| — Ура! — закричал Ванечка при виде Нади, нерешительно остановившейся на пороге, при виде стольких чужих. — Пришли-таки; а мы думали, что вы уже так и не придете. Я уже взял у кузины Ноны три чайных полотенца на случай слез неутешных, а вот они и не понадобились. Ура! Вместо слез горьких предпочитаю выпить за ваше драгоценное здоровье чашку сладкого шоколада! — и Ванечка одним духом осушил чашку, самоотверженно обжигая себе рот и делая изумительные гримасы. — Ой-ой, какой смешной! — раскатилась своим безудержным смехом младшая из сестриц-княжен, Лоло, при виде корчившего рожицы Ванечки. — А мне так вовсе не до смеха… Этот нелюбезный шоколад пребольно жжется, — отдуваясь и округляя глаза, дурачился мальчик. — А ты потри себе язык мылом — от ожогов помогает прекрасно, — с невинным видом посоветовал брату Никс. Все рассмеялись. Сердобольная Нона предложила Ванечке лимонаду со льдом. — Не хочешь ли фруктов или конфет? — угощала в то же время Надю Наточка. — А почему вы своего брата не привели с собою? — шепотом осведомился Митя Карташевский, придвигая Наде чашку с ароматичным дымящимся шоколадом. «Вот еще новости — приводить с собою Сережу: да он двух слов связать не сумеет в обществе, да и костюма у него нет подходящего», — вихрем пронеслось в белокурой головке Нади, но она только любезно улыбнулась в ответ на слова Мити и пробормотала что-то о несуществующем недомогании брата. — Однако, mesdames et messieurs, я возвращаюсь к прерванному рассказу, — весело провозгласил Никс, обводя сверкающими глазами все юное общество. — Да, да, Никс, расскажите, расскажите! Как все это интересно! — подхватило хором несколько детских голосов. — Вы пришли как раз в то время, m-lle Надин, — обязательно пояснила Наде ее соседка княжна Ася Ратмирова, — когда Никс только что рассказывал нам про свою поездку ночью в гондоле по венецианским каналам. Это так очаровательно! Ася не выговаривает буквы р, и это легкое грассирование удивительно шло к ее типу. «Непременно надо будет попробовать начать говорить так же, — решает в глубине души Надя, — а манеру ходить и слушать собеседников надо перенять у Ноны Ртищевой, и прическу тоже у Ноны». |
| — Куда уж нам перед генеральским-то! — не могла не заметить Клавденька, недовольная поведением Нади и ее небрежным отношением к окружающим. Но ее замечание даже не достигло до слуха Нади. Накинув на голову легкий газовый шарф, из-под которого как-то особенно мило выглядывало белое нежное личико с сияющими от удовольствия глазами, чмокнув на ходу тетку и кивнув головою сестре, Надя быстрой птичкой выпорхнула из скромного домика. Был уже второй час в начале, а Ртищевы приглашали ее на шоколад ровно к двум. Надо было спешить. Впереди предстоял еще довольно продолжительный путь к Новому Петергофу. — Ну, наконец-то! А мы думали, что ты уже не придешь. — И Наточка Ртищева, вся в белом, с белыми розами в волосах и у корсажа платья, веселая, радостная, как в подобает быть новорожденной, протягивает Наде обе руки и звонко целует ее в щеку. — Да какая же ты нарядная и хорошенькая! — не удерживается, чтобы не сказать, Наточка, окидывая подругу любующимся взглядом. Сама Наточка совсем нехороша собою: у нее неправильное лицо, вздернутый нос, слишком толстые щеки. Но глаза очень хороши: карие, добрые, с поминутно зажигающимися в них ласковыми огоньками. Надя польщена. Все лицо ее вспыхивает румянцем смущения и радости от похвалы подруги. Тем более что кое-кто из присутствующих расслышал лестные для нее, Нади, Наточкины слова. В большой плющевой беседке, находящейся посреди сада, собралось целое общество. Это по большей части молодежь, подростки. Красавица Нона Ртищева сидит на председательском месте и разливает шоколад из большой серебряной миски в изящные фарфоровые чашечки. Леди Пудлей и Митя помогают ей хозяйничать. Гостей, помимо обычного юного общества, посещающего Ртищевых, кроме обеих княжен Ратмировых, братьев Штейн, Зоиньки Лоренц, Софии Голубевой и «неунывающей тройки удалой», как прозвал своих племянников Стеблинских Петр Васильевич Ртищев, было еще человек двенадцать, совершенно незнакомых Наде. Здесь несколько товарищей по классу Мити Карташевского, двое пажей, одноклассников Никса и Ванечки, и две-три барышни. Все очень нарядно одеты во все светлое, и лица у всех сияющие и довольные. |
