| Считая третье положение бесспорным, Васильевский занялся двумя другими, особенно вторым, показав их полную несостоятельность. Труд «Варяго-английская и варяго-русская дружина в Константинополе XI и XII веков» вышел двумя выпусками в 1874 и 1875 гг. и, несмотря на скромно очерченную цель, приведенную выше оговорку о «некомпетентности» и о намерении проверить расхожие мнения свидетельствами византийских современников, произвел сенсационное впечатление на научный мир. В 1876 г. 38-летний ученый был избран членом-корреспондентом Российской Академии наук, а в 1878 г. Московский университет присудил ему за этот труд honoris causa ученую степень доктора по русской истории (именно русской – и Васильевский открыто гордился этим). Верный своей исследовательской манере, в ходе работы Васильевский многократно расширил рамки работы: в его поле зрения оказались все события и регионы (не только в Византии, на Руси и в Скандинавии, но и на Кавказе, в Англии и Италии), связанные с упоминанием в источниках X–XI вв. «Руси» и «варягов»; помимо греческих и русских, в ход пошли источники скандинавские, латинские, восточные. Снова был произведен тщательный критический анализ всех данных источников. Именно Васильевскому принадлежит заслуга установления относительной достоверности содержащихся в исландских сагах песен скальдов в отличие от основанных на легендах самих саг 37 . Ход рассуждений ученого во многом ретроспективен: от известного к неизвестному. Коротко его выводы сводились к следующему. Имя Руси (прилагавшееся тем чаще, чем древнее источник, к народу, а не к территории), вне всякого сомнения, на его взгляд, не славянское. Но оно не имело в Х в. никакого отношения и к скандинавам-варягам. Древние русы-наемники появились в византийском войске скандинавов и никогда «варягами» в этническом смысле не назывались. Варяжский корпус прибыл в Константинополь впервые с Руси – и не в 980, а в 988 г. в результате союзного договора Владимира и Василия II Болгаробойцы. С численным увеличением наемников в империи, прибывших и прибывавших с севера, как скандинавов, так и русов (упомянутый корпус насчитывал 6 тыс. воинов), понятие «варяг» обрело значение рода занятий и статуса привилегированного иноземного воина-наемника, каково бы ни было его этническое происхождение. Тогда же (с конца Х и особенно в XI в.) наименование «варяги» было постепенно распространено и на наемников-русов, которые сами стали также именовать себя подобным образом, не вкладывая в этот термин никакого этнического содержания 38 . |
| Ученый показал также, что часть хроники «Продолжателя Амартола» (с 842 по 948 г.) целиком заимствована из «Хроники Логофета» и не имеет значения самостоятельного источника 67 , как и компиляция (из Логофета) Льва Грамматика, которая к тому же уступает по точности компиляции Феодосия Мелитинского 68 . Среди публикаций Васильевским новых источников исключительное место занимает, несомненно, издание по единственной рукописи (Московская синодальная библиотека – 298/436), крупного памятника, принадлежащего перу автора XI в. Кекавмена. Сначала Васильевский издал лишь около половины памятника в русском переводе (в оригинале, в отрывках, он привел лишь треть переведенных параграфов) с научным комментарием 69 , а через 15 лет совместно с В.К. Ернштедтом, опубликовал критическое издание всего памятника 70 , ценность которого как первоклассного источника для изучения самых разных сторон жизни империи и в столице, и в провинциях, как и ее отношений с разными странами и народами, сразу же была широко признана мировой научной общественностью. Стремясь расширить кругозор своих учеников и коллег, Васильевский находил время для описания неизданных документов и рукописей 71 , для изложения истории публикаций византских источников вплоть до XVIII в. 72 , для обозрения трудов отечественных ученых 73 , для критических рецензий на западные работы и библиографических справок. В отличие от своих младших современников Васильевский не оставил крупных обобщающих трудов по истории Византии. Он говорил: «никогда не следует трудные, запутанные и важные вопросы трактовать как бы мимоходом, не ради их самих» 74 , т.е. не изучив их самостоятельно, по источникам. Но таких вопросов было слишком много, и на решение их – при такой его позиции – жизни не хватало. Он был убежден, что его время в науке – время собирания и выверки фактов, время синтеза еще не пришло, а когда оно придет, то обобщающий труд по истории Византии и в данном случае не может быть создан одним ученым – он должен быть коллективным, написанным группой специалистов 75 . |
