| Диплом деспота Стефана 1403 г.: «и сговори се сь госпогом маиком ми кнетином Милицем и с господиномь ми преосвещенниимь патриархомь кир Данилом и с митрополити и чьстными игумени и властели моими». Аврамовича Древ. афон. стр. 63. Миклошича Monum. р. 568. У Миклошича (Monum. 130) напечатана грамата Душана 1351 г. Которянам с привилегиями, утвержденными то «архиепископомь кири Данилом», то «патриархом курь Данилом». Но – или вся грамата подложная, или же надобно разуметь в ней архиепископа Даниила (ум. 1338 г.) – и след. принадлежит она к 1336-1338 г. у того же Миклошича грамата 1357 г. дана по совещанию с патриархом Саввою 141). Да и по другим заметкам (Гласник XI, 163. 164. 194. VI, 42. 43) Савва, второй патриарх, долго управлял церковию, так что св. Ефрем называется преемником его и третьим патриархом. 76) П. Даниилом утверждены граматы кн. Милицы – Евгении в 1395 г. Григоровича стр. 83. О. Порфирия указ. стр. 56. 77) Сербляк л. 153. В древнем сербском уставе: «июня 15 преставивсе иже во светых патриархь з Ефрем». Гласник XI, 194. монастыре следованная псалтирь 1557 г.78); Молитвослов (требник) в 1545 г.; в Белграде евангелие 1552 г.; в Меркшином монастыре евангелие 1562 г.; в Венеции молитвослов 1547 г.; служебник 1554 г.; постная триодь 1561 г.; в Скадаре цветная триодь 1562 г.79). Очевидно, что славянская любовь к просвещению – не то, что любовь Лютера, топтавшего в грязь древнее, апостольское, христианство и доведшего учеников своих до антихристианства80). – Блажен. Святитель, по милости Божией, имел возможность сделать многое для сербской церкви и по ревности своей сделал весьма многое. Брат его был визирем при султане. При его помощи получил он гаттишериф султана на возобновление монастырей и церквей, расстроенных фанатизмом магометанским81). Прежде всего, как естественно, обратил он старание свое на возобновление древней патриаршей обители. Первые годы свои жил он в Милешевом монастыре82). Теперь он восстановлял свою кафедральную обитель. При обновлении святого престола сербской церкви, говорит современная надпись, огромная трапеза патриархии, поддерживаемая тремя мраморными колоннами и тремя кирпичными, построена была «трудом и |
| Простое же и скромное впечатление производил князь Гавриил Константинович. Очень высокий ростом, как все Константиновичи, некрасивый, но с добрым лицом, он пользовался симпатиями и ничем не проявлял своего династического происхождения. Был очень прост. Усердный богомолец, он посещал храм, где был митрополит Евлогий. Но сестра его жены, бывшей балерины, весьма симпатичная женщина (тоже, кажется, бывшая балерина, по мужу Ч.) посещала нашу патриаршую церковь в Париже. Отсюда можно сделать предположение, что и родственник ее - князь - не был против лояльного направления Матери-Церкви. Еще мне пришлось познакомиться с князем Андреем Владимировичем и его женой, бывшей балериной Кшесинской, а потом и с сыном их. И они были просты и тоже не величались династией. Она занималась балетным преподаванием и выглядела значительно моложе своих лет. Был однажды с архиепископом Владимиром у княгини Милицы Николаевны, жены Петра Николаевича, дочери князя Николая Черногорского. Она очень пополнела и угощала нас чаем, была весьма тактична и сдержанна. Я неумело напомнил о ее бывшем духовнике, архимандрите Феофане, имя которого было связано с Гр. Распутиным и первым его знакомством с династией именно через Милицу Николаевну. Но она дала мне понять, что ей нежелательно трогать старые больные раны. Слышал и знал о переписке княгини Ольги Александровны с Н. Н. Эта будто верила в жизнь бывшего царя. Была талантливой акварельной художницей. Еще слышал о княгине Татьяне Константиновне, сестре Гавриила. Она жила с детьми в Швейцарии и занималась фермой; доила коров, разводила огород, вела свое хозяйство одна, без прислуги. Однажды посетил ее митрополит Евлогий. Он рассказал, что после