| КОЛЕНО VII: Актулум-мурза Сараип-мурза Каншов-мурза, во святом крещении князь Дмитрий Мамстрюкович, боярин † 1651; женат на Елене Александровне NN Гуж-мурза, во святом крещении Аликай-мурза Тук-мурза Аслан-Бек-мурза Салтан-мурза Тазрык-мурза Князь Семён Ардасович Князь Фёдор Ардасович Арзруко-мурза Сунгулей-мурза Князь Василий Корданукович, боярин, убит самозванцем Лже-Петром в 1607 году, женат на княжне Мстиславской Кошмамет-мурза Урускан-мурза, во святом крещении князь Яков Куденетович, боярин † 8 июня 1666; женат на княжне Евдокие Семёновне Прозоровской Идар-мурза Князь Иван Борисович, боярин † 1642 Княжна Ирина Борисовна, за боярином Фёдором Ивановичем Шереметевым Княжна Ксения Борисовна, за Иваном Дмитриевичем Колычевым Каншов-мурза Князь Василий Темгрюкович Минбулат-мурза Тиалоустан-мурза Темир-Аксак-мурза Косай-мурза Князь Иван Тутарыкович Князь Владимир Тутарыкович Князь Борис Тутарыкович Князь Никита Тутарыкович КОЛЕНО VIII: Шолог-мурза Будачей-мурза Желугув-мурза, во святом крещении князь Фёдор Сунгулеевич † 21 июня 1633 Муцал-мурза Олегуко-мурза Сунгулей-мурза, во святом крещении князь Григорий Сунгулеевич, боярин † 14 октября 1673 Князь Михайло Яковлевич, боярин † 28 июня 1712; женат на княжне Марфе Никитишне Одоевской 1699 Бислан-мурза КОЛЕНО IX: Мамстрюко-мурза Хотожуко-мурза Кастабулат-мурза (в русских летописях именуемый князь Кастабулат Муцалович) Кантимир-мурза Князь Михайло Алегукович, боярин † 30 ноября 1721; женат на княжне Евдокие Ивановне Пожарской 131 † 5 декабря 1738 Князь Данило Григорьевич † 4 октября 1706, женат на Марие Петровне Шереметевой, имел двух дочерей: 1) Наталия, † во младенчестве и 2) Марфа, † 6 мая 1712 Княжна Елена Григорьевна, за действительным тайным советником князем Юрием Юрьевичем Трубецким Князь Пётр Михайлович † 1701; женат на княжне Марие Борисовне Голицыной Князь Алексей Михайлович, государственный канцлер и святого Андрея кавалер, рождение, 1680 † 5 декабря 1742; женат: 1) на Аграфене Львовне Нарышкиной † 1709; 2) на княжне Марие Юрьевне Трубецкой, рождение 27 марта 1696 † 16 августа 1747 (от 1 брака 2 сына и дочь, все трое умершие во младенчестве; от 2-го брака дочь) |
| Андронов пишет о необходимости держать под Москвою отряд польского войска, в котором ни один человек не должен выезжать из стану, но все каждую минуту должны быть готовы на случай восстания; а они, слуги королевской милости, Андронов с товарищами, будут держать при себе несколько тысяч стрельцов и козаков. Андронов предлагает также выгнать из приказов людей, оставшихся здесь от прежнего царствования, похлебцов Шуйского, как он выражается, и места их занять людьми, преданными королю: «Надобно, – пишет он, – немедленно указ прислать, что делать с теми, которые тут были при Шуйском и больше дурили, чем сам Шуйский». Список этих людей, вероятно составленный Андроновым, дошел до нас в отрывках; некоторые указания любопытны, например: «Дьяк Григорий Елизаров сидел в Новгородской четверти» сам еретик и еретики ему приказаны (не забудем, что Андронова также обвиняли в чернокнижии); дьяк Смолянин, сын боярский, бывал; Михайла Бегичев, а дьячество ему дано за шептанье; дьяки дворцовые: Филипп да Анфиноген Федоровы дети Голенищева – злые шептуны». Предложение Андронова было приведено в исполнение: товарищи его по Тушину и смоленскому стану были посажены по приказам: Степан Соловецкий сел думным дьяком в Новгородской четверти, Василий Юрьев – у денежных сборов, Евдоким Витовтов – в разряде первым думным дьяком,. Иван Грамотин – печатником, посольским и поместным дьяком; в Большом приходе – князь Федор Мещерский; в Пушкарском приказе – князь Юрий Хворостинин; в Панском приказе – Михайла Молчанов; в Казанском дворце – Иван Салтыков. Бояре сильно оскорбились, когда увидали рядом с собою в Думе торгового мужика Андронова с