| Открыткой от 7 августа 1887 г. Васильевский сообщает: «Сейчас получил целый корректурный лист «Боярина» 1561 и спешу Вам, Виктор Карлович, выразить мою глубочайшую благодарность. Мне кажется, что все тут отлично, и я уверен, что это не одно только мое первое впечатление. Сам по себе я и мечтать бы не мог о таком филологическом изяществе и точности. Когда прочитаю текст внимательнее, еще раз Вам напишу, но не думаю, чтобы Вам нужно было ожидать моего письма для разрешения к печати. Вполне уполномочиваю Вас распоряжаться как Вы знаете» (Л. 26). Любопытный постскриптум стоит в начале (sic!) письма от 17 августа 1892 г.: 1562 «О смерти Наука я здесь получил известия в день его погребения. Жаль доброго и почтенного старика! Припоминая Ваш некролог Люгебиля, 1563 я думаю, что я оказал бы надлежащее уважение к его памяти, если бы успел склонить Вас к исполнению просьбы, о которой на последней странице» (Л. 3). В конце письма под пометой NB: «Я бы желал, чтобы [Вы] взяли на себя некролог Наука для журнала» (Л. 4 об.). 1564 8 октября 1898 г. Васильевский поздравил Ернштедта с избранием его экстраординарным академиком: «Поздравляю с единогласием Отделения. Если бы я присутствовал, то, Вы знаете, оно не было бы нарушено. Но какая моя злосчастная судьба! Не мог я быть на Вашем докторском диспуте, при защите диссертации, 1565 которая для меня и доселе представляется идеалом и непревзойденным верхом остроумия вообще, а не только ученой проницательности. Не участвую и в Ваших баллотировках в Академии. Утешением мне служит то, что в самом представлении, на основании которого совершались выборы и которое составлено, очевидно, умными людьми, 1566 мое имя очутилось в таком тесном сочетании с Вашим, что как будто и меня немножко баллотировали» (Л. 28–28 об.). Незадолго до отъезда на лечение во Флоренцию Васильевский, откликаясь с благодарностью на письмо Ернштедта с ответами на его вопросы, сожалеет, что не может «в меру своего желания и усердия» в свою очередь ответить на вопросы Виктора Карловича. «Ищу у себя Гедеона и не нахожу. Хотя там, по неоднократным заявлениям Пападопуло-К(ерамевса), и много неточностей в хронологии патриархов, все-таки от них можно отправляться» (письмо от 1 февраля 1899 г. Л. 31–31 об.). Далее Васильевский рекомендует еще кое-какую литературу и добавляет: «Лучше всего обратитесь к Керамею. Я свои книги уже отчасти уложил в ящики и упаковал – хотя, конечно, не для того, чтобы брать их с собою за границу... Я погружен мыслями в некролог Куника» (Там же). 1567 |
| е. тот путь, которым ап. Андрей в эти места пришел. Этот путь был таким же оживленным и известным, как и путь в Италию и на Балканы. В конце тома указана обширная литература. После приведенных выше данных вряд ли покажутся убедительными доводы против реальности маршрута, которые приводит Е. Е. Голубинский: «Посылать апостола из Корсуни в Рим нашим путем есть одно и то же, что посылать кого-нибудь из Москвы в Петербург путем на Одессу, но представлять возможным совершенно неестественное и невероятное есть одна из привилегий составителей народных легенд. При том, сочиняя этот неожиданный и слишком оригинальный путь, составитель повести, по всей вероятности, не считал его таким невозможно странным, каким он был на самом деле: имея недостаточные географические сведения, он, вероятно, только находил его несколько более длинным, чем прямой путь по морю Средиземному» (Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. М., 1901. Т. 1. С. 24). Васильевский В. Г. Хождение апостола Андрея в стране мирмидонян//Васильевский В. Г. Труды. Т. 2. Вып. 1. Гл. 1. С. 214–227. Tischendorf. Acta apostolorum apocrypha. Lipsae, 1851; Lipsius R. A. Die apokryphen Apostelgeschichte und Apostellegenden: Ein Beitrag zur altchristlichen Literaturgeschichte. Bd. 1–2 und Ergдnzunghefm. Braunschweig, 1883–1890. Славянские переводы апокрифов см.: Сперанский М. Н. Апокрифические деяния апостола Андрея в славянорусских списках//Древности: Труды Имп. Моск. археол. общества. М., 1894. Т. 15. Вып. 2. С. 35–75. Васильевский В. Г. Хождение апостола Андрея в стране мирмидонян//Васильевский В. Г. Труды. Т. 2. Вып. 1. С. 291. Там же. С. 293–295. Там же. С. 213–214. Петровский С. П. Сказание об апостольской проповеди по северо-восточному Черноморскому побережью//Зап. Имп. Одес. общества истории и древностей. 1897. Т. 20. Ч. 1. С. 147. Там же. 1898. Т. 21. Ч. 2. С. 82–85. Болотов В. В. Лекции по истории древней Церкви. СПб., 1910. Т. 2. С. 241–246. См. примеч. 2 на с. 39. См.: Barnea J. Les monuments palйochrйmiens de Roumanie. |
