| Но радовался я рано. Когда прозвонил звонок, мы с Женькой вернулись в класс, но не успели собрать портфели, как появилась Васса в сопровождении вожатки. Они решительно загнали назад всех, кто уже успел выйти, и объявили, что сейчас состоится внеплановый классный час. Классуха очень удивилась, но промолчала. Мы расселись. Все недоуменно таращились на завучиху, и только я знал, что сейчас будет. Знал – и все-таки повторял про себя: «Только не это! Только не это!» Случилось именно «это». Васса стальным голосом сообщила, что в классе произошло ЧП, о котором сейчас расскажет председатель совета отряда. Я подошел к доске на ватных ногах, развернулся к классу и, старательно глядя на шкафы в конце кабинета, произнес: – Недавно пионер нашего отряда… Тут я забуксовал, потому что вдруг забыл Женькину фамилию. Не мог же я сказать «Женька» или «Архипыч»! На помощь пришла Танечка: – Евгений Архипов… Я продолжил буксовать, потому что теперь не мог понять, кто такой Евгений Архипов. – Продолжай, Шевченко, – лязгнула Васса, и я тут же снялся с тормоза. Старательно рассказал все то, что должен был рассказать: про кулич, про бабушку и про религиозные праздники, которые пионерам праздновать стыдно. Старался повторять буквально все фразы, которые вчера мне диктовали в кабинете завуча. Кажется, не ошибся, потому что, когда заговорила Танечка, в ее голосе слышалось одобрение: – Вот видите, ребята, это вопиющий случай. И очень хорошо, что вы все его осуждаете. Она выждала паузу. Класс молчал. Конечно, все осуждали, но еще больше все ждали, когда их наконец отпустят домой. – Я думаю, – продолжила вожатая, – что и Женя сам осознал, как нехорошо он поступил. Архипов, выйди к доске! Женька вышел к доске как-то странно, словно вдруг стал деревянным. И стал не рядом со мной, в центре, а как-то с краю. Мы стояли перед классом, как пионеры-герои перед фашистами: Васса, Танечка, я и Архипыч. – Ну, Архипов, – сказала Танечка, – что ты скажешь по этому поводу? Женька молчал. – Ты ведь осуждаешь свою бабушку, правда? – подсказала Танечка. |
| Сестра Васса — Масленица, Суд Божий и суд человеческий Как страшно будет, когда будет Страшный Суд! Не уходите, сейчас будет очень утешительно и важно 8 марта, 2016 Как страшно будет, когда будет Страшный Суд! Не уходите, сейчас будет очень утешительно и важно В очередном выпуске своего шоу «Кофе с сестрой Вассой» инокиня Васса (Ларина) рассуждает о неделе до начала Великого Поста и о праведном Суде. Здравствуйте, меня зовут сестра Васса. Я очень рада, что мы опять с вами собрались, дорогие, здесь в нашей студии в Вене, в Австрии за чашкой кофе и мы на сей раз с вами поговорим очень серьезно, безо всяких глупостей, потому что мы дожили уже до Масленицы. То есть остается всего лишь одна неделя до начала Великого Поста и это воскресение в триоди постной называется неделей Мясопустной. В это воскресение, в последний раз до самой пасхи вкушается мясо, и мы вспоминаем особым образом Страшный Суд Божий. Так что мы слышим в чтениях и песнопениях этой недели много чего о страхе перед судом Божьем, о том, как страшен суд Бога. И современный человек может подумать, к чему весь этот страх. Вот, например, в Триоде постной самые первые стихиры: «Егда хощещи приити, суд праведный сотворити, Судие праведнейший». «Мама, как ты дорогая, нет, ничего, у меня гости. Что? Еретик? Мама, не надо читать этого всего невежественного, ну и что, выпил кофе в аэропорту, мама, Господь выпил чашку воды с еретичкой самарянкой, и что от этого самарянином стал? Нет, конечно, да, я конечно знаю, мама, это все невежественное и нецерковное, не читай, хорошо? Да, не надо. Шоколадный, да, ванильный с привкусом, знаешь. Всё, мама, целую, с Богом». Простите, дорогие, значит дальше читаем. Тут говорится о суде праведном: «…на престоле славы Твоея седяй, река огненная пред Твое судилище ужасающая влечет всех…» вот описывается, как страшно будет, когда будет Страшный Суд. Не уходите, сейчас будет очень утешительно и важно. В конце стихиры что говорится: «Тогда нас пощади, и части, Христе, сподоби спасаемых, яко благоутробен, верою молим Тя». |
