| 12. Мысля таковым образом, ты [являешь себя] ненавидящей страсти и стяжаешь терпение 23 , а благодаря терпению [становишься мужественно] переносящей муки; когда же ты делаешься выше наслаждения и муки 24 , то никакое препятствие, откуда бы оно ни возникло, не может помешать тебе быть с Богом. Собирая [плоды] мира от духовных рассуждений 25 , ты предоставляешь место Богу в своем сердце, сохраняешь [постоянное] памятование о Боге, свершаешь в мысли [своей] чистые молитвы, поешь [псалмы] с разумением 26 , занимаешься [духовным] чтением и передаешь прочитанное сердечному размышлению 27 . Ты воспламеняешь огонь любви к Богу, и плоды Духа рождаются в тебе, исторгая из глубины души всякое помышление, как [сметает] ветер прах от лица земли. Ибо Божественной любовью ты изгоняешь вожделение к земным удовольствиям; радостью [по Богу] разрушаешь неразумные печали, извне нападающие [на тебя]; [духовным] покоем искореняешь гнев; добротой выгоняешь памятозлобие; великодушием унимаешь малодушие; кротостью 28 низвергаешь превозношение; твердым упованием на будущее с гневом отвергаешь неверие, происходящее из сластолюбивого [наслаждения] настоящим; воздержанием уничтожаешь разнузданное удовольствие, сдерживая [его]. 13. Обретая такое и столь великое богатство из искушений, ты не должна сражаться с искушающими тебя и ненавидеть огорчающих тебя; наоборот, тебе следует считать их как бы врачами, которые скорбями, словно лекарствами, исцеляют тебя и доставляют тебе неизреченные блага. Почитай, люби удручающих тебя и молись за них, кто бы они ни были. И если ты, удручаемая сродниками, вступаешь в еще более сильную брань, то тебе следует противостоять тягостным помыслам и отвечать [им] так: “Чем сильнее брань, тем достойнее победа, а чем более знаменита победа, тем более велики венки [победителям]”. Отложи всякое попечение века сего и стяжай одну заботу — устремлять свой взор всегда к … 29 14. …Прекрати [думать о том, чтобы] уйти в [какое-либо] другое место, или о том, чтобы прийти сюда; лучше [приложи старание к тому, чтобы] изгнать [этот помысел] из сердца своего как вора, злоумышленника и врага. Прочитай также и [мое] письмо к Агафонике и, вникнув в смысл написанного там, уничтожь [в себе] этот пагубный помысел. Словом подгони волю свою, а делом понуди ее быть сильной. Это я говорю, поскольку мой часто повторяемый совет [не совершать ничего подобного] нуждается ныне в повторении. Впрочем, никакой труд и никакое огорчение не отягощают меня 30 ради этого помысла как совершенно запретного. |
| Книг для чтения взять было негде, да и чтение книг в это время ещё не было в обыкновении, и я целый год питался двумя-тремя учебниками. Целые дни и ночи я проводил почти без всякого дела, в ужасной тоске, которая часто доводила меня до слёз. Между тем, по окончании года семинарское начальство хотело совсем исключить меня из семинарии, на том основании, что я целый год был болен и не ходил в класс. К счастью, за меня заступился один учитель, священник Василий Михайлович Суворов. Указав на то, что я поступил в семинарию из Нолинского училища первым учеником и что он лично знает моего батюшку как заботливого отца и меня как ученика хорошего и даровитого, упросил начальство оставить меня в семинарии ещё на год. Я помню, как грустно было мне, когда я, пришедши в первый раз в класс, должен был, как показано было по списку, занять почти последнее место, на последней парте. Заметив мою грусть, учитель риторики Никанор Агафоникович Романов, подошедши ко мне, ободрил меня, сказавши, что это ненадолго, что мне скоро возвратят прежнее место, когда я буду хорошо учиться. Для меня очень дорого было это утешение учителя. Соскучившись по учению, по классным занятиям и, так сказать, проголодавшись в течение целого года без них, я начал заниматься с такой жадностью, что к экзамену перед Рождеством перешёл с последней парты на первую, а через полгода переведён был в следующий философский класс в числе первых учеников. В 30–40-х годах направление в образовании было ещё теоретическим: согласно ещё средневековой классификации науки, все науки разделялись на главные и второстепенные. Главными науками в семинариях и академиях считались: словесность или риторика, философия и богословие. Словесность преподавалась в низшем отделении семинарии (два года), которое поэтому и называлось словесным или риторическим отделением; философия в среднем отделении, которое называлось философским, богословие в высшем или богословском отделении. До 40-х годов все эти три науки (да и некоторые другие) преподавались на латинском языке, а в 40-м году произошла в духовных заведениях реформа, главным пунктом которой было постановление преподавать все науки на русском языке. |
| С. Лаврова и А. В. Морохина. К этому же «провинциальному блоку» могут быть отнесены и страницы книги, рассказывающие о восстаниях 1652 г. в Костроме и Юрьевце Поволском, направленные против известных «ревнителей благочестия» – протопопов Даниила и Аввакума (гл. 9). Из приведеннных материалов наглядно видны массовая оппозиция провинциального посадского населения местным «ревнителям благочестия» и зависимость последних от поддержки их деятельности со стороны светских государственных властей. Московскому периоду деятельности «ревнителей» отведена совсем краткая третья глава, опровергающая имевшееся в историографии предположение о принадлежности упоминавшегося выше Сборника Агафоника царскому духовнику Стефану Вонифантьеву и показывающая, что Агафоник – не псевдоним Стефана Вонифантьева, а реальная, самостоятельная историческая личность, сыгравшая заметную роль в борьбе «ревнителей благочестия» за единогласие в церковном богослужении. Посвященная спорам о единогласии шестая глава, построена как тщательное текстологическое исследование Сборника Агафоника, логичным продолжением которого и становится публикация «Спорных речей о единогласном пении». В нескольких главах на различном конкретном материале А. С. Лавровым и А. В. Морохиным ставятся и решаются вопросы о возможном влиянии «ревнителей благочестия» на государственную политику в 30 – начале 50-х гг. XVII в. и о встречном влиянии государственной политики на движение «ревнителей благочестия». В итоге авторы исследования приходят к выводу о доминировании государства в отношениях с «ревнителями». Так, последние не приняли на себя роль оппозиции Соборному уложению 1648 г., а на церковном Соборе 1649 г. оказались в меньшинстве даже во внутрицерковной борьбе и имели возможность продолжать свою новаторскую деятельность только при условии поддержки со стороны царя (гл. 7). Не находится оснований для того, чтобы видеть в «ревнителях благочестия» инициаторов и руководителей дониконовской книжной справы (Гл. 4). И даже знаменитая борьба «ревнителей благочестия» против скоморошества и прочих «суеверных» народных обычаев, оказывается зависимой от заинтересованности в такой борьбе со стороны царской власти (Гл. |
| В своих воспоминаниях об архимандрите Геннадии протоиерей В. Певницкий сообщает, что тот «со всеми сослужащими обращался по товариществу, и все его искренне за это уважали. Двери его всегда для всех были открыты, во всякое время можно было к нему идти и говорить, если была нужда. Умел вести дело управления семинарии по всем частям в порядке и целесообразно. С воспитанниками он всегда обращался отечески, – был к ним всегда близок, прост и они все любили его и уважали. Он умел и побранить их, и наказать вовремя, и пошутить, и повеселить» с. 546–547]. Дубасов видел в отце Геннадии талантливого педагога. Он писал: «Архимандрит Геннадий, несомненно, был человеком весьма гуманным и даровитым… Но еще более мы убедились в достоинствах Геннадия, когда стали слушать его уроки. Он умел придать семинарской догматике характер науки живой, занимательной, внес в эту науку элемент исторический и излагал свои мысли языком бойким и голосом внушительным» с. 392]. Святитель Феофан по служебной необходимости имел тесное взаимодействие со служащими Тамбовской духовной консистории, которая являлась органом епархиального управления в