обеда маленькие дети ее начали чисто вылизывать тарелки. Удивленный, он спросил: зачем они делают это? " Мамочке будет потом легче мыть посуду " , - просто объяснили они. Доходили слухи и о князе Кирилле Владимировиче, который сначала объявил себя, как старший в роде Романовых, блюстителем императорского дома и кандидатом на русский престол, а впоследствии заявил и о своем императорстве. Но это произвело среди массы эмиграции впечатление пустого выстрела. Не только в России, но даже и среди заграницы никто этим не загорелся. Даже Карловацкий Синод не осмелился стать открыто на его сторону, продолжая считать его лишь великим князем. Но защитникам его императорства не запрещалось служить молебны о нем как императоре. За него целиком стала младоросская партия. Правые не очень любили князя Кирилла, вспоминая тот факт, когда он во главе морского экипажа с красным знаменем и бантом приветствовал революционную Думу. |
| В чрезвычайно насыщенной событиями жизни митрополита Каллиста переплелись судьбы нескольких поколений деятелей Православной Церкви в Великобритании. Владыка активно участвовал в работе Содружества св. Албания и преп. Сергия, был другом Николая Зернова и его жены Милицы, которые создали вокруг церковной общины в Оксфорде, основанной архим. Николаем (Гиббсом), целый православный микромир и установили прочную связь между университетом и Церковью. Незадолго до своего юбилея, владыка дал развернутое эксклюзивное интервью в своем уютном доме на севере Оксфорда. – Ваше Высокопреосвященство, Ваш выбор православия был осознанным и самостоятельным. Какие главные вехи на своем пути в Православную Церковь Вы могли бы обозначить и как Вы считаете, что изменилось в Вас после обращения в православие? Мои родители были верующими христианами и принадлежали к Англиканской Церкви, поэтому с раннего детства они водили меня в церковь и учили молиться дома. Переломный момент на моем духовном пути произошел, когда мне было 16 лет, и я еще не имел никаких контактов с Православной Церковью. Под влиянием одного англиканского монаха, состоявшего в общине францисканцев, я решил впервые пойти на исповедь к известному духовному отцу Англиканской Церкви, и это решение, и сам опыт исповеди оказали глубокое личное воздействие на меня. Я бы сказал в этот момент совершилось мое обращение ко Христу в том смысле, что хотя я уже был христианином, тем не менее во мне вдруг все ожило и я стал чувствовать свою личную причастность к вере. Первая встреча с православием произошла около года спустя, когда мне исполнилось 17 лет и я, окончив школу, поступил в университет. Я рассказал о ней в одной из статей (1). Это случилось в православном храме в Лондоне, куда я зашел во время субботнего всенощного бдения. Впечатление от православной молитвы оставило на мне неизгладимый отпечаток. Несмотря на то, что я почти ничего не знал о Православной Церкви, в тот момент я почувствовал, что здесь мой дом. Впечатление от всенощного богослужения было прежде всего переживанием единства земного и небесного. Мне казалось, что во время службы мы, малая видимая община, возносимся далеко за пределы нашей собственной реальности, что молитва Церкви здесь на земле является частью молитвы Церкви небесной. Я чувствовал присутствие ангелов, святых, Пресвятой Богородицы, Самого Христа – небо на земле. Таким образом, первая встреча с православием состоялась вскоре после моего личного обращения. И произошло это не благодаря знакомству с другими православными или через чтение книг, но посредством литургической молитвы Церкви. |
