| С объективной точки зрения, «божественный культ», о котором говорит Папа, не может быть ничем иным, нежели истинный культ истинного Бога: коль скоро речь идет об объективном праве (конкретным объектом которого и является культ), таковое может затрагивать лишь нечто истинное и морально благое: «То, что не соответствует истине и закону морали, – поясняет Пий XII, – объективно не имеет никакого права на существование, пропаганду или практическое осуществление». 202 Таково, собственно, и прямое значение формулировки Пия XI: слова «верующие» и «вера» относятся к приверженцам истинной религии, в данном случае – к немецким католикам, подвергшимся нацистскому преследованию. Но на что в конечном счете нападали и нападают все тоталитарные и атеистические режимы, если не на самые основания всякого религиозного права? Антирелигиозная деятельность коммунистического режима в СССР стремится осмеять и подавить всякий религиозный культ, будь то католицизм, православие или ислам. Тем самым власти стремятся отменить право, внутренне присущее человеку как субъекту и сопряженное с его обязанностью чтить Бога, вне зависимости от конкретного выражения этой обязанности в католическом, православном или ином вероисповедании. Такое право называется субъективным правом, поскольку оно касается субъекта, а не объекта. К примеру, я имею субъективное право почитать Бога, но это не означает, что моим объективным правом является буддийское вероисповедание! В свете этого классического и элементарного различия нетрудно понять, что перед лицом воинствующего атеизма Папы нашего столетия, особенно Пий XII, отстаивали именно субъективное право на почитание Бога, в высшей степени фундаментальное право; именно такой смысл следует придавать выражению «фундаментальное право на исповедование Бога». И вместе с тем в других случаях, когда это было необходимо, Папы прямо и недвусмысленно защищали субъективные и объективные права католических «душ». 203 Направленность II Ватиканского Собора совершенно иная. Как я покажу вам, Собор провозгласил, помимо субъективного, также и объективное право на религиозную свободу, то есть совершенно конкретное право всякого человека на защиту в его вероисповедании, каким бы оно ни было. Нет! Религиозная свобода II Ватиканского Собора не имеет ничего общего с фундаментальными правами, которые утверждали Пий XI и Пий XII! Глава XXVIII – РЕЛИГИОЗНАЯ СВОБОДА II ВАТИКАНСКОГО СОБОРА |
| Самым сложным в дискуссиях с итальянцами мог стать вопрос о нормализации отношений между Ватиканом и Москвой. В этом случае инструкция обязывала “туристов” поступать так: “Если перед членами группы будет поставлен вопрос о возможности нормализации отношений между Ватиканом и Советским Союзом, то они могут заявить, что этот вопрос относится к компетенции Советского правительства и Ватикана, но они, как частные граждане (подч. нами — О. В.), считают, что это возможно при определенных условиях” 10 . Естественно, что “определенные условия” в компетенцию группы не входили. Но самой неожиданной и фантастической была концовка московской инструкции, которая давала рекомендации о том, как попасть на аудиенцию к Пию XII: «Может оказаться, что наиболее целесообразным следует организовать встречу с папой Пием XII через директора итальянской туристической компании “Чит” — Галлена. В этом случае необходимо заявить ему о своем намерении посетить папу Пия XII сразу же по приезде в Италию и попросить его содействия в этом деле» 11 . Содействовать группе обязан был посол СССР в Италии С. Козырев. Так кто же Вы, господин Галлен? Агент какого влияния? И не Ваша ли компания продолжала трудиться на “ниве контактов” в конце 1960-х — начале 1970-х годов? Успехи были столь велики, что 6 августа 1970 года председатель Комитета госбезопасности при Совете министров СССР Ю. В. Андропов докладывал в ЦК КПСС об успехах по противодействию Ватикану в течение 1969 года и первой половине 1970-го. Среди самых важных были названы: “В ходе выполнения данных мероприятий агентуре органов госбезопасности удалось заиметь личные подходы к папе Павлу VI и его ближайшему окружению” 12 . Тысячу раз был прав Козьма Прутков, сказав однажды: “Многие вещи нам не понятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий” 13 . 1 Красиков А. А. Второй Ватиканский собор в контексте отношений между СССР и Святым Престолом//Второй Ватиканский Собор: взгляд из России. М., 1997. С. 31. |