| Впечатлениями о зарубежных поездках М. делился в очерках, пользовавшихся большой популярностью. Одна из таких публикаций - очерк «Поездка в Иерусалим» в ж. «Исторический вестник» (1881. 6) - дала возможность М. А. Булгакову не только включить в роман «Мастер и Маргарита» детали расположения иерусалимских улиц, но и представить город глазами М., о чем можно судить, сравнив пометы, сделанные Булгаковым в номере «Исторического вестника» с очерком М. (РГБ ОР. Ф. 562 (Булгаков М. А.). К. 25. Ед. хр. 1. С. 470, 471, 474), с соответствующими описаниями в знаменитом романе. В 80-90-х гг. XIX в. М. написал повести «Мамаево побоище» (1881), «Сагайдачный» (1882), романы «Наш Одиссей» (1887), «Замурованная царица» (1890), «За чьи грехи?» (1891), «Прометеево потомство» (1897), оставшийся незаконченным посвященный Костомарову биографический роман «Профессор Ратмиров» (1889). М. поддерживал отношения с рядом православных деятелей. Писатель встречался с Сербским патриархом, с Черногорским архиереем, высказавшим желание черногорского народа «предаться России на вечное подданство с переселением на Кавказ», о чем М. сообщил Киевскому митр. Арсению (Москвину) (РГАЛИ. Ф. 320. Оп. 1. Ед. хр. 7) . Большое значение в идейном становлении М. сыграло увлечение «славянским вопросом». Под влиянием публицистики И. С. Аксакова и К. С. Аксакова М. считал «славянскую взаимность» одним из важнейших факторов общественно-политической жизни Вост. Европы в XIX в. Демократические взгляды М. сформировались под влиянием творчества А. И. Герцена и Т. Г. Шевченко. В диспутах с Костомаровым и Некрасовым о способах изображения исторических лиц и событий в лит. произведении были заложены основы художественного метода М., краеугольным камнем к-рого стало стремление осмыслить историческую роль и историческую психологию отдельных социальных групп. Писатель стремился преодолеть узконациональные представления об исторических явлениях. Так, в событиях раскола XVII в. едва ли не первым среди представителей рус. общественной мысли М. |
| Что же касается архивных материалов, то здесь возникает ещё больше «недоуменных вопросов». Обзор источников (кстати, как и обзор литературы) в диссертации отсутствует. Да и вообще новых архивных материалов совсем немного. Так, на с. 67–72 автор цитирует документы из архива ФСБ. На с. 109 – документ из архива прокуратуры Латвии (б. арх. КГБ ЛССР). И на с. 150 содержится любопытная цитата из документа, хранящегося в том же архиве. Вот, пожалуй, и всё. Остальные (достаточно многочисленные) материалы, использованные в диссертации, цитируются по работам других исследова- —739— телей. См.: с. 6, 8, 21, 22, 34, 77, 90–91, 142, 144, 156, 159, 163, 189. Одна из ссылок на архивные материалы выглядит несколько комично. На с. 114 автор приводит общеизвестный афоризм, приписываемый генералу Врангелю («хоть с чёртом, но против большевиков»), и даёт при этом ссылку на материал из ф. 5796 ГАРФ. Что за документ он цитирует? И нужна ли здесь вообще ссылка? Зато в тексте работы содержится немало безадресных цитат: с. 7–8, 99 (предпосл. абзац), 101, 142 (2-й абз. сверху), 163 (2-й абз. сверху). Правда, в приложении к диссертации (с. 201 – 251) представлены тексты интересных документов. Возникает