важным званием казначея; особенным бесчестием для себя считали они то, что этот торговый мужик осмеливался говорить против Мстиславского и Воротынского, распоряжался всем, пользовался полною доверенностию короля и Гонсевского, потому что действовал прямо, хлопотал, чтоб царем был Сигизмунд, тогда как бояре колебались, держались за Владислава. Гонсевский с людьми, присягнувшими королю, управлял всем: когда он ехал в Думу, то ему подавали множество челобитных; он приносил их к боярам, но бояре их не видали, потому что подле Гонсевского садились Михайла Салтыков, князь Василий Мосальский, Федор Андронов, Иван Грамотин; бояре и не слыхали, что он говорил с этими своими советниками, что приговаривал, а подписывали челобитные Грамотин, Витовтов, Чичерин, Соловецкий, потому что все старые дьяки отогнаны были прочь. |
| Кроме дружины войско по-прежнему составлялось и из городовых полков; полки, составленные из московских жителей, упоминаются в княжеских договорах обыкновенно под именем московской рати; Василий Васильевич Темный вывел против дяди Юрия московских гостей и других жителей. В жалованной грамоте Василия Темного Троицкому Сергиеву монастырю говорится о сельчанах, обязанных береговою службою. На юге Ростислав Михайлович черниговский собрал в Перемышль многих смердов для войны с Даниилом галицким, причем летописец говорит, что эти смерды составляли пехоту, которая дала победу Ростиславу; но в знаменитом Ярославском сражении тот же Ростислав вступил в битву с одною конницею, оставил пехоту у города и был побежден Даниилом, у которого была и конница и пехота. На севере, заслышав о приближении неприятеля, князья рассылали грамоты по всем волостям своим для сбора войска; но мы видели, как эти сборы были медленны, когда надобно было иметь дело с неприятелем, подобным Олгерду или Тохтамышу. Когда неприятель был уже близко, то из первых собравшихся ратников составляли сторожевой полк и отправляли в заставу, чтобы задержать по возможности врага. Выступив в поход, посылали наперед сторожи разведать о движениях неприятеля, добыть пленников, от которых можно было бы узнать все подробно; добыть пленника значило, по тогдашнему выражению, добыть языка. В походе войско кормилось на счет областей, чрез которые проходило: так, говорится, что великий князь Василий Васильевич, заключив перемирие с Василием Косым, распустил свои полки, которые разъехались все для собрания кормов. Пред вступлением в битву войско располагалось по-прежнему: в средине становился великий полк, по обе стороны его две руки – правая и левая, напереди передовой полк; видим употребление с большою пользою засад, или западных полков: засада решила Куликовскую битву в пользу русских; благодаря засаде начальник ушкуйников Прокопий с двумя тысячами войска разбил пять тысяч костромичей. По-прежнему пред началом битвы князья говорили речи. |
| Хотя народ, видев слабость и повторство Святителей в исследовании Димитриева убиения, не мог иметь к ним беспредельной доверенности; но ужас анафемы должен был тронуть совесть людей набожных и вселить в них омерзение к человеку, отверженному церквию и преданному ею суду Божию. Второе средство также не осталось бесплодным. Издав указ, чтобы с каждых двухсот четвертей земли обработанной выходил ратник в поле с конем, доспехом и запасом – следственно убавив до половины число воинов, определенное Уставом Иоанновым, – Борис требовал скорости; писал, что владельцы богатые живут в домах, не заботясь о гибели Царства и церкви; грозил жестокою казнию ленивым и беспечным, не упоминая о злонамеренных, и действительно велел наказывать ослушных без пощады: лишением имения, темницею и кнутом; велел, чтобы и все слуги Патриаршие, Святительские и монастырские, годные для ратного дела, спешили к войску под опасением тяжкого гнева Царского в случае медленности. «Бывали