| Влияние папы на соборные решения становилось еще сильнее от того, что проекты декретов не непосредственно вносились в общее собрание, а смотря по своему предмету отсылались в одну из четырех комиссий (de fide, de disciplina, de regularibus, de ritu orientali), составленных каждая из 25 членов и обязанных делать в этих проектах изменения, которые представлялись им необходимыми. Так как прения в общем собрании были невозможны, то почти вся соборная деятельность сосредоточивалась в этих комиссиях. Между тем эти комиссии и составлены были, и функционировали под очевидным влиянием папской курии. Прежде всего, это были комиссии постоянные, т.е. избирались на все время собора. Отсюда из 770 отцов собора только 25 имели действительный авторитет в каждой категории предлагавшихся на соборное обсуждение вопросов, а 745 стояли вне всякого активного влияния на это обсуждение; с другой стороны, если в дальнейшем движении соборных работ выдвигались люди более энергические, талантливые и сведущие, собор не имел права заменять ими прежде выбранных. Затем, в состав комиссий, благодаря махинациям Пропаганды, апостольских викариев и итальянцев, вошли официальные кандидаты. Доказывается это следующими двумя соображениями: с одной стороны, число избирательных голосов, полученных каждым кандидатом, было почти одинаково; с другой – многие выбранные в комиссии европейские прелаты, люди, правда, почтенные, но не имевшие никакой известности за пределами своих епархий, не получили от своих соотечественников ни одного избирательного шара, т.е. избраны были людьми, вовсе их не знавшими. Председатели комиссий назначены были самим папой и, в свою очередь, назначили от себя секретарей. Высшие чиновники собора были также людьми, совершенно преданными курии. Так, секретарем собора назначен был сент-ипполитский епископ Фесслер, известный своей брошюрой «Последний вселенский собор», в которой проводилась мысль, что ватиканский собор провозглашением догмата о папской непогрешимости заключит собой эру вселенских соборов, сделавши их навсегда невозможными. |
| Однако западный христианин может вполне резонно возразить, что даже если исихастские соборы XIV века суть часть традиции православного Востока, они не являются частью его западной традиции. Здесь возникает непростой экклезиологический вопрос. Что нам следует делать в диалоге между католиками и православными, когда одна сторона признает собор Вселенским, а другая – нет? В этом случае мы, православные, приписываем исихастским соборам тот же статус, который римокатолики приписывают различным “вселенским соборам”, проведенным на Западе с XI века и не признанным Православием. Очевидно, папа Павел VI имел ввиду именно эту проблему, когда охарактеризовал II Лионский собор не как “вселенский”, но как “общий собор, проведенный на Западе” 28 . Мы, православные, не соглашаясь с решениями II Лионского, Флорентийского, Тридентского и I Ватиканского собора, можем принять эти “общие соборы, проведенные на Западе”, только признавая, что они составляют неотъемлемую часть церковной традиции римского католицизма. Мы считаем, что западные авторы должны таким же образом относиться к нашей церковной и соборной традиции на Востоке. Обвинять современных православных в “воскрешении… сомнительного образчика схоластики” просто никуда не годится 29 . Мы ни в чем не преуспеем, пока не примем существование соборной традиции каждой из сторон со времен схизмы. Что же в таком случае следует делать? Третован настаивает на том, чтобы христиане “согласились различать формулы, которыми они пользуются, исповедуя общую веру”. Могут ли православные найти применение такому “богословскому плюрализму” по отношению к исихастским соборам XIV века, или же мы будем настаивать исключительно на том, чтобы Запад принял эти определения как таковые? Возможно, по отношению к исихастским определениям удастся применить тот же подход, который применяется в текущем диалоге между “византийскими” и “восточными” православными (дохалкидонитами или монофизитами) по отношению к халкидонским определениям. На первый взгляд казалось, что диалог зашел в тупик: “византийцы” последовательно отстаивали вселенский характер Халкидонского собора, “восточные” христиане отрицали его как еретический. |
| Откликнувшиеся на осуществленное Ридингером издание актов Л. С. рецензенты отметили неотразимость его филологической аргументации и признали за его гипотезой достоинство «научного открытия». Тем не менее они указывали и на необходимость согласования его выводов с более широким историческим контекстом ( Grillmeier. 1985; Winkelmann. 1986). Важным шагом в этом направлении стала монография Конте ( Conte. 