| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 Предыстория Проекты созыва очередного римо-католического Вселенского Собора выдвигались на высшем уровне с первой четверти XX века. 23 декабря 1922 года папа Пий XI обнародовал энциклику " Ubi arcano, " где изложил программу своего понтификата. В ней он впервые публично высказал пожелание о возможном возобновлении работы незавершенного I Ватиканского Собора , прерванного в 1870 году. Папа поручил систематизировать архивы предыдущего Собора, начать исследования его материалов, включая те которые были подготовлены, но не были обсуждены ( " Acta Congregationum generalium, " изданные в 5 т. при папах Пие IX и Льве XIII ). Экспертами-теологами было выделено несколько тем для обсуждения на будущем Соборе: догматическая конституция о вере (в т. ч. догмат о взятии Девы Марии в Небесную Славу с душой и телом ), вопрос о церкви , о подготовке канонического кодекса униатских церквей, о международном порядке, о работе организаций Католического действия, проблемы школьного образования, " женский вопрос. " 22 октября 1923 года государственный Секретариат от имени папы разослал кардиналам, архиепископам, епископам, прелатам и аббатам nullius письма с предложением в течение 6 месяцев высказать свое мнение по поводу возобновления Собора. Из 1165 опрошенных 913 высказались " за, " 63 воздержались, 34 выступили " против. " Однако, после заключения Латеранских соглашений в 1929 году папский престол, занятый организацией государства Ватикан и папской администрации, вопрос о созыве Собора был отложен. Папа Пий XII вновь обратился к идее созыва римо-католического общецерковного Собора. 4 марта 1948 года он распорядился создать подготовительную комиссию, которая занялась бы подготовкой документов для будущего обсуждения. Её президентом был назначен нунций в Италии архиепископ Франческо Боргонджини Дука (буд. кардинал), секретарем - профессор догматического богословия Лувенского университета иезуит П. Шарль. Комиссия подготовила письмо епископату с перечислением многих потенциальных вопросов для Собора, с предложением высказаться по этому поводу в свободной форме. В силу возникших в комиссии разногласий по вопросу организации Собора она провела свое последнее заседание 4 января 1951 года и передала вопрос на рассмотрение папе; тот принял решение не продолжать работу с проектом. Многие из материалов Комиссии были использованы папой Пием XII, в т. ч. в энциклике " Humani generis. " Впоследствии, в окончательном варианте текстов II Ватиканского Собора было помещено не менее 201 цитаты или отсылки к 92 документам папы Пия XII. |
| Подобное состояние западного цивилизованного общества должно было отозваться тем более невыгодно на развитии нового движения, что это движение, как движение не только религиозное, но вместе с тем и научное, могло особенно на первых порах своего существования найти себе отклик и сочувствие лишь в среде этого общества; масса же простого народа первоначально не могла сочувствовать ему по той простой причине, что ватиканский собор в глазах её являлся собором вселенским и противники его еретиками, так как именно в таком духе изображала их доступная для её понимания мелкая ультрамонтанская пресса, из которой масса, по невежеству и неспособности читать ученые сочинения, и могла только получать сведения о совершавшихся в западно-церковном мире событиях. Помимо религиозного состояния известной среды внешнее развитие всякого вновь возникающего общества, по свидетельству истории, в значительной мере обусловливается теми отношениями, в какие станет к нему светская власть, тою помощью, какую окажет ему внешняя сила. Так известно, что магометанство было распространено в Аравии и других странах при посредстве огня и меча, что в XVI веке протестантская реформация имела успех в некоторых государствах главным образом вследствие того, что светская власть стала на её сторону. С другой стороны известно и обратное явление, т. е. что многие из кончивших свое существование религиозных движений были прекращены отчасти внешними мерами: арианство, монофизитство, монофелитство были побеждены церковью при значительной доле участия светской власти с её внешнею силою; альбигойцы, вальденсы были уничтожены мирскими мерами и проч. И старокатоличество, нужно было ожидать, могло иметь успех или неуспех, смотря по тому, в какие отношения станет к нему светская власть, в каком внешне-материальном положении окажется оно при своем существовании. К несчастью для старокатолического общества, внешне-государственное положение его как в Германии, так и в других государствах, в силу исторических обстоятельств сложилось крайне неблагоприятно при самом же его возникновении. |