| Славе Распутина предшествовало много привходящих обстоятельств и, между прочим, тот факт, что известный всему Петербургу высотою духовной жизни архимандрит Феофан будто бы несколько раз ездил к Распутину в Сибирь и пользовался его духовными наставлениями. Появлению Распутина в Петербурге предшествовала грозная сила. Его считали если не святым, то, во всяком случае, великим подвижником. Кто создал ему такую славу и вывез из Сибири, я не знаю, но в обстановке дальнейших событий тот факт, что Распутину нужно было пробить дорогу к славе собственными усилиями, имеет чрезвычайное значение. Его называли то «старцем», то «провидцем», то «Божьим человеком», но каждая из этих платформ ставила его на одинаковую высоту и закрепляла в глазах Петербургского света позицию «святого» (5, 203-204, 206). В самом деле, появившись в Петербурге, Распутин, еще совсем недавно проводивший жизнь в буйстве и пьяных разгулах - об этом, во всяком случае, свидетельствуют его односельчане - имел уже репутацию «старца» и «провидца». По всей вероятности, в 1903 году происходит его знакомство с ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии епископом Сергием (Страгородским), который представляет Распутина инспектору Академии архимандриту Феофану (Быстрову) и епископу Гермогену (Долганову). Особенно благоприятное впечатление Распутин произвел на архимандрита Феофана, духовника царской семьи, который испытывал глубокую симпатию к этому сибирскому мужику-проповеднику и видел в «старце Григории» носителя новой и истинной силы веры. При посредничестве великого князя Петра Николаевича и его жены Милицы Николаевны 1 ноября 1905 года произошло роковое знакомство с царской семьей, о чем мы читаем в дневнике Императора Николая II: «Пили чай с Милицей Николаевной и Станой. Познакомились с человеком Божьим - Григорием из Тобольской губернии» (3, 287). Первые два года после знакомства Распутин не стал для царской семьи тем «дорогим Григорием», для которого были открыты их души. Они с радостью встречались и слушали других «Божьих людей». Так, Император записал в своем дневнике 14 января 1906 года: «В 4 часа к нам пришел человек Божий Димитрий из Козельска около Оптиной пустыни. Он принес образ, написанный согласно видению, которое он недавно имел. Разговаривал с ним около полтора часа» (3, 298). |
| То, что Никон Иерусалимский находился в непосредственной близкой духовной сявзи не только с Иерусалимом, но и Синаем, видно из его «Повести о Иерусалимских церквях и пустынных местах», также написанной для его духовной дочери Елены. В этой повести он описывает свое путешествие в Иерусалим, на Синай и в Египет, в период между 1398–1412 годами (Дж. Радойчич,”Творцы и сочинения древней сербской литературы», стр. 248–250, Дж. Трифунович «Два послания Елене Балшич и Никонова «Повесть о иерусалимских церквях и пустынных местах», Литературная история V/18, 2890327). Связи Сербии с Палестиной и Синаем продолжились и во время правления княгини Милицы, Стефана Высокого и Георгия Бранковича, и не прекращались вплоть до XVIII века. Это подтверждается, помимо прочего, и посланием иерусалимского патриарха Теофила, направленного Стефану Высокому, в нем патриарх просит о пожертвовании для монастыря Св. Иоанна Крестителя, близ Иордана. О том, что в общении с Синаем находилась и Босния и что на Синае были, особенно в XIV и XV веках, сербские монахи синаиты, говорит письмо цариградского патриарха Геннадия, в котором упоминается «епископ Боснийский» (вероятно Давид, который находился при дворе герцога Степана), приносивший синайским монахам дары от герцога. ( В.Маркович ,”Православное монашество и монастыри в средневековой Сербии», 1920,152) . Необходимо подчеркнуть, что в укреплении связей Сербии с Синаем, особую роль сыграл монастырь Св. Иоанна Крестителя, на Меникейской горе, близ города Серез в Македонии, который был Синайской метохией и который, с эпохи царя Душана находился в области, принадлежащей Сербской державе. Кроме этой метохии, существовала и еще одна синайская метохия в Серезе (Byzantinische Zeitschrift 3,1894, 225–329), она была важным центром, через который проходили пути монахов и паломников с Балкана на Синай и обратно, а следовательно, и сербских монахов и паломников. До наших дней сохранилось немного имен сербских монахов, которые постоянно или временно находились на Синае, и в силу этого, получили название «синаитов». |