Синодальный период Русской Церкви. Консистория осуществляла свою деятельность под общим руководством епархиального архиерея, который утверждал все ее решения. Многое в деятельности консистории зависело от способностей и административного таланта ее секретаря, который организовывал текущую работу чиновников, следил за прохождением документов по делопроизводству, наблюдал, чтобы все постановления соответствовали церковным канонам и законам государства. Протоиерей В. Певницкий , дававший в своих мемуарах отрицательные и очень субъективные характеристики многим своим современникам, оставил заметки о некоторых лицах, служивших во время святителя Феофана в духовной консистории. О секретаре консистории Агафонике Радкевиче, присланном в Тамбов еще при епископе Макарии (Булгакове) , он писал, что Радкевич до того крепко взял в свои руки все делопроизводство, что ничто не делалось в консистории без его участия, ни одна бумага без его ведома не входила и не исходила из этого заведения. Это характеризует секретаря как ответственного и исполнительного чиновника, однако протоиерей В. Певницкий видел в нем только отрицательные черты с. 550–552]. Другой личностью, сильно влиявшей на дела в епархиальной канцелярии, был письмоводитель Егор Иванович Корсуновский, который, по мнению протоиерея Виктора, сильно мешал святителю Феофану в решении текущих епархиальных вопросов с. 550–552]. Можно предположить, что архипастырь знал об особенностях характера своих помощников, равно как об эмоциональности и резкости протоиерея Виктора Певницкого, но ко всем проявлял уважение, архипастырскую снисходительность и великодушие. |
| Само собою разумеется, Наташа, что разыграв перед элегантным Бржезинским густопсового черносотенца и пригласив его как-нибудь на днях же заехать ко мне, выпить вина и рассказать о своих успехах, я поспешил домой, разбудил Семешу, велел ставить самовар, заварить кофе, а сам сел писать Алеше. Написав о Бржезинском, я хотел было запечатать конверт, но не смог. Начав писать, я с такой силой вошел в ощущение наших прежних отношений, к тому же и радость оказать услугу, быть может спасти его, так волновала меня, что казалось невозможным не сказать всего того, чем все последнее время только и жила душа. Я писал с трех утра до самых занятий т. е. до девяти. Написал обо всем, о чем писал Тебе и просил ответить мне только одной фразой, сказать только одно, что ни Ты, ни я не стали в его глазах другими людьми, чем были, что винить он меня не винит, но видеть не может, потому что мой вид причиняет ему слишком сильную боль... Окончив и запечатав письмо, я послал его в Агафониху с Семеном, надписав на конверте, что прочтение обязательно, так как речь идет в первую очередь не о нем и не обо мне, но об очень важном для него деле. Семен вернулся через 2 часа и сообщил. «Письмо их благородие прочли, ответа, приказали передать, — не будет». Все сразу почернело перед глазами. Пронзительная боль горькою судорогой передернулась над душой. Что-то в сердце оборвалось, что-то другое упрямо и злостно взметнулось... Вчера в три часа дня я с волнением подъезжал к полигону. До открытия стрельбы оставалось еще с полчаса. Высшего начальства еще не было, но большинство батарей было уже на местах. Офицеры группами стояли и прохаживались около наблюдательной вышки. Как только наша батарея заняла свое место и раздалась команда «слезай», я спешно передал свою лошадь ездовому и пошел к вышке отыскивать Алешу. Зачем — я Тебе сказать не могу. Никакого плана у меня ни в душе, ни в голове не было. Никакого разговора я бы сам с Алексеем не начал, но мне нужно было почему-то сейчас же убедиться, тут он, или нет. Я обошел все группы, перездоровался со всеми знакомыми, но Алексея не нашел: какая-то надежда погасла в душе, вдруг стало скучно... Я пошел искать его лошадь. Не успел я дойти до выстроенных позади батарей зарядных ящиков, как мне бросилась в глаза до мельчайших подробностей с первой встречи |