| Предоставившаяся возможность поехать в Грецию сразу после нашей свадьбы, эта первая поездка, стала для меня решающим опытом: неожиданно я почувствовал себя самим собой, как никогда не чувствовал себя нигде до этого: как в духовной семье или на родине, о которых я всегда мечтал, в сердечном и душевном общении с людьми и в соответствии с моими главными личными устремлениями. Мне не пришлось долго осознавать, что это произошло именно потому, что это была православная страна и что отношение и поведение людей определялось этой реальностью. Мы приняли участие в литургии, где мы также почувствовали себя дома – для нас, франкоязычных, греческий язык оказался даже немного более доступным, чем русский язык. После этой первой встречи мы смогли возвращаться туда чаще, летом, с той же радостью находя там каждый раз семейственность, внутреннюю и внешнюю. Желая найти свое место именно в религии, в которой мы могли бы жить всем существом, а не только интеллектуально, мы сделали попытку «вернуться» в христианство, но исповедуя его в локальной, западной форме – вместо Православия, хотя оно и есть в Женеве: из-за сомнений в «честности» и «истинности» полагая, что не обращаться к тому, что в то время мне казалось «экзотикой», более соответствует «послушанию». Но вернуться к официальному папизму, невзирая на добровольную попытку, оказалось совершенно для меня невозможно (ввиду причин, о которых уже говорилось). II Ватиканский Собор Именно тогда, в этой ситуации глубокого кризиса, дядя и тетя, сами переживавшие поражение католицизма, предложили нам свою поддержку – просто своим сердечным, семейственным присутствием в этом затяжной растерянности. Так, например, они познакомили нас с «традиционными католиками», другими словами, с теми, кто не принял изменения II Ватиканского Собора и продолжил исповедовать свою религию, как и раньше. Здесь мы обнаружили среду, более сосредоточенную на духовности, создающую условия для умиротворяющей практики благочестия. Однако мы чувствовали себя стесненно в плане богословия, открыв наш дух православной традиции (не говоря уже о нашей восприимчивости к восточным религиям). Мы находились в ситуации, которую можно охарактеризовать как «жонглирование»: на практике соблюдая католические обряды, мысля, как думали мы тогда, в рамках православного богословия (мы произносили Символ Веры без Filioque) и принимая даже нехристианские традиции. Хотя все это вовсе не находилось в равновесии, та ситуация компромиссности не слишком смущала интеллектуала, каким я был. Так могло бы продолжаться еще долго, но настал момент, когда Божия Благодать решительно вмешалась в происходящее, чтобы заставить меня перейти от мира идей к реальности, реальной жизни, что было не только вопросом выбора ума, но конкретной направленности всего бытия. |
| 22 октября-13 ноября проходило обсуждение документа " De sacra Liturgia " ( " О священной литургии " ). В нем излагались общие принципы обновления и развития богослужебных обрядов Римско-католической церкви, основанные на предпосылке необходимости изменений формы богослужения ради приближения его к " условиям современности. " Документ не вызвал серьезных дискуссий, но по инициативе " прогрессистов, " требовавших более радикального преобразования литургической жизни, был отправлен на доработку. 