| Это и о нашем, современном языке сказал великий Пушкин: «Ты, слово, звук пустой…». Действительно, отчего так пуста, невыразительна и скудна стала русская речь, отчего так беспомощны стали мы перед словом и так боязливы в передаче своих настоящих мыслей и чувств? Нам все легче становится выразить собственные состояния пожатием плеча, удивленным взглядом, укоризненным качанием головы, поднятыми бровями, насмешкой, прятанием глаз, чем произнести живое, полное, глубокое слово, способное исцелять и соединять…». Статья занимала четыре страницы. Васса слушала, подложив ладонь под щеку и упершись в стол локтем. И когда я закончила, еще несколько минут продолжала сидеть неподвижно, уставившись на Образа, думая о своем. — Да ты не слушала, Васса! — с обидой сказала я. — Как же не слушала, — ответила Васса, переводя взгляд на меня. — Слушала. Внимательно слушала. Хорошо написано, только немножко уж как-то бойко, самостоятельно, но хорошо. Однако ж ты, Ванечка, не серчай, главного нет… — Главного? Чего главного? — Да того, что в Евангелии написано. Там ведь все для людей написано, лучше не скажешь. И о словах тоже. Господь сказал: «Не то вас погубит, что входит в вас, а то, что выходит из вас», или «Ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься…». Вот отсюда и разговор вести надо. Мелим иной раз языком, Емели, и не знаем, какую беду на себя кликаем. — Васса, а ты, что, Бога боишься? — спрашивала я ее. И она отвечала, понизив голос почти до шепота: — Боюсь… Да вишь ты, опять не то слово. Это я медведя голодного в лесу боюсь. А Бога — страшусь! И хорошо это. Страх Божий всегда от любви к Нему. — Да как можно страшиться того, кого любишь? — Грех страшен, не Бог. Грешные мы… А грех, как грязь, к грязи и липнет. Святые вот до такой чистоты доросли, что в них одна только любовь к Богу и была. Ты вот, Ваня, возьми, почитай Евангелие, там ведь все про любовь! Не стал бы Господь за нас на Крест идти, кабы не любил так сильно… — Так, что же теперь в каждой статье Евангелие упоминать? |
| Встретились только через неделю. Мы с подругами опять на горку пошли с санями, он там с друзьями. Я — сама не своя, но знаю, что красивая, — тут Васса улыбнулась смущенно, — да так другие сказывали… Всей красоты-то: глаза да коса… Смотрю, он в сани садится и меня зовет. Ну, думаю, вот мой лебедь, и песня моя лебединая, сели мы и помчались. Снег в лицо пушит, а мы несемся, летим, как по небесам, Ванечка меня за плечи держит, и такой жар у меня по телу от его рук. И тут, я не помню, наклонились мы что ли, сани опрокинулись, и мы — в сторону, в сугроб… Открываю глаза, а он надо мной наклонился, совсем близко к лицу и говорит: «Ты мне каждую ночь снишься. Выходи за меня…». Васса замолчала. Тот далекий час юности все еще жил в ней, а теперь и я видела, как, отряхивая снег с цигейковой шубейки, заалелась она, словно цветок на снегу, от близости любимого и от шепота где-то в гуще светлых волос: «Люблю тебя. Люблю тебя всю… Выходи за меня». Летом Ванечка женился на другой, а Васса так и не вышла замуж, оставшись преданной тому, в черных глазах которого однажды в сияющий зимний день на заснеженном деревенском поле ослепительно играло солнце и кто в сердце остался принадлежать ей одной. Так говорили мы и говорили. И, казалось, слились в одно наши, молодой и старой, мечты, породив чудную мелодию всех потерпевших от земной любви, и на миг, ощутив себя