1989), к-рый несколько смягчил радикальность суждений Ридингера относительно «историчности» Собора. При сравнении обеих языковых версий он указал на признаки некоторой «спонтанности» хода заседаний, к-рые действительно прошли в том порядке и с теми действующими лицами, как это отражено в актах. Можно говорить о «редакционно-теоретическом» первенстве греч. текста, но и о «рабочем» первенстве лат. текста, повлиявшего в свою очередь на окончательную редакцию греч. актов. Кроме того, Конте привел аргументы в пользу реальности послесоборного послания папы св. Мартина императору и его отправки адресату (Ibid. P. 135). Он также указал, что вопрос о «подложности» писем африкан. епископов можно будет считать решенным только после изучения широкого круга лат. источников, чтобы определить, во-первых, не являются ли их языковые особенности общими для латыни того времени, а во-вторых, не могли ли документы ватиканского собрания VII в. быть доступными и за пределами Рима (Ibid. P. 150). Наконец, он отметил, что написание «окончательной» истории Л. С. является задачей будущего и требует «комплексного междисциплинарного труда» (Ibid. P. 155). Историческая ситуация Л. С. является ключевым событием начала 2-го этапа моноэнергистских и монофелитских споров, к-рый наступил после смерти имп. Ираклия в 641 г. (см. в ст. Вселенский VI Собор ). Собор состоялся на следующий год после публикации имп. Константом II «Типоса» (648), запрещавшего всякие споры о действиях и волях Христа, спустя 5 месяцев после кончины папы Теодора I и через 3 месяца после интронизации папы св. Мартина I. По такой хронологии он предстает деянием папы св. Мартина и непосредственной реакцией на «Типос». Однако его предыстория восходит к папе Гонорию I (625-638), который в переписке с Сергием, патриархом К-польским, склонился на сторону монофелитства ( Caspar. 1932. S. 93-94). |
| Сети богословия Тема недели: Почитание мощей в православии Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Мнение Мнение Статья Статья Статья Новые материалы 1 января Кюнг Ханс Профессиональные интересы: Богословие Конфессии: Католичество Краткая биографическая справка: Католический священник, швейцарский богослов, профессор экуменического богословия Тюбингенского университета. Ганс Кюнг родился 19 марта 1928 г. в Сурси, Швейцария. После окончания государственной гимназии в Люцерне он посещал Понтификальный немецкий колледж. Кюнг изучал теологию и философию в Понтификальном Григорианском университете в Риме. В 1954 г. он был рукоположен в сан католического священника и продолжил изучение теологии в Католическом институте Сорбонны. В 1960 г. он был назначен профессором основного богословия Тюбингенского университета. Его докторская диссертация «Оправдание. Учение Карла Барта с католической точки зрения» ( Justification . La doctrine de Karl Barth et une r é flexion catholique ) была опубликована в 1964 г. на английском и отражает множество областей согласия между богословием Барта и католическим богословием. Соединяя тщательный анализ теологии Барта и современного римо-католического богословия с указанием на их развитие со времени реформации, Кюнг показывает, что современные различия представляют собой скорее различные формы выражения, нежели какое-либо существенное несогласие. В 1960 г. Кюнг был назначен профессором теологии в университет Эберхарда Карла в Тюбингене. Подобно своему коллеге Джозефу Ратцингеру (теперь папа Бенедикт XVI) в 1962 г. он был назначен папой Иоанном XXIII перитусом и был экспертом Второго Ватиканского собора до его завершения в 1965 г. По инициативе Кюнга Католический факультет Тюбингена назначил Ратцингера профессором догматики. Однако, вследствие протестов студентов в 1968 г. Ратцингер был вынужден перейти в университет Регенсбурга, чем закончилось сотрудничество между этими двумя богословами. В отличие от современных ему римо-католических богословов, таких как Карл Ранер и Бернар Лонерган, Кюнг не развил определенной метафизической позиции для обоснования своих взглядов. Скорее его мысли исходила из истории богословия и стремления к свободе мысли и сильному противостоянию авторитарным институциональным структурам. Во многих своих работах, таких как «Собор, реформа и воссоединение» ( The Council , Reform , and Reunion , 1962) и «Структуры Церкви» ( Structures of the Church , 1964) Кюнг соединил исторический анализ с размышлением о современных проблемах, чтобы показать необходимость реформ в Римо-католической Церкви и реальную возможность примирения с другими церквами. После Второго Ватиканского собора Кюнг продолжил писать о необходимости реформ с особым акцентом на служении и миссии ( The Church , 1968) и изменениях, которые должны произойти в управлении Римо-католической церкви ( Truthfulness : On the Future of the Church , 1968). |