| Из остальных исследований В. Г. Васильевского необходимо отметить исследования, посвященные изучению внутренней истории византийского государства, а именно социального строя империи. Это широкоизвестные статьи В. Г. Васильевского «Законодательство иконоборцев» и «Материалы для внутренней истории Византийского государства». И сейчас ещё, спустя 60 лет с момента опубликования работ В. Г. Васильевского, когда и заграницей и у нас появились новые изыскания по этой теме, византиноведение не может похвастать тем, что в области внутренней истории Византии для науки всё ясно и всё решено. Во времена же В. Г. Васильевского это был почти совершенно не разработанный отдел византийской истории, представлявший большие трудности при его изучении вследствие обилия специфических терминов, требовавших предварительной большой работы по их разъяснению и комментированию, вследствие своеобразия отношений между классами в византийском обществе, а глазное, вследствие не разработанности источников. Известно, что даже такой специалист, как Цахарие фон Лингенталь, не был в состоянии разъяснить некоторое вопросы. Молодой учёный В. Г. Васильевский прекрасно справился с поставленной задачей. Итоги его работы были весьма значительны. Академик С. А. Жебелев определяет их следующим образом: " Он (В. Г. Васильевский. – Н. Л. ) указал на многие источники по истории византийского крестьянства и византийской податной системы, перевёл или изложил самые запутанные тексты и этим сделал доступными для понимания нелёгкие по языку новеллы византийских императоров и документы, сопоставленные в издании Миклошича и Миллера. В. Г. Васильевский определил время издания Эклоги и Земледельческого закона, объяснил, что представляла собой крестьянская община в Византии XIII века и как она разложилась, какие меры принимались в защиту крестьянского землевладения; познакомил нас с положением крепостных, с крестьянскими наделами; объяснил многие, до того непонятные термины» 27 . Работа В. Г. Васильевского положила начало в русской науке изучению внутренней истории Византии, указала пути, по которым должно было идти в дальнейшем это изучение. |
| Для памяти ученого было бы оскорбительным и несправедливым допустить саму мысль о том, что он заранее ставил в своем научном исследовании цель обосновать ту или иную теорию (концепцию, идею) 57 . Однако объективно результаты его творческих поисков в сфере внутренней социально-экономической истории Византии навсегда похоронили гиббоновскую идею (как и ее новейших приверженцев) об особом, принципиально отличном от путей развития Европы ходе исторической эволюции Византии (по существу исключенной из общего движения к прогрессу западноевропейских государств и неудержимо идущей к своей гибели). Васильевский доказал, что Византия в продолжение всей своей истории составляла интегральную часть европейскою и ближневосточного исторического пространства, что она постоянно находилась в сложном и многогранном взаимодействии со странами Европы и Азии, будучи одновременно и барьером и средостением между ними, что при всем исторически обусловленном своеобразии общественного строя империи (черты этого своеобразия Васильевский сам тщательно выявлял и подчеркивал) ее развитие определялось теми же общими закономерностями, которые были характерны для средневековой Европы. Собственные научные занятия убедили Васильевского в том, что в отрыве от общеевропейской истории невозможно понять процессы внутренней эволюции Византии, но нельзя составить полноценной панорамы развития Европы (как Западной, так и Центральной и Восточной) без учета византийского влияния и «византийского опыта» 58 . История Византии XII–XIII вв. как общественно-политическая система по крупному счету находилась в едином потоке истории феодальной Европы. Общественный строй империи эволюционировал, хотя и с запозданием, хотя и не в классических (западноевропейских) и не в законченных формах, как строй феодальный. От Восточноримской империи Византия унаследовала крупное землевладение и колонат («крепостную», как говорит ученый, крестьянскую зависимость). Эпоха «варварских», прежде всего славянских, вторжений VI–VII вв. привела к крушению крупного землевладения, а вместе с ним и колоната. На смену старым порядкам в деревне пришли новые: свободная сельская община, мелкое крестьянское землевладение. Свободное крестьянство (этот поистине «средний класс»), став налогообязанным и военнообязанным, и составило экономическую, социальную и военную опору центральной власти. «Нет сомнения, – писал Васильевский, – что жизненная энергия, обнаруженная Византией в борьбе с арабами и болгарами, находится в связи с этим приливом новых сил, с улучшением экономических основ государственного быта» 59 . |
