильковое тафтяное на белке одеяло, уже сидела на постели. — Что ты, мамушка! — испуганно сказала она.— Да разве в такой день, в Цветоносное воскресенье, я в пустом терему усижу? Да я уже который год из окон Грановитой на вербу гляжу… Еще мамушка родная меня с собой брала… А это что? — вдруг разглядела царевна возле самой постели на полу саночки, обитые красным атласом и золотым позументом. Посередь саночек верба, вся в золотых листиках и бумажных цветах, а между листиков и цветов чего-чего только на шелковых шнурочках не понавешено: и яблочки налива отборного, и изюм, и орехи грецкие, самые крупные, и стручки цареградские. Не успела царевна разглядеть всего как следует, а мамушка уже сенных девушек одевать ее кликнула. За сенными девушками боярышни-подружки вошли. Одна бросилась царевне чулочки из алой тафты натягивать, другая желтые сафьяновые башмачки на высоких каблуках подаёт. Подаёт, а сама царевне на ухо шепчет: — Ну и вербы нынче по теремам разнесли! Загляденье! А другая боярышня на другое ухо: — У царевича Петра Алексеевича верба всех краше. — А уж «санная»-то диво дивное. — Тысячи две одних яблок на ней понаве- шено. — А цветиков-то, цветиков: и рожь, и солнеш- ники, и тюльпаны, и гвоздики разные. |
| К этому дню распускается серебристая верба. Перед Вербным воскресеньем выходили девушки с матерями в лес и на берега рек, ломали нежные серебристые веточки, завязывали их в тряпицу и относили домой. Дома ставили в кувшине на почетное место – перед божницей. К Вербному воскресенью веточки зелеными листочками распускаются, счастье и радость в дом приносят – новая жизнь приходит: вербная веточка считалась символом красоты, целомудрия и здоровья. Она и злых духов из дому выгоняла, всякая нечисть стремглав из дому убиралась при виде вербных веточек. В иных местах вербными веточками пол подметали, ту же самую нечистую силу вместе с мусором из дому выпроваживали. Следовало этот мусор сжечь в печи или на дворе, чтобы отвести от дома всякие напасти. В хлев надо было зайти, чтобы вербными ветками обмести его стены. Считалось, что если скотину веточками похлестать, тогда никакая болезнь к ней не пристанет. Вербные веточки использовались в качестве лекарства. Ими лечили детей; веточками их хлестали, приговаривая: «Верба бьет – силы дает». В этот день обязательно пили вербный чай. Считалось, что от такого чая не то что девушки «вербушками расцветали», но и старушки молодели. Вербные сережки запекали в хлеб на счастье. Девушки старались съесть 3 сережки: если сладкие они окажутся – осенью замуж выйти, а если горькие – все равно не беда, все на пользу здоровью. Н. Р. Верея Косяк, притолока дверная, также поворотный столб. Верзни Летние лапти из шелюги или бересты, берестяники, шелюжники (В. Даль). Вернигора (он же Роспихагора) Герой малорусских сказок, обладающий силой, могущей двигать горы. Вместе с тремя др. могучими существами – Покати-горшком, являющимся наиболее сильным из всех четырех, Вернидубом и Верниводою – он совершает различные подвиги. Верность Полная преданность, правдивость, твердость в слове, стойкость в деле (В. И. Даль). На Руси верность считалась одним из главных духовных качеств, «украшением человека». В русской литературе верность прославляется как особый благой дар, просветляющий душу человека. «Верному другу нет цены, ничто на свете не сравнится с верностью дружбе» («Поучение отца сыну», XI в.). «Верными считай не тех, кто по твоему слову говорит, но кто противится сказанному тобою неверно» («Пчела», XII-XIII вв.). «Будь верен человеку, и Бог ничто тебе не поставит в неверность. Будь верен в дружбе и верен в любви» (В. В. Розанов ). |
| – – теашур. Ис. 41:19; 60:13 ; Иез. 27:6 ) – это, вероятно, кипарис Cupressus sempervirens, отличающийся развесистой кроной, «певг» Синодального перевода (евр. – – ацей альгумим. 2Пар. 2:8; 9:10 и след.) – красное сандаловое дерево Pterocarpus santalinus, «верба» Синодального перевода (евр. – – аравим. Ис. 44: 4 ) – тополь евфратский Populus euphratica, верба же (евр. – – цафцафа. Иез. 17:5 ) в Синодальном переводе названа «ивой». Дерево «ситтим» Синодального перевода (евр. – – ацей шиттим. Исх. 25:5 и след.) – нильская акация Nilica. «Дуб» Синодального перевода – это теревинф Pistacia terebinthus (евр. – – эла. Суд. 6:19 и след.). «Филин» Синодального перевода (евр. – – кос. Лев. 11:17 ; Втор. 14:16 ; Пс. 101:7 ) это, видимо, сыч Athene noctua saharae, «сова» Синодального перевода – козодой обыкновенный Caprimulgus europaeus (евр. – – тахмас. Лев. 11:16 и Втор. 14:15 ), «ибис» Синодального перевода (евр. – – яншуф. Лев. 11:17 ; Втор. 14:16 ) – ушастая сова Asio otus, «лебедь» Синодального перевода (евр. – – тиншемет. Лев. 11:18 ; Втор. 14:16 ) – сова-сипуха Tyto alba, «орел» Синодального перевода (евр. – – нешер. Мих. 1:16 ; Авв. 1:8 ) – коршун, а «сип» (евр. – – рахам. Лев. 11:18 ; Втор. 14:17 ) – коршун. Черного коршуна Milvus migrans (евр. – – айя) Синодальный перевод в Лев. 11:14 и Втор. 14:13 именует соколом, а в Иов. 28:7 – коршуном. «Рыболов» Синодального перевода (евр. – – шалах. Лев. 11:17 ; Втор. 14:17 ) – большой баклан Phalac-rocorax carbo sinensis. «Скимен» Синодального перевода (евр. – – намер. Ос. 13:7 ), видимо, – барс Felis pardus, «серна» Синодального перевода (евр. – – яэль. 1Цар. 24:2 ) – Capra nubiana, вид дикой козы, обитавшей в горах Сиро-Палестинского региона. «Серной» в Ис. 51:20 Синодальный перевод именует также саблерогую антилопу Oryx Leucoryx, которую во Втор. 14:5 называет также ориксом (евр. – , – meo). «Серной» Синодальный перевод называет также и безоарового козла Capra aegagrus (евр. – – акко Втор. 14:5 ), дикого прародителя всех видов домашних коз. |
|
|