вопрос: знаком ли автор с их содержанием? К тому же все эти материалы не атрибутированы. Создаётся впечатление (на основании всего указанного выше), что автор не приобрёл навыка работы с архивными материалами и, столкнувшись с массивом исторических документов, просто перенёс их в приложение, вместо того, чтобы использовать их в своей работе. И поэтому пошёл по проторённой дорожке. Освещая тот или иной аспект рассматриваемой проблемы, он идёт за предшественниками, постоянно ссылаясь (отдадим ему в этом должное) на их труды. Ещё один недостаток работы – обильное цитирование используемой литературы. Порой создаётся впечатление, что работа «соткана» из цитат. См.: с. 8–10, 25–26, 29–32, 44–46 и далее по тексту. Встречаются в тексте работы и неточности. На с. 74 – «свентицкий» вм. «Свентицкий», на с. 85 «Ротмиров» вм. «Ратмиров». На с. 135 – «Светлые горы» вм. «Святые». |
| Василий (Беляев) 29.06.1925 хирот. во еп. Спасо-Клепиковского, вик. Рязанской епархии; 1927–1929 еп. Елецкий, вик. Орловской епархии; в 1931 г. еп. Бутурлинский; † после 1931 г. Василий (Богдашевский) с 6.08.1914 еп. Каневский, вик. Киевской епархии; с 1925 г. в сане архиепископа; † 25.02.1933. Василий (Богоявленский) с 5.10.1916 архиеп. Черниговский и Нежинский; замучен 27.08.1918. Василий (Васильцев) 1.10.1989 хирот. во еп. Кировоградского и Николаевского; с 1992 г. еп. Кировоградский и Новомиргородский; с 28.07.1994 в сане архиепископа; с 27.12.1994 архиеп. Кировоградский и Александровский. Василий (Дохтуров) 16.08.1924 хирот. во еп. Горно-Алтайского, вик. Новосибирской епархии; в 1925 г. еп. Пинежский, вик. Архангельской епархии; 1925–1926 еп. Яранский, вик. Вятской епархии; в 1926 г. еп. Вытегорский, вик. Олонецкой епархии; в 1927 г. еп. Каргопольский, вик. Олонецкой епархии; уклонился в «иосифлянскую» оппозицию. Василий (Зеленцов) 12.08.1925 хирот. во еп. Прилуцкого, вик. Полтавской епархии; с 1927 г. епархией не управ.; расстрелян 9.02.1930. Василий (Златолинский) 2.12.1990 хирот. во еп. Симферопольского и Крымского; с 27.07.1992 еп. Запорожский и Мелитопольский. Василий (Зуммер) в 1921 г. хирот. во еп. Суздальского, вик. Нижегородской епархии; † 24.12.1923. Василий (Кривошеин) 14.06.1959 хирот. во еп. Волоколамского, вик. Московской епархии; с 31.05.1960 еп. Бельгийский и Брюссельский; с 21.07.1960 в сане архиепископа; † 22.09.1985. Василий (Осборн) 7.03.1993 хирот. во еп. Сергиевского, вик. Сурожской епархии. Василий (Преображенский) 14.09.1921 хирот. во еп. Кинешемского, вик. Костромской епархии; с 1926 г. еп. Вязниковский, вик. Владимирской епархии; † 12.08.1945 в ссылке. Василий (Ратмиров) в 1921 г. хирот. во епископа; уклонился в обновленческий раскол и снял сан; в 1941 г. принес покаяние, принят в сане епископа и назначен на Калининскую кафедру; с сент. 1944 г. архиеп. Минский и Белорусский; с 13.08.1947 на покое; † ок. 1980 г. Василий (Шуан) 30.05.1957 хирот. |
| Но, наблюдая за клубом из года в год, я должен сказать, что фактически, в строгом смысле, никакой клубной деятельности в Олепине нет. Я не думаю, что Олепино – исключение: и в Спасском, и в Эльтесунове, и в Ратислове, и в Снегиреве, и в Черкутине, и в Рождествине, и в Ратмирове, то есть в селах неподалеку от Олепина, видимо, происходит одно и то же. Юра Патрикеев, заведующий нашим клубом, очень хороший парень, как, наверное, и заведующие клубами в других селах, но если разобраться, то они не больше чем ключники. Отпереть клуб в определенный час и следить за порядком в нем, а потом опять закрыть на замок да, может быть, время от времени сменить лозунги на стенах – вот и вся их деятельность. А где сельский хор, а где турниры по тем же шахматам с каким-нибудь, пусть маленьким, призом, где беседы о новых книгах, где обсуждение только что увиденного