времена, – сказано в сем определении Государственного совета, – когда и самые Иноки, Священники, Диаконы вооружались для спасения отечества, не жалея своей крови; но мы не хотим того: оставляем их в храмах, да молятся о Государе и государстве». Сии меры, угрозы и наказания недель в шесть соединили до пятидесяти тысяч всадников в Брянске, вместо полумиллиона, в 1598 году ополченного призывным словом Царя, коего любила Россия! Но Борис еще оказал тогда великодушие. Шведский Король, враг Сигизмундов, слышав о Самозванце и вероломстве Ляхов, предлагал Царю союз и войско вспомогательное. Царь ответствовал, что Россия не требует вспоможения иноземцев; что она при Иоанне в одно время воевала с Султаном, Литвою, Швециею, Крымом, и не должна бояться мятежника презренного. Борис знал, что в случае верности Россиян горсть Шведов ему не нужна, а в случае неверности бесполезна, ибо не могла бы спасти его. Грозный час опыта наступал: нельзя было медлить, ибо Самозванец ежедневно усиливался и распространял свои мирные завоевания. Бояре, Князья Федор Иванович Мстиславский, Андрей Телятевский, Дмитрий Шуйский, Василий Голицын, Михайло Салтыков, Окольничие Князь Михайло Кашин, Иван Иванович Годунов, Василий Морозов, выступили из Брянска, чтобы пресечь успехи измены и спасти Новогородскую крепость, которая одна противилась расстриге уже среди подвластной ему страны. |
| В сии веселые дни Самозванец, расположенный к действиям милости, простил Шуйских, чрез шесть месяцев ссылки: возвратил им богатство и знатность, в удовольствие их многочисленных друзей, которые умели хитро ослепить его прелестию такого великодушия, и, вероятно, уже не без намерения, гибельного для лжецаря. Всеми уважаемый как первостепенный муж государственный и потомок Рюриков, Василий Шуйский был тогда идолом народа, прославив себя неустрашимою твердостию в обличении Самозванца: пытки и плаха дали ему, в глазах Россиян, блистательный венец Героя-мученика, и никто из Бояр не мог, в случае народного движения, иметь столько власти над умами, как сей Князь, равно честолюбивый, лукавый и смелый. Дав на себя письменное обязательство в верности Лжедимитрию, он возвратился в столицу, по-видимому, иным человеком: казался усерднейшим его слугою и снискал в Нем особенную доверенность, вопреки мнению некоторых ближних людей Самозванца, которые говорили, что можно из милосердия, иногда одобряемого политикою, не казнить изменника и клятвопреступника, но безрассудно верить его новой клятве; что Шуйский, не видав от Димитрия ничего, кроме благоволения, замышлял его гибель, а претерепев от него бесчестие, муки, ужас смерти, конечно не исполнился любви к своему карателю, хотя и правосудному: исполнился, вероятнее, злобы и мести, скрываемых под личиною раскаяния. Они говорили истину: Шуйский возвратился с тем, чтобы погибнуть или погубить Лжедимитрия. Но легкоумный, гордый Самозванец, хваляся еще не столько благостию, сколько бесстрашием, ответствовал, что находя искреннее удовольствие в милости, любит прощать совершенно, не вполовину, и без греха не может чего-нибудь страшиться, быв от самой колыбели чудесно и явно храним Богом. Он хотел, чтобы Князь Василий, подобно Мстиславскому, избрал себе знатную невесту: Шуйский выбрал Княжну Буйносову-Ростовскую, свойственницу Нагих, и должен был жениться чрез несколько дней после Царской свадьбы – одним словом, быв угодником Иоанновым и Борисовым, обворожил расстригу нехитрого, сделался его советником, и не для того, чтобы советовать ему доброе! |
