| —233— грешностей в церковной географии и хронологии. Значение этого результата, однако, должно заметно понизиться, если принять во внимание, что обязательные требования, предъявленные комиссией к экзаменующимся, не выходили за пределы принятого в семинариях учебника Евграфа Смирнова. Попытки расширить вопрос или извлечь из испытуемого более полные сведения, чем это дано в учебнике, не сопровождались успехом. Особенной своей задачей комиссия поставляла узнать, насколько развито в семинариях чтение книг богословского и церковно-исторического содержания, и с этою целью каждому экзаменующемуся предлагала вопрос о том, что было прочтено им по предмету церковной истории помимо учебника. Ответы получались или отрицательные, или неопределенные («читали не много; читал, да не помню»). С памятниками древнехристианской и святоотеческой письменности, существующими в русском переводе, студенты семинарий почти совершенно незнакомы; относительно же русской ученой церковно-исторической литературы комиссия может отметить не более 4–5 ответов, когда для нее несомненно было, что названная испытуемым книга действительно была прочтена им с пользою. Незаметно также, чтобы эта литература оказывала влияние и на преподавание церковной истории в семинариях; наоборот, должно сказать, что содержание учебника не только не пополнялось, но по-видимому оставлялась без объяснения терминология, принятая в нем; так, ни один экзаменующийся не мог объяснить происхождение и смысл термина «три главы», о которых спорили в VI веке; некоторые затруднялись в переводе на русский язык названий сочинений церковных писателей (напр., «еранист» Феодорита, «строматы» Климента Александрийского ). По истории русской церкви студенты обнаружили твердое знание какого-нибудь из руководств – Знаменского, Малицкого и Доброклонского: отвечали удовлетворительно даже на вопросы, касающиеся мелких подробностей. Только хронологические и историко-географические сведения их стоят не на желательной высоте: один относит св. Кукшу, просветителя вятичей, к IV, потом к IX веку (вол. Тульской семинарии), другой Вассиана Патрикеева к XIV стол, (присл. Калужск. сем.), отказывались найти Сурож, Амастриду |
| Писании, и которые не вызывали какого-нибудь другого, противоположного чувства; таковы помощь голодающему, больному, страннику, посещение заключенного в темнице, одеяние нагого; но когда не было такого непосредственного указания в Писании, и когда были поводы, вызывающие противоположные чувства, любовь уступала место этим последним; и те же люди, которые знали милость и сострадание к нуждающимся, почти не знали терпимости и снисходительности; те же, которые помогали бедным, готовы были сами наполнить темницы несогласно мыслящими людьми, предавать их мучениям и казням, отрицать покаяние за тяжкие грехи (недаром Вассиан Патрикеев, как известно, упрекал за то Иосифа в Наватской ереси); те же, которые, подобно древнему отцу, прощали иной раз татю, желавшему обокрасть инока, готовы были или сами строго карать, или вымаливать у Бога строгую кару за всякое, даже мелкое, нарушение порядка монастырского, за недостаточное уважение к своей личности и святости, за непочитание своей обители и т. п. На этих-то основаниях, думается мне, уживались в душе Иосифа эти „человечность и бесчеловечие». Итак, неизвестный биограф волоцкого игумена в общем и существенном стоит на той же почве, что и другие агиобиографы, вышедшие из обители последнего; с большей ясностью, чем другие, выступают у него два элемента: внешнее и формальное понимание благочестия и известный утилитаризм морали; нетерпимость же и суровость несколько смягчены у него более мягким и кротким отношением к людям. Это, по-видимому, черта его личная, индивидуальная, отличавшая его от преобладающего направления волоколамской жизни. Некоторые из приведенных уже выше характеристик отдельных иноков, сделанных им, производят на меня такое впечатление, словно он хочет найти в жизни этих лиц больше элемента любви, чем есть на самом деле, считая этот элемент весьма важным, и потому придает значение некоторым подробностям мелким или не имеющим прямого отношения к делу, видя в них внешнее выражение чувства любви к ближнему; выше я привел эти указания. |
