| После отхода Улу-Мухаммеда Василий II «совокупися с братьею в Переславли», посадил в Москве вместо себя временно князя Дмитрия Красного, а «сам поживе в Переславли и в Ростове до зимы, бе бо посады (в Москве. — А.З.) пождьжены от татар, и люди посечены, и смрад велик от них». Во время набега Улу-Мухаммеда Дмитрий Шемяка к Москве своей подмоги не послал. К началу 40-х годов XV в. произошли изменения в составе княжат «гнезда Калиты». Осенью 1437 г. у Василия II родился наследник престола Юрий Большой, но зимой 1440 г. он уже умер. 22 января 1440 г. у великого князя родился сын Иван (будущий Иван III) и ровно через год (22 января 1441 г.) — Юрий. 22 сентября 1440 г. после длительной болезни умер князь Дмитрий Юрьевич Красный. Постепенно усиливался контроль великокняжеской власти над деятельностью удельной администрации. 24 июня 1440 г. на докончаниях Василия II с Дмитрием Шемякой и Дмитрием Красным была сделана приписка о «сместном» суде. Отныне в спорных случаях дела подлежали решению третейского судьи. Если судья великого князя и судья удельного не придут к одному решению, истец называет трех кандидатов в судьи: двух великокняжеских бояр и одного удельнокняжеского, а ответчик из их числа выбирает третейского. Если судью изберут, дело передается великому князю. Если же ответчик будет упорствовать при избрании судьи и в его присутствии, он признается проигравшим процесс со всеми вытекающими отсюда последствиями. 20 марта 1440 г. в результате заговора князей Чарторыйских был убит литовский великий князь Сигизмунд. На престол в Литве вступил Казимир Ягайлович (29 июня), ставший после смерти своего брата Владислава и польским королем (1445 г.). В Киеве утвердился князь Александр (Олелько) Владимирович, связанный родственными узами с Василием II. Участники заговора 1440 г. один за другим стали выезжать на Русь. Здесь, в частности, оказался и князь Александр Васильевич Чарторыйский, получивший от Василия II около 1441/42 г. беспокойный Суздаль. В Новгороде ненадолго появился еще до смерти Сигизмунда князь Юрий Семенович (Лугвеньевич). После гибели великого князя литовского он отправился в Литву. Здесь Казимир его пожаловал Мстиславлем и Кричевым. Но, по словам новгородского летописца, князь Юрий «възгордився» и захватил Смоленск, Витебск и Полоцк. Речь шла о том, что восставшие «черные люди» Смоленска 30 марта 1440 г. пригласили к себе Юрия Семеновича на княжение. Первая попытка войск Казимира IV взять Смоленск в конце этого года была безуспешной. Только вторичный поход, на этот раз самого великого князя литовского, привел к капитуляции города и бегству князя Юрия в Москву. |
| Достойно внимания, что и на этот раз самозванец обратился за поддержкой к ксёндзам и со слезами просил их помочь ему. Они обещали во что бы то ни стало остаться с ним. Это было им приказано, и они остались на своём посту. В самый критический момент войско увидело, что повозка, в которой они ехали, двинулась по дороге в Москву. Пример ксёндзов повлиял на некоторых поляков. Потеряв с уходом поляков своё лучшее войско, самозванец снял осаду Новгорода-Северского, взять который он не надеялся в виду близости главной армии царя Бориса. Эта армия всё время держалась между Новгородом- Северским и Стародубом. Самозванец отошёл на восток, к Севску, и отвёл своё войско на отдых в Комарицкую волость, обильную хлебом, мёдом и всякими съестными припасами. Сам он засел в укреплённом Севске, а на место Мнишка назначил гетманом Адама Дворжицкого. Теперь самозванец был так неспокоен, как никогда ранее. Его тревожили два события: измена поляков, которая могла повториться, и широко распространившиеся слухи об отречении его от православной веры. Так как и первая тревога, и вторые слухи имели под собой совершенно верные основания, то положение самозванца было крайне опасным. Ему грозила двойная опасность: быть покинутым поляками и сделаться ненавистным для всех русских. Лжедимитрий строил фантастические догадки об интриге, которая будто бы велась против него Замойским и Янушем Острожским, и обратился за помощью к нунцию Рангони, умоляя защитить его. В это же время, когда самозванец старался обезопасить себя с этой стороны, войско царя Бориса угрожало ему неизбежным сражением. После новгород-северской битвы к нему прибыли новые подкрепления и в помощь князю Мстиславскому прислан был князь Василий Иванович Шуйский. Всей рати собралось до 60 тысяч. От Стародуба воеводы двинули её к Севску. Лжедимитрий с своей стороны вышел им навстречу, имея у себя всего войска от 15 до 20 тысяч человек. 20 января 1605 г. произошла решительная битва у деревни Добрыничи, недалеко от Севска, на реке Севе. Самозванец был совершенно разбит и отброшен на юг. |