Вассой, затаив дыхание, я слушала, как душа дышала в нежном песнопенье, и голос был до странного знакомым, там пела моя юность, окунувшись в прохладном озере в июльский жаркий день, звала меня оставить старость, вернуться на зеленую поляну, что все еще скучала обо мне… О, как пыталась я преодолеть усталость и морщины, но шторм поднялся, сбил меня с дороги, унес с собой мой юный голос, а вместе с ним такую близкую возможность возвращенья… Глава 4. Васса Итак, я поселилась в доме Деда. Целительная сила времени начала во мне свою работу: спадал понемногу груз тревоги с души, отступал страх и появлялась уверенность в том, что жизнь без Андрея — возможна и даже может быть хороша. Я перестала плакать по ночам, винить судьбу, ловить твой зыбкий образ в случайной светотени… звать рассвет, надеясь отогреться и забелить рисунок на стене, начертанный бессонницей, и слушать — неровные, знакомые шаги, стук в окна, скрип двери, присутствие загадочного нечто, несущего чужую весть… и торопить часы, разменивая темноту на свет. Все это было, но теперь спускаюсь в ночь с доверчивым, смиренным чувством, протягивая руки к тишине. Скажи, когда-нибудь ты видел ее цвет? Она прозрачна, как прозрачен летний дождик, и золотится по краям под утро, впитав в себя сияние зари. Я перестала плакать по ночам, когда открыла маленькую тайну, в которой (не скажу какой!) ужасное становится прекрасным, сон — явью, а одиночество — нежданным благом… |
| Святая мученица Васса и ее сыновья 21 августа/3 сентября В начале IV века император Максимиан обнародовал закон, который повелевал всем подданным принести жертвы богам по случаю дня рождения императора. Посланцы Максимиана были отправлены во все провинции, дабы каждый знал об указе. Известие достигло города Едессы в Македонии. В то время там находились Памфил, проконсул Эллады, и Винцентий, проконсул и викарий Македонии и Фессалии, чтобы обсудить границы юрисдикции каждого из них. Они приказали тотчас применить закон и в тот же день совершить общественное жертвоприношение Зевсу, а на следующий день, при солнечном свете, а также и в другие дни – Гермесу, Асклепию и всем прочим богам. Многие христиане, охваченные страхом, подчинились, но твердо укорененные в вере оказали героическое сопротивление. Среди них находилась и святая Васса с сыновьями. Она происходила из сенаторского сословия и христианскую веру приняла от родителей. Ее мужем был языческий жрец Валериан, один из наиболее видных и знатных жителей города. Он первым совершил жертвоприношение и возлияние идолам. Тогда Васса отвела в сторону сыновей Феогния, Агапия и Писта и сказала им, что если их отец вверяет себя демонским силам, то им не подобает ему подражать, даже если он пустит в ход отцовскую власть. «Подумайте о моих муках во время родов и из страха перед карой устремитесь ко Христу, Который протягивает вам руки, ведь презрев все недолговечное, вы получите вечные и нетленные блага». Слова матери возымели сильное действие. Когда Валериан предложил сыновьям принести жертвы, юноши единогласно отказались. Неумолимый и жестокий, он предал их суду Памфилия и Винцентия. На допросе юноши ответили магистратам, что они добровольно подчиняются всем законам империи в том, что касается их имущества и общественной жизни, но, однако, желают последовать благочестивому примеру матери и своих предков, исполнив повеления Христовы. «Мы готовы предать наши тела на мучения, дабы сохранить души чистыми и верными пред Богом в день Суда», – заявили они. Охваченные гневом, судьи предали пыткам самого старшего, Феогния: его плоть разрывали на глазах матери и братьев. Во время мучений святой насмехался над бессилием язычников, говоря, что благодаря им он одержит более блестящую победу. Когда окровавленная плоть обнажила его кости, мать ободрила Феогния, заверяя, что ему, облачившемуся в доспехи, дарованные Христом, нечего бояться. Укрепленный ее словами, воин Христов выказал себя несгибаемым и удостоился мученического венца. |