14-21 ноября проходило рассмотрение документа " De fontibus Revelatione " ( " Об источниках Откровения " ). Первоначально в нем излагалось традиционное учение, сформулированное на Тридентском Соборе , о том, что Божественное откровение проистекает из двух одинаковых по святости и значимости источников: Священного Писания и Священного Предания . Это положение сразу же подверглось жесткой критике " прогрессистов " и либеральных теологов, продвигавших концепцию в которой единственным источником Божественного откровения является Священное Писание, которое " развивается в Церкви до уровня Предания, " почему Предание не имеет Божественного происхождения. Кардинал Августин Беа отметил, что формулировки проекта мешают экуменическому диалогу с протестантами , т. к. излагает устаревшее анти-протестантское учение Тридентского Собора, не учитывавшее новейших разработок в области экзегетики и библеистики . Прошедшее 20 ноября голосование по проекту показало его неприятие большинством участников Собора, но для полного отклонения собранных голосов было недостаточно. Тогда 21 ноября папа поддержал " прогрессистов, " объявив, что для отклонения данного проекта достаточно простого большинства, после чего документ был отправлен на доработку. 23-26 ноября обсуждался проект о средствах массовой коммуникации. В целом он был одобрен, но отправлен на доработку, т. к. " прогрессисты " настаивали на сокращении текста и внесении упоминания о праве человека на получение объективной информации. 26 ноября-1 декабря рассматривался проект " De Ecclesia unitate, " посвященный вопросу единства Церкви. Проект документа в первую очередь затрагивал вопросы объединения с Православной Церковью и другими Восточными церквами . Большинство делегатов в целом ободрило проект, но постановило разработать единый документ, посвященный экуменизму и касающийся проблемы единства также и с протестантами . Для этого было решено объединить " De Ecclesia unitate " с разработанным секретариатом по христианскому единству проектом об экуменизме, а также отдельной главой из " De Ecclesia, " подготовленной богословской комиссией. Споры при этом обсуждении касались вопроса о Римском епископе как преемнике апостола Петра и едином главе Церкви , упоминания чего требовали традиционалисты, но против выступали сторонники реформ, т. к. подчеркивание неограниченной власти папы в Церкви мешало развитию экуменического диалога с Православной Церковью. |
| Но, повторяю: нечего себя обманывать. Можно, конечно, доказывать бытие Божие разумными доводами, и таких доказательств у нас хоть отбавляй. Но от них, как от известного рода похвал, не поздоровится. Каждый раз, когда разум брался доказывать бытие Божие, – он первым условием ставил готовность Бога подчиниться предписываемым ему разумом основным «принципам». Бог доказанный, какими бы предикатами – и всемогущества, и всеведения, и всеблагости – ни наделял его разум, уже был Богом по милости разума. И потому, естественно, оказывался лишенным «предиката» жизни, ибо разум, если бы и хотел, никак бы не мог создать ничего живого – это ведь не его дело. Да кроме того, разум по самой своей природе больше всего в мире ненавидит жизнь, инстинктивно чуя в ней своего непримиримейшего врага. С тех пор как разум выступил на историческую арену, его главной задачей было бороться с жизнью. И, может быть, никогда это не обнаруживалось с такой очевидностью, как в новейшее время, когда, при оглушительных аплодисментах всего цивилизованного мира, провозгласил свое право на господство панлогизм или даже – sit venia verbo – панэпистемизм. Этим и завершилась тысячелетняя борьба иудейского и эллинского гениев, как принято выражаться. В философии одолел Гегель, в теологии – Ватиканский собор, который, как я сейчас упомянул, провозгласил: Dei existentia naturali ratione posse probari. Между прочим, это положение Ватиканского собора, провозглашенное в 1870 году, пробивало себе путь в течение многих столетий исторической жизни католичества и фактически было догматом уже в средние века: союз эллинства с иудейством предполагал его. Да иначе и не могло быть. Христианство зародилось в Галилее. Кажется, Ренан писал, что в начале нашей эры Иудея была самой невежественной страной известного тогда мира, Галилея – самой невежественной страной в Иудее, а в самой Галилее те плотники и рыбаки, среди которых появился свет нового учения, принадлежали к самой невежественной части населения. Как же могло случиться, что lumen naturale, который в течение веков