| Наряду с преподобным Григорием Войловицким, в тех же задунайских краях помнят еще одного неизвестного синаита. Его могила находится в монастыре Базъяш в Банате. Монастырь посвящен празднику Преображения, любимому монахами синаитами и исихастами XIV−XV вв. По преданию, он был построен в конце XV века, как и монастырь Боджани, первыми монахами которого были постриженики и беженцы из монастыря Ресавы (иеромонахи Никанор, Никодим, Филофей, Герасим, Феофилакт, диаконы Герман, Елевферий и Авксентий). Они бежали от угрозы турецких набегов, которым Ресава подвергалась дважды (1439, 1456) (см.: П. Момирович. Монастырь Боджани. С. 11, 15−16). С этим распространением монахов Моравской Сербии расширялось и распространялось благотворное влияние синаитско-святогорского духовного предания. Недалеко от задушбины княгини Милицы, монастыря Любостыня, оформилось мужское монашеское поселение «Любостыньская пустынь», поддерживавшее близкие связи со Святой Горой и синаитами. Само название говорит о синаитском исихастском духе. Здесь монахи пустынники занимались переписыванием книг. Один из самых известных – Радослав Живописец, который пришел со Святой Горы по просьбе деспота Стефана –переписывать Евангелие, «Судей, Левит, Второзаконие, Моисея пять книг и Зонару». По записям этого «Радослава Живописца» мы узнаем и о крупном монашеском поселении под горой Висока, на реке Дайше (Дальше). Этот монастырь – Рождества Богородицы, основал «инок», святогорский переписчик, пришедший по просьбе деспота Стефана сначала (1421) в «пустынь Любостыньскую»; задержавшись в Сербии, он основал монастырь, в котором собралось 35 монахов. Монастырь был основан во время правления деспота Стефана и патриарха Никона. Монастырь поддерживал близкие связи со Святой Горой и быстро стал духовным центром всего края. По образу жизни к синаитам можно причислить и св. Ефрема пустынника, Патриарха Сербского. Св. Ефрем – болгарского происхождения, родился около 1311 года. Жил на Святой Горе, откуда, из-за турецких вторжений, перешел со своими учениками сначала в Ибарское ущелье, затем в Дечанскую пустынь, а после этого в пещеры над Быстрицей, близ Печа. |
| 1) исключительностью мотивов борьбы, 2) решимостью принять мученическую смерть. «Что означают эти особенности?» - спрашивает он. И свой ответ излагает в констатации: «Все другие сражения и войны (с победами или поражениями) велись при двойных мотивах и с раздвоением сердца: во имя христианства, но и во имя сербского государства, т.е. за веру и за государство, за душу, но и за тело». «И еще, - говорит владыка Николай, - во всех этих войнах (до Косова и после Косова) никогда не проявилась особая воля ни военачальников, ни воинов, погибнуть, охотно и добровольно принять смерть и мученический венец… Они шли воевать с намерением победить или погибнуть, но с желанием победить, а не погибнуть» (Епископ Косово и Видовдан. С.69). «В случае Косова, - продолжает святой владыка, - иначе, здесь полное единство мотивов и цели борьбы, и полная решимость принять смерть». Борьба за царство Небесное, а не за государство, за народ, за князя или за что бы то ни было земное и преходящее. Борьба за Крест Честной, символ Царства Христова. И благородный князь, и воеводы б?