| Достойным дано это видеть, а маловерные соблазняются и уходят из церкви, но мы в народе знаем, что не один священник служит Богу, а ангелы сослужат ему». Девочка Васса Казачке Вассе было 15 лет. У нее были большие черные глаза, живые и внимательные. Она была будущая настоящая красавица. Однажды она подошла ко мне и Тане после службы и сказала нам: «Приходите ко мне, я вам покажу мой сундук». Мы пришли в ее хату. Она была сирота и жила со своей теткой. У них в доме царила особая чистота и уют. Она отвела нас в свою комнату, где стоял окованный сундучок. «Тут, сказала она, хранятся все мои сокровища. Я их никому не показываю, но вам их я открою». К нашему изумлению он оказался полон священных книг. Чего тут только не было: и акафисты, и жития святых, и творения отцов церкви; были тут и иконки. Васса объяснила нам, что когда она остается одна, то она открывает свой заветный сундучок и читает свои драгоценные книги. Она была настоящей начетчицей, прекрасно знала богослужебный устав и церковные службы. Но она не хотела говорить об этом с посторонними. По какому-то особому целомудрию, она хранила в глубине сердца все, что узнала из своих любимых книг. Однажды, когда мы шли с ней по станице, злая собака накинулась на нас. Я испугалась. Васса сказала: «А ты не бойся, прочти «Богородица Дево, радуйся», и собака отстанет от тебя». Я часто потом поступала по ее совету и больше никогда не боялась собак. Казак Мирошников, староста Николаевской церкви Самым выдающимся из встреченных мною казаков был староста Николаевской церкви, невысокий человек лет сорока с исключительно одухотворенным лицом. Он имел большой авторитет, его слушались и уважали. Он стал приглашать меня с Таней к себе и давать нам читать книги. Он открыл перед нами писания Святых Отцов. Первая книга, выбранная им, была книга творений Св. Исаака Сирианина (VI века); давая ее нам, он сказал: «Это книга нашей церковной красоты». Эти слова о красоте поразили меня, но когда я стала читать Св. Исаака, я поняла почему именно этим словом он определил характер писаний этого великого учителя церкви. Он любил разговаривать с нами и поучать нас, двух неопытных девочек. Часто он возвращался к Льву Толстому. Однажды он сказал нам: «Много зла сделал старый граф, он старался оторвать русский народ от Церкви, а это значит – бросить его в бездну». Я объяснила, что Таня – внучка Толстого, на это Мирошников ответил: «Молитесь за вашего деда, ведь он как лев рыкал, умирая и сознавая, что много он навредил православным людям». |
| К вопросу о «ритуальной нечистоте»: ответ сестре Вассе (Лариной) Недавно я прочел интересную статью доктора наук монахини Вассы (Лариной) о ритуальной нечистоте в Православной Церкви. Это чрезвычайно важная тема, поскольку она имеет отношение к функциям, присущим человеческому организму еще со времен Адама и Евы, и которые вряд ли исчезнут вплоть до скончания века. 16 сентября, 2010 Недавно я прочел интересную статью доктора наук монахини Вассы (Лариной) о ритуальной нечистоте в Православной Церкви. Это чрезвычайно важная тема, поскольку она имеет отношение к функциям, присущим человеческому организму еще со времен Адама и Евы, и которые вряд ли исчезнут вплоть до скончания века. От редакции: Статья инокини Вассы (Лариной) О ритуальной не/чистоте: Что это и зачем? вызвала бурную дискуссию в англоязычном интернете – множество обсуждений, ссылок, развернутые ответные публикации. Портал «Правмир» перевел основные тексты дискуссии на русский язык. Публикуем ответную публикацию священника Сергия