культивировался в странах эллинского образования, вдруг оказался в ведении и распоряжении невежественных галилейских плотников и рыбаков? Греки были убеждены, что разум не только может им доказать существование Бога, не только объяснить что угодно, но и дать все лучшее, о чем может мечтать человечество. И чтоб они согласились признать, что ratio naturalis, который был им присущ в высшей степени, должен склониться пред иудейским ratio supernaturalis, что λγος εν αρχη был не у греков, а у евреев! И что когда невежественный иудей взывал из пропасти (clamabat ex profundis). Бог отвечал ему, а когда образованный грек размышлял, его размышления ни к чему не приводили! |
| На уровне применения это как будто подтверждается тем фактом, что ошибка в отношении «сакраментального достоинства, если только она не является определяющей для волеизъявления, не наносит ущерба брачному соглашению» (кан. 1099). Отсюда было бы необходимо заключить, что для матримониального канонического права сакраментальность этого договора абсолютно независима от веры брачующихся и связана исключительно с верой католической Церкви. Такое понимание неоднократно подвергалось критике с разных сторон, будучи обвинено в чрезмерном автоматизме 579 . Во всяком случае, оно противоречит как некоторым предписаниям Кодекса, так и – прежде всего! – экклезиологии общения и вновь открытому церковному измерению таинства, которые отстаивает Второй Ватиканский собор. Конечно, для католической теологии таинств не является новостью тот факт, что личная вера отдельного человека играет относительно подчиненную роль в сравнении с ролью общинной веры в осуществление таинства. Примером тому может служить крещение детей. Однако отсюда не следует, что вера отдельного христианина вообще не имеет значения для действительности совершения таинства, а также что это отсутствие значения надлежит особо подчеркивать в канонических нормах, относящихся к таинству брака. Эти нормы, очевидно, должны наилучшим образом гарантировать юридическую надежность, дабы, насколько возможно, избежать недействительности заключения браков. В самом деле, как ошибка относительно сакраментальности, сыгравшая определяющую роль для волеизъяв ления одного из брачующихся (кан. 1099), так и позитивный волевой акт, которым один из них исключает сакраментальность (кан. 1101 § 2), затрагивают самое существо брачного соглашения и препятствуют действительности брака. Таким образом, на негативном уровне вера отдельного человека, если она определяет волю к заключению брака, влияет на действительность или недействительность таинства 580 . Итак, в свете соборной экклезиологии, глубоко проникнутой принципом постепенности в общении, вера отдельного христианина в том, что касается сакраментальности брака, тоже не может быть полностью отделена от ее конкретной церковной принадлежности. |
| 866 . Как это ни удивительно, но за все месяцы пребывания И. Потея и К. Терлецкого в Риме мы не встречаем никаких других откликов на «артикулы». Равным образом в папских документах, посвященных унии 867 , в описаниях торжественной церемонии 23 декабря 1595 г. нет упоминаний о поставленных православными условиях. Трудно допустить, что римские архивы не содержат никаких иных следов обсуждения «32 артикулов». Нужно надеяться, что они будут обнаружены. Но и молчание ватиканских источников весьма красноречиво, ибо оно указывает – наряду с двумя экспертными отзывами – на характер восприятия унии и ее перспектив в Риме. Ни отзыв X. Сарагосы, ни мнение анонимного теолога не имели сколько-нибудь существенных последствий для хода унионных переговоров. «Артикулы» так и не стали основой для обсуждения вопроса об унии, поскольку само обсуждение не состоялось и, наверно, не могло состояться. В течение нескольких месяцев пребывания И. Потея и К. Терлецкого в Риме события развивались так, будто, и не было никаких предварительно посланных и даже рассмотренных условий православной стороны. Постановка вопроса об унии римской стороной исходила, как выяснилось, из совершенно иных посылок, которые в самом деле исключали самое возможность предъявления Риму каких бы то ни было условий. Это видно и из того, как именно