| Какой ужас, Наташа, какой срыв и провал. Но самое страшное то, как все вчера кончилось. Только не пугайся, родная, ничего страшного не произошло, а случилась какая-то совершенно дикая, стыдная, нелепость. Я ехал шагом, куря, отдав лошади поводья. Вдруг сзади меня раздался топот крупного галопа. Не успел я оглянуться, как Алеша поравнялся со мной и пронесся мимо. Моя Ракета внезапно вырвалась и в два прыжка настигла Алешину лошадь. В ту же секунду, как я хотел задержать Ракету, Алеша, оглянувшись через плечо, два раза вытянул нагайкой свою белоногую кобылу и карьером понесся вперед. Тут во мне что-то взвилось... Что-то от лютых, охотничьих инстинктов отца, от кровного сердца «Ракеты», от своего собственного к чёрту тонкость и психологию; я стиснул колени и зубы, выбросил тело и руки вперед и вихрем, как мимо столба пронесся мимо Алешиного казенного плебея... За версту до Агафонихи, когда я уже снова ехал шагом, Алексей зачем-то вторично обогнал меня мелкой рысью. Его лицо было искажено злобой, правая рука все еще судорожно сжимала нагайку. Лошадь была вся в мыле; очевидно ей серьезно досталось за её тучную кровь и спелёнатые, мохнатые ноги. Целую версту я ехал позади Алеши, саженях в двух, трех от него. Стыд, лютый стыд за пошлый символизм сорвавшейся сцены раскаленным железом жег душу. Минутами вдруг казалось: так просто поравняться и окликнуть... Но весь прожитой день мертвой стеной уже прочно стоял между нами, и в глубине своей сердце уже твердо знало: пока что, все, если и не навсегда, то все же надолго кончено... Показались Сельцы. Свернув с дороги я как всегда поехал скошенными, крестьянскими усадьбами, отгороженными друг от друга изгородями в две, три слеги. Взволнованная скачкой «Ракета» слегка горячилась, но брала все препятствия, вплоть до высокого сенного вала изумительно чисто и четко. Подъехав к конюшне и передав ее вестовому я, несмотря на доставленные мне ею угрызения совести, не без благодарности потрепал её ганашистую шею. Семен уже давно ждал меня. В третий раз подогретый самовар уютно кипел на столе в палисаднике. Хлеб, масло, вишни и заложенный карандашом том Вольтера, все было приготовлено тщательно и заботливо. Напившись чаю, я удобно уселся в камышовое кресло, закурил папиросу и, спустив в душе железный занавес над всеми событиями дня, над его ужасным, оскорбительным, кончено, — не только в спокойном, но почти что хорошем настроении, прият- |
| Ибо императрица Елена приказала [сделать так], чтобы я не знал заранее причину приглашения, дабы я пришел без подготовки и доводы Паламы получили бы некое преимущество. Потому что из-за [влияния] отца, Кантакузина, и она была очень предана Паламе и во всем, что касается религии, действовала большей частью против воли своего супруга. Так что я, только войдя во двор дворца, узнал, что там сидел и Палама, с нетерпением ожидая диспута. Итак, поскольку у меня все еще болела голова, а состязание оказалось для меня полной неожиданностью, то сначала мне показалось, что лучше сразу возвратиться домой, не обращая внимания на это коварно подстроенное приглашение. Но чтобы не дать охочим до насмешек повод подозревать меня в трусости, я тотчас укрепил свой помысел, взял себя в руки и целиком положился на Бога. Книга 29, раздел 59 Таким образом, я вошел [в палаты] к самому императору, находившемуся там в присутствии знатных особ и императрицы Елены, поняв, что у них запланировано. Что там было сказано – сколько [речей], каких именно и какой ход дали им обстоятельства, – покажут следующие [главы]. Это написано мной в виде подробного рассказа и представлено как бы от лица одного из там присутствовавших, рассказывающего об этом другому. Вот как это выглядит. Книга 30, раздел 1 «О лучший из друзей Агафоник 400 ! Ты гораздо лучше всех можешь рассказать мне о произошедшем вчера в присутствии лучшего во всех отношениях императора диспуте между Григорой и Паламой». «Конечно, дорогой Феотим, если ты этого желаешь и к тому же располагаешь достаточным досугом. Ибо [диспут этот] поистине сложный, требующий чуткого слуха, способного к восприятию божественнейших