| В этом и состояла основная эстетическая значимость канона в древнерусской культуре, а каноничность можно с полным основанием считать одним из главных принципов эстетического сознания Древней Руси. Глава IV. Исскусство-истины носитель. Первая половина XVI в XVI век-время укрепления единого Русского централизованного государства и роста его размеров; время становления российского самодержавия и его борьбы с боярством и отчасти с монастырским духовенством; время кровавого террора Ивана Грозного, приведшего страну к социальному и экономическому кризису; это, наконец, время тяжелых войн с внешними врагами. В культуре это практически последний век господства классического средневекового миропонимания, в котором, однако, со второй половины века стали проявляться кризисные симптомы, что повлекло за собой целую систему грандиозных культуро-укрепляющих мероприятий макарьевского времени, которые тем не менее уже не могли ничего изменить в ходе исторических событий. Средневековая культура медленно начала сдавать свои позиции 308 . Одной из главных тенденций культурного развития Русского государства в первой половине XVI в. было стремление прогрессивно настроенной части общества к достижению социальной справедливости, утверждению принципов «правды» в качестве главных принципов социального устройства. На этой основе активно развивается публицистика, остро ставившая и бурно обсуждавшая актуальные проблемы общественно-политической и духовной жизни Руси того времени. Вопросы укрепления Русского государства, его рационального устройства на принципах разума и справедливости, проблемы роста культурного уровня русского общества, углубления духовности и им подобные стояли в центре внимания целой плеяды талантливых писателей-публици-стов первой половины XVI в., среди которых в первую очередь следует назвать Вассиана Патрикеева, Максима Грека , Ивана Пересветова, Федора Карпова, Ермолая-Еразма, митрополита Даниила, старца Филофея. В центре внимания общественности первой половины века продолжает оставаться в общемто чисто церковный вопрос о «нестяжательной жизни» монахов, получивший в силу значительности роли монастырей в культурной, хозяйственной и политической жизни Руси широкое социальное звучание. Последователи Нила Сорского и Иосифа Волоцкого ведут острую борьбу за влияние на государственную политику, поднимая в пылу полемики самый широкий круг духовных, культурных, политических проблем. Великокняжеский двор прислушивается то к одной, то к другой стороне, но чаще по душе ему оказывается позиция «осифлян», что вынуждало нестяжателей вольно или по принуждению откатываться от столицы на свои исходные позиции-в северные монастыри. |
| Конечно, возникновение «судного списка» Максима Грека в 40-е годы XVI в., когда дела его постепенно улучшались, может показаться странным. Но с этой точки зрения еще более странным является реальный факт соборного осуждения в феврале 1549 г. Исака Собаки на основании приговора 1531 г., когда его прокляли лишь за переписку произведений Максима Грека и Вассиана Патрикеева. Оба приведенных выше варианта объяснения возникновения «судного списка» Максима Грека в 40-х годах XVI в. не обязательно исключают друг друга. Список этот мог возникнуть после прихода Макария к власти/после 1542 г./независимо от дела Исака Собаки, а осенью 1548 г. получить дополнение в виде вставки в приговор 1531 г. о вторичном осуждении Исака Собаки. Совокупности проверенных фактов, однако, недостаточно, чтобы сделать выбор в пользу одного из этих двух вариантов или их объединенной версии. Что же касается комплекса 39-й главы в целом, то он слишком проникнут непосредственной атмосферой событий, связанных с крушением карьеры чудовского архимандрита, чтобы создание этого комплекса можно было относить очень далеко от февраля 1549 г. Лишь в обстановке, близкой к этому событию, оправдано создание такого комплекса; в политическом водовороте последующих лет правления Ивана IV соборное осуждение Исака Собаки будет казаться настолько незначительным эпизодом, что ни один источник не вспомнит о нем. Новые данные о соборных судах 1525, 1531 и 1549 гг. над Максимом Греком и Исаком Собакой. За 120 лет изучения «судного списка» Максима Грека , изданного О. Н. Бодянским, исследователи извлекли из него значительное количество ценных исторических фактов. Вместе с тем «судный список» Максима Грека породил немало гипотез, предположений, которые, в свою очередь, становились иногда основой для весьма категорических оценок деятельности Максима Грека. Обилие гипотетических высказываний объяснялось, во-первых, крайней противоречивостью и сложностью самого памятника и, во-вторых, дефектностью известных ранее списков, обрывавшихся на изложении наиболее острых политических моментов суда 1531 г. |