принимали епископов в Риме и в чем состояли церемонии, знаменовавшие переход православной церкви под юрисдикцию Рима. Письмо Потея и Терлецкого Балабану Что думали о церемонии 23 декабря, контактах с курией и судьбе поставленных православной стороной условий сами приехавшие в Рим владыки? К сожалению, мы об этом до сих почти ничего не знаем. Лишь отчасти об этом позволяет судить письмо Потея и Терлецкого Гедеону Балабану от 29 декабря 1595 г. 868 Они (точнее, Потей от имени обоих) с воодушевлением писали о том, что церемония 23 декабря проходила в Константиновом зале, где обыкновенно принимают высших князей, где присутствовали кардиналы, архиепископы и послы французского короля. Все это производило – и не могло, конечно, не произвести – сильное впечатление на православных епископов. |
| Папа Пий IX, кроме того, провозглашением своей непогрешимости надеялся прекратить посягательства на его светскую власть. 29 нюня 1863 г. папа буллой Aeterni Patris созвал на 8 декабря в Ватиканский дворец вселенский собор, пригласив все христианство. О цели созыва в булле говорилось лишь в общих выражениях. Все же сведения о предполагаемом догмате стали проникать в церковные круги, вызвав волнение. Германские епископы оживленно обсуждали этот вопрос на собрании в Фульде. 8 декабря 1869 г. открылись заседания Ватиканского собора, с участием 746 лиц. Большинство с самого начала оказалось расположенным в пользу нового догмата. Предварительно были приняты меры, чтобы вопрос о непогрешимости прошел благополучно. Так, перед созывом собора папа поставил многих епископов без мест, которые на соборных совещаниях были в его полном распоряжении. Было вызвано много итальянских и испанских епископов, полностью преданных папе, между тем как представителей от Германии, Франции и Португалии, откуда можно было ожидать оппозиции, было приглашено сравнительно небольшое число. До 300 епископов папа взялся содержать за свой счет, рассчитывая действовать на их убеждения отпускаемыми субсидиями. Далее, соборные совещания было назначено вести на одном латинском языке, на котором не все епископы могли свободно говорить, и притом было приказано хранить их в строгой тайне; наконец, заправлять всем ходом соборных деяний были назначены епископы, на которых папа мог полностью положиться. После немногий совещаний, не имевших в сущности никакого значения, некоторые епископы, по приказанию папы, составили петицию к собору об утверждении догмата о непогрешимости и стали собирать подписи. Многие подписались, но нашлось много и таких епископов, которые обратились к папе с формальной просьбой не допускать, чтобы учение о непогрешимости было предложено на соборное обсуждение, представляя вполне основательные возражения против этого. Так, 15 июля 1870 г. к Пию IX явилась депутация от меньшинства и умоляла его избрать по крайней мере более мягкую форму для провозглашения догмата; при этом епископ Кеттлер припал даже к ногам папы. Но все было напрасно. 17-го июля все отцы, составлявшие меньшинства, уехали из Рима, оставив протест, в котором заявляли, что только из благоговейных чувств к св. отцу они не хотят сказать «нет» на публичном заседании. После этого на заседании 18 июля декрет о непогрешимости папы был принят большинством (533) голосов против двух. |
| Соловьев, а все-таки мы не соблазнимся и не пойдем «в Каноссу» 501 . Спешу оговориться, я весьма далек от мысли заподозривать искренность г. Соловьева 502 , он, конечно, не обманывает нас, не подкупает, он твердо верит, что мы действительно больны и что нас может излечить лишь Рим, к которому мы и должны прибегнуть за помощью. Но при этом о какой бы то ни было взаимности и равноправности между нами и Римом у г. Соловьева нет и речи, о римских грехах не упоминается; виноваты мы одни, нет и намека на то, что и у нас для него может найтись «лекарство», что и у него, несмотря на его непогрешимость, не все в порядке. По словам г. Соловьева, выходит, что больны только мы, в Москве да в Константинополе, а в Риме, в Вене и в Париже все здоровы. Посмотрим же, какой врач приедет к нам оттуда! А что лекарство его покажется нам очень горьким – это не подлежит сомнению, ведь оно