| 654 В. Г. Васильевский . Законодательство иконоборцев. — ЖМНП, т. CXCIX, 1878, с. 279—280; см. также: В. Г. Васильевский . Труды, т. IV, с. 163. 655 К. Н. Успенский . Очерки по истории Византии. М., 1917, т. 1, с. 216—218. 656 D. Ginnis . Das promulgationsjahr der Isaurischen Ecloge. — Byzan-tinische Zeitschrift, Bd. XXIV, 1924, SS. 356—357; Е. H. Freschfield (ed.). A Manual of Roman Law published by the Emperors Leo III and Constantine V ofisauria of Constantinople A. D. 726. Cambridge, 1927, p. 2; С. A. Spulber . L " Ecloge des Isauriens. Texte, traduction, histoire. Cernautzi, 1929, p. 83 (детальное обсуждение проблемы даты Эклоги — с. 81—86 данной книги); G. Ostrogorski . Die Chronologie des Theophanes im 7. und 8. Jahrhundert. — Byzantinisch-neugriechische Jahrbucher, Bd. VII, 1930, S. 6. 657 K. E. Zachana van Lingenthal (ed.). Collectio librorum juris graeco-romani ineditorum. Ecloga Leonis et Constantini. Lipsiae, 1852; J. et P. Zepos . Jus graeco-romanum, vol. II, p. II. 658 Ecloga, par. II; J. et P. Zepos . Jus graeco-romanum, II, 13. 659 Ecloga, par. II, 13; русский перевод: В. Г. Васильевский . Законодательство иконоборцев. — ЖМНП, т. СХС1Х, 1878, с. 283—285; см. также: В. Г. Васильевский . Труды, т. IV, с. 168—169; С. A. Spulber . L " Eclogue... pp. 5—9, 660 J. В. Bury . The Constitution of the Later Roman Empire. Cambridge, 1910, vol. II, p. 414. 661 Их даты спорны, однако весьма вероятно, время их появления — где-то незадолго до восшествия на престол Василия I Македонянина в 867 году. См.: Zacahria von Lingenthal . Jus graeco-romanum, vol. IV, p. 4; E. Freshfield . A revised Manual of Roman Law founded upon the Ecloga of Leo III and Constantine V of Isauria. Ecloga privata aucta. Cambridge, 1927, p. 2; Spulber . L " Eclogue... pp. 94—95. См., однако: Zachana von Lingenthal . Geschichte des griechisch-romischen Rechts. Berlin, 1892, S. 36 (по поводу Ecloga privata aucta в южной Италии при норманнском господстве). 662 Zacharia von Lingenthal . Collectio librorum... p. 62; J. et P. Zepos . Jus graecoromanum, vol. II, p. 237. |
| Не была Русь скандинавской, и в IX в. Летописная же легенда о призвании варягов в 862 г. абсолютно неверна, полагает Васильевский, и находится в вопиющем противоречии со всем ходом исторического процесса, не говоря уже о том, что она не выдерживает никакой источниковедческой критики. Пора перестать, полагал он, «толочь воду в скандинавской ступе»: Русь успела консолидироваться политически до прихода скандинавов 39 . Доказательство этого тезиса Васильевский предпринял в более поздней работе, исследование же о варяго-русской дружине он довел до конца, до последней четверти XI в., когда на смену ей в Византии пришла дружина варяго-английская. До 70-х годов XI в. варяго-русская дружина предстает как одна из наиболее боеспособных частей центрального (тагмного) войска воинов-профессионалов, перебрасываемая по мере надобности из конца в конец империи во всех наиболее тяжких военных кампаниях против как внутренних, так и внешних врагов императора. В 988/989 г. варяго-русский корпус сыграл главную роль в разгроме войска узурпатора Варды Фоки. Тем самым были спасены не только трон, но и жизнь императоров Василия II Болгаробойцы и его брата Константина VIII. Оставленные в Византии с согласия князя Владимира варяго-русы сражались и на Кавказе, и в Сирии, и в Болгарии, и в Южной Италии и на Сицилии. Положение изменилось к концу 60-х годов в силу прежде всего перемен на Руси: она не могла более расточать свой воинский потенциал в условиях противостояния половецкой угрозе и феодальной раздробленности. Вскоре после битвы при Гастингсе (1066 г.), определившей норманнское завоевание Англии, множество англосаксонских рыцарей-изгоев предложили империи купить единственное, что у них осталось, – их воинское искусство и постепенно заняли место варяго-русов 40 . Завершая исследование о дружине, Васильевский выразил уверенность, что его выводы используют и норманисты и антинорманисты (каждые в своих видах), но он сам – ни с теми, ни с другими, не желая оказаться в противоречии с наукой. Он считал, что скандинавская теория происхождения Русского государства осталась не поколебленной, так как ее подкрепляют два непреложных факта: неславянские имена первых русских князей и названия днепровских порогов 41 . |