| М., 1963, стр.22. 14 W. A. Churchill. Watermarks In paper in Holland, England, France etc. in the XVII and XVIII centuries and tneir interconnection. Amsterdam, 1935. 20 Слова эти ставятся в Барсовском списке чаще и несколько последовательнее, чем в Погодинском, хотя иногда и невпопад/л. 130-об./. 22 О противоречиях между подлинными соборными протоколами и «судным списком см. С. Н. Чернов. К ученым несогласиям о суде над Максимом Греком :.. стр. 63–67; Н. А. Казакова. О «судном списке» Максима Грека ... стр. 31–35. 23 Судное дело Вассиана Патрикеева . В кн.: Н. А. Казакова. Вассиан Патрикеев и его сочинения. М.-Л., 1960, стр. 295. 24 Обвинения эти даже выходят здесь за рамки собора 1531 г., ибо в тексте приговора этого собора неожиданно сообщается об осуждении Исака за богохульство еще одним собором, после 1531 г./л. 343 об./. 25 Послания Ивана Грозного. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц, М.-Л., 1951, стр. 172–173; П. М. Строев. Списки иерархов и настоятелей монастырей российской церкви. СПб., 1877, стр.162. 30 Сибирский список, л. 344; ПСРЛ, т. XXIV, стр. 22. Мы не ссылаемся здесь на обвинительную речь митрополита Даниила и на так называемый «передопрос» Досифея на соборе 1531 г., т. к. давно замечена ненадежность сообщаемых в них сведений относительно объема обвинений 1525 г. Полный текст «судного списка» дает новые основания для этого скептицизма – несколько новых эпизодов этого «передопроса», несомненно, относятся только к 1531 г., хотя, согласно буквальному смыслу источника, «передопрос» 1531 г. лишь повторял обвинения 1525 г. 32 Описи Царского архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 г. Под ред. С. О. Шмидта. М., 1960, стр. 20, 48; Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею Академия наук, т. 1. СПб., 1836, стр. 144–145./Далее ААЭ/. Еще С. Н. Чернов считал, что в основу «судного списка» положены какие-то материалы архива Посольского приказа/С. Н. Чернов. Указ. соч., стр. 55/. 34 Это давно известное и весьма четкое заявление Медоварцева о могуществе Вассиана и после 1525 г. |
| Это вмешательство «иосифлян» в жизнь мира встретило, как известно, отпор в лице другого направления тогдашнего иночества, направления более склонного к уединению скитскому, к созерцательному образу жизни. Решительно отделяясь от мира и печалей его, эти подвижники полагали, что отшельнику, при совершенном выполнении его аскетических задач, является помехою какое бы то ни было соприкосновение с миром, не исключая и вызываемого даже наилучшими побуждениями, теми, что заставляли и таких суровых аскетов, как Пафнутий и Иосиф, превращаться в крмильцев голодных и в отцов сирот. Чтобыосуществить эти дела милосердия в их широком размере, нужно было иметь то, что надо было раздавать, то, чем надо было питать, одевать, лечить. Между тем, как Павел Обнорский раньше, так теперь Нил Сорский и Корнилий Комельский, стояли за абсолютное, безусловное «ничего – неимение». «Притяжание сел и содержание многих имений» Нил Сорский считал совершенно недозволительным для монастырей. На Соборе 1503 года он, со старцем Паисием, возбудил вопрос об отобрании вотчин у монастырей 352 и «молил об этом самодержца, ради крепкаго жительства и добродетели множества» 353 . Ученик Нила, Вассиан Патрикеев, сам княжеского рода и близкий к великому князю Василию III, настойчиво поддерживал это требование, «беседуя с боголюбивыми князи, плачася и рыдая церковнаго нестроения» и убеждая «у церквей и монастырей села отимати» 354 . Скитская нищета, поддерживающая жизнь исключительно трудами рук своих,– вот, по убждению этих крайних «нестяжателей», надежнейшая охрана чистоты иноческого жития. Оттого преп. Нил не признавал вещественную благотворительность за монашескую обязанность: «излишняя не подобает нам имети... Не имеяй бо излише нужныя потребы, не должен есть таковый даяние даети, и аще речет: «не имам»,– несть солгал... Пишет же св. Исаак (Сирин): «нестяжание высши есть таковых подаяний: милостыня бо иноческая – еже помощи брату словом во время нужды и утешити ему скорбь рассуждением духовным... Се есть душевная милостыня, и толико есть высши телесныя, елико душа высши тела, глаголет святый Дорофей» 355 . |