льшие и меньшие, и все дружины их отправляются на Косово с решительной готовностью пожертвовать свои жизни за Царство Небесное, «за Крест Честной и веру христианскую», «за прекрасное имя Иисуса». Если стремишься к царству Небесному, То построй на Косово церковь. Возводи ее основание не из мрамора, А из чистого шелка и пурпура, Да причасти и приготовь войско; Все твое войско погибнет, И ты, князь, с ним погибнешь… Князь устремился к Царству Небесному, А не к царству земному. Так, после долгих колебаний и гефсиманского потения в Крушевце, властитель решил принять смерть и царство ценностей вечных, а отверг все временное, преходящее и обманчивое… К этому Царству «не от мира сего» (Ин. 18:36) устремился Лазарь, с полным осознанием, что путь к этому Царству - крест, страдание и смерть. И с полным осознанием он согласился на свою Голгофу как врата в Царство Небесное. И так не только Лазарь. С тем же видением небесной реальности и с тем же сознанием о предстоящей смерти идут на Косово и братья княгини Милицы, девять Юговичей… Плачущей сестре, которая с согласия князя всех по очереди просит, чтобы хоть один из них остался с ней в Крушевце, «пусть бы брат был от заклятия», каждый из них отвечает без особой братской нежности: |
| Николай Михайлович Алексеев (20 декабря 1891 — 13 апреля 1960 г., Буэнос-Айрес) — полковник Лейб-гвардии Уланского полка. «В чине штаб-ротмистра 14 ноября 1917 г. прибыл со своей частью в Новочеркасск и вступил в Добровольческую армию. В 1-й Кубанский поход вышел как ординарец генерала Алексеева и участвовал в боях в составе отряда полковника Гершельмана. Прошел 2-й Кубанский поход. Находился в командировке по охране Лиц Императорской Фамилии в Крыму и сопровождал за границу Великого Князя Николая Николаевича. В составе Лейб-Гвардии Кавалерийского полка участвовал в боях до конца Гражданской войны. 8 сентября 1920 г. произведен в полковники» (Часовой. 1960. 410 (июнь). С. 19). Возможно, Александр Николаевич Фермор (20 сентября 1886, Санкт-Петербург — 17 июля 1931, Париж). Полковник Лейб-гвардии. Служил в Уланском и Егерском полках. В эмиграции некоторое время жил в Абиссинии, был начальником Конвоя императора Хайле Селассие I (Б. И. † Полковник А. Н. Фермор//Часовой. 1931. 63. С. 25–26). Алексей Алексеевич Свечин (1877 — 21 июля 1933, около Парижа) — капитан 1-го ранга Черноморского флота. Был старшим офицером эскадренных миноносцев «Страшный» и «Забайкалец», крейсера «Аскольд». Командир миноносца «Властный» и яхты «Колхида». Владимир Николаевич Квашнин-Самарин († 24 ноября 1966) — старший лейтенант Черноморского флота, в 1907 г. окончил Морской корпус, служил в оперативном отделении штаба флота (Часовой. 1966. 486 (декабрь). С. 23). Далее зачеркнуто «даже грубоватый». Далее зачеркнуто «песни». Дневниковые записи императрицы и других лиц свидетельствуют об обратном — в пределах занимаемых ими имений лица императорской фамилии передвигались регулярно и совершенно свободно. Выезды из Харакса к Ай-Тодорскому маяку и обратные пешие прогулки в сопровождении дочерей или лиц свиты Мария Феодоровна совершала постоянно, по нескольку раз в неделю, как до своей болезни, затянувшейся с 7 ноября 1918 г. до 15 марта 1919 г., так и после выздоровления. Иногда, как видно из дневниковой записи императрицы от 24 октября 1918 г., эти прогулки отличались завидной продолжительностью: «С утра было пасмурно и всего лишь 12 гр[адусов]. Сестры пришли рано, после чего мы отправились к маяку, спустились вниз другой дорогой, навестили Вяземских, которым не полегчало. К завтраку была Апрак[сина]. Потом я проводила ее домой и с кореизского пляжа пешком отправилась к дюльберцам навестить их впервые за долгое время. Сперва показалось, что в доме никто не живет, все двери стояли нараспашку, но в конце концов я их все-таки обнаружила наверху у Милицы, где они пили чай» (Дневники. С. 270). |