смыслов. Все, что там говорилось, я, возможно, смогу изложить тебе подробно, а возможно, и нет, поскольку кое-что уже исчезло в глубинах забвения. Во всяком случае, я в общих чертах напомню тебе наиболее значительное и то, что тебе особенно нужно услышать». Книга 30, раздел 2 401 Григора только что немного оправился от привычных головных болей, когда к нему пришел великий логофет, приглашая его зачем-то от имени императора [во дворец]. И, поскольку отказаться было нельзя, он встал и пошел, а за ним последовал и я, чтобы послушать. Дело было поздно вечером, после захода солнца. Придя [во дворец] и приветствовав императора по обычаю, Григора сел. Тотчас же вошел и Палама. Я не знаю, что это было: то ли он, находясь где-то там, поджидал его к заранее назначенному сроку, то ли так вышло случайно, как это часто бывает со многими вещами в мире. |
| Память 13 октября Страдание святых мучеников Карпа, Папилы, Агафодора и Агафоники Весьма полезно бывает вспоминать о тех, кои страдали за Христа, ибо самое воспоминание об их мучениях может возбудить в нашей душе любовь к Богу и дать нашему стремлению к добродетели как бы некоторые крылья, — дабы мы, ради будущего воздаяния, мысленно претерпели те самые страдания, которые мученики понесли плотью. К сонму страстотерпцев, подъявших в сей жизни мученические подвиги, принадлежат Карп и Папила — великие столпы и основание Церкви [ 1 ]. Оба они родились в славном городе Пергаме [ 2 ] от благочестивых родителей и своею добродетельною жизнью обнаружили добродетель родивших их: ибо святая ветвь растет от святого корня, добрый плод указывает на доброе дерево и чистый поток доставляет славу источнику. Оба они довольствовались в пище и питии только самым необходимым отвергая все, что служит к разнообразию и излишеству; да и необходимого они употребляли столь мало, что отличались от ангелов только плотью, так что по своему великому воздержанию казались почти бесплотными. Когда они достигли чрез такую жизнь совершенства в добродетели, то были найдены достойными того, чтобы им было вручено церковное управление: Карп был поставлен епископом и проповедовал слово Божие жителям Фиатиры [ 3 ], Папила же, которого Карп почтил степенью диакона, обнаруживал ревность, согласно своему званию, в подобных же трудах. Слава о святых Карпе и Папиле распространилась по всем окрестным странам, — как и вообще добродетель обыкновенно не может укрыться, но всегда делается явной. Посему к сим святым мужам стало стекаться великое множество народа, который, слушая с усердием их учение, обращался в христианство. Ненавистник всякого добра, диавол (ср. Иоан.8:44), видя сие, не мог оставаться спокойным; найдя усердных служителей своей злобы, он внушил им сделать на святых донос нечестивому царю Декию [ 4 ]. И вот на Карпа и Папилу было донесено, что они не только не покланяются богам, напротив — проклинают их и следуют христианскому учению. Декий, услышав о сем, сильно разгневался и послал в Азию советника своего Валерия, — ревностного язычника и жестокого человека; при этом царь сообщил ему все, что знал о святых и дал полную власть над ними. Валерий, получив приказ, поспешно отправился в путь и, прибыв на место, где жили святые, захотел принести жертвы богам своим. От него тотчас же вышло повеление во все пределы Фиатирской страны, чтобы все жители ее немедленно собрались на место жертвоприношения для поклонения богам. Так, нечестивый не только сам был ревностным почитателем языческих богов, но и других хотел склонить к тому же. Когда все собрались на место жертвоприношения, то между ними не оказалось двух христиан, Карпа и Папилы, ибо они на ином месте приносили Истинному Богу истинную жертву, то есть, молитву. Не найдя их среди собравшихся, мучитель повелел искать их; когда затем они были найдены и приведены к нему, то он с гордостью спросил их: |