| Во–первых, вопрос о согласовании свободы и авторитаризма невозможно разрешить при помощи таких простеньких решений, как соборы против пап и епископов. Ведь Вселенский Собор — сам по себе институция и, конечно, авторитарная. А как же иначе? Это коллективная власть, авторитет и авторитарность в не меньшей степени, чем папы и епископы. Во–вторых, — и это самое важное — как может Вселенский Собор сам себя собрать? Что значит собрать? Не в том смысле, кто будет платить за гостиницу, суточные и т. п. Но кто решает, что данный собор — Вселенский? В прошлом Вселенские Соборы собирал византийский император, пока он был или, по крайней. мере, считался государственным предстоятелем вселенского христианства. Затем, после разделения Восточной и Западной Церквей, православных Вселенских Соборов больше не было. Почему? Потому ли, что некому было их собрать, тогда как католические соборы собирал папа? Впрочем, посмотрим, будут ли еще соборы после Второго Ватиканского… На мой взгляд, следует искать какую–то золотую середину между жаждой восстановления древней теократии в буквальном смысле (жаждой, которая делает того, кем овладевает, более или менее безумным) и безудержностью современного релятивизма, который делает человека неспособным принимать конкретные решения. В этой связи возникает опасное амплуа. Если бы Кюнг не был экспертом Второго Ватиканского Собора и не был так связан в прошлом с властью Ватикана, то весь его бунт против Ватикана не был бы так интересен. Примерно так, как на уровне массовой культуры принцесса Диана: она (т. е. в мифе о ней) — бунтарка, но все ее бунтарство не было бы никому интересно, не будь она принцессой. Конечно, сильный волевой характер Кюнга окрашивает все его мышление. Однажды я имел возможность несколько часов беседовать с ним. Безусловно, это незаурядная личность. - А что вы думаете о призыве Кюнга к смене парадигмы богословия? Нужно ли нам невзирая на безудержное движение истории, несмотря на сдвиг, даже слом цивилизационно–культурных парадигм в мышлении, мировоззрении, концептуальном языке (смену парадигмы античносредневековой на парадигмы Нового времени, модерна, постмодерна), продолжать придерживаться византийской парадигмы как единственно возможного культурного языка, на котором смогло выразить себя Откровение? Разделяете ли вы мнение о необходимости перевода библейских и догматических истин на язык современной парадигмы? - Я не могу ответить ни да, ни нет. |
| Но не будем заглядывать вперед. Нельзя здесь не обратить внимание читателя на ту лишь особенность в издании писем Рейшем, что одно из них, именно весьма любезное и почтительное письмо к Дёллингеру его бывшего друга, ученого ротенбургского епископа Гефеле, совсем оставлено без ответа. Что это значит? Проф. Рейш в своем предисловии замечает только, что письмо Гефеле напечатано не без его согласия. Но почему оно оставлено Дёллингером без ответа? Читатель сам поймет это, если даст себе труд прочитать нижеследующие замечания о поведении Гефеле на ватиканском соборе и извлечения из писем, которые он писал к Дёллингеру и другим ученым друзьям из Рима и по возвращении оттуда до своего подчинения ватиканским декретам. Эти замечания и извлечения тем менее излишни здесь, что поведение Гефеле на соборе и после него и его переписка отчасти проливают некоторый свет и на всю вообще внутреннюю сторону историю ватиканского собора н на характер и направление его главнейших деятелей – римской иерархии... На соборе Гефеле принадлежал к самим ученым и деятельным членам меньшинства, боровшегося против затей папы и иезуитов, участвовал во всем, что это меньшинство предпринимало для устранения созданных в Риме препятствий к свободе соборных рассуждений и решений, и подписывал представления, направленные против папской непогрешимости. В апреле 1870 года он роздал членам собора собственное небольшое сочинение о папе Гонории: Causa Honorii рарае. Scripsit Carolus Iosephus de Hefele Episcopus Rothenburgensis. Neapoli typis fratrum de Angelis in via Pellegrini 4. 1870. По свидетельству Шульте, – из сочинения которого: Altkatholicismus 6 мы заимствуем как эти сведена о Гефеле, так и извлечения из писем его, – сущность трактата Гефеле о Гонории состоят в следующих положениях: 1) папа Гонорий отверг специально-техническое православное выражение: δο νργειαι (две воли или два действия), объявил напротив, что истинное выражение есть специально еретическое: ν θλημα (одно хотение или воля) и повелел веровать этому двойному заблуждению. 2) Шестой вселенский собор считал себя вправе судить учащего ex cathedra папу, осудить обнародованное им ex cathedra вероопределение и его самого подвергнуть анафеме за то, что он утвердил еретическое учение. 3) Каждый затем папа, до одиннадцатого столетия, при вступлении в должность, должен был клятвенно подтверждать, что: а) вселенский собор может судить папу по меньшей мере за ересь; б) Гонорий был подвергнут анафеме шестым вселенским собором справедливо, потому что своим вероопределением он – папа одобрил лжеучение. |