| Тотчас великий князь увел меня в отдельную комнату, где в интимной беседе мы провели около получаса. Наша беседа была прервана приездом Императрицы Марии Федоровны, прибывшей поздравить великого князя. Вместо четырех дней, как предполагалось, великий князь задержал меня у себя шесть дней. Во все эти дни настроение в великокняжеской семье было повышенное. Все, в особенности братья-князья и их жены, с нетерпением ждали разрешения в Румынии вопроса, ждали, что вот-вот А. В. Кривошеин, возглавлявший русские партии на совещании в Румынии, привезет благоприятное для великого князя решение. При всем уменьи скрывать свои мысли великие князья и княгини не могли скрыть, что им очень хочется увидеть великого князя возглавляющим освободительное движение. Еще более это было заметно на младших особах этой семьи. Наиболее спокоен был князь Роман Петрович. Но герцог Сергей Георгиевич Лейхтенбергский (пасынок великого князя Николая Николаевича) и отчасти граф Тышкевич (женатый на дочери великой княгини Анастасии Николаевны) не умели скрыть своего настроения. Сергей Георгиевич уже вел интригу против Романа Петровича, как естественного наследника при успехе противобольшевистской борьбы и возможном затем приглашении Россией на Всероссийский престол великого князя Николая Николаевича, как возглавителя этой борьбы. Еще более он вел интригу против своей тетки, великой княгини Милицы Николаевны, которая мечтала о короне на голове своего сына Романа. Духовная атмосфера Дюльбера поразила меня. Сам великий князь Николай Николаевич выглядел бодро. После долгого сиденья под властью большевиков б-го ноября он в первый раз надел военную форму. Политически он возмужал. Пережитые ужасы не вызвали в нем никакого озлобления и не подорвали любви к народу. Он стал либеральнее. Но был и минус. Великий князь всегда был склонен к мистицизму. Под влиянием же последних переживаний его мистическое настроение еще более усилилось. Чем для мистически настроенной царицы был Распутин, тем теперь стал для великого князя живший со своей семьей на полном содержании у последнего капитан I ранга А. |
| После смерти владыки Даниила цетиньскую кафедру в 1735-1781гг. занимал его племянник митрополит Савва (Петрович-Негош), которому помогал другой племянник владыки Даниила – Василий (Петрович-Негош), митрополит Скендерийский и Приморский (1750-1766гг.). В 1781-1784гг. черногорским владыкой был племянник митрополита Саввы - Арсений (Пламенац). В 1784–1830гг. черногорским митрополитом был Петр I (Петрович-Негош) – свт. Пётр Цетиньский. В его отсутствие (владыка был в то время в России) в 1785г. произошло последнее разрушение монастыря при нападении скадарского паши Махмуда Бушатли. Через 11 лет во время нового нападения на Черногорию Махмуд-паша погиб в сражении при с. Крусы. Череп его, как военный трофей, и сейчас хранится в Цетиньском монастыре. Св. Пётр построил в этой обители себе новую келию, которая сохраняется и поныне.Спустя 4 года после его упокоения 18 октября 1834г. состоялось торжество прославления этого Святителя, на которое в Цетинье прибыли православные христиане со всех сербских земель. Только из Приморья, находящегося под властью Австро-Венгрии, прибыло около 15 тысяч православных сербов, несмотря на запрет австрийских властей. Во времена его преемника, - знаменитого черногорского поэта и митрополита (1830-1851) Петра II (Петровича-Негоша), монастырь значительно расширяется. Благодаря полученной из России помощи надстраивается дворовый корпус и строится кухня с трапезной. Но монастырских зданий для всесторонней деятельности черногорского владыки всё равно было недостаточно. В это время в монастыре работали школа (основанная в 1834г.), типография (привезённая Петром II в 1833г. из России, останавливались иностранные гости и даже титулованные особы. В 1838г. рядом с монастырём была построена новая резиденция для Петра II. В 1890-х гг. к монастырской стене снаружи пристраивается открытая усыпальница правящей династии. В 1896г. на верхнем ярусе башни-колокольни устраиваются часы, а над ними – маленькая звонница. В Цетиньском монастыре неоднократно бывали высокопоставленные гости из России, в том числе русские великие князья. В июле 1889г. здесь побывал великий князь Пётр Николаевич (в то время жених черногорской княжны Милицы Николаевны), а в июле 1899г. – великий князь Константин Константинович, написавший здесь стихотворение «Черногория». |
|
|