| 22. Понедельник. Попразднство Успения Пресвятой Богородицы. Мч. Агафоника и иже с ним. Мч. Луппа (с 23 августа) . Грузинской иконы Божией Матери. Прп. Исаакия Оптинского . Служба попразднства Успения совершается в соединении со службами (без праздничного знака) мч. Агафоника и мч. Луппа (с 23 августа). На вечерне кафизмы нет. На «Господи, воззвах» стихиры на 6: мч. Агафоника, глас 4-й – 3, и мч. Луппа, глас тот же – 3. «Слава» – мч. Агафоника, глас 1-й: «Тезоименне назвался еси...», «И ныне» – праздника, глас тот же: «Подобаше самовидцем...». Входа нет. Прокимен дня. На стиховне стихиры праздника, глас 8-й (со своими припевами). «Слава» – мч. Агафоника, глас тот же: «Тезоименно звание прием...», «И ныне» – праздника, глас тот же: «Уверяя Иисус...». По Трисвятом – тропарь мучеников, глас 4-й. «Слава, и ныне» – тропарь праздника, глас 1-й. На утрене на «Бог Господь» – тропарь праздника, глас 1-й (дважды). «Слава» – тропарь мучеников, глас 4-й, «И ныне» – тропарь праздника, глас 1-й. Кафизмы 4-я и 5-я. Малые ектении. Седальны праздника (по дважды). Псалом 50-й. Каноны: праздника 1-й со ирмосом на 6 (ирмосы по дважды), мч. Агафоника на 4 и мч. Луппа на 4. Библейские песни «Поем Господеви...». Катавасия по 3-й, 6-й, 8-й и 9-й песнях – ирмосы канона Минеи (мч. Луппа). По 3-й песни – кондак и икос мч. Агафоника, глас 1-й; седален мч. Агафоника, глас 8-й: «Кровей твоих струями...». «Слава» – седален мч. Луппа, глас 1-й: «Страданием просветився...», «И ныне» – седален праздника, глас тот же: «Лик Божественных апостол...». По 6-й песни – кондак и икос праздника, глас 2-й. На 9-й песни поем «Честнейшую». По 9-й песни «Достойно есть» не поется. Светилен мч. Агафоника: «Яко благих тезоименит...». «Слава, и ныне» – светилен праздника: «Апостоли, соберитеся погребсти...». «Хвалите Господа с Небес...» и хвалитные псалмы. Читается вседневное славословие. На стиховне стихиры праздника, глас 2-й (со своими припевами). «Слава, и ныне» – праздника, глас тот же: «Вси земнороднии...». По Трисвятом – тропарь мучеников, глас 4-й. «Слава, и ныне» – тропарь праздника, глас 1-й. |
| 22. Среда. Попразднство Успения Пресвятой Богородицы. Мч. Агафоника и иже с ним. Мч. Луппа (с 23 августа) . Грузинской иконы Божией Матери. Прп. Исаакия Оптинского . Служба попразднства Успения совершается в соединении со службами (без праздничного знака) мч. Агафоника и мч. Луппа (с 23 августа). На вечерне кафизма 9-я. На «Господи, воззвах» стихиры на 6: мч. Агафоника, глас 4-й – 3, и мч. Луппа, глас тот же – 3. «Слава» – мч. Агафоника, глас 1-й: «Тезоименне назвался еси...», «И ныне» – праздника, глас тот же: «Подобаше самовидцем...». Входа нет. Прокимен дня. На стиховне стихиры праздника, глас 8-й (со своими припевами). «Слава» – мч. Агафоника, глас тот же: «Тезоименно звание прием...», «И ныне» – праздника, глас тот же: «Уверяя Иисус...». По Трисвятом – тропарь мучеников, глас 4-й. «Слава, и ныне» – тропарь праздника, глас 1-й. На утрене на «Бог Господь» – тропарь праздника, глас 1-й (дважды). «Слава» – тропарь мучеников, глас 4-й, «И ныне» – тропарь праздника, глас 1-й. Кафизмы 10-я и 11-я. Малые ектении. Седальны праздника (по дважды). Псалом 50-й. Каноны: праздника 1-й со ирмосом на 6 (ирмосы по дважды), мч. Агафоника на 4 и мч. Луппа на 4. Библейские песни «Поем Господеви...». Катавасия по 3-й, 6-й, 8-й и 9-й песнях – ирмосы канона Минеи (мч. Луппа). По 3-й песни – кондак и икос мч. Агафоника, глас 1-й; седален мч. Агафоника, глас 8-й: «Кровей твоих струями...». «Слава» – седален мч. Луппа, глас 1-й: «Страданием просветився...», «И ныне» – седален праздника, глас тот же: «Лик Божественных апостол...». По 6-й песни – кондак и икос праздника, глас 2-й. На 9-й песни поем «Честнейшую». По 9-й песни «Достойно есть» не поется. Светилен мч. Агафоника: «Яко благих тезоименит...». «Слава, и ныне» – светилен праздника: «Апостоли, соберитеся погребсти...». «Хвалите Господа с Небес...» и хвалитные псалмы. Читается вседневное славословие. На стиховне стихиры праздника, глас 2-й (со своими припевами). «Слава, и ныне» – праздника, глас тот же: «Вси земнороднии...». По Трисвятом – тропарь мучеников, глас 4-й. «Слава, и ныне» – тропарь праздника, глас 1-й. |
|
|