| В Великое княжество Литовское бежал также серпуховской князь Василий Ярославич. Ему Казимир IV дал «в вотчину» города Брянск, Гомель, Стародуб и Мстиславль. Брянск Василий Ярославич переуступил князю С.И. Оболенскому и Ф.В. Басенку. На литовском порубежье находились татарские царевичи Бердедат Кудудатович, Касым и Якуб Мухаммедовичи, сохранявшие верность Василию II. Несмотря на успех проведенной акции, положение Дмитрия Шемяки оставалось сложным. Он даже ведь не решился послать свои войска, чтобы схватить детей Василия II, а был вынужден прибегнуть к помощи владыки Ионы. Летописец пишет: «...вси людие негодаваху о княжении его». Ослепление великого князя — факт беспрецедентный в русской истории (если не считать случая с князем Васильком). Князь Дмитрий пытался укрепить свои позиции за счет заключения союза с Новгородом и послал туда своих «поклоньщиков». В свою очередь новгородцы направили к нему своих послов — посадников Федора Яковлевича и Василия Степановича, которые заключили договор с новым великим князем. Дмитрий Шемяка «целова крест на всих старинах». Многомудрый князь Борис Александрович поступил иначе. Он задержал у себя новгородских послов на целых четыре месяца (держал их «на опасе») и после этого отпустил, так и не заключив договора. Позиция тверского великого князя после ослепления Василия II некоторое время была неопределенной. Он присматривался к складывающейся ситуации, избегая делать опрометчивые шаги. 28 апреля 1446 г. великий князь Дмитрий Шемяка и князь Иван Андреевич заключили между собой докончание. Текст его не сохранился, но можно думать, что оно санкционировало передачу Бежецкого Верха князю Ивану. Расстройство финансовой системы в стране (понижение веса и порча монет, известные по дошедшему до нас материалу и по сообщению Новгородской летописи ) заставило Дмитрия Шемяку провести денежную реформу. Князь Дмитрий дважды понижал вес монеты: в первом случае — до 0,54-0,50 г (по галицкой норме), во втором — до 0,39-0,40 г. На монетах Дмитрия Юрьевича изображался всадник с копьем и буквами «Д.о.», что значило «Дмитрий-осподарь». Помещал на монетах он и надпись: «Осподарь всея земли Русской», твердо заявляя свое стремление к утверждению единодержавия на Руси. Выразительно было и второе изображение на монетах князя Дмитрия — князь на троне. Позднее опыт чеканки монет и их символика были использованы Василием II. |
| Обязательство удельного князя служить великому и обязательство последнего кормить удельного смотря по службе являются раз в договоре Димитрия Донского с двоюродным братом Владимиром Андреевичем и потом исчезают вследствие того, что Василий Димитриевич и Василий Васильевич находятся в менее выгодном положении относительно родичей. Даже довольно неопределенное выражение «держать великое княжение честно и грозно» утверждается не вдруг в договорных грамотах. Договоров служебных князей с теми князьями, к которым они вступали в службу с отчинами, из Северо-Восточной Руси до нас не дошло; но мы имеем довольное число таких договоров из Руси Юго-Западной. В 1448 году князь Федор Львович Воротынский, взявши город Козельск в наместничество из руки Казимира, короля польского и великого князя литовского, записался своему господарю без лести и без хитрости. Король Казимир в 1455 году пишет, что дал вотчину князю Воротынскому, узревши верную его службу. Договорная грамота князей новосильских и одоевских с Казимиром начинается тем, что означенные князья били челом господарю великому князю, чтобы принял их в службу. Тот пожаловал, принял их в службу, и они обязываются служить ему верно во всем, без всякой хитрости, и быть во всем послушными, давать ему ежегодную дань (полетное), быть в его воле, иметь одних друзей и врагов. Казимир с своей стороны обязывается держать их в чести и в жалованье, оборонять от всякого; обязывается и за наследников своих не нарушать договора, не вступаться в их отчину; в противном случае крестное целованье с них долой, и они становятся вольными; обязывается суд и исправу давать им во всяких делах чистые, без перевода; судьи королевские съезжаются с их судьями и судят, поцеловавши крест, без всякой хитрости; если возникнет у судей спор, то дело переносится на решение великого князя; споры самих князей между собою отдаются также на решение Казимира. Любопытно сравнить дошедшую до нас духовную грамоту Олгердова внука, князя Андрея Владимировича, с духовными грамотами московских князей; и в этих письменных памятниках, как во всяких других, высказывается различие в характере стран, где они писаны. |