Свешникова, перевод с английского Марины Леонтьевой специально для портала « Правмир » Недавно я прочел интересную статью доктора наук монахини Вассы (Лариной) о ритуальной нечистоте в Православной Церкви Это чрезвычайно важная тема, поскольку она имеет отношение к функциям, присущим человеческому организму еще со времен Адама и Евы , и которые вряд ли исчезнут вплоть до скончания века. В частности сестра Васса рассматривает Церковное отношение к менструации (хотя вопрос о ритуальной нечистоте не сводится только к этому, но об этом чуть позже). Проводя своеобразную деконструкцию традиции запрета участия женщины в период менструации в литургической жизни Церкви, сестра Васса рассматривает свидетельства о данной традиции и противоречивые мнения о ней из различных источников — Ветхого Завета, Протоевангелия Иакова, сочинений Отцов Церкви – и отмечает некоторые современные тенденции, указывающие на нестабильность данной традиции. Сестра Васса приходит к заключению, что ритуальная нечистота «не имеет обоснования в христианской антропологии и сотериологии». Так ли это на самом деле? Думаю, некоторые высказывания сестры Вассы стоит рассмотреть подробнее. Феминизм |
| Может, прервался тот ручеек, когда виноградное поле погибло? И не стала я виноградарем, как обещала Деду, а оказалась в другом лагере, среди тех, кто истреблял его — лукавая, как и они, променявшая некогда высокие мечты на физическое выживание. И вот здесь, на противоположном от бессмертия берегу — нарцисс, тоскующий по себе, порочная сущность моя. Еще какое-то время, в самом начале замужества, жили во мне отголоски раннего детства, но и они отмерли. Мое болезненное «я», оторвавшееся от центра всего сущего, воспринимало самое себя центром, главной ипостасью, вокруг которой вращалась непонятная действительность. Не я должна небу, а небо должно мне. Как могла я не ощущать деформации? Почему не пыталась жить, как Васса, например? Ведь она тоже страдала, и у нее были потери — тяжелые по человеческим меркам потери, но она не спряталась, как улитка, не покрылась коростой уныния, а вышла в мир, чтобы заботиться о нем… Что же дается одним и нет у других? А то, наверное, что берется одними и пренебрегается другими — предложенный каждому от рождения дар любви и самопожертвования. Родители, Дед, Васса, Эрика, Артур, Андрей — ближние мои… Могла ли я жертвовать ради кого-нибудь из них, поставить хоть единого пред собой, а себя — второй, второстепенной, как всегда делала Васса по отношению к людям? Нет, не могла. А раз не могла, значит, и не любила. Страшно подумать, что прожила большую часть жизни, а никого, ни одного человека, так по-настоящему и не любила. И меня, такую вот, охраняет ангел… Кем посланный? Во имя какой славы? Наконец, лечащий врач сообщил о выписке. «Что слышу я? Завтра меня выпустят на свободу. Я выйду из этих стен и встану на другой путь. Что ждет меня на том пути? Новые страдания? Пусть! Теперь все это имеет смысл, я знаю, зачем пойду и куда… Наступил долгожданный день и час. Наступит он и для тебя, безмолвный друг, провожающий меня мутным, потерянным взглядом. Я оглядываюсь и помахиваю рукой. Верю, что придет и к тебе исцеление, когда тоска, как побежденное чудовище, отступит и не станет пожирать больше твою жизнь. |