| Здесь мы видим, как известное положение дружины на Руси способствовало усилению одного княжества на счет других, собранию земли Русской: вследствие единства рода княжеского в древней Руси земля сохраняла свое единство; дружинник, переходя от одного князя к другому, не изменял чрез это нисколько ни Русской земле, ни роду княжескому, владевшему ею нераздельно. Это право свободного перехода дружинники удержали и на севере: отсюда, как скоро они замечали невыгоду службы у слабого князя и выгоду у сильного, то свободно переходили к последнему, ибо здесь не было измены прежнему князю, а только пользование своим правом, признанным всеми князьями; так, мы видели, что великий князь Василий Дмитриевич, склонивши на свою сторону дружину нижегородского князя, овладел беспрепятственно его княжеством. По родословным книгам, еще с князем Даниилом Александровичем приехал в Москву вельможа Протасий, предок знаменитых Вельяминовых; вернее, известие, что Протасий был тысяцким при Калите, после чего мы видим этот сан наследственным и для потомков Протасия. При одинаковой оседлости князей и бояр их в других княжествах подобные явления найдем не в одной Москве: так, выехал из Чернигова в Тверь Борис Федорович, прозвищем Половой, и был в Твери боярином; сын его также здесь боярином, внук, правнук и праправнук были тысяцкими. Кроме Вельяминовых мы видели целый ряд знатных фамилий, который продолжается от Калиты до праправнука его. Но подле этих, так сказать, коренных московских бояр мы видим постоянно приплыв пришельцев: приезжают служить московским князьям не только знатные люди из Юго-Западной Руси и из стран чуждых, но вступают к ним в службу князья Рюриковичи с юга и севера, Гедиминовичи из Литвы. Мы видели, к каким явлениям иногда подавал повод приезд нового знатного выходца, который хотел вступить в службу к князю только при условии высокого места; но, чтобы дать ему это место, нужно было взять его у другого старинного боярина, понизить последнего и вместе с ним целый ряд других бояр, занимавших места под ним, – это называлось на тогдашнем языке заездом: новый выходец заезжал старых бояр, которые обязаны были подвинуться, чтобы дать ему высшее место. |
| Мы собрали наше православное духовенство, и всем Исидорово поведение показалось чуждым, странным и противозаконным. Вследствие всего этого просим твое святейшее владычество, пошли к нам честнейшую твою грамоту, чтоб наши епископы могли избирать и поставлять митрополита в Русь, потому что и прежде по нужде так бывало; а теперь у нас нашествие безбожных агарян, в окрестных странах неустройство и мятежи; притом же нам надобно сноситься с митрополитом о важных делах, и когда митрополит грек, то мы должны разговаривать с ним через переводчиков, людей незначительных, которые таким образом прежде других будут знать важные тайны». Эта грамота не достигла Константинополя: в Москву пришла весть, будто император греческий принял латинство и переселился в Рим; тогда великий князь велел возвратить послов с дороги. Скоро после того в Москве начались новые бедствия и смуты: плен великого князя Василия, сперва у татар, потом у Шемяки, не дал возможности думать о поставлении митрополита, и здесь мы должны также заметить, что это обстоятельство – отсутствие митрополита – имело важное влияние на ход событий: едва ли Шемяка и Можайский могли бы привести в исполнение свой замысел при митрополите. Когда Василий утвердился опять на столе великокняжеском, то поспешили поставлением митрополита: поставлен был своими епископами давно нареченный на митрополию Иона рязанский, уже успевший оказать важные услуги великому князю и его семейству. Услуги, оказанные Ионою московскому правительству после поставления его в митрополиты, мы видели прежде, в своем месте, здесь же должны обратить внимание на отношения к Византии и Литовской Руси. После Ионина поставления великий князь отправил к императору Константину Палеологу грамоту, в которой писал: «После кончины Фотия митрополита мы, посоветовавшись с своею матерью, великою княгинею, и с нашею братьею, русскими князьями, великими и поместными, также и с государем Литовской земли, с святителями и со всем духовенством, с боярами и со всею землею Русскою, со всем православным христианством, избрали и отправили с нашим послом рязанского епископа Иону к вам в Константинополь для поставления; но прежде его прихода туда император и патриарх поставили на Киев, на всю Русь, митрополитом Исидора, Ионе же сказали: «Ступай на свой стол – Рязанскую епископию; если же Исидор умрет или что-нибудь другое с ним случится, то ты будь готов благословен на митрополичий престол всея Руси». |