| Недопустимо «кровь убогих беспощадно испивать лихвами и всяким делом неправедным». Особое неприятие у него вызывает ростовщичество; предметом обличений становится практика «заемного серебра» и высоких процентов («ростов»): «Морят [крестьян] беспрестанно требованиями тяжелейших ростов и всяческими монастырскими работами». Максим Грек осуждает монахов, которые вопреки евангельской заповеди в течение всей своей жизни питаются «чужими трудами, потом убогих со всякой неправдой и лихоимством». Понятие «хищение чужих трудов» далее расшифровывается: «Последняя неправда» состоит в том, чтобы не только «скопить на земле путем всякого лихоимства золото и серебро, в следующие годы истязать бедных селян и никогда не оставлять им истину (занятую сумму. — Я. С.), хотя уже и возвращена она за много лет многократным взиманием процентов». Не просто земля как источник богатства, но и ростовщичество вкупе с другими негативными явлениями лежат в основе «хищения чужих трудов и неправды». К той же сфере относится спекуляция хлебом во время голода, осуждаются насильственное удержание крестьян в монастырских селах, ограничение права крестьянского отказа (казус, описанный в 57–й главе Судебника 1497 года). Нестяжательство Максима Грека сопряжено с концепцией благотворительной функции богатства. Он не отрицает богатство как таковое, но настаивает на его «праведном» использовании. «Любостяжательный» Филоктимон ссылается на библейских героев, угодивших Богу, так как они «праведно» и «добре» распоряжались «стяжаниями» и собственностью, которой владели. «Нестяжательный» Актимон в ответ на это соглашается с оппонентом, но и подчеркивает разницу между «праведным» и «неправедным» использованием богатства. Смысл первого — недопущение ростовщичества и, как его противоположность, воплощение заповеди «нищелюбия» («всякому нищему и убогому обильно хлеб свой предлагая и своим серебром щедро его исполняя»), «Неправедное» использование богатства в монастырях — это прежде всего ростовщическая практика, кабальные и крепостнические формы отношений с крестьянами. Идеал отношений монастыря с «подручными селянами», по Максиму Греку, предполагает предоставление им ссуд без «роста», а в случае необходимости и без возврата занятой суммы: «Было бы им немалым утешением, если бы ты давал им взаймы серебро без процентов; а того, кто из-за крайней нищеты не мог отдать ни росты, ни истину (занятую сумму. — Н. С.), не истязал бы его, но ожидал воздаяние в будущем веке». Благодаря сочинениям Максима Грека и других писателей нестяжательского направления (особенно Вассиана Патрикеева) в русской литературе все громче звучала тема «бедных людей», «униженных и оскорбленных» . |
| Из русских еретиков не без основания считались похожими на мессалиан новгородские еретики или жидовствующие. «Что ни есть ересей мессалианских, то все они мудрствуют», писал арх. Новгородский Геннадий о новгородских еретиках 104 . Геннадий не ошибался. Мессалиане, признававшие весь мир кроме себя погруженным в зле и в рабстве диаволу, считавшие для себя, как для избранников, необязательными общие правила благочестия и нравственности, любившие притворством и ложными клятвами прикрывать свои истинные убеждения, были первообразом как новгородских еретиков, так и последующих русских мистических сектантов напр. хлыстов и скопцов. Так как новгородские еретики подобно мессалианам умели притворяться православными и скрывать свое еретичество, то Иосиф Волоцкий счел нужным рекомендовать против жидовствующих тоже средство, какое Флавиан антиохийский употребил против мессалиан. «Подобает всем верующим во св. и животворящую Троицу вся тщания и подвиг и богопремудростная коварства показовати, еже еретики крыющася испытовати и изыскати и изтязати. Якоже божеств. Флавиан патр. антиохийский сотвори, своим богопремудростным художеством еретики, испытав и истязав посрами, егда увиде скверную ересь мессальянскую, множащуся в своей пастве, и в себе точию имущим ересь и никакоже никомуже исповедающим, и клятвами страшными себе заклинающим, яко суть православнии, тайно же прельщающе православных, тогда добрый пастырь, от животворящего Духа подвигся, ухищряет нечто сицево». Далее следует рассказ о Флавиане по Амартолу 105 . Юлиан отступник (361–363 г) Имя Юлиана было у наших предков также позорным прозвищем, как имя Ария, и прилагалось и к жидовствующим 106 , и к Вассиану Патрикееву 107 , и к римским папам 108 , и к первому самозванцу 109 и иногда не без основания. У Амартола читаем напр. следующее: «безумный Юлиан нагло и бессовестно вооружался против благочестия. И сначала в городе (Антиохии) и Дафне осквернил источники нечистыми жертвами, чтобы каждый берущий воду делался причастным осквернения; а потом подвергает осквернению и продаваемое на рынках, хлеб и мясо, плоды и овощи и прочие съестные припасы. |