| Богослов.Ru предлагает читателям интервью с Вассой Лариной, инокиней РПЦЗ (США), доктором богословия, преподавателем литургики в Венском университете (Австрия). Сестра Васса рассказывает о причинах, приведших ее к изучению богословия, о самом обучении, а также дает ответы на некоторые вопросы, связанные с литургикой — областью её профессиональной компетенции. Андрей Псарёв: Пожалуйста, расскажите нам о своём прошлом и объясните, почему вы решили изучать богословие. Инокиня Васса: Я родилась и воспитывалась в семье священника РПЦЗ в городе Наяк, что около Нью-Йорка. Когда я была послушницей и жила в маленькой монашеской общине в Мюнхене, именно архиепископ Марк Берлинский и Германский послал меня и нескольких других монашествующих своей епархии изучать богословие в Институте православного богословия Мюнхенского университета. Причина его решения была простой: нашей епархии нужны были квалифицированные преподаватели православного богословия в приходских школах; к счастью, у нас был Православный институт в Мюнхене. Поскольку тогда высшее образование в Германии было бесплатным, Владыка решил воспользоваться этим. Тогда его решение удивило меня, ибо мне и в голову не приходило, что я, американская гражданка, смогу учиться в немецком университете. Андрей Псарёв: Расскажите нам о своей учёбе на отделении Православного богословия в Мюнхенском университете им. Людвига-Максимилиана. Инокиня Васса: Писать курсовые работы, а затем и диссертацию на немецком языке было непростой задачей, поскольку я занималась этим языком в основном самостоятельно и не совсем успешно. Учебная программа, соответствующая американской на получение учёной степени магистра, включала в себя древнегреческий язык, латынь, Ветхий и Новый Завет (введение, история и толкование), историю философии, церковную историю, патрологию, каноническое право, гомилетику, пастырское богословие и литургику. Моим профилирующим предметом была литургика, и я написала диссертацию о происхождении так называемого царского начала византийской утрени. После получения мной степени магистра мои научные руководители просили меня продолжить написание докторской диссертации. |
| – Ну, давайте посмотрим, мать Наталья. Так, двухтомник Пушкина… Лесков… Достоевский… Учебник русского языка… Словарь. Все ясно. Сестра Васса, помоги, пожалуйста, матери Наталье упаковать эти книги в какую-нибудь коробку. Да хорошенько упакуй, в пластик не забудь завернуть! Нет, подожди. Дай-ка мне сюда русский учебник и словарь. – Спаси Господи, матушка, – обрадовано сказала мать Наталья. – А что с русским языком и словарем? Почему вы их отобрали? – Да потому, что их-то мы и возьмем с собой. А остальные книги, дорогая моя мать Наталья, сестра Васса хорошенечко упакует, снесет в подвал и там схоронит до лучших дней рядом с иконами. Круглое лицо матери Натальи огорченно вытянулось. Потом она вдруг просияла: – Матушка! Так может, мы и все остальные книги из библиотеки упакуем, перенесем в подвал и спрячем? – Мать Наталья! Опомнись! – Молчу, матушка… Понимаю… Времени не осталось… Старая монахиня развернулась и понесла книги обратно к дому. За ней пошла сестра Васса – упаковывать Пушкина. Нет, разумом монахинь не понять! Пришла мать Анна и принесла маленький ящик с кистями и красками и большой – с досками для икон. Доски велено было оставить. – А скрипка где, мать Анна? – Матушка! Неужели вы благословляете скрипку взять? – Благословляю. Будете нам на привалах играть. Обрадованная мать Анна побежала к дому с кедром. Мать Лаврентия прикатила из сада тележку, на котором стоял улей – тот самый, конечно. Она что-то долго и убеждающе шептала матушке Руфине на ухо, но игуменья только грустно качала головой. И пасечница, поникнув, повезла улей обратно… Появилась мать Лариса с лопатами и мотыгами наперевес. Матушка взяла у нее одну лопату и положила в прицеп, а остальное велела нести обратно в сарай. Через четверть часа мать Лариса принесла ведро, лейку и ящик семян и снова была ласково, но решительно отправлена матушкой со всем этим добром обратно. – Мать Лариса, оставь это всё в сарае – нет у нас места для твоих семян, понимаешь? – Понимаю, матушка. А сапоги мои резиновые, огородные, можно взять? Ведь будет у нас огород на новом-то месте… |
|
|