| О полиции пр.Василий замечал: «Доколе земскими полицейскими чиновниками будут р.-католики, дотоле успех по означенным уездам в деле унии будет постоянно встречать сопротивление и медленность» 982 . Помещики и униатское духовенство и, особенно, земская полиция возбуждали не меньшие опасения у гражданских властей, чем у пр.Василия. Относительно полиции 4-го ноября 1838 г. было издано Высочайшее повеление, которым рекомендовалось «обращать строгое внимание на земских исправников, уроженцев западных губерний» 983 . Ген.Дьяков после этого удалил подозрительных приставов, назначив на их место благонадежных чиновников. Но такая мера помогла немного, так как пристава зависели от исправников, последние же служили по выборам и, таким образом, в некотором роде были независимы от генерал-губернатора. В виду этого, находясь в Петербурге, Дьяков 17-го декабря просил содействия Пратасова о назначении в уездах: Полоцком, Лепельском, Себежском, Дриссенском, Сеннинском и Мстиславском, в виде временного изъятия закона о службе по выборам, в земские исправники чиновников от короны, русского происхождения и православной веры, находя эту меру необходимой, «так как выбранные помещиками католики, оказывают всякое снисхождение избирателям своим и сами препятствуют воссоединению» 984 . Обсудить и выработать меры охранения порядка и спокойствия на время воссоединения Комитету теперь тем легче было, что в это время в Петербурге находились оба генерал-губернаторы: и кн.Долгоруков, и ген.-ад.Дьяков; первый присутствовал на заседании Комитета 26-го декабря 985 . Им-то и было предложено – первому устно членами Комитета на заседании 26-го декабря, второму в тот же день письменно Пратасовым от имени Государя – составить проект инструкции для генерал-губернаторов Западного края на время воссоединения. Оба генерал-губернаторы скоро представили проекты: Долгоруков представил 29-го декабря, Дьяков – 30-го. Проект последняго был не сложен: Дьяков находил нужным на время воссоединения предоставить генерал-губернаторам: а) полную власть поступать решительно с противящимися обращению... |
| Первым таким выборным епископом был игумен одного из местных монастырей Аркадий, избранный новгородцами в 1156 г. С тех пор за киевским митрополитом осталось лишь право рукополагать присланного из Новгорода кандидата. Так во второй и третьей четверти XII в. высшая новгородская администрация стали выборной. В то же вреня новгородцы начали точнее определять и свои отношения к князьям. Усобицы князей давали Новгороду возможность выбирать между князьями-соперниками и налагать на своего избранника известные обязательства, стеснявшия его власть. Эти обязательства излагались в рядах, договорах с князем, которые определяли значение новгородского князя в местном управлении. Неясные следы этих рядов, скреплявшихся крестным целованием со стороны князя, появляются уже в первой половине XII в. Позднее они яснее обозначаются в разсказе летописца. В 1218 г. из Новгорода ушел правивший им знаменитый Мстислав Мстиславич Удалой, князь торопецкий. На место его прибыл его смоленский родич Святослав Мстиславич. Этот князь потребовал смены выборного новгородского посадника Твердислава. «А за что? спросили новгородцы: какая его вина?» – «Так, без вины», ответил князь. Тогда Твердислав сказал, обращаясь к вечу: «рад я, что нет на мне вины, а вы, братья, и в посадниках, и в князьях вольны». Тогда вече сказало князю: «вот ты лишаешь мужа должности, а ведь ты нам крест целовал без вины мужа должности не лишать». Итак, уже в начале XIII в. князья крестным целованием скрепляли известные права новгородцев. Условие не лишать новгородского сановника должности без вины, т. е. без суда, является в позднейших договорах одним из главных обезпечений новгородской вольности. Политическия льготы, которых добились новгородцы, излагались в договорных грамотах. Первые такия грамоты, до нас дошедшия, не раньше второй половины XIII в. Их три: оне излагают условия, на которых правил Новгородской землей Ярослав тверской. Две из них написаны в 1265 г. и одна в 1270 г. Позднейшия договорные грамоты повторяют лишь условия, изложенные в этих грамотах Ярослава. |