| – О времени и месте его рождения сведений нет; при первом в о княжении отца в Киеве, получил Суздаль, в 1149 г.; во время войны отца с Изяславом II Мстиславичем, великим князем киевским 106), оставлен, с дружиной в 50 чел., для вспомоществования Святославу Олеговичу, князю черниговскому ), отстаивал, но не отстоял, Новгород-Северский и ушел в Суздаль, к отцу, в 1150 г.; получил от отца Поросье и, с Берендеями, отразил набежавших сюда Половцев, в 1152 г.: киевский двор его ограблен в день смерти Юрия, 15 мая 1157 г.; вместе с Рюриком Ростиславичем ), ходил, из Торческа, помогать Ростиславичу Мстиславичу, великому князю Киевскому 167), при чём соединился, у Котельницы, с Мстиславом Изяславичем 144), племянником первого, в 1160 г.; выгнан из суздальской области единокровным братом своим, св. Андреем Боголюбским 20), в 1162 г.: с матерью и двумя единоутробными братьями: старшим Мстиславом ) и младшим Всеволодом 58), удалился в Константинополь, где император дал ему «в Дунай 4 города», в 1163. – Из Греции он не возвращался и дальнейшая судьба его неизвестна. 517. Василько (Василий) Ярополкович 517. Василько (Василий) Ярополкович, князь брестско-дрогичинский, единственный сын Ярополка Изяславича, князя бужско-волынского ), от брака с дочерью Святослава Олеговича князя черниговского ), неизвестной по имени. – Род., по-видимому, в Луцке, в 1166 г.; потерял отца в 1167 г.; по свидетельству сказаний, приводимых Татищевым, подучил Брест и Дрогичин, в 1171 г.: сражался с Владимиром Володаревичем (Владимировичем), князем минским,. 533), в 1182 г. – Время смерти и место погребения тела его не указываются. – Был женат, по Татищеву, на княжне мазовецкой, известной только под этим названием, и от брака с ней (или с другой), по тексту родословной летописной – впрочем в этом именно месте, очевидно спутанному, имел сына Всеслава 591). – Примечание. Князь этот постоянно смешивается нашими историками с двумя соименными ему князьями: Васильком Ярополковичем изгоем 518) и Васильком Ярополковичем михайловским 519). |
| Это – пример княжеско-дружинной расправы, убийства, так сказать, походя: началось (у отроков) просто с озорства, а кончилось (у князя) всерьез. Другой пример. Он сложнее и злее, потому что тут замешался бес; он-то и был подлинным душегубцем, хотя и действовал, играя на княжеских страстях. Это – дело о кладе в Варяжской пещере, о котором знали печерские иноки Василий и Федор; последний и хранил его. Приняв облик Василия, бес нашел «между княжескими советниками лютого, и свирепого, и непотребного нравом, и делом, и всякой злобой» и явился к нему с сообщением о кладе, а советник привел мнимого Василия к князю Мстиславу Святополчичу (племяннику Мономаха). Бес в лице Василия посоветовал князю, если Федор не выдаст клада, применить пытку: «...устрашите его побоями и пытками; если же и тогда не даст, то пытайте его муками многими». Привели Федора, и началась процедура. Сначала «ласканием» от имени князя предложили ему выдать клад с тем, что и ему будет выделена часть, и пообещали: «будешь ты отец отцу моему и мне». Федор отказался: «я же свободен от этого», то есть стяжательства, это «вы богатству служите». Князь «с гневом» приказал слугам «оковати [Федора] по руце и по нозе, и за трии дни не дати хлеба, ни воды». На втором допросе Федор заявил, что не знает, где скрыл клад. Опять князь повелел «жестоко мучить его, так что и власяница омочилась кровью», а потом «подвесить его в большом очаге, связав руки назад, и огонь раздуть». А Федору хоть бы что – весь в огне, а не горит даже власяница. Это было похоже на чудо, и князь, «в ужасти быв», стал допытываться, чего тот «себя погубляет» и не выдает сокровища, «еже нам достойно» (то есть оно по праву должно достаться князьям). Оказалось, что, найдя в свое время клад, Федор тогда же благодаря молитве брата Василия лишился «памяти сребролюбия», которым страдал, и теперь не помнит места, где зарыт клад. Послали за Василием, настоящим Василием, безвыходно сидевшим в своей пещере уже пятнадцать лет. Тут бы и вскрыться бесовскому обману, но Василию не поверили: ведь он сам приходил, и говорил о кладе, и научал, как пытать Федора. Князь разгневался и повелел и его «бита без милости», а потом, «захмелев от вина, и разъярившись, взял он стрелу и вонзил ее в Василия. И когда он проткнул его, Василий вытащил стрелу из тела своего, бросил ее князю и сказал: “Этой стрелой сам убит будешь”». Князь на ночь «повеле... затворити» обоих иноков «разно» (поодиночке), «чтобы утром предать их злым мукам». В ту же ночь на этой пытке оба и отдали душу Богу. Конечно, и князь впоследствии был «застрелен», когда стоял «на забралех» (стене) во Владимире в бою с Давыдом Игоревичем 184 . Начал-то бес, а кончил сам князь: замучивать, убивать нечистый совета не давал. Мономах писал и в этом пункте с натуры своих дней. |
| В тот день не было большого пиршества и молодые вскоре удалились в свои хоромы; до постели их сопровождал Шуйский. Затем волна празднеств захлестнула столицу. Патриарх Игнатий и многие сторонники Дмитрия Ивановича оказались оттесненными праздничной толпой, а старик Шуйский неизменно оказывался у трона. Безумный заговор мог осуществиться лишь в атмосфере эйфории, охватившей двор, между тем как по столице растекались слухи, что царь любит только иноземцев, презирает святую веру, оскверняет Божий храмы, выгоняет священников из домов, чтобы поселить иноверцев, женился на поганой польке, а главное — не государь это вовсе, а самозванец! Слухи распускались умело, и источник их оставался скрытым. Патриарх Игнатий не знал, насколько широко заговор охватил верхи. Взятые под стражу за опасные речи монахи и попы признавались, что ночью в доме князя Шуйского собирались некоторые военачальники новгородских и псковских полков, на которые его род издавна имел влияние, стрелецкие командиры и богатые горожане. Говорили, будто Василий Иванович призывал свергнуть самозванца и спасти православие, истребив всех иноверцев. Шуйский будто бы уверял, что в заговор вошли все бояре, кроме малодушного Мстиславского, твердо решившие покончить с расстригой, " а кто после него будет из них царем, тот не должен никому мстить за прежние досады, но по общему совету управлять Российским царством " . Игнатий в принципе признавал вероятность такого рода боярского договора, но сильно сомневался в его осуществимости на практике. Кто-нибудь из вхожих в государевы покои обязательно бы донес если не самому Дмитрию Ивановичу, вокруг которого целыми днями вился Шуйский, то по крайней мере непреклонному Басманову. Вероятнее выглядел слух, что вместе с Василием Ивановичем сговорились князья Василий Васильевич Голицын и Иван Семенович Куракин, возможно, еще с несколькими сообщниками в Думе. Можно было догадаться, что поджигательские речи спускаются в город с верхов. Изобличить их можно было, только распутав цепочку от уличных ораторов до главных заговорщиков. Однако когда один из болтунов был схвачен и допрошен во дворце, бояре без труда доказали государю, что такие глупости можно болтать лишь спьяну. Нелепость обвинений заставила Дмитрия Ивановича махнуть рукой на розыск связей задержанного, тем более что окружающие дружно уверяли, будто положение царя как никогда прочно. |
|
|