год от году становится все крепче и горче и, уж конечно, то, которое нам привезут теперь, будет нам даже противнее того, которого мы не приняли из рук митрополита Исидора, возвращавшегося из Флоренции! Рассматривая славянофильские идеалы, г. Соловьев весьма справедливо замечает, что главной помехой к их осуществлению служит вероисповедная рознь, препятствующая созданию вселенской христианской культуры, долженствующей примирить Восток и Запад. Устранение этой розни и составляет, по мысли г. Соловьева, призвание России, ее первое, настоятельнейшее дело; пусть же, говорит он, Россия это и делает! т. е. заботится о соединении Церквей. Прекрасно, но в чем должна выразиться эта забота? На это г. Соловьев дает косвенный ответ, упрекая г. Данилевского и меня в том, что мы относимся враждебно к новым католическим догматам, которых будто бы не имеем права считать еретическими, ложными, потому что о них не высказался ни один Вселенский собор. Вот в этом-то и состоит главная наша вина, заключается вся «суть» дела... Итак, В. С. Соловьев упрекает меня в том в особенности, что я восстаю против новых ватиканских догматов, считаю их еретическими и смотрю на них как на главнейшее препятствие к воссоединению и единению Церквей. |
| (4406) Но истину следует искать так, как это подобает человеческой личности и ее социальной природе, то есть посредством свободного исследования, учительства или наставления, общения и диалога. Такими путями одни люди излагают другим ту истину, которую они нашли (или полагают, что нашли), чтобы оказать друг другу взаимную помощь в поисках истины; познанной же истины следует твердо держаться по личному согласию. (4407) Человек воспринимает и признает веления Божественного закона своей совестью; он обязан верно следовать ей во всех своих поступках, чтобы достичь Бога как своей цели. Поэтому нельзя принуждать его действовать против своей совести. Но нельзя и препятствовать ему действовать согласно своей совести, особенно в религиозных вопросах. Ибо исповедание религии по самой сути своей заключается прежде всего во внутренних добровольных и свободных актах, которыми человек прямо направляет себя к Богу, а такие акты власть сугубо человеческая не может ни предписать, ни запретить 57 . Но сама социальная природа человека требует того, чтобы он мог внешне выражать эти внутренние религиозные акты, общаться с другими в области религии, исповедовать свою религию в общине. Поэтому человеческой личности и самому порядку, установленному Богом для людей, наносится оскорбление, когда человеку запрещают свободно исповедовать религию в обществе, если при этом он не нарушает справедливый общественный порядок. Кроме того, религиозные акты, в которых люди в частном или общественном порядке устремляются к Богу по внутреннему решению, по природе своей превосходят земной и временный порядок вещей. Поэтому гражданская власть, которой свойственно заботиться об общем временном благе, должна признавать религиозную жизнь граждан и содействовать ей. Но следует сказать, что эта власть преступает свои пределы, если она присваивает себе право руководить религиозными актами или препятствовать им. [Учение о религиозной свободе коренится в Откровении] (143/7, 4418) 9. То, что настоящий Ватиканский Собор заявляет о праве человека на религиозную свободу, основывается на достоинстве личности, требования которой полнее открываются человеческому уму благодаря многовековому опыту. Мало того: это учение о свободе коренится в Божественном Откровении, и поэтому христианам тем более следует свято хранить его. Ибо, хотя Откровение прямо не утверждает право на свободу от внешнего принуждения в вопросах религии, тем не менее оно раскрывает достоинство человеческой личности во всей его полноте, показывает уважение Христа к свободе человека по отношению к обязанности верить Слову Божию и учит нас тому духу, который ученики такого Учителя должны распознавать и проявлять во всем. Все это проливает свет на те общие принципы, на которых основывается учение настоящей Декларации о религиозной свободе. И, прежде всего, религиозная свобода в обществе вполне согласуется со свободой акта христианской веры. |
|
|