| Но если вопрос шел лишь касательно благоприятности или не благоприятности данного момента, то, очевидно, и нельзя было ожидать иного, как полного торжества Рима. Там издавна было в обычае не стесняться средствами в достижении цели; привыкли склонять на свою сторону то угрозой, то лаской; и то, и другое было вполне применяемо к прелатам. Вот почему мало-помалу Ватиканский собор превратился не более, как в собор льстецов. 10 декабря состоялось «первое общее собрание», и оно не совсем оказалось удачным. Помещение оказалось неудобным в акустическом отношении, так что многие не могли слышать ни слова. Притом у некоторых англичан латинский выговор был столь невозможный, что другие лишь с трудом могли понимать, что они говорили, а многие прелаты и совсем слабоваты были в латыни. Громко заявлялось желание о перенесении собрания в другое место, на что, однако, папа не согласился. Сделано было несколько неважных перемен, которые нисколько не улучшили дела. Предметы, обсуждавшиеся в первых «общих собраниях», именно выборы в комиссии, уже явно показывали, что сторонники догмата непогрешимости были в большинстве и действовали дружно между собой. Конрад Мартин падерборнский, Маннинг, Депиан и другие поборники непогрешимости заранее получили место и голос в догматической комиссии, в которую не назначено было ни одного представителя оппозиции. Всем розданы были литографированные баллотировочные билеты, причем у иных оказались и пустые; у многих не хватало мужества голосовать против желания курии. Епископы Дюпанлу орлеанский и Штроссмайер боснийский, впоследствии один из самых выдающихся членов оппозиции, тщетно старались добиться слова, с целью изменения в ходе дела. Они получили в ответ, что раз установленный папой порядок занятий не может подлежать дальнейшему изменению. Некоторые французские немецкие и австрийские прелаты также обращались к папе с просьбой изменить порядок делопроизводства, но и их просьба оставлена была без удовлетворения. Предложенные для обсуждения проекты (схемы) также возбуждали много неудовольствия. |
| «Если разум приобщается к ложным идеям, если воля делает выбор в пользу зла и становится на его сторону, они не достигают совершенства, но теряют свое врожденное достоинство и подвергаются порче. Поэтому непозволительно изготовлять и преподносить взору людей то, что противно добродетели и истине, тем более – брать эти распутства под охрану законов». 210 А в энциклике «Libertas» Лeb XIII уточняет, в чем заключается истинная религиозная свобода и на чем она должна основываться: «Другой громогласно проповедуемой ныне свободой является так называемая свобода совести. Если под нею понимается право каждого безразлично, по своей прихоти чтить или не чтить Бога, то, чтобы его опровергнуть, достаточно аргументов, приведенных выше. 211 Но также эту свободу можно понимать и в том смысле, что человек в государстве имеет право следовать, сознавая свой долг, воле Бога и исполнять его наказы, 212 не встречая на своем пути преград. Эта свобода, истинная свобода, достойная детей Господа, твердо стоящая на страже достоинства человеческой личности, пребывает выше всякого насилия и притеснения и всегда являлась предметом чаяний Церкви и ее первостепенной заботы». 213 Иными словами, истинному достоинству – истинная религиозная свобода; ложному достоинству – ложная религиозная свобода! Религиозная свобода – универсальное право терпимости? Отец Ф. Андре-Венсан, посвятивший этому вопросу немало размышлений, однажды обратился ко мне с предостережением: обратите внимание на то, – писал он, – что Собор требует для приверженцев ложных религий не «утвердительного» права осуществлять свой культ, но всего лишь «негативного» права не встречать преград этому вероисповеданию, будь оно частным или публичным. С его точки зрения, II Ватиканский Собор выступил с обобщением классической доктрины терпимости. Действительно, когда католическое государство ради гражданского мира, содействия всех граждан общему благосостоянию или, шире, ради избежания наибольшего зла и достижения наибольшего блага считает, что следует смириться с осуществлением того или иного вероисповедания, оно может либо «закрыть глаза» на него, проявив фактическую терпимость и не принимая по отношению к нему никаких принудительных мер, либо даже предоставить его приверженцам гражданское право беспрепятственно исповедовать свою веру. В этом случае речь как раз и шла бы о сугубо негативном праве. Однако, как подчеркивали Папы, гражданская терпимость не подразумевает «утвердительного» права для религиозных меньшинств, права осуществлять свое вероисповедание, ибо такое право может основываться исключительно на истине вероисповедания: |
|
|