фильма, где живая стенная газета, где разыгрывание пьес? Ничего этого нет. Юру Патрикеева винить нельзя: он этого не умеет делать. И другой поставленный на его место из числа наших же, сельских молодых людей тоже, наверное, не сумеет. Нужно вопрос решать иначе. Мы направляем на работу в колхозы тысячи людей с производства: инженеров, механиков, даже директоров предприятий. Становясь председателями колхозов, эти квалифицированные люди, хорошие организаторы укрепляют экономику деревни. Для того чтобы обновить и революционно изменить идеологическую работу в деревне, нужно, на мой взгляд, направлять на работу в сельские клубы людей с высшим образованием после библиотечных или педагогических институтов. Нужно, чтобы директор клуба был поистине самым культурным человеком в деревне и не только сам был культурен, но и умел бы и стремился бы приобщить к культуре и окружающих. Тогда и Володя Постнов пел бы – я ручаюсь!– не в церкви, а в клубе. …Иногда талант, заложенный в человеке, пропадает даром, иногда он находит свою единственную дорогу. Но почему же не предположить, что талант, как некое благо, как нечто благородное, светлое и созидательное, как беспокоящая и движущая сила, не может, преобразовавшись, воплотиться в нечто на первый взгляд непохожее и далекое. Есть одно, что в конце концов в полной мере удалось Володе Постнову, – это его великолепный сад. |
| Но тут у Литвинова защемило на сердце, холодно ему стало, физически холодно: мгновенная дрожь пробежала по телу, слабо стукнули зубы. Он потянулся и зевнул, как в лихорадке. Не настаивая более на своей последней мысли, заглушая эту мысль, отворачиваясь от нее, он принялся недоумевать и удивляться, каким образом он мог опять… опять полюбить это испорченное, светское существо, со всею его противною, враждебною обстановкой. Он попытался было спросить самого себя: да полно, точно полюбил ли ты? – и только махнул рукой. Он еще удивлялся и недоумевал, а вот уже перед ним, словно из мягкой, душистой мглы, выступал пленительный облик, поднимались лучистые ресницы – и тихо и неотразимо вонзались ему в сердце волшебные глаза, и голос звенел сладостно, и блестящие плечи, плечи молодой царицы, дышали свежестью и жаром неги… К утру в душе Литвинова созрело, наконец, решение. Он положил уехать в тот же день навстречу Татьяне и, в последний раз увидавшись с Ириной, сказать ей, если нельзя иначе, всю правду – и расстаться с ней навсегда. Он привел в порядок и уложил свои вещи, дождался двенадцатого часа и отправился к ней. Но при виде ее полузавешенных окон сердце в Литвинове так и упало… духа не достало переступить порог гостиницы. Он прошелся несколько раз по Лихтенталевской аллее. “Господину Литвинову наше почтение!” – раздался вдруг насмешливый голос с высоты быстро катившегося “дог-карта”. Литвинов поднял глаза и увидал генерала Ратмирова, сидевшего рядом с князем М., известным спортсменом и охотником до английских экипажей и лошадей. Князь правил, а генерал перегнулся набок и скалил зубы, высоко приподняв шляпу над головой. Литвинов поклонился ему и в ту же минуту, как бы повинуясь тайному повелению, бегом пустился к Ирине. Она была дома. Он велел доложить о себе; его тотчас приняли. Когда он вошел, она стояла посреди комнаты. На ней была утренняя блуза, с широкими открытыми рукавами; лицо ее, бледное по-вчерашнему, но не по-вчерашнему свежее, выражало усталость; томная улыбка, которою она приветствовала своего гостя, еще яснее обозначила это выражение. Она протянула ему руку и посмотрела на него ласково, но рассеянно. |