| Я всегда в любви духовной пребываю к его святительству и его многолетнее брежение и жалованье забыть мне, Григорий, невозможно. Не таков я безумец и неблагодарный. Писал бы и пространнее ответ о пословице сей (скажем ниже), а не хотел, чтобы и о мне не сказалось пророческое слово: «ядый хлебы мои возвеличил (поднял) на меня пяту» 1931 . Благосклонное отношение Акакия к Максиму позволило последнему написать потом пространное обращение (слово) от имени Акакия к Богу по поводу бывшего пожара в Твери, из которого видно, что Акакий любил украшать храм дорогими иконами, совершать частые и торжественные богослужения, сопровождаемые красногласным пением, различными благоуханными мурами и доброгласными звуками светлошумных колоколов 1932 , и М.Грек не стеснялся теперь в продолжении своей учительной роли. Признавая Максима необходимым собеседником, Акакий мог обращаться к нему за разъяснениями своих недоумений и поучениями. Так, вероятно к этому времени относится ряд толкований М.Грека на различные места свящ. писания и богослужения (кн. Бытия, псалмов, пророчеств, Евангелия, Апостола, молитв, обрядов, с указанием обычаев на Востоке, объяснением греческих выражений и слов в них), и, быть может, некоторых апокрифов, рассмотренных выше 1933 . К этой же категории следует отнести статьи, писанные Максимом к близкому к Акакию диакону Григорию 1934 , который иногда сносился с ним от имени своего патрона 1935 . В одной из этих статей 1936 он прямо говорит: «Так как ты по твоему апостолодержавному смиренномудрию (Акакий) сподобляешь меня худоумного и грубого святительской своей беседы и совопрошаешь о некоторых недоуменных книжных речениях, то праведно рассудил вкратце известить твое преподобие (ясно, что и в других статьях такое обращение не всегда относится к низшему чину) о сем, насколько истинный свет вразумил худую мою мысль (речь относится к толкованию понятий мip и мир, причем он сопоставляет тексты греческие и переводные русские 1937 . Прося впоследствии у протосинкелла Макария – Алексея прислать ему книгу Григория Богослова , он пишет объяснение на одно из слов последнего и дает исторические сведения о Египте, Карфагене, Трое и т. |
| Взывая о покаянии, М.Грек делает ряд противоположений между внешними знаками почитания и украшений и требованиями нравственного закона и затем продолжает: «Не доброшумных колоколов и песнопений и многоценных мvpъ требую я, о человецы, ибо моя есть вся подсолнечная, песнями же прекрасными и хвалениями предивными беспрестанно вокруг меня шумит бесчисленное множество бесплотных песнопевцев, но желаю вашего спасения, чтобы привести к Богу чистой верой, чистым житием и ангельскими нравами... Вы же книгу моих словес и внутрь и вне весьма обильно украшаете серебром и золотом, силу же писанных в ней повелений моих не только не желаете исполнять, но еще делаете все противное тому». Затем, подробно распространившись на целом ряде страниц о тех пороках, на которые он указывал выше, Максим заключает: «Судия же не на ризы тлеющие, но на украшающие душу добродетели зрит...; бойтесь страшного моего судилища, которое ни девства (монашества) ни творящего чудеса не оправдает, так как в своих сосудах не стяжали масла, т. е. не позаботились об убогих, озлобляемых морозом, голодом и всякой нуждой, ибо и вера и добрые дела похвальны, но друг без друга никакой пользы не приносят» 1955 . Очевидно М.Грек, верный своему призванию обличителя, воспользовался печальным обстоятельством, – пожаром, чтобы напомнить о нравственном долге и совершенствовании, как любил он это делать и в отдельных статьях, не касаясь фактов 1956 ; но решительное выступление против внешнего понимания религиозных обязанностей с явными уколами предпочтения «доброгласных пений и многошумных колоколов», не могло понравиться Акакию, его милостивцу 1957 , однако, судя по позднейшим отношениям, это огорчение сгладилось 1958 . Но этого мало: некоторые стали осуждать его даже за форму в изложении о тверском пожаре, где он выводит самого Спаса говорящим к виновным в разных пороках, почему он должен был оправдываться в «ответе» на эти «клеветы», представив ряд примеров подобного обращения у пророков и отцов церкви 1959 , причем снова напоминает о прежних своих трудах в защиту веры. |
|
|