| Васильевский опровергает не Геймбаха, а самого себя. В самом деле, Гейнбах совершенно верно со своей точки зрения указывает на то, что события, имевшие место в двух годах 9 и 10-го индикта, соединены Феофаном под одним 6218-м от сотворения мipa и 718-м от Р. Хр. В этом вся сила доказательства Геймбаха (мы не признали его потому, что указание на другой 9-й индикт считаем вставкой, см. выше). Проф. же Васильевский делает ударение не на этом пункте; ему показалось, что странность, замеченная Геймбахом, легко разрешалась, если вместо 18-го октября Х-го индикта, как читал Геймбах, поставить 18-е апреля того же индикта; в действительности же такая поправка только увеличила аномалию, отмеченную Геймбахом, и говорит в пользу мнения Геймбаха, но вовсе не в пользу взгляда проф. Васильевского. Если бы дата 18-го октября X индикта была верна, тогда было бы еще возможно оспаривать миение Геймбаха, что Феофан события, относящиеся к двум годам, рассказал под одним годом, потому что лето 9-го индикта и осень 10-го по нашему счислению включаются в один год. Но когда стоит лето 9 и весна 10-го индиктов, то тут уже совершенно ясно, что речь у Феофана идет о событиях двух лет, соединенных им вместе. Проф. Васильевский спорит совсем не против того, против чего ему нужно было бы спорить. Ему нужно было только доказать, что вместо двух индиктов 9 и 10-го у Феофана под 10-м годом Льва Исаврянина на самом деле был помечен только один, а он между тем принимает это и еще более подкрепляет мнение Геймбаха против самого себя исправлением 18-го октября в 18-е апреля. Результаты этой критики весьма плачевны: 10-й год Льва есть по Феофану 718-й от Р. Хр., следовательно 718 + 8 + 3 : 15=остаток индикт 9-й, а не 10-й, как сказано у Феофана. Т. е. Геймбах с своей точки зрения прав (говорим – с своей точки зрения; на самом деле мы и с ним согласиться не можем, но только по другим причинам, о чем речь ниже в тексте), а проф. Васильевский только еще более подкрепил его мнения против самого себя. Между тем, он говорит «и так» и считает свой спор с Геймбахом оконченным в свою пользу. |
| Ненавидел он Венецию, и умирать пришел на Васильевский остров, на 8-ю линию. Это его он мучительно искал сквозь туманный венецианский воздух. Интересно: там бывает туман — в Венеции? Конечно. Он же пишет об этом. Туман. И по этому туману плывет в тоске неизъяснимой Васильевский остров. Он любил Петербург. Пару лет назад я начала искать документы, по которым могла бы проследить судьбы своей семьи. Мне удалось нащупать следы своего прадеда. Накануне войны он был сослан из Петербурга в Вологодскую область. Я нашла это место — глухая деревня, десять километров от ближайшего райцентра с чарующим названием Чарозеро. Давно заброшенные избушки чернели на фоне леса, и расстояние между дорогой и домом, где он умер, было покрыто таким слоем снега, что преодолеть его можно было только на «буране». По санному следу я прошла, наверное, четверть пути и остановилась. Я видела своего прадеда только на светло-коричневой фотографии, и дедушку, сгинувшего где-то в бухте Нагаева, знаю только по рассказам мамы, никогда не чувствовала с ними внутренней духовной связи и всю исследовательскую работу делала только ради детей и из чувства долга, которое у меня сильнее эмоций. Я встала напротив дома «на опёнках», указанного старожилами. Чувство неизъяснимой тоски охватило меня — я физически ощущала, как это было, как к этому месту на санях подвезли немолодого петербургского интеллигента, словесника, преподавателя Ларинской гимназии. Он был болен туберкулезом и, видно, знал, что умирает. Он остановился на этом самом месте, смотрел на эти двадцать домов и на тот окраинный и понимал, что это и есть конец его жизни. И тоска…. Что он угадывал, о чем думал, глядя сквозь этот снежный туман над лесом, мерещились ли ему купола, Петропавловский шпиль, пилястры, Васильевский остров? Бог весть... Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать. Твой фасад темно-синий я впотьмах не найду. между выцветших линий на асфальт упаду. И душа, неустанно поспешая во тьму, промелькнет над мостами |
|
|