| — Надя Таирова! Какими судьбами? Вот неожиданный сюрприз! — и Наточка Ртищева, бывшая одноклассница по институту, крепко и звонко целует Надю сначала в одну щеку, потом в другую. Надя совсем ошеломлена такою встречею. Она никогда не была особенно дружна с Наточкою, которая, как по крайней мере казалось самой Наде, была слишком «генеральша» и «богачиха», а ее, Надю, конечно уж, «презирала» за бедность. И вдруг теперь так радостно, так радушно и просто встречает ее Наточка! — Ты давно здесь на даче? Где живешь? А мы только что переехали… С мамой за границу ездили… — щебетала, как птичка, Наточка. — Вчера только вернулись утром, а сегодня уже, как видишь, гостей полон дом. Все свои: кузены, сестры двоюродные. Впрочем, одну знакомую встретишь, сама увидишь кого. Ведь ты пойдешь к нам? Сыграем партию… Пожалуйста, я буду так рада, Надя! Как мило и искренне сорвалось это приглашение с губ Наточки! Надя едва верит своим ушам. В ответ на Наточкино приглашение она растерянно оглядела свое скромное холстинковое платье, уже много раз выдержавшее стирку и потерявшее первоначальный цвет. — Вздор какой, Надя! Нечего стесняться, у нас все свои, повторяю, пришли запросто! Идем же скорее, кстати, вон и Ванечку командировали сюда за нами, — и Наточка кивнула головой в сторону дачи, откуда спешил мальчик лет четырнадцати в фуражке пажа. — Куда вы пропали, кузина? — издали кричал Ванечка, — без вас партия расстраивается, никто не хочет играть. — Идем, Ванечка, бежим! А я вам еще одного партнера веду. — И Наточка, невзирая на все протесты Нади, крепко схватила последнюю за руку и повлекла за собою. К ним присоединился Ванечка, веселый, жизнерадостный, со смеющимися голубыми глазами пажик, и все трое, схватившись за руки, ворвались галопом на площадку лаун-тенниса. — Mesdames et messieurs! рекомендую вам мою институтскую подругу, Надю Таирову. Знакомьтесь и, пожалуйста, без китайских церемоний, щебетала Наточка, легонько подталкивая вперед Надю. Пять девочек, вернее, очень юных девушек-подростков от тринадцати до шестнадцати лет, по очереди подошли здороваться к Наде. Тут были две сестрички-княжны Ратмировы: старшая Ася, красивая, стройная брюнетка с изысканными манерами, и младшая синеглазая, щебечущая, как птичка, и веселая хохотушка Лоло. Была и смуглая, с резкими, мальчишескими манерами Мари Стеблинская, «первый чемпион мира» и «ярая спортсменка», как рекомендовал Ванечка Наде свою сестру. Потом очень застенчивая, постоянно смущающаяся Зоинька Лоренц, блондинка с пышными локонами, вьющимися по плечам. И, наконец, еще одна девочка, при взгляде на которую Надя даже рот открыла от неожиданности. Перед нею стояла Софи Голубева, ее бывшая одноклассница. |
| — Стойте! Пусть Ратмир и Юрята запевают, а все остальные вежливо их подхватывайте, да никто же не перевысит свой голос над голосом Ратмира, певца наилучшего! И Ратмир запевал, за ним — Юрята, а все остальные подтягивали, и только озорной Савва время от времени пытался все же перекричать Ратмира и Юряту, но это пока мало кто замечал. Постепенно, под действием хмельного, и другие стали петь невпопад с Юрятою и Ратмиром, и вновь Александр вмешался: — Теперь же хочу одного только Ратмира послушать. И пусть иные все молча внимают. А ты, Ратмир, спой нам ту новую, которую я один раз только слышал, про Игоря. Не сразу, но все затихли, Ратмир взял струны, заиграл на них и, не спеша, медленно и красиво повел длинную песню: — Не лепо ли ны бяшет, братие, начаты старыми словесы трудных повестки о полку Игореве, Игоря Святославича… И смолкло веселье окончательно, задумчиво и внимательно стали слушать песню Ратмира. И вступал князь Игорь в злат стремень, и ехал по чисту полю, и солнце ему тьмою путь заступало, и шли ему навстречу половцы, а Русская земля за шеломянем оставалась… И в другой день кровавые зори свет поведывали, летели стрелы каленые, гремели сабли о шеломы, трещали копья харалужные, и черна земля костьми усеивалась, а кровью поливалась, и раненый Игорь стенал во плену