| Таким образом успехи общежития и экономичеекое благосостояние в Киевской Руси куплены были ценою порабощения низших классов. Это приниженное положение рабочих классов и было одним из условий подкапывавших общественный порядок и благосостояние Киевской Руси. Порядок этот не имел опоры в низших классах населения, которым он давал себя чувствовать только своими невыгодными последствиями. Князья своими владельческими отношениями сообщали усиленное действие этому неблагоприятному условию. Очередной порядок княжеского владения сопровождался следствиями, крайне тягостными для народа, особенно для сельского населения. В постоянных усобицах друг с другом князья опустошали волости своих соперников, жгли их села, истребляли или забирали скот, уводили захваченных обывателей, а половцы, которых они нередко наводили на Русскую землю, угоняли в степи и обращали в рабство тысячи пленников. Превратившись в хищническую борьбу за рабочия руки, сопровождавшуюся разорением сел и городов и уменьшением свободного населения, княжеския усобицы еще более увеличивали тяжесть положения низших классов в Киевской Руси. Внешния отношения Киевской Руси создавали новое условие, гибельно действовавшее на её общественный порядок и благосостояние. Изучая жизнь этой Руси, ни на минуту не следует забывать, что она основалась на европейской окраине, на берегу Европы, за которым простиралось обширное море степей. Эти степи с своим кочевым населением и были историческим бичем для древней Руси. После поражения, нанесенного Ярославом Печенегам в 1036 г., русская степь на некоторое время очистилась; но вслед за смертью Ярослава начались непрерывные нападения на Русь новых степных её соседей Половцев, с которыми Русь боролась упорно в XI и XII вв. Половецкия нападения оставляли по себе страшные следы на Руси: нивы забрасывались, заростали травою и лесом; где паслись стада, там водворялись звери; города, даже целые области, пустели. До смерти Мономахова сына Мстислава (1132 г.) Русь еще с успехом отбивала Половцев от своих границ и даже иногда удачно проникала в глубь половецких кочевий, но после этого деятельного Мономаховича ей, очевидно, становилось не под силу сдерживать половецкия нападения и она начала отступать перед ними. От этих нападений, разумеется, всего более страдало сельское пограничное население, не прикрытое от врагов городскими стенами. На княжеском съезде в 1103 г. Владимир Мономах живо изобразил великому князю Святополку тревожную жизаь крестьян в пограничных со степью областях: «весною, говорил князь, выедеть смерд пахать на лошади, и приедет половчин, ударит смерда стрелою, возьмет его лошадь, потом приедет в село, захватит его жену, детей и все имение, да и гумно его сожжет». |
| Наконец эта тяжелая и изнурительная для южной Руси борьба Юрия Долгорукого с Изяславом из-за великого княжения Киевского, столько времени продолжавшаяся, окончилась в 1155 году торжеством Юрия. Мечта всей его жизни исполнилась: соперник его Изяслав и брат Вячеслав умерли один за другим, и Юрий по праву старшинства делается великим князем Киевским. Наученный горьким опытом, как недостаточно полагаться на одни родовые права, Юрий Долгорукий окружает себя своими сыновьями, раздавши им окрестные уделы, и ближе всех к себе, как сказано выше, помещает талантливейшего и храбрейшего сына Андрея, сделавши его князем в Вышгороде, отстоящем в десяти верстах от Киева. Заключивши по возможности со всеми мир и далеко не удовлетворив всех своих родичей, Юрий всецело предался шумной и веселой жизни в Киеве. Пиры и попойки сменялись одни за другими, а с ними неразлучны были и бесчинства его дружины 25 . Между тем усобицам не виделось конца. Племянники и внуки (Мстиславичи) были недовольны своими уделами и затевали смуты. Половцы, оказывавшие помощь Юрию во все время домогательств великого княжения, теперь хозяйничали на Руси, делали постоянные набеги, безнаказанно грабили и уводили в плен жителей; дружинники же Юрия (Суздальцы) не только не защищали местное население от кочевников, но и сами дозволяли себе чинить всякого рода притеснения. Юрий в короткое время возбудил всеобщую на юге ненависть к себе. Андрей, живя близ Киева, все это видел и сильно тяготился всем этим. Не любя ни пиров, ни разгула 26 , и не входя ни с кем в дружбу, так как нельзя было доверяться никому на юге, он одиноко проводил все время в Вышгороде, в кругу своей семьи, к которой принадлежали и братья его жены – Кучковичи, и тосковал по своей родине. Оторванный волею отца, от мирной, плодотворной колонизаторской деятельности на севере, он тяготился своим вынужденным бездействием. Все здесь на юге не нравилось ему: и эта полная беззащитность местного населения, и своеволие и бесчинство княжеской дружины, и постоянные распри соперничающих между собою южнорусских князей. Все, что он видел на юге, было противоположно тому, к чему он привык на севере. В то время, как на севере Андрей пользовался всеобщею любовью за свою мирную плодотворную деятельность, которую ценило по достоинству и коренное население, и в особенности пришлое, – здесь, на юге, южнорусское население, измученное беспрерывными усобицами князей, постоянно добивавшихся Киева, ненавидело их и в особенности Юрия, вообще не симпатичного по своему характеру, – и эту ненависть переносило и на его дружину, и на его детей, и в числе их на неповинного Андрея. |
| Современники весьма ценили его дипломатичность, смелость в принятии непопулярных решений, решительность в отстаивании независимости Киевской митрополии» (61). В силу означенных выше событий митрополит Сильвестр воленс-ноленс (волей неволей – ред.) оказался вовлечённым в область государственных интересов, проводимых Польшей, Россией и Турцией. Да и сам он по своей натуре и убеждениям не склонен был оставаться посторонним наблюдателем происходящего. Но он прекрасно понимал, что в подобной ситуации всякий неверный шаг, сделанный им, может иметь роковые последствия для возглавляемой им митрополии. По сути дела, у него были две возможности: сохранять лояльность прокатолической всё более не толерантной к православным власти Речи Посполитой, или присягнуть на верность православному русскому царю, что влекло за собой новые репрессии в епархиях, находящихся под властью польского короля, и потерю статуса особой митрополии, которую Киев имел до этого времени. Ни та, ни другая перспектива митрополита Сильвестра не радовала. Он предпочитал бы пройти, образно говоря, «между Сциллой и Харибдой». По максиму, его заветной мечтой было создание самостоятельного Киевского Патриархата, фактически независимого от Москвы и Константинополя, и твёрдо ограждённого законами Речи Посполитой от посягательств униатов и католиков. Ему, в данной ситуации, необходимо было учитывать и настроенность своего духовенства и паствы, а здесь однозначной позиции не было. Паства областей, находящихся в пределах т.н. казацкой вольницы (Левобережная Украина), была менее полонизирована и тяготела к православной России: Правобережная Украина, Литва и часть белорусских областей были в сфере влияния католической Полыни. Все эти сложности и обусловили некоторую двусмысленность и неопределённость в позиции и действиях митрополита Сильвестра. Ещё в бытность его епископом Мстиславским, при митрополите Петре Могиле , появился МЕМОРИАЛ (докладная записка, памятка) по вопросу урегулирования межцерковных отношений. |
| Князь Мстиславский, в дверях осыпав новобрачных золотыми деньгами из богатой мисы, кинул толпам граждан все остальные в ней червонцы и медали (с изображением орла двуглавого). Воевода Сендомирский и Немногие Бояре обедали с Лжедимитрием в столовой палате; но сидели недолго: встали и проводили его до спальни, а Мнишек и Князь Василий Шуйский до постели. Все утихло во дворце. Москва казалась спокойною: праздновали и шумели одни Ляхи, в ожидании брачных пиров Царских, новых даров и почестей. Не праздновали и не дремали клевреты Шуйского: время действовать наступало. Сей день, радостный для самозванца и столь блестящий для Марины, еще усилил народное негодование. Невзирая на все безрассудные дела расстриги, Москвитяне думали, что он не дерзнет дать сана Российской Царицы иноверке и что Марина примет Закон наш; ждали того до последнего дня и часа: увидели ее в короне, в венце брачном и не слыхали отречения от Латинства. Хотя Марина целовала наши святые иконы, вкусила тело и кровь Христову из рук Патриарха, была помазана елеем и торжественно возглашена благоверною Царицею: но сие явное действие лжи казалось народу новою дерзостию беззакония, равно как и Царское венчание Польской Шляхетки, удостоенной величия не слыханного и не доступного для самых Цариц, истинно благоверных и добродетельных: для Анастасии, Ирины и Марии Годуновой. Корона Мономахова на главе иноземки, племени ненавистного для тогдашних Россиян, вопияла к их сердцам о мести за осквернение святыни. Так мыслил народ, или такие мысли внушали ему еще невидимые вожди его в сие грозное будущим время. – Ничто не укрывалось от наблюдателей строгих. Только Немногим из Ляхов расстрига дозволил быть в церкви свидетелями его бракосочетания, но и сии Немногие своим бесчинством возбудили общее внимание: шутили, смеялись или дремали в час Литургии, прислонясь спиною к иконам. Послы Сигизмундовы непременно хотели сидеть, требовали кресел и едва успокоились, когда Лжедимитрий велел сказать им, что и сам он сидит в церкви, на троне, единственно по случаю коронования Марины. |
|
|