половецком… И не могли держать в себе слез дружинники Александра, когда Ратмир запел про то, как на городском забрале рано утром плачет Ярославна, хочет птицею лететь к своему милому Игорю, утереть его раны… И видя, как плачут его соратники, сам не мог он не плакать, лил слезы и улыбался Ладимиру, который богатырски рыдал поблизости, причитая: — О, яка песня! По свем живцам бежит! Но утирали слезы и поднимали полные кубки и радовались, когда Ратмир пел счастливое окончание: — Солнце светится на небесе, Игорь князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае — Вьются голосы чрез море до Киева. Игорь едет по Боричеву Ко Святей Богородице Пирогощей. Страны рады, грады веселы! Певше песнь старым князем. А потом — молодым пети! |
| — А я — в Городище, — вдруг заявила Брячиславна. — У Васи зубки режутся, надо с ним побыть. Там тебя ждать буду. — Постой, — сурово взял ее за рукав Александр. — Ответь мне прежде, отчего не ласкова? — Я ласкова, — тихо, но обиженным голосом ответила княгиня. — Я же вижу, что в тебе что-то не так. — Дома поговорим, ладно? — Нет, не ладно! Ты даже не хочешь назвать меня Леском, Саночка! Что с тобою? — А что с тобою, Александр Ярославич? — чуть не плача пропищала жена. — Где ты был, почему сразу не прискакал ко мне, как только разбил свеев? Ты вчера уже мог вернуться… — Али ты хочеши рассердить меня? — омрачился Александр. — Лепо ли жене такое спрашивать о ратных делах мужа? — Может статься, что и не лепо, — сказала Александра. — Но… никогда не прощу тебя за это! Ведь я так ждала тебя… Никогда не забуду, как я разозлилась на тебя, что ты ускакал тогда утром на ловы, после нашей первой ночи!.. Пусти меня к Васе. Тебя дружина ждет, похороны, тризна… А когда вспомнишь обо мне, я буду ждать тебя покорно в Городище. И она тоже удалилась. Мучаясь от незаслуженности всех брошенных ею обвинений, он отправился вместе со всеми в Борисоглебский храм. Там стояли восемь погребальных ларей, в них, прибранные и нарядные, лежали Ратмир, Юрята, Всеволож, Дручило, Луготинец, Пузач, Еньдроп и Намест. Остальных погибших отпевали в других храмах. Взяв свечу, Александр встал рядом с умолкшими певцами — Юрятой и Ратмиром. Хорошо виден был ему и Луготинец. Хотя и прохладно было в Софийском храме, Александр за время стояния там успел взопреть в своих пышных доспехах. Здесь, в Борисоглебском, было еще холоднее, будто холод смерти добавился сюда. Вся радость утреннего возвращения поникла пред лицами лежащих в ларях. Спиридон начал отпевание. Возложил фимиам в кадильницу, принялся кадить. Прочел «Благословен Бог наш», «Святый Боже», трисвятое, «Отче наш», «Яко Твое есть Царствие», стали петь тропари. Медленно, не спеша, дошли до «Живый в помощи Вышняго». В сей миг Александр отчетливо увидел, что скорбные, бледные лица убитых будто бы немного ожили, их горестно-растерянное выражение стало мягче и спокойнее, в уголках губ заиграла едва заметная улыбка. Он подумал о том, что так же, должно быть, улыбнулся Лазарь в первое мгновенье, когда Спаситель явился к нему во гроб. И далее, покуда текло долгое, неторопливое последование, он все ждал и следил внимательно, не будет ли новых превращений, не шевельнется ли кто-нибудь из лежащих в ларях, не протянет ли руку, чтоб кто-то из живых помог подняться и встать из смерти в жизнь. Но сколько он ни всматривался, ничего более не происходило. Мертвые оставались мертвыми. Красивое лицо Ратмира не шевельнулось, не открылись уста, чтобы еще раз, хоть напоследок, спеть на радость князю и дружине. Молчал и не двигался Юрята Пинещенич, благоговейно внимая, как поют в храме другие, не он. Не дрогнул всегда подвижный, всегда неспокойный, живой, веселый Костя Луготинец, не вскочил и не крикнул: «Кто? Я погиб? Да вы в своем уме ли